скачать книгу бесплатно
– И что, они были на бумаге изначально, или тот, кто это писал, украшал текст рисунками, как Пушкин?
– Ты знаешь, я припоминаю сейчас, листочки там были разные. Вот эти рисунки – да, они нанесены на более современной почтовой бумаге. Но там ещё были какие-то древние пожелтевшие листы. Некоторые – без всяких украшений, а некоторые – вроде даже с печатями… Я же говорю, пару раз только осматривал содержимое, да и то, больше всего меня статуэтка заинтересовала, потом эти деньги, особенно крупные. Ну, а письма – в последнюю очередь, тем более, я в них не понял ничего.
– Ладно, давай тогда так. Отдыхай, делай визиты, управляйся с делами, а попутно вспоминай всё, что с этой историей связано, да записывай. А я пока справки наведу, в Публичной библиотеке посижу, с людьми поговорю. Тут дело и впрямь непростое, а тебе мелькать не стоит, за тобой и следить могут, – заметив его возмущённый жест, Савелий мягко уточнил: – ты, Николаша, со мной не спорь, я по своим газетным делам с какой только шушерой не общаюсь, знаю, что говорю. Ты человек военный, прямой, а я хитрая журнальная крыса, всё больше по закоулкам… Ладно, денька через два-три нагряну. У меня ведь ещё своя работа есть, никто её не отменял! Если заинтересую главного этим делом, оформлю, как редакторское задание, тогда будет полегче.
* * *
Савелий пропадал четыре дня. Вначале Николай действительно занимался обычными делами. Навестил нескольких знакомых, ещё раз побывал в военном Департаменте, погулял по городу. На третий день пробовал звонить в редакцию «Одесских новостей», спрашивать Савелия. Разумеется, никто ничего не знал, да и не особо хотел разговаривать. Наконец, вечером третьего дня ему передали записку: «Завтра непременно будь у себя в пять пополудни. Есть новости. С.»
На следующий день ровно в пять, в дверь номера постучали. Николай открыл и уставился на странного человека явно еврейского происхождения: тёмная, с проседью, борода, чёрный длиннополый лапсердак, чёрная же шляпа с широкими полями, из под которой выбивались курчавые пейсы, в руке – потёртый саквояж. Странный еврей живо просочился в номер и озабоченно пробормотал сильно картавя:
– И шо, ви таки не будете закрывать эту дверь? Ви хотите, чтоб уся гостиница видела Изю Гольдмана заходить к русскому офицеру делать свой маленький гешефт?
– Какой гешефт? – оторопел Николай.
– Нормальный еврейский гешефт! – сказал гость обыкновенным голосом, снимая шляпу с пейсами и открывая знакомую рыжую шевелюру. – Закрой уже, в конце концов, дверь. А заодно и рот! – Савка коротко усмехнулся.
– Чтоб тебя! – Николай закрыл, наконец, дверь и мрачно уставился на друга, – Что это ещё за маскарад?
– А то, мой дорогой, что дело это гораздо серьёзнее, чем ты думаешь! Подозреваю, что за мной могли следить, вот я и замаскировался, чтоб никто на тебя раньше времени не вышел! Портфельчик-то твой, оказывается, преинтересная штучка!
– Давай уже, рассказывай, – по-прежнему неприветливо буркнул Николай, – не тяни! И бородёнку свою можешь отодрать.
– То-то, не тяни… Ну, задал ты мне задачку, Николка! А заодно и себе. Я тут порылся по библиотекам, поговорил с людьми, намёками, конечно, поговорил. Таинственная штука – твоя статуэтка.
Как известно, буддизм в Японии – самая распространённая религия. Одна из её особенностей состоит в разделении на множество школ и учений. Для одних главное – это ритуалы, для других – философские размышления, для третьих – медитация и так далее. Одни школы были популярны среди монахов, другие – среди учёных, иные – среди самураев. Эта фигурка древняя и имеет отношение не только к монахам, но и к правителям. Судя по твоему рисунку, на шкатулке были изображены какие-то иероглифы. Конечно, правильно запомнить и затем нарисовать их ты не смог, а это бы значительно облегчило нашу задачу.
Скорее всего, эта фигурка имела для японцев ритуальное значение. Может, они собирались использовать её, как некий защитный талисман, а может, с её помощью хотели одержать победу или поднять боевой дух. И, похоже, что это не просто фигурка. Я всего не запомнил, господин учёный увлёкся и начал оперировать такими терминами, которые даже я со своей профессиональной журналистской памятью не запомнил. Но там шла речь о неких древних школах буддизма, таинственных монастырях, затерянных в горах… Последователи Будды не занимаются стяжанием сокровищ – речь, очевидно, идёт о чём-то мистическом. В общем, не думаю, что военные планировали её использовать, как материальную ценность, это не в японском характере. А профессор очень просил, если у нас будет эта фигурка, обязательно прийти к нему, тогда он сможет рассказать о ней более подробно.
Вот что тут явно материальное, так это банкноты. Я показал твои рисунки одному коллекционеру – специалисту по бумажным деньгам, бонам. И он рассказал, что в Северо-Американских Соединённых Штатах в прошлом веке ещё существовала сложная система эмиссии, каждый банк выпускал кредитные билеты самостоятельно, все они отличались друг от друга цветом, размером, рисунком, номиналом. Чаще всего это были почти ничем не обеспеченные бумажки, быстро терявшие стоимость. Однако если заказ на выпуск бумажных денег исходил от американского правительства, то такие деньги обменивались на золото и серебро, поэтому ценились высоко. В основном на твоих рисунках изображены банкноты периода 1860-1890-х годов. Мелкие номиналы, скорее всего относятся к разным банкам, и особой ценности не представляют, хотя, что-то определённое он мог бы сказать, только подержав эти купюры в руках. А вот «тысячники» могут быть интересны. Это совсем недавний выпуск, 1891-го года. Их отпечатали небольшим тиражом, по заказу американского правительства. Появление этих банкнот, свободно обмениваемых на золото, сильно подрывало золотой резерв банков, ведь номинал был высок и запас драгоценного металла быстро истощался. Банки стали изымать эти купюры из обращения, поэтому их оборот начал резко сокращаться. Кстати, они получили прозвище «Большие арбузы» – из-за вертикальных чёрных линий на зелёных нулях.
Вряд ли они представляют какую-то коллекционную ценность, но в любом случае, их можно поменять на золото по номиналу, а это уже немало. Разумеется, немало – в масштабе частного лица, а не в масштабе японских военных, бросивших ради них на убой целый полк.
Меньше всего мне удалось узнать о твоих таинственных письмах. Идти к кому-то с одними беглыми рисунками, которые ты запомнил, и даже не зная толком языка этих писем, я просто постеснялся. Кстати, а ты уверен, что это был именно немецкий?
– Ну, я так думаю, – неуверенно пожал плечами Николай, – там ещё буквы были, ну совсем германские, что ли… Ну, вот такие, – он притянул к себе листок и быстро нарисовал большую букву «G», угловатую, удлинённую, со всякими завитушками…
– Были, конечно, были, – усмехнулся Савка. Это называется «готическое письмо», оно характерно, конечно, для немецкого языка, но в древности употреблялось и для латыни, а потом и в других североевропейских странах: Франции, Британии, Швеции, Голландии. Между прочим, голландский и шведский языки очень похожи на немецкий! Но из-за твоего фон Штальке примем рабочую версию, что это всё же немецкий.
– И что следует из этой твоей рабочей версии?
– Да ничего, – Савелий покачал головой, – слишком мало мне известно. Надо самому почитать эти письма. В общем, Николка, если хочешь что-то понять в этом деле, нужно забирать твой портфель и копать дальше. Ты пусти слух, что тебе наследство вышло, и уехать придётся срочно, только не говори, куда! А сам быстренько за портфелем!
Глава 4. Крым, август-октябрь, 1907
Поездка Николая в Крым не принесла неожиданностей. Бывший ординарец Слепченко находился в добром здравии и был доволен жизнью. Передал портфель, на вопросы о том, не приезжал ли кто, не спрашивал ли про него, не интересовался ли портфелем, весело отвечал:
– Никак нет, ваш-бродь, усё тихо!
Николай погостил у Ивана пару дней, вышел несколько раз с ним в море на рыбалку и остро думал, как отблагодарить своего бывшего подчинённого. Но вскоре понял, что честному парню совершенно довольно того внимания, которое оказывают соседи и родственники – далеко не к каждому из них приезжал в гости его благородие штабс-капитан, герой войны, с боевыми ранами. На третий день Горчаков перебрался в керченскую гостиницу, где снял номер из двух смежных комнат и стал ожидать приезда Савелия.
На этот раз Савка ввалился к нему в своём обычном виде, под вечер. Едва умывшись с дороги, потребовал портфель «для осмотра и потрошения». Бережно взял в руки, оглядел со всех сторон, покачал неодобрительно головой: «Не мог аккуратнее разрезать, медведь нетерпеливый!». Наконец, открыл его и начал вытаскивать содержимое. Покрутил в пальцах изящную шкатулку, полюбовался на рисунки, достал саму статуэтку. Бережно поднёс к глазам, рассмотрел со всех сторон.
– Очень любопытная вещь, очень! От неё так и веет древностью, мистикой, тайной! Не удивлюсь, если именно за ней тогда бросились японцы! Не удивлюсь… – он с сожалением спрятал статуэтку обратно в шкатулку, отложил в сторону.
– А теперь – письма, таинственные немецкие… ну да, точно немецкие письма, – Савелий хватал листочки, жадно вчитывался в них, откладывал в сторону, брался за следующие, – так-так… оч-чень любопытно, только какой идиот их так безбожно перемешал? – поднял глаза на Николая, хмыкнул: – Ну, извини, не идиот! Понимаю, ты спешил, не до того было, а мне теперь их раскладывать по порядку! Это притом, что номера страниц как-то забыли проставить… В общем, тоже интересная история, похоже тут не зря твой фон Штальке крутился! В двух словах, здесь переписка по некоему древнему наследственному делу, ещё с прошлого века! Какие-то земли, замок, рыцарские сокровища, привезённые из крестовых походов. Мне надо посидеть с этими письмами, разобраться, почитать внимательно.
Напоследок Савелий вытащил не очень толстый конверт, достал небольшую пачку разношёрстных банкнот. Разбросал их веером по столу, потом поднял, принялся внимательно разглядывать.
– Лукавый их разберёт! – с досадой бросил он банкноты обратно на стол, – Тут разновидностей – море! Надо показать их тому профессору, специалисту по бонам, а то я не пойму, зачем их столько, разных! Ладно, ты давай иди спать, а я посижу ещё, поразбираю переписку эту, почитаю… Завтра мне в дорогу не рано, успею выспаться!
– А куда ты поедешь? И что делать мне?
– Тебе, Николка, надо продолжать крутиться здесь, делать вид, что всё ещё занимаешься наследством. Из тебя актёр, конечно, никакой, ты толком даже ни переодеться не сможешь, ни следы запутать. А так, ничего, крутись себе на людях и всё. А я, уж извини, портфельчик твой с собой прихвачу, буду расследовать дальше. Надеюсь, ты мне доверяешь?
– Что ты несёшь, Савка, чёрт такой! Чтоб я тебе да не доверял! – возмутился Николай.
– Ну, то и хорошо, что доверяешь… Только знаешь, больше так меня не называй, да и сам тоже, не очень…
– То-то я смотрю… – прищурился Николай, раньше ты через слово, всё чё… м-м, ну в общем, это… А сейчас только «пёс» да «лукавый»!
– Заметил? – улыбнулся Савелий, – Это я с прошлого года. Пришлось мне тогда по газетным делишкам в городе Кронштадте побывать. Дрянной городишко, доложу тебе. Босяки, пьянь, рвань. Вечером далеко от гостиницы не отходи, запросто голову проломить могут. А мне-то как раз и надо не по центральным улицам рыскать, а по таким именно притонам. В Одессе-то я всех босяков знаю, в Питере тоже многие знакомы, а здесь как-то не очень мне уютно.
Ну, повидался с кем надо, спешу к себе, а тут гляжу, навстречу мне толпа движется. Странная толпа, замечу. Вроде босяки, идут нельзя сказать, что спокойно, шумят, руками размахивают. Но всё это совсем беззлобно что ли, наоборот, даже восторженно. Впереди батюшка идёт: обычный такой, не помпезный, худощавый, в одной ряске лёгонькой и… босиком! На улице март-месяц, между прочим, грязно, холодно, мокро. А он идёт себе, словно в сапогах и в шубе, да улыбается так радостно, светло.
Поравнялись они со мной, а я стою, смотрю на него, словно заколдованный, уж больно чудная картина получается. Тут он со своей свитой около меня останавливается и ласково так говорит, словно давнему знакомцу:
– Что, Савелий, чудно тебе?
– Чудно, – говорю, – батюшка!
– А ты не чудись, я одежду да сапоги вот этим людям отдал, они им нужнее, а мне Господь ещё даст. Ты бы тоже пожертвовал что-нибудь, глядишь, и тебе Бог бы помог. А то ты всё для себя, да для врага стараешься!
– Какого врага? – не понимаю.
– А того самого, который у тебя всё знает, да всех побирает! Не поминай его больше, тогда тебе лучше будет!
Не помню сам, как портмоне вытащил и давай раздавать деньги налево и направо. А священник стоит, улыбается, смотрит на это всё действо. Затем кивнул мне, благословил и пошёл дальше со всей этой толпой босяцкой.
Не поверишь, Николка, с той поры язык не поворачивается эти слова произносить, будто останавливает какая-то сила. Даже, если слышу подобное, вздрагиваю. А дела мои после этого и впрямь в гору пошли, и гонорары мне повысили, и темы пришли интересные…
* * *
Утром Николай проснулся рано и, едва одевшись и умывши лицо, принялся в нетерпении прохаживаться по комнате, часто подходя к Савкиной двери – слушать, не проснулся ли?
Подходил к столу, доставал то статуэтку, то конверт с банкнотами. Перебирал их, рассматривал, в досаде бросал обратно и снова принимался топтаться под дверью, припадая на раненую ногу.
Наконец, около десяти часов, дверь отворилась и мрачный, не выспавшийся Савелий появился в комнате Николая.
– Ну что тебе неймётся-то, леший? – хмуро спросил он. – Я всю ночь в этих письмах ковырялся, под утро только задремал, а тут ты давай под дверью топтаться, вздыхать, стульями греметь! И что ты у нас такой нетерпеливый? Поспал бы лучше с утра!
– Не могу я спать, и так полночи проворочался, всё думал, что там, в этих бумагах? А тебя я знаю: буркнешь два слова и умчишься, оставив меня тут во мраке неведения. Вот и караулю с утра…
– Ладно, не топчись без толку, иди лучше, самовар организуй, а я умоюсь, в порядок себя приведу; за чаем и поговорим.
Вскоре друзья сидели за столом. Савелий говорил негромко, словно опасаясь, что их подслушивают, без своих обычных шуточек, поглядывая при этом на Николая внимательно и изучающе.
– Так вот, Николка, прелюбопытная штука с этими письмами выходит. Не буду нагружать твой корабль грузом ненужных подробностей, но в двух словах, история такова. Есть в Германии замок Шлосс Шварцштайн – язык сломать можно, не так ли? А между тем – это красивое романтическое имя: Замок Чёрного камня. И владеет с 1872-го года этим замком некий барон Отто фон Вальц. Именно в этом году закончилась долгая тяжба фон Вальца с другим немецким дворянином, также претендовавшим на этот замок, назовём его пока просто Клаусом. Когда-то у них были общие предки, этот замок принадлежал их далёкому прапрапрадеду, потом пути этих родов разошлись, они оказались в разных придворных партиях и постепенно стали непримиримыми врагами.
На протяжении многих лет эти дворянские фамилии вели тяжбу за родовое гнездо. Но замок всегда принадлежал фон Вальцам, как более близким потомкам первых владельцев. Тогдашний глава их рода, Курт фон Вальц, то ли не успел составить завещание, то ли оно затерялось, то ли его выкрали. В этом случае замок доставался прямому наследнику, этому самому Отто. Клаус, глава конкурирующего рода, претендующий на замок, пытался доказать неправомерность такого решения, ссылался на свидетелей, видевших завещание Курта, составленное в его пользу, в обход своего родственника.
Конечно, ему никто не поверил, ведь самого завещания не было, да и с какой стати Курт составил бы его в пользу своего врага? В общем, замок остался за фон Вальцами. Он расположен в плодородной долине, к нему прилагаются земли, виноградники, сады. А кроме того, по слухам, где-то среди многочисленных комнат и подвалов замка, спрятаны ценности, награбленные общими предками этих дворян во время крестовых походов.
А в твоём портфеле, Николаша, есть то самое пропавшее завещание, и в нём, действительно, указана другая фамилия, не фон Вальц. Больше того, там есть бумаги, объясняющие это странное решение – доказательства того, что Курт фон Вальц был замешан в каких-то тёмных делах на стороне врагов правящей династии Гогенцоллернов. Очевидно, он сговорился с Клаусом о том, что завещает ему тот самый замок Чёрного Камня в обмен на компрометирующие бумаги, которые могли сильно повредить и ему и его потомкам. Если бы им дали ход, фон Вальцы могли лишиться и этого замка, и другого имущества, и репутации.
Я не знаю, что там произошло, почему все документы оказались в этом портфеле. Но есть одна очень любопытная деталь: фамилия того самого Клауса – фон Штальке!
– Вот это да! – Николай приподнялся на стуле, – Ловко, ничего не скажешь! Теперь понятно, зачем штабс-капитан так охотился за этим портфелем! – он помолчал, а затем осторожно спросил Савелия: – Слушай, друг Савка, неужели там это всё так складно было описано? Прямо сочинение сэра Р. Л. Стивенсона!
– Ты забываешь, мой дорогой, что я – журналист, мастер пера! Просто свёл воедино всё, что мне удалось там найти, вот и получился такой «Замок сокровищ»! Теперь смотри: каким-то образом этот портфель с документами попадает в руки того самого Джека Смита, которого убили в японском штабе. Может, он был его владельцем, а может, просто курьером, это не важно. Статуэтка Будды, очевидно, предназначалась в подарок японцам, кроме того, они должны были получить хорошую долю от фон Штальке. Каким-то образом они рассчитывали с ним встретиться и передать портфель с бумагами, ведь он вскоре прибыл в те края. А конверт с деньгами… Не знаю, может, он также служил платой японцам, а может, это были дорожные расходы.
– Эх ты, мастер пера, – покачал головой Николай, – навертел тут сюжета! Ну какого чё… то есть, лешего нашему Смиту понадобилось тащить этот портфель на войну, да ещё и к японцам! Гораздо проще было найти этого фон Штальке в Риге или в Петербурге и спокойно уладить все дела!
– Ну, не знаю, может, не успели, война началась…
– Так и привёз бы сразу ему, на наши позиции!
– Не знаю, Николка, не знаю… что-то тут ещё кроется, но что? Ты мне лучше скажи: как ты собираешься с этими документами поступать? Это всё, конечно, очень интересно, но какой тебе профит от всего этого?
– Причём тут профит? Я тебе не купец какой-то там гильдии, чтоб везде профит искать! Поймать этого фон Штальке и в суд его – пусть ответит за убийство Мити Мартынова да за то, что с японцами снюхался!
– А ты сможешь это доказать? Кто будет, какой суд, разбираться в этой давней, да ещё и фронтовой истории?
– Не знаю, может, ты и прав. Тогда я его просто застрелю!
– И пойдёшь на каторгу! А то и того – убийство офицера, военно-полевой суд… и расстрел в двадцать четыре часа. Оно тебе надо?
– А ты что предлагаешь, стратег? – хмуро спросил Николай.
– А вот то и предлагаю! Сколько, говоришь, тебе тогда посулили… ну, в записке этой? Десять тысяч?
– Да, десять. Но ты же не думаешь, что я соглашусь взять деньги у этого негодяя? Тогда надо просто отнести этот портфель в полицию, пусть они там сами разбираются!
– Слушай, друг мой, а для чего ты всю эту историю затевал? Просто узнать, что там за портфельчик притащили американцы японцам для остзейского барона? Зачем мне рассказывал? Зачем мы с места сорвались, торчим здесь, в Ната Пинкертона играем? Чтоб господину полицмейстеру подарочек преподнести? А вот скажи, у тебя какой пенсион от Военного ведомства? Молчишь? Ты за сколько лет десять тысяч накопить сможешь? А если их в дело пустить, безбедно жить будешь! Да ещё и выигрышных билетов прикупишь!
– Я у негодяя денег не возьму! Лучше сожгу этот портфель, и все дела!
– Не сожжёшь. Мы вот что сделаем. Я поеду в Петербург, там потрясу немного кое-каких людишек, докопаюсь до истоков этого дела. Почему такое богатство оказалось у какого-то Джека Смита? Кто он такой? Если мы это узнаем, то понять остальное будет проще. А там уже вместе решим, что дальше делать. Идёт? А у меня в этом деле свой профит: распутать это всё до конца, и в газете матерьяльчик тиснуть, с продолжением, номеров на десять!
– Идёт, Савка, только учти – если снюхаешься с этой немчурой, я тебе больше не товарищ, понял?
– Понял, понял, мой неподкупный друг! Обещаю без тебя с немцами не снюхиваться и ничего им не передавать!
– То-то! И учти, не шучу я! Когда можно будет к тебе приехать?
– Не знаю, как дела пойдут. Я тебе депеши присылать буду. Только вот не напишешь же в депеше всё, как есть! Слушай, Николка, ты с шифрами на войне дело имел?
– Какие там шифры! Я боевой офицер, моя задача – атаки, манёвры, отступления.
– Жаль, можно было бы в депешах воспользоваться!
– Вряд ли военные шифры нам пригодятся, – улыбнулся Николай, – там в основном цифирь, видел я как-то…
– Ну, конечно, конечно… А вот, я слышал, есть такой универсальный шифр, там без ключа ничего не поймёшь: написано одно, а читаешь совсем другое! Мне один профессор рассказывал, дока в этих делах. Из одного слова берёшь нужные буквы, из другого – сколько их, из третьего – ещё что-то, не запомнил. Ну и получается вроде того, что написано любовное послание, а читаешь шпионское донесение!
– Нет, Савелий, я в этих хитростях не силён! Не по мне это.
– Ладно, тогда о ходе дела писать ничего не буду, а как настанет пора приехать, так и напишу: тётушка, мол, сильно заболела, хочет тебя видеть, срочно приезжай!
– Ох, Савка, вечно у тебя какие-то хитрости! Ты, главное, помни о нашем договоре! Да и не собираюсь я тут долго задерживаться, всё уже понятно, загадку ты распутал, чего ещё?
– Погоди ты, «распутал»! Ещё надо кое-что до конца выяснить, все моменты. Ладно, долго тебя здесь не задержу, только сам никуда не суйся!
Вскоре пришло время Савелию уезжать. Он выскользнул из гостиницы через чёрный ход, растворился в кривых переулках и исчез, оставив Николая в лёгкой тревоге и некоторых сомнениях – слишком хорошо он знал деятельную натуру своего друга.
Глава 5. Санкт-Петербург, октябрь, 1907
Столица встретила Савелия холодным мокрым ветром, унылыми, грязными улицами с продрогшими прохожими и стылыми экипажами, свинцовыми, мрачными санкт-петербургскими реками и каналами. После тёплого, солнечного даже в октябре Крыма это было особенно тоскливо. Зябко поёживаясь, Савелий вскочил в извозчичью пролётку и покатил в сторону Литейного. Размытая фигура, в сером, как питерское ненастье, плаще, следовавшая за ним от самого перрона, вскочила в другую пролётку и, подняв трость, приказала извозчику ехать следом…
* * *
Профессор Кринский принял Савелия в тот же вечер. Долго рассматривал статуэтку, вчитывался в иероглифы на крышке шкатулки, рылся в толстых книгах. Размахивал руками, что-то бормотал, совсем забыв про журналиста. Наконец, немного успокоился и посмотрел на Савелия осмысленным взглядом.
– И что вам угодно, молодой человек? – спросил он надтреснутым голосом, не выпуская из рук статуэтку.
– Мне угодно узнать, представляет ли это какую-то ценность. Я получил её в наследство, но не знаю…
– Ценность? О чём вы говорите, юноша? Древнее изображение Будды из монастырей школы Тэндай-сю… Вот, смотрите, на крышке иероглифы, видите, что там написано?
– Нет, простите, я не владею японским…
– Да, разумеется, иначе бы вы всё без меня поняли. Эта одна из самых таинственных школ буддизма, в переводе – Опора Небес. Сторонники этой школы всегда имели влияние при императорском дворе и среди крупных военачальников. Скорее всего, это XVII век, время подъема сёгуната Токугава и объединения Японии. Последователи Тэндай-сю, монахи затерянных среди гор монастырей, похоже, собирались подарить эту статуэтку кому-то из первых представителей сёгунской династии, чтобы он, в свою очередь…
– Простите, господин профессор, а сколько может стоить сия фигурка? Видите ли, я скромный чиновник, коллежский асессор, случайное наследство…
– Этого я не знаю, юноша, – сухо произнес профессор, сразу осекшись, – здесь, в России, вы её вряд ли продадите, это скорее, музейная ценность. Частные коллекционеры тоже не заинтересуются. Поезжайте в Японию, там это легче сделать. И то, надо будет найти истинных потомков сёгуна, которому предназначалась сия вещица, тогда, может быть, вам удастся выручить за неё какую-то сумму.
– Спасибо, господин профессор, – Савелий изобразил на лице самую почтительную гримасу и, мелко кланяясь, попятился к выходу, – не смею больше вас утруждать…
