Моя фамилия – Ли

скачать книгу бесплатно

Моя фамилия – Ли
Виталина Пак

Подростковый возраст – период активного поиска себя, своего места в мире. Кто ты, что из себя представляешь? Вопросы самоидентификации в это время важны как никакие другие. И подростку всегда сложно на них отвечать. Ещё сложнее это сделать, если вы, как героиня повествования, 15-летняя Виолетта Ли, – дитя смешанного брака, потомок разных народов. Столкнувшись с проявлением нетерпимости, девочка вспоминает рассказы своей корейской бабушки о депортации 37-го года. Рассказ-эссе «Моя фамилия – Ли» вошёл в длинный список литературного конкурса малой прозы «Этноперо» в 2018 г.

Виталина Пак

Моя фамилия – Ли

Моим корейским предкам и всем детям от смешанных браков посвящается

Глава первая. «Россия – для русских!»

В последнее время мне снятся странные сны. Вернее, целая серия снов, будто кадры из фильма. За ночь – два-три эпизода, а на следующую – продолжение. Но сегодня утром я не успеваю подумать о том, что мне приснилось: у двери поскуливает мой пёс, просится на прогулку.

– Тише, Кокосик, тише! – шепчу я ему. – Маму разбудишь. Уже встаю, видишь!

Смотрю за окно. С высоты нашего десятого этажа город расстилается как на ладони. Не весь, конечно, но видно далеко – мы живём на берегу Енисея, в доме у моста. Раннее утро. Над рекой клубится туман – уже чувствуется осень. Лиственницы на острове Татышеве совсем пожелтели, и в сочетании с хмурым небом и стального цвета водой это выглядит очень красиво.

Кокос поскуливает. Некогда любоваться! Даже не умывшись, быстро натягиваю джинсы и свитер, залезаю в кроссовки, надеваю на пса ошейник, и мы выбегаем из квартиры.

Люблю гулять по утрам в воскресенье – на улице тихо, пустынно, почти нет людей. Но сегодня мне не везёт. Прямо у подъезда мы наталкиваемся на пьяного. Ещё не старый, но сильно потрёпанный мужичок умильно улыбается:

– О, девочка с собачкой!

Тоже мне девочка, думаю я. Мне, между прочим, почти шестнадцать. Да и Кокос у меня вполне себе крупный пёс, а никакая не «собачка». Очень хочется поскорее пройти мимо, но Кокос как раз задрал лапу у дерева, и его сейчас никак не поторопишь.

– А что это за порода? – интересуется, покачиваясь, мужичок.

Ненавижу этот вопрос. Но из вежливости всё-таки отвечаю:

– Русский охотничий спаниель.

– Ишь ты, охотник, значит! А чегой-то у него уши такие короткие? у спаниелей же они дли-и-инные, – мужичок показывает на себе, какой длины уши должны быть, по его мнению, у моей собаки.

На это я уже ничего не отвечаю. Кокос тянет меня вперёд, и мы уходим. Пьянчужка продолжает что-то бормотать нам вслед про короткие уши. Ну да, у Кокосика уши короче, чем должны быть у спаниеля, и расположены немного иначе. А ещё у него более мощный костяк и широкая грудь. И ростом он немного повыше. Это потому, что спаниель он только наполовину. Иногда я зову его «полуспаниэльф». Это как полуэльф, только собака.

В фэнтези к полуэльфам свысока относятся и эльфы, и люди. Каждый видит в первую очередь чужеродность – он не наш! – и презрительно бросает: «Полукровка!» То же самое и в жизни. Мой папа был этническим корейцем, так что я наполовину кореянка. Моя фамилия – Ли. И здесь все первым делом отмечают, что я нерусская, а когда мы ездили в Корею, – что некореянка. Так что я тоже полуспаниэльф, как и мой пёс.

Когда Кокос родился, его хотели утопить. У моей подруги Янки очень породистая собака, каких-то голубых кровей и с кучей медалей. А ещё у неё жестокий отец. Он заядлый охотник и гордится своей собакой больше, чем дочерью. И вот однажды, когда он был в командировке, Янка с мамой не уследили, и Джесси убежала. Когда она вернулась, вскоре стало понятно, что у неё будут щенки. Узнав об этом, Янкин отец пришёл в ярость и сказал, что утопит «этих ублюдков». Кое-как мы уговорили его оставить хотя бы одного щенка – я пообещала, что заберу его. Вообще-то мама всегда была против домашних животных: от них шерсть, грязь, шум, хлопоты, траты… Да, всё так. Но разве это важно, если они любят тебя всем сердцем?

Кокосу было всего три недели, когда Янкин отец велел забирать его, потому что он «путается под ногами и везде гадит». И я принесла щенка домой. Маленький тёплый комочек с тогда ещё короткой шёрсткой очень красивого каштанового оттенка мирно сопел у меня на руках. Шёрстка смешно топорщилась, а сам щеночек был упитанный и весь какой-то кругленький, похожий на кокосовый орех. Я надеялась, что мама увидит его, умилится и разрешит оставить. Но она отказалась наотрез. Это была катастрофа, потому что если мама говорит нет, значит, нет – никогда, ни при каких условиях, хоть убейся. Бесполезно умолять или спорить. Но я не могла отнести Кокоса обратно! Я прижимала его к груди и рассказывала маме об утопленных щенках, она кивала головой, жалела их, но была непреклонна. И тут я не выдержала:

– Ты, что, не понимаешь? – закричала я, отчаявшись. – Он же убил их только за то, что они беспородные! Ему плевать, что они маленькие, тёплые и хотят жить! Нечистокровные – значит, топить! То есть если бы я была щенком, меня бы тоже утопили?!

И тут мама дрогнула. Впервые в жизни я увидела что-то похожее на слёзы в глазах моей сильной, стойкой, несгибаемой мамы, которая не плакала даже на недавних похоронах отца. Мама дрогнула – и разрешила мне оставить щенка. Так у меня появился Кокос, мой чудесный полуспаниэльф.

По утрам мы с ним обычно гуляем на Енисее. Чтобы спуститься к воде, нужно пройти мимо стройки. Я не очень люблю там ходить, потому что на территории живут большие собаки, и они всегда громко лают нам вслед. Но сегодня всё тихо, и я выдыхаю с облегчением. Но вдруг замираю – перед свежей надписью на заборе стройплощадки. Кроваво-красные буквы угрожающе кричат мне: «Россия – для русских!»

Россия – для русских? А я?! Где тогда место мне и другим детям от смешанных браков? Что вообще это значит – «Россия – для русских»? Разве это не общая наша планета, одна для всех людей? Разве кто-то лучше других только потому, что у него определённый цвет волос и разрез глаз или от того, что его предки принадлежали к одному народу? Да и бывает ли так на самом деле? В России во времена Советского Союза перемешалось столько разных культур и наций, а задолго до того прошли татаро-монголы, да и до этого жило много племён – поляне, древляне, кривичи и прочая чудь.

Да и во всём мире так. Я как-то смотрела видеоролик, где людям с чёткой национальной идентичностью предлагали сделать тест ДНК на этническую принадлежность. Так вот, участники уверенно говорили: я стопроцентная француженка, мы самые лучшие, это факт; я важнее вас; я англичанин и я ненавижу немцев и т. д. А потом пришли результаты анализов, и все они были шокированы. Оказалось, что во «француженке» не было ни капли французской крови, а большинство её предков были англичанами и итальянцами. Англичанин, который ненавидел немцев, вдруг узнал, что английской крови в нём только треть, и что среди его предков были – о ужас! – немцы. И каждый, каждый участник этого эксперимента был изумлён его результатами. Теперь все эти люди говорили уже совершенно другие вещи: выходит, я «человек отовсюду» – человек со всего мира. Одна женщина даже сказала: я считаю, что этот тест вообще должен быть обязательным для всех, ведь если бы люди знали о своих корнях, в мире не было бы экстремизма.

В детстве меня дразнили узкоглазой. Это неправда, у меня большие глаза. Но даже если бы было так, гораздо лучше быть узкоглазой, чем узколобой – недалёкой и ограниченной. Как те, что пишут подобные надписи. Я прохожу мимо забора и спускаюсь по склону вниз, к воде. Кокос радостно носится по гальке, лает на взлетающих уток, которых он спугнул. Он счастлив, и совсем не важно, какой длины у него уши и какой ширины грудная клетка. Главное, что в ней бьётся отважное и доброе сердце.

Пока мой жизнерадостный полуспаниэльф смешно шлёпает лапами по воде, я сижу на бревне и смотрю на Енисей. Глядя на реку, я вспоминаю свои сны. Те странные сны, которые вижу в последнее время. Сны, похожие на кадры из старых кинохроник.

Глава вторая. Депортация

* * *

Я вижу черноглазую и черноволосую девочку лет девяти – подняв голову, она смотрит на такую же черноглазую и черноволосую женщину. У обеих тёмные, загорелые лица с широкими скулами и носами. Девочка немного чумазая и растрёпанная – тоненькая прядь тёмных волос выбилась из косы, а женщина аккуратно причёсана, её волосы тоже заплетены и забраны в низкий пучок на шее.

– Мы тоже уедем, омма? – звонко спрашивает девочка.

– Да, Аня, мы тоже уедем, – отвечает женщина красивым грудным голосом.

Я вдруг замечаю, что они говорят по-корейски, но я их понимаю – будто смотрю фильм с субтитрами. И только некоторые знакомые слова улавливает моё ухо и оставляет без перевода. Например, я знаю, что «омма» означает на корейском «мама» и отчего-то слышу именно корейский вариант.

– Извините, – вежливо говорю я. – Вы не подскажете, где мы?

Но женщина и девочка не обращают на меня внимания.

Мы стоим на холме или невысокой горе – из тех, что у нас в Сибири называют сопками. Мать и дочь обе одеты в национальную одежду – на них блузки чжогори и юбки чхима из какой-то грубой ткани, когда-то белой, но после многочисленных стирок ставшей сероватой. На холме под невысокой раскидистой сосенкой стоят на некотором отдалении друг от друга большие камни, а рядом с ними, прямо на траве – мисочки из сушёной тыквы-горлянки. Одни наполнены какой-то мутноватой жидкостью, другие рыбой, третьи варёным рисом – паби, в четвёртых лежит что-то похожее на морскую капусту. «Как на кладбище», – думаю я за секунду до того, как понимаю: это и есть кладбище. Корейское кладбище на вершине холма, как в старину. Я замечаю, что юбки женщины и девочки запачканы ниже колен – видимо, они уже совершили поклоны своим предкам, похороненным здесь. Да, точно. Мать берёт дочку за руку, и они потихоньку начинают спускаться с холма.

– Подождите меня! – кричу я им.

Мне страшно оставаться на кладбище одной, хотя здесь вполне мирно и даже уютно. Солнце пригревает, птицы поют, покачиваются на ветру белые хризантемы – тишина и благодать. Но я не хочу здесь оставаться одна и бегу за Аней и её мамой. Я бегу, бегу со всех ног, но, как это часто бывает во сне, не могу сдвинуться с места. Мать и дочь уходят всё дальше и дальше и наконец совсем скрываются из виду. Я спотыкаюсь, падаю – и кубарем скатываюсь с холма. Это совсем не больно, но почему-то очень страшно. И всё время, что я качусь вниз, я слышу эхо их голосов: «Мы тоже уедем? – Мы тоже уедем. – Уедем?.. Уедем…»

* * *

Вдруг я оказываюсь в каком-то доме. За низким столиком обедает, сидя на полу, корейская семья: уже знакомые мне Аня с матерью, мужчина с добрым усталым лицом, девчушка лет шести и совсем маленький мальчик двух-трёх лет. Они едят кукси[1 - В Южной Корее это блюдо называют куксу.] – вкусную корейскую лапшу с мясом, яичными блинчиками и огурцами.

– Аппа[2 - Аппа (кор.) – папа], скажите, почему все уезжают? – не унимается Аня.

Я вначале удивляюсь, что она говорит своему отцу «вы», но потом вспоминаю: папа ведь рассказывал, что у корейцев раньше так было принято – из уважения к родителям говорить с ними на «вы».

– Потому, дочка, что Сталин так приказал, – фамилию вождя он выговаривает очень забавно: «Сыталины», но мне почему-то совсем не смешно от этого.

– А почему он так приказал, аппа? Нам же хорошо здесь и мы никому не мешаем.

– Потому, Аня, – отвечает отец, – что боится, как бы мы не стали помогать японцам, когда они придут сюда с войной.

– Помогать японцам?! Да ведь наш абай[3 - Абай (кор. диал.) – дедушка] с ними сражался, когда был партизаном в Корее! И другие дедушки тоже – дедушка Ким Мёнхо, дедушка Пак Пёнсу, дедушка Кан Юир…

– Знаю, знаю, дочка, – кивает отец.  – Но всё не так просто. Как же объяснить тебе? Трудно это всё, а ты у меня ещё маленькая.

– И никакая я не маленькая, аппа! Вы объясните – и я пойму. Кто ещё мне объяснит? Вы же учитель! Как наш абай может помогать японцам? Ведь он же сражался с ними! Потом, я знаю, их отряд был разбит, а сам он ранен. А японцы всё-таки захватили Корею, и абаю с семьёй пришлось бежать. Он столько раз об этом рассказывал!

– Правильно, так и было. И я родился уже здесь, в России. А твоя омма? Ещё в прошлом веке, семьдесят лет назад,  – отец поднимает вверх указательный палец, – её абай и амя[4 - Амя (кор. диал.) – бабушка], твои прадедушка и прабабушка, пришли на эту землю, когда китайский император передал её русскому царю. Они приняли православие, выучили язык, дали своим детям русские имена и стали выращивать здесь рис, овощи, скот. И не только для себя, дочка! Русским военным, казакам тоже надо было что-то есть, а крестьян здесь было мало, и земля не такая, как они привыкли, у них урожаи плохие тогда были. Корейцы им тогда подсказывали, что да как, научили многому.

– Наш народ всегда был трудолюбивым и работящим, – тихо говорит Анина мама. – Когда в Корее было очень голодно, мои бабушка с дедушкой пришли сюда в поисках лучшей жизни для своих детей. Эта земля всех нас приютила, дала кров и пищу. Мы любим её. Теперь здесь наша родина.