скачать книгу бесплатно
«Все женщины – бляди!» – крутилось без останова в Свиновой разгорячённой голове. И только наш герой отбился от многочисленных проституток, как дорогу ему преградил здоровенный краснорожий мужчина в истёртом кожаном пальто, ведший на весёленьком, украшенном колокольчиками поводке массивную пятнистую корову.
– Не побрезгуйте, милостивый государь! – заверещал мужчина не вязавшимся с его солидной внешностью тенорком, наклонившись к самому уху Свина и пахнув на него стойким вино-водочным перегаром. – Всего за пять монет вы сможете совершить увлекательный половой акт с моей коровой. У неё большая пизда и большая жопа. И зовут её Зорькой!
При этом мужчина попытался обнять нашего героя, цепко обхватив его своими клешневидными ручищами.
– Какая мерзость! Пустите меня! – вознегодовал Свин и одновременно резко рванулся вперёд, чуть не повалив на землю насевшего на него мужика.
Но только он на несколько шагов удалился от мужчины-коровника, как на него уже налип другой субъект. На этот раз это был мелкий, хлюпкий юноша, одетый не по погоде тепло – в шапку-ушанку, валенки и дворницкий ватник. Обеими руками он высоко держал над головой трёхлитровую стеклянную банку, в которой мерзко копошилось несметное количество чёрно-рыжих тараканов.
– Господин, господин! – зазывно завопил молодой человек, обращаясь к нашему герою. – Предлагаю вам новый и очень оригинальный способ любви. Вы засовываете себе в задний проход специально натренированного таракана и получаете от этого большой кайф! Покупайте тараканов! Это недорого – всего одна монета за десяток!
«Ну и ну! До чего докатились!» – удивился про себя Свин и продолжил упорно протискиваться дальше, не откликаясь на призывы юнца.
Вскоре навстречу ему выплыл ещё один продавец сексуальных насекомых – престарелый, сгорбленный, интеллигентного вида человек в лёгком пальтишке с каракулевым воротничком и блестящим пенсне на носу – типичный старорежимный профессор. На шее у него, на ремне, висел большой деревянный лоток, по которому ползали, в разные стороны, отсвечивающие всеми цветами радуги навозные мухи. Мухи не могли разлететься, так как при ближайшем рассмотрении оказалось, что крылышки у них оборваны.
– Рекомендую, молодой человек, – обратился интеллигент вкрадчивым, еле слышным на фоне шума толпы голосом к Свину. – «Нежная мушка» – самый оригинальный и самый чувствительный способ делать любовь. Вы садитесь в наполненную горячей водой ванну и высовываете из воды только головку вашего члена. Затем вы помещаете на неё муху. Крылья у неё оторваны, поэтому она будет ползать по концу вашего пениса как по необитаемому острову, доставляя вам приятнейшие ощущения посредством движения своих лапок. В конце концов, при этом вы, несомненно, испытаете острейший оргазм. Покупайте нежных мушек – всего две монеты за дюжину!
«До какой только мерзости не додумается человек ради удовлетворения своей низкой похоти!» – с отвращением подумал Свин, свернул в ближайший переулок и стал быстро, метровыми шагами, удаляться от квартала любви.
* * *
Дома под впечатлением гнусной измены подруги наш герой не спал почти всю ночь и только к утру, когда уже светало, завёл глаза.
На следующий день Свин проснулся поздно, с тяжёлой головой. И в первую же секунду после пробуждения тяжкая мысль о неверности Луны-Яичницы резанула его. «Уж лучше бы я не слушал этот дурацкий голос и не выходил бы вчера из дома», – подумалось ему.
«А впрочем, что это был за голос? Кому он принадлежал? Кто этот чёртов доброжелатель? Какая пакость – этот анонимный звонок!» – закрутилось в голове у Свина.
Но что сделано, то сделано. Обратно не вернёшься. Теперь наш герой знал, что Луна-Яичница его обманывает. Но что же он должен предпринять?
IV
Чтобы найти ответ на это вопрос, Свин решил поехать на кладбище – к могиле своих родителей. Там, сидя на лавочке у их надгробного камня под развесистыми вязами и белоствольными берёзками, ему всегда хорошо думалось, и часто приходили решения всяких жизненных проблем.
Кладбище находилось почти сразу же за чертой города. Оно примостилось около старой, полуразвалившейся церквушки, в тени небольшой рощицы, стоящей, как оазис, среди нелюдимо-голых в ту пору поздней осени ржаных полей. На этом старом погосте теперь почти уже никого не хоронили, так как с другой стороны города появилось новое кладбище. Большинство могил на старом кладбище имело крайне заброшенный вид: кресты и памятники покосились, ограды заржавели, и могильные холмики летом обильно порастали сорной травой, теперь торчавшей то здесь, то там грязными мокрыми прядями. А остов церкви, сложенный в старину из красного кирпича, крепко скреплённого известково-песчаным раствором, ещё более усиливал мрачную картину запустения и смотрелся как иссушенный ветрами скелет.
Могила родителей Свина, благодаря его стараниям, была одной из немногих ухоженных. Предусмотрительный Свин очертил кованной металлической оградой довольно большую площадку, засыпанную утрамбованным жёлтым песком вокруг надгробного камня своих предков. Здесь имелось место и для него самого, и для его будущей супруги, и для детишек (которые, впрочем, ещё не появились на свет).
На кладбище не было ни души, и тишина стояла необыкновенная. Только изредка лёгонький ветерок пробегал в вышине по оголённым кронам деревьев, вызывая ненавязчивое шелестение мокрых веток и редких, оставшихся на них прелых листочков.
Поставив в пластмассовую вазочку около родительского надгробия принесённые им цветы – четыре белых розы, – наш герой сел на увлажнённую ночным дождиком деревянную скамеечку, установленную напротив могилы в пределах витиеватой металлической ограды. Мокрая доска холодила его пухлый зад; а он, не обращая внимания на это неудобство, смотрел неотрывно на серый могильный камень, на котором были высечены имена его родителей – Парась Свинович Кабанов и Хавронья Хряковна Кабанова – и даты их долгих и безмятежных жизней. Он созерцал закреплённые на камне овальные изображения их приветливых, свинообразных лиц и думал: «Ах, мои добрые родители! Какая у них была любовь, как славно ладили они между собой и не могли обойтись друг без друга. Почти пятьдесят лет прожили вместе. И умерли в один день – утром папа, а вечером – мама. Как романтично!»
– Но что же мне делать? – обратил через некоторое время он риторический вопрос к своим предкам, лежащим под камнем. – Жизнь без любви точно неполноценна. Я люблю Луну-Яичницу, а она не любит меня. И вообще, имеет ли смысл жить? Ведь в жизни столько несчастья, страдания и несправедливости. Стоит ли эта жизнь того, чтобы быть прожитой? Наверное, не стоит.
«Застрелюсь к чертям!» – подумал он и нащупал потной рукой в кармане просторного плаща холодящую сталь прихваченного с собой пистолета.
«Нет, так дело не пойдёт! Надо их убить двоих, – промелькнула тут же затем в голове у нашего героя злобная мысль. – А потом и самому замочиться».
«Нет, во всём виновата Луна-Яичница. А негр здесь ни при чем. Разве он знает о моей к ней любви? Так что надо порешить только её, – продолжал он раскручивать свою мысль. – Убью её – пристрелю! А потом и сам застрелюсь».
И Свин прекратил думать и замер, затаив даже дыхание, как бы ожидая родительского одобрения из-под земли.
Но он не ощутил этого одобрения. И желание убить Луну-Яичницу и себя стало как-то вдруг не таким сильным.
«Ладно, поживём – увидим», – сказал он себе мысленно. И почувствовал внезапно такое дикое желание жить и так испугался смерти! Ведь смерть – это неизвестность, причём, необратимая. А неизвестное всегда страшно.
И тут взгляд нашего героя как-то незаметно перескочил на едва выступающую из-под земли замшелую могильную плиту, находящуюся совсем рядом с сооружённой им оградой. Свин уже бесчисленное число раз видел едва различимую, затёртую временем надпись на этом надгробии и знал её наизусть. И теперь она тут же всплыла в его памяти: «Федор Фролович Персеверанский (1871—1911) – борец с неизбежностью».
«Странная надпись, – уже в который раз подумал Свин. – И мало прожил этот господин – всего сорок лет. Наверное, очень трудно было ему бороться с неизбежностью».
Уходя с погоста, Свин почему-то вспомнил о своей недавней поездке туристом в Европу и об одном старом кладбище, которое он там посетил. И подумалось ему, что на их кладбищах много камня, а на здешних – много земли.
* * *
Итак, наш герой решил жить – жить на все сто. Луна-Яичница наставляет ему рога, а он сидит, как козёл. Ну, ничего – её измена будет отомщена. Он ей ещё покажет. Будет оттягиваться по полной катушке: бабы и алкоголь – надо пользоваться жизнью, пока ещё осталось немного здоровья, пока ещё не лёг он в землю рядом с родителями!
* * *
Вечером следующего после посещения кладбища дня, в субботу, Свин решил отправиться в популярнейшую и единственную в их городе дискотеку, носившую красивое название «Фауна». Дискотека эта открылась недавно, уже в постреволюционное время. А до этого в обширном двухэтажном здании из красного кирпича, занимаемым ныне «Фауной», помещался Дворец культуры молодёжи, бывший под эгидой партийных городских властей.
И в суровое дореволюционное время большой зал Дворца культуры иногда использовался для танцевальных вечеров, – но в основном там проводились различные собрания, лекции и торжественные концерты. Эстраду зала тогда, конечно же, украшало традиционное, сделанное из белого гипса поясное изображение Старшего Вождя. И сейчас оно было оставлено в дискотеке, в уголке, аккуратно прикрытое тяжёлой бархатной занавеской. Оставлено, может быть, для прикола, а может быть, и на тот случай, если власть опять поменяется.
Когда Свин вошёл в задымленный, затемнённый дискотечный зал, было уже около часу ночи, и от танцующей, подвыпившей публики было не продохнуть. Пробиваясь сквозь ритмично двигающуюся толпу к стойке бара, наш престарелый герой не испытывал никакой неловкости, так как атмосфера в дискотеке была весьма демократичной, и присутствовала здесь не только одна зелёная молодёжь, но люди и постарше – даже немало и таких старпёров, как Свин.
Что привлекало ещё в «Фауну» многочисленную публику, так это и возможность довольно недорого нажраться. Действительно, всего за пять условных единиц, полагающихся за вход, пиво можно было потом пить в неограниченном количестве, хотя за другие, более крепкие, напитки приходилось платить отдельно. Так это – не беда? Но разве, выпив несколько литров отечественного пива (может быть, даже и разбавленного, однако, скорее всего, с добавкой димедрола), не забалдеешь?
Взяв кружечку пива, наш герой, одетый парадно – в костюме и при галстуке, – уселся на высокий табурет у стойки бара и стал разглядывать танцующую публику. Здесь было много молоденьких смазливых девиц, в основном уже достаточно хорошо нажравшихся и явно искавших новых знакомств и приключений. Свин видел, как то к одной, то к другой из таких телок подкатывал какой-нибудь престарелый извращенец с отвисшим брюшком, тройным подбородком и сальной лысиной, и знакомство закручивалось безошибочно.
Время шло, но наш герой, немного робкий от природы, никак не решался подвалить к какой-нибудь чувихе и всё более и более набирался пивом для храбрости. Наконец одна бойкая девушка была практически прижата танцующей толпой к размерному брюху Свина, и того поразило приятно-редкое обстоятельство – это была негресса.
«Ну, бля, – подумал он. – Вот так номер! Луну-Яичницу ебёт негр, а я выебу негрессу!»
И он, не задумываясь, на одном импульсе нежно поймал пухлой ладошкой тонкую шоколадную руку негрессы и предложил даме стаканчик мартини. Та сначала скривила физиономию, как дразнящаяся мартышка, и жеманно сказала с лёгким акцентом: «Вообще-то, я антиквариатом не интересуюсь». Но затем подумала секунду и согласилась: «Ладно, давай, дедушка, угощай!»
Она посасывала белый мартини, смачно обволакивая своими немереными губищами край высокого бокала, а Свин дотягивал уже невесть какую по счёту кружку пива. От шума музыки и разгорячённой толпы общаться им было тяжело, так что приходилось кричать друг другу в уши.
Свину нравился очаровательно-лёгкий акцент, с которым говорила негресса, обтягивающее её упругое тело красивое платье в блёстках, и, вообще, весь её забавный, экзотический вид – ну прямо полупантера-полуобезьяна.
Негритянка оказалась студенткой из одной из африканских стран прогрессивной ориентации. Она с гордостью сообщила, что является извращенкой. Ей нравятся толстые, а ещё лучше – очень толстые мальчики. Поэтому она и заприметила Свина – из-за его округлых форм. И пробилась она к нему сквозь толпу специально. И хотя он и несколько староват для неё, ей всё же хотелось бы провести с ним ночь. Но вдобавок, неплохо было бы ещё найти какую-нибудь толстенькую чувиху – чтобы Свин мог отыметь их двоих.
Тем временем атмосфера в танцевальном зале всё более и более накалялась. Отдельные – разгорячённые алкоголем и наркотическими веществами – молоденькие тёлки с визгом вскакивали на барную стойку, скидывали с себя в толпу одежду и так танцевали там в голом виде. Они были все по большей части фигуристые и гладкие – с ладными, умеренными габаритами. А нужной толстушки никак не попадалось.
Но ждать пришлось недолго. Наш герой почувствовал, как стойка бара, на которую он опирался локтем, ритмично завибрировала под чьими-то тяжёлыми ногами. Подняв глаза, он увидел пляшущую прямо перед собой голую, белокожую, рыжеволосую женщину чудовищной толщины.
– Вот то, что нам нужно! – в то же мгновение зашептала негресса в ухо Свина.
* * *
Нашему герою и негритянке без особого труда удалось затащить жирную телку к Свину домой. Но секс с двумя женщинами у Свина не особенно получался, так как немереная рыжеволосая дама была сильно пьяна и буквально-таки через каждые пять минут засыпала в объятиях Свина, оглашая комнату мощным храпом.
Так что вскоре наш герой плюнул на толстуху, оставив её храпеть спокойно. Сам же он немного потрахался с негрессой, и они тоже быстро уснули на широченной Свиновой кровати, которая теперь казалась им тесной из-за присутствия массивного горячего тела рыжей женщины, занимавшего не менее половины спального пространства.
* * *
Утром наш герой проснулся от довольно ощутимой вони. Перебравшая вчера толстуха наблевала прямо на него, и её блевотина теперь засохшей зловонной коркой стягивала Свину волосы на груди. Негресса уже не спала и, полусидя на кровати, смотрела с улыбкой на нашего героя. Толстуха же по-прежнему похрапывала, хотя уже и не так сильно, как вчера вечером.
Свин тут же припомнил всё, что произошло накануне, но, к своему ужасу, никак не мог выудить со дна памяти имён двух своих спутниц по постели.
– Доброе утро! – сказал он, обращаясь к негрессе.
– Доброе утро, дорогой! – отвечала она. – Я вижу, что тебя заблевали. Пойдём, я тебя вымою, а то от тебя так пасёт. Вот к чему приводит пьянка.
– Ты думаешь, толстушка в порядке? – с некоторой тревогой спросил Свин.
– А что с ней будет? – хладнокровно отвечала африканка. – Посмотри, какая это здоровенная корова. Нажралась просто, вот и облевалась.
А потом, помолчав немного, негритянка добавила:
– Сонька – гадкая. Ты не должен её любить.
«По крайней мере, я теперь знаю, как зовут толстуху», – подумал наш герой.
Тут неожиданно зазвонил телефон. Свин протянул руку через Сонькину тушу к аппарату, стоящему на журнальном столике возле кровати. Потревоженная толстуха вздрогнула во сне и смачно пукнула.
В трубке зазвенел невинно-нежный голосок Луны-Яичницы.
– Ах, Свинчик, милый, куда же ты пропал? Я вчера весь вечер названивала тебе по телефону, но никто не отвечал.
– А, привет, – Свин не осмеливался называть Луну-Яичницу по имени, чтобы не возбудить ревность бывшей рядом с ним негрессы. – Я вчера был в гостях у друзей и вернулся очень поздно.
– Ах, вот оно что! В гостях. Небось, развлекаешься там с бабами, неверный Свин?!
– Ну что ты, что ты… – засмущался наш герой.
– Совсем ты забыл свою Луну-Яичницу, Свинчик, – закапризничал голосок в телефонной трубке. – Ты, что же, больше не хочешь меня видеть?
– Как можно такое подумать?! Конечно же, хочу.
– Ну тогда давай встретимся.
– Давай. Когда?
– Приезжай сегодня ко мне часиков этак в десять вечера. Идёт?
– Идёт.
– Ну тогда пока, до скорого. Да, и привези, пожалуйста, бутылочку виски. Хороший у тебя вискарь. Мне понравился.
– Окей, будет сделано. Пока!
Положив трубку, Свин подумал: «Вот хитрая баба! Звонит как ни в чем не бывало. Ну ладно, и я буду себя вести с ней так, как будто ничего не знаю. Посмотрим, что из всего этого выйдет».
– Негодный Свин, ты, оказывается, большой бабник! – захихикала негритянка.
– Да нет, что ты. Это старый друг мне один звонил. Обижался, видишь ли, что я его совсем забыл. Да вот и пригласил меня сегодня вечером к себе пить виски, – попытался схитрить Свин.
– Ах, друг, – заулыбалась негресса. – Что-то голос-то у твоего друга больно писклявый. Ну, да ладно-ладно, пойдём мыться.
* * *
Негресса и Свин сидели в наполненной горячей водой с ароматной пеной ванне, включив на очень слабую мощность душ, тёплые струйки которого орошали их головы и тела. И они с упоением плескались в этом потоке воды.
Африканка как раз тёрла жирную, раскрасневшуюся от банного жара спину нашего героя, и тот похрюкивал от удовольствия, когда полиэтиленовая шторка цвета моря, закрывавшая ванну, медленно отклонилась, и в образовавшийся зазор просунулась Сонькина распухшая физиономия. Поглощённые своей приятной деятельностью, негритоска и Свин не заметили этого вторжения, и поэтому, когда Сонька произнесла малость сипловато-пропитым голосом «А хуля вы здесь тут, молодые люди, без меня делаете?», они одновременно вздрогнули от неожиданности.
А Сонька, недолго думая, втиснула своё белое жирное тело к ним в ванну, отчего излишек мыльной воды с громким шлепком выплеснулся на кафельный пол.
– Ты что, Фелисите, ебёшься с ним здесь? (Теперь Свин узнал и имя негритянки). А меня не позвала поучаствовать?! – обиженно обратилась к африканке Сонька, и от неё пахнуло крепчайшим перегаром.
– Да, дозовёшься до тебя. Ты вчера так нажралась и задрыхла потом. А во сне заблевала бедного Свина. Вот видишь, я его отмываю. А ты всё ебёшься, ебёшься. У тебя одно только на уме, – недовольно заворчала негресса.
– Прошу прощения! Я иногда перебираю спиртного. А потом я блюю во сне. Это верно. И даже однажды обосралась.
– Спасибо за пикантные подробности! – отвечала Фелисите.
– Слушай, давай его всё-таки выебем! – предложила Сонька и цепко ухватила Свина своими толстыми пальцами за разбухшие распаренные яйца.
* * *
К полудню нашему герою наконец удалось выпроводить двух хабалок, обещав непременно позвонить им на следующей неделе. Они его прямо-таки изнасиловали в ванне. И теперь Свин, разгорячённый, уставший и с похмельной больной головой, повалился на кожаный диван в салоне.
В голове было непривычно пусто, только что-то тонко и настойчиво позванивало в ушах. А ещё слух упорно травмировало тиканье висящих на стене часов-ходиков, бьющее по мозгам мелкими, заточенными молоточками. Из-за этого звоно-стука Свин не мог заснуть. А ему хотелось спать, очень хотелось, так как этой дебошной ночью он спал совсем немного.
Не давало заснуть ещё и сознание необходимости вздремнуть. Иначе каким же образом сможет он вечером в достойном виде явиться к Луне-Яичнице?
Так как сон не шёл, в голове принялись медленно всплывать, как из глубокого омута на поверхность, разные бессвязные мысли и роиться, размножаясь. Наш герой начал подсознательно понимать, что негресса Фелисите (теперь он уж не забудет, как её зовут) нравится ему, и он непременно ей позвонит (телефон её он не забыл, к счастью, записать). Её гладкое, мускулистое, блестящее от черноты тело приятно и зазывно пахло потом и ещё чем-то непривычно-непонятным – наверное, какими-то экзотическими маслами, которые она втирала в него. Было в негрессе и что-то дикое, необузданное – какая-то тёмная природная сила, которая одновременно пугала и отталкивала Свина, но и притягивала его.
Луна-Яичница в сравнении с африканкой была чем-то ближе, привычнее, домашнее. Уж если жениться, то, конечно, на ней. Хотя она и блядь. А впрочем, негресса – тоже ведь блядь!
«Ну ладно, поживём – увидим, – думал Свин. – Измена поварихи теперь отомщена. И это хорошо, просто заебись. Теперь мы квиты! Начинаем игру сначала».
И, довольный ходом своих мыслей, наш герой наконец-то стал погружаться в забытьё… И проспал до самого вечера.
V
А вечером они встретились с Луной-Яичницей у неё на квартире в военном городке. И пили виски, и болтали о всяких разностях. И Свин вёл себя так, словно ни о каких изменах своей подруги не подозревает, и будто всё нормально. И сладкая повариха была нежна с ним и не скрывала радости встречи.
* * *
А потом, когда они, уставшие от любви, лежали, томно нежась, на измятых простынях на просторной кровати поварихи, та вдруг спросила:
