скачать книгу бесплатно
«Мне до твоих тайн нет никакого дела, – послышалось Алексею в капризных интонациях. – Что может быть интересного в ряженом мальчишке, подобранном в дороге? У меня своих забот достаточно».
На лице у дамы появилось то же брезгливое выражение, что и у лилового надменного господина. Камеристка поспешно распахнула баул и извлекла флакон с нюхательной солью. Мужчина склонился к даме и зашептал по-французски, касаясь губами ее волос. До Алексея донеслось повторенное несколько раз слово «couvent»[10 - Монастырь (фр.).].
И действительно, свой путь они кончили у стен большого монастыря. Было совсем темно. Вельможные попутчики, к счастью, забыли про Алексея. Молчаливая монашка отвела его в комнату, убогую и тесную, – не то монастырская гостиница для бедных, не то пустующая келья. Деньги вперед, топчан в углу со свежей соломой да глиняная плошка с плавающим огоньком.
2
Алексей устал… Как тяжелы были четыре дня в пути! Он шел не разбирая дороги, одержимый одной мыслью – уйти от Москвы. Нога опухла, не умещалась в узком башмачке, и он потерял его где-то в болоте.
За полями и оврагами, за ручейками и речками, холмами и низинами, за чащобами и топкими лесами – родительская усадьба. Маменька сидит у окна, смотрит на мир и не ведает, какая беда стряслась с ее сыном. Выйти бы к постоялому двору, выложить все деньги, да и махнуть на перекладных в родную деревню. Но он обходил постоялые дворы, там его могли поджидать драгуны.
Сколько людей едет в каретах, телегах, верхами! Куда их всех несет нелегкая? Бредут странники, нищие, ремесленники и прочий рабочий люд. И всех он боится. Девицу легко обидеть, а шпагой защищаться нельзя. И переодеваться в мужское платье тоже нельзя. Маршируют по дорогам полицейские отряды, бьют в барабаны, ищут преступника Алексея Корсака. Хочешь не хочешь, а продолжай маскарад.
В первую же ночь Алексей заблудился. Едва не утонув в болоте, голодный, еле живой от усталости, продирался он через бурелом и неожиданно вышел на костер. Какие-то люди сидели у огня, сушили одежду, ели, разговаривали. Алексей долго стоял под лохматой елкой, глотал дым и невольные слезы. Есть ли большее счастье в жизни, чем лечь у костра, согреть больную ногу и поесть горячей похлебки? Но он так и не решился выйти к людям. Не меньше, чем драгун, он боялся разбойников – рассказы о них в навигацкой школе были весьма популярны. У разбойников известное обращение – ограбят и повесят на осине.
– Живым не дамся! – прошептал он заветные слова и побрел прочь, оступаясь больной ногой и вскрикивая от боли.
Переночевал он в узкой расщелине между поваленных, наполовину сгнивших берез. Стараясь не думать о хищном зверье, он закутался в плащ, но даже в шорохе дождя ему чудилась осторожная волчья поступь. А потом он согрелся. Запах опят и лесной прели, возня крота под трухлявым пнем успокоили его, и он уснул.
Утром, уже потеряв надежду найти какую-нибудь просеку, тропинку или след человека, он неожиданно наткнулся на группку крестьянских девушек. Шумно, как воробьи, они шныряли по кустам, обирая малину.
– Туда не ходите, – махнул рукой Алеша. – Там люди костер жгли. Разбойники…
– Какие ж они разбойники? – наперебой закричали девушки. – Это наши мужики лес валят. Мы им обед несем. А ты как сюда попала?
Девушки накормили измученную горожанку и объяснили, как выбраться из леса и выйти на Петербургский тракт. Но Алексей боялся идти по большаку и продолжал держаться менее оживленных проселочных дорог. Через два дня его подобрала карета.
Каморка, в которую привела Алексея монашка, была мала и холодна, как собачья конура, но он несказанно обрадовался и такому пристанищу. Здесь он был в безопасности.
Есть не хотелось. Спать, спать… С трудом превозмогая желание сразу лечь спать, он снял мокрую одежду и развесил ее для просушки. Стеганые бока пропитались влагой, узлы на тесемках затвердели, и он долго возился, развязывая их, пока не догадался разрезать шпагой. Кокетливые кудряшки парика превратились в липкие, как переваренная лапша, пряди, в которых запутались еловые иголки и солома. Он даже не решился выжать этот театральный реквизит, боясь, что парик склеится.
– Куда бы мне повесить мои кудри? – сказал Алексей задумчиво. Самое сухое место в углу, там лампада горит день и ночь. Он перекрестился и повесил парик на торчащий под иконой гвоздь.
Солома на топчане была сухая. Алексей зарыл в нее больную ногу, подкопнил под бока и блаженно закрыл глаза.
Кто его спутники? Видно, плохо он играет свою роль, если дама все поняла. А как хороша! Почему-то ему казалось, что он видел ее раньше. Что-то знакомое чудилось в чертах лица, в усмешке. «В мечтах ты ее видел, – улыбнулся Алеша. – Во сне встречались. Как бы она, красота, не донесла на меня!»
Он уже совсем засыпал, когда тяжелая дверь в келью хрипло, по-стариковски скрипнула и приоткрылась, удерживаемая чьей-то осторожной рукой. Алексей сразу сел, закрылся мокрым плащом, накинул на голову капюшон и замер, испуганно уставившись на дверь. Этот кто-то медлил войти. «Ну?» – не выдержал он. В дверь проскользнула девушка, скорее девочка-подросток в темном, под горло платье и большой, волочащейся по полу шали.
– Ты кто? – услышал Алеша чуть внятный шепот.
– Служанка приехавших вечером господ, – также шепотом ответил он, поправляя плащ.
– Ты не служанка. Ты на богомолье идешь. Тебя в дороге подобрали.
– А тебе что в этом? – Алексей схватил девушку за запястье. – Кто тебя подослал? Говори!
– Пусти, закричу! Знала бы, что ты злая, как цыганка, не пришла бы сюда.
– Чего тебе надо? – крикнул Алексей, отбрасывая ее руку.
– Я завтра с тобой пойду.
– Вот радость-то, – иронически протянул он.
– Не хочешь, чтобы с тобой шла?
– Зачем ты мне нужна-то? Ты кто, монашка?
– Нет. Я при монастыре живу.
– Ты даже не знаешь, куда я иду, – усмехнулся Алеша.
Она задумалась, по-детски выпятив губы, пальцы ее с отрешенной деловитостью быстро сплетали в косичку кисти шали.
– А куда ты идешь? – спросила она наконец.
– Это уж мое дело. Тебе куда надо?
– А это мое дело! – Девушка бросила заплетать кисти, стиснула худой кулачок и решительно потрясла им.
– Вот и хорошо. Вот и поговорили. А теперь иди. Мне спать надо.
Девушка не двинулась с места.
– Мне надо в Новгород, – прошептала она с неожиданной кротостью. – Я одна боюсь идти, я мира не знаю.
Она ссутулилась и вдруг упала на колени, вцепилась руками в волосы и стала раскачиваться перед Алешей, страстно шепча:
– Возьми с собой! Христом Богом молю… Выйду я из монастыря, только дорогу спрошу, меня назад и воротят. На? кольцо, оно дорогое, фамильное. Ты не бойся, бери, только позволь идти с тобой.
«Уж не блаженная ли?» – оторопело подумал Алексей.
– Не нужно мне твоих колец. У меня свои есть. Пойдем, коли хочешь.
«Вдвоем идти легче, – размышлял он. – Вряд ли она будет обузой. Ноги длинные, в ходу, наверное, легкие. Пусть скачет…»
Получив согласие, девушка сразу успокоилась, нахмуренное лицо ее разгладилось, похорошело. Она села на пол, подперев щеку ладонью, и принялась внимательно рассматривать Алексея.
– Ну и взгляд у тебя, – смутился тот. – Твои глаза костер поджечь могут. Не пробовала?
– Черные, да? – простодушно отозвалась девушка. – Мне сестра Федора всегда говорит: «Спрячь глаза!»
– Сколько тебе лет?
– Шестнадцать.
– А зовут тебя как?
– Зачем тебе мое имя? – опять насупилась девушка.
– Не хочешь – не говори.
– Софья. А ты?
– Алек… Анна, – поперхнулся Алексей, но вовремя вспомнил имя благодетельницы Анны Гавриловны.
– Аннушка, – задумчиво уточнила Софья.
«А хорошо ли это, честно ли, что я беру ее с собой, – размышлял Алеша. – Видно, совсем не у кого просить ей помощи, если кинулась она к первой встречной. Но я-то не та, за кого она меня принимает. Если б знала эта девица, что я ряженый гардемарин и государев преступник, вряд ли она так стремилась пойти со мной».
Он не успел додумать мысль до конца, как Софья встала, подошла к божнице и, встретившись с ясными глазами Вседержителя, так стремительно грохнулась на пол, что юноша явственно услышал стук коленей о плиты пола. «Больно так молиться», – подумал он.
– Господи, решилась я! – страстно прошептала Софья. – Господи, не помощи жду! Об одном прошу – не мешай! Я сама, сама… Отврати от меня взгляд свой. Пойми и прости, Господи…
Алексей сидел не шелохнувшись. Ну и молитва! Софья смиренно касалась лбом пола, но не просила у Бога – требовала, и, казалось, качни Господь головой: нет, мол, она опять вцепится в свои лохматые волосы, заломит руки и начнет рвать перстень с худых пальцев: «На?, возьми, но пойми и прости…» И не выдержит Всемогущий.
Муторно стало на душе у Алексея. Мало ему своих бед, еще берет на шею обузу. Экая она настырная! «Да отвяжись ты от Бога! – хотелось ему крикнуть. – И секунды ему подумать не даешь. Только и забот у Господа, что за тобой следить!» Если она с Богом так вольничает, то каково же будет ему, Алексею? Заговорит, задурит голову, опутает просьбами, как канатами, и не будет у него своей воли, только ее желания он будет выполнять, проклиная их и не смея отказаться.
Софья внезапно затихла, накинула на голову шаль и встала.
– Все… – Она вздохнула, повернулась к Алексею и улыбнулась. И так белозуба, светла и добра была эта улыбка, что Алексей, словно пойманный с поличным, смешался и отвел глаза. – Я тебе башмаки принесу, – сказала Софья, глядя на босые Алешкины ноги. – Болит нога?
– Болит.
– Я вылечу. А сейчас спи. Скоро утро. Я за тобой приду.
3
У Софьи дрожали руки, и она никак не могла повернуть ключ в замке. Видно, этой дверью пользовались редко, и замок заржавел.
– Дай я, – сказал Алексей.
– Скорее, скорее… – торопила девушка.
– Куда ключ деть? – спросил Алексей, когда дверь наконец раскрылась.
– Брось в крапиву.
– Я снаружи запру. А то поймут, что мы через эту дверь ушли.
– Они и так поймут. Бежим!
– Ты иди. Я тебя догоню.
Говорить это было излишне, потому что Софья уже бежала прочь от монастырских стен. Алеша бросился ее догонять, но нога отозвалась резкой болью. Скоро он потерял Софью из виду за стогами сена.
– Беги, беги… В Новгороде встретимся, – проворчал Алексей и перешел на шаг.
Дойдя до опушки леса, он остановился и осмотрелся кругом, уверенный, что где-то рядом, спрятавшись в кустах, ждет его Софья.
– Эй, где ты? – крикнул он громко.
Никто не отозвался. Может, она за стогом прячется?
Он оглянулся назад и замер с улыбкой, поэтическая душа его дрогнула. Монастырь стоял на взгорке. Словно поле всколыхнулось волной, и на самом гребне этой волны возникли, как видение, белые стены, по-женски округлые башенки, крытые медью и гонтом луковки церквей и кружевные прапорцы на трубах, и звонница у Святых ворот с похожими на сережки колоколами, подвешенными к узорчатой перекладине. Солнце встало, и стены монастыря нежно зарозовели, – казалось, они излучали тепло, а в карнизах, уступах, оконных проемах, щелевидных бойницах залегли лиловые тени, сохранившие остаток дремотной ночной сырости, и изразцовые плитки на барабане собора влажно блестели, словно листья, обильно смоченные росой.
«Куда ж я бегу от такой красоты и тишины? – подумал Алексей. – Что надежнее защитит меня от Тайной канцелярии, чем эти стены?»
Он вспомнил проповеди отца Иллариона, и память услужливо нарисовала перед ним скорбный образ гречанки Анастасии, что семнадцать лет скрывалась под мужской рясой и даже стала настоятельницей тихой обители. Только смерть Анастасии позволила монастырской братии угадать ее пол. А если его, Алексея Корсака, сама судьба обрядила в женские одежды, то почему бы и ему по примеру святой Анастасии не принять постриг и не исчезнуть среди робких монахинь. Уж здесь-то Котов его не найдет. «А как же я бриться буду? – подумал он вдруг озабоченно. – Ведь вырастет когда-нибудь и у меня борода».
– Долго мне тебя ждать? – раздалось над ухом.
– А? Вернулась с полдороги? – отозвался Алеша. – Ты что несешься как угорелая? Не в салки играем!
– Мы на этом поле как на ладони. Со стен далеко видно.
– Кому видно? Все спят.
– В монастыре всегда кто-нибудь не спит.
– Ну и что? Не будут же они нас из мортир обстреливать. Я не могу бежать, у меня нога болит.
Софья молча вытащила из узелка большие, растоптанные башмаки.
– Сядь, – бросила она хмуро.
Девушка внимательно осмотрела Алешину ногу и стала массировать ее, время от времени поливая маслянистой жидкостью из пузырька. Вначале она легко касалась ноги, словно гладила, но потом движения ее стали резкими, и пальцы стали давить с такой силой, словно хотели отстирать эту ногу от синяков и царапин, выжать ее и выгладить катком.
– Осторожнее, – взмолился Алексей.
Но Софья до тех пор терзала его, пока нога не согрелась, а боль стала легкой и даже приятной. Тогда она туго перебинтовала щиколотку льняным бинтом и ловко одела башмак.
– Спасибо, – сказал Алеша, блаженно улыбаясь.
Софья, не обращая внимания на его благодарность, завязала свой узелок, встала и спросила сурово:
– Куда идти-то знаешь? В какую сторону?
– Главное, дружок, взять правильный пеленг, – сказал Алеша, надевая другой башмак, – а там, были бы звезды.
– Чего?
«Ох ты, Господи, что я болтаю?»
– Солнце должно в спину светить, – смущенно пробормотал Алеша. – Так и пойдем впосолонь. Потом спросим. Пойдем, что попусту разговаривать.
Софья шла легко, быстро, не оглядываясь на хромавшего сзади Алешу, словно и не было его совсем, только коса плясала по худым лопаткам в такт резво ступающим ногам.
