Последний миллион долларов

скачать книгу бесплатно

Последний миллион долларов
Оксана Витальевна Сомова

Как прожить на "жалкий" миллион долларов целый год в мире сверхбогатых? Но для главной героини нет ничего невозможного. После финансовых затруднений своего мужа ей и ее семье предстоит прожить целый год "всего" на один миллион долларов. Задача невероятно сложная, но если кто и может с ней справиться, то только Катя, жена крупного петербургского бизнесмена. Содержит нецензурную брань.

Оксана Сомова

Последний миллион долларов

Глава 1

Ничто не предвещало. Был хороший летний день (что редкость в Питере). Солнце играло бликами на металле и стекле отделки фасада внушительного дома на Крестовском острове – когда-то бывшем одним из самых зачуханных районов Санкт-Петербурга, а недавно ставшем заповедником невероятной роскоши, островом, где, огороженные от остального мира, в окружении зелени и парков, и, что самое главное, исключительно себе подобных, жили сверхбогатые в просторных особняках и квартирах. Одним из самых роскошных жилых комплексов был этот, где в здании, отделанном гранитом и металлом, с огороженной охраняемой территорией и передовыми инженерными системами, делавшими дом совершенно независимым от аварий внешнего мира (там были автономное отопление, очистка воды и цифровая и интернет связь) находилась квартира более чем в 200 квадратных метров с панорамными окнами, выходящими сразу на две реки – Малую Невку и Ждановку. На эксклюзивном диване, выглядевшим для непосвященных довольно невзрачно, сидела тоненькая брюнетка с длинными волосами и правильными чертами лица, к ее чести надо сказать не имевшим ни малейших следов пластики (последнее всегда видно с первого взгляда, благо все лепят себя по одному инстаграмному образцу, превращавшим их в клонов, не опознаваемых без подписи). Катя же, а ее звали именно так, при своей правильной красоте все же имела выраженные индивидуальные черты (что ее когда-то немного огорчало и даже заставляло подумывать о присоединении к армии инстаграмовских клонов). Одета Катя была, опять-же, для непосвященных, весьма невзрачно. Больше всего это было похоже на одежду с вещевых рынков 90-х, когда женщины мечтали о летящих шелковых платьях, но вынуждены были покупать на вещевых рынках бесформенные кофты и ботинки фасона "прощай молодость". Сейчас женщины достатка Кати хотели ровно обратного. Имея доступ к множеству летящих и не летящих шелковых платьев, Катя сидела и лениво пролистывала глянцевый журнал в кофте, больше всего по фасону напоминавшей мешок картошки, цвета же той самой картошки и в гигантских кроссовках, которые ее муж называл не иначе как говнодавами, впрочем, продвинутые западные модники называли их точно так же – "ugly shoes", при этом сметая их с полок прилавков. Ниже кофты на Кате было надето нечто вроде портков деда Онуфрия, на этот раз цвета неотмытой от навоза картошки. Все эти вещи были от невероятно модного в последние годы бренда Balenciaga – ах, если бы в начале двадцатого столетия Кристофаль Баленсиага, шивший утонченные, женственные платья, мог представить что станет однажды создаваться под его именем! Пожалуй, Кристофаль Баленсиага, увидев наряд Кати, не только бы перевернулся в гробу, но и завертелся бы подобно вентилятору, так что и ад бы замерз, и, если он это где-то там и видел, то все грешники, жарившиеся на сковородках, должны были сказать Кати и ее подругам искреннее спасибо – у женщин ее круга новые творения Balenciaga пользовались бешеным успехом, у их же мужей, оплачивавших портки деда Онуфрия цвета навозной картошки, одно слово Баленсиага вызывало лютую ненависть и нервный тик. Почему-то твердолобые мужчины упрямо отказывались понимать ультрамодные вещи, им неизменно нравились черные кружевные платья Дольче Габбана – фи, какое мещанство! Если все эти олигархи, бизнесмены и чиновники в чем-то и объединялись, то только в дружной ненависти к Balenciaga. Муж Кати даже угрожал лично сжечь всю ее внушительную коллекцию Balenciaga, если еще хоть раз увидит ее в говнодавах и мешках из-под картошки.

Вот почему Катя, услышав звук открываемой двери и тяжелую поступь мужа, возвращавшегося с работы гораздо раньше, чем обычно, засуетилась так, словно прятала любовника под кроватью.

–Милый, ты что так рано? – сказала она вошедшему крепко сбитому, но все же не толстому и не обрюзгшему, как мужья ее подруг, мужчине лет пятидесяти, виновато косясь на свои говнодавы.

"Что ж, если во всем этом и можно найти какие-то плюсы, так это то, что я наконец избавлюсь от Ба-лен-си-а-ги", – с мрачным удовлетворением подумал Николай Александрович (даже мысленно он произносил ненавистное слово с особенным, неописуемым никакими красками озлоблением). Еще он подумал, что им всем стоило бы разориться, чтобы наконец избавиться от…от…того-кого-не-следует-называть. Ей-богу, это того стоит!

Николай Александрович, стараясь не глядеть на творения того-кого-не-следует-называть, нежно взял жену за руку.

– Послушай, последние месяцы были не слишком удачными. Я, как и многие другие, терпел крупные убытки на бирже. Все из-за этого чертого Трампа!

– А он-то тут при чем? – удивилась Катя. – Да он уже вроде и не президент, он ведь ушел?

– Ушел-то ушел, а нагадить успел, он заставил ФРС снизить процентную ставку, когда ее наоборот надо было повышать, что ФРС и делала до этого рыжеволосого придурка. Из-за него они ее напротив опустили почти до нуля, вызвав неполадки на бирже, а когда из-за потрясений ставку действительно надо было снижать, то опускать ее было уже некуда, из-за чего многие месяцы биржи лихорадит, – Муж старался объяснять Кате максимально доступно, прекрасно зная свою жену, которой сложные вещи никак не давались.

– И что это значит? – осторожно спросила Катя, так осторожно, словно ступала на тоненький лед, в глубине души уже догадываясь, к чему все идет – хоть тонкие материи и были Кате недоступны, но глупой она отнюдь не была.

Николай Александрович набрал воздуха и шумно выдохнул:

– Я разорен!

Потом добавил:

– Почти разорен.

– Что значит почти разорен? – ухватилась Катя за тоненькую ниточку, сулящую выход из страшного темного лабиринта, обступившего ее со всех сторон.

– Два года назад я вложил часть денег в проект жилого комплекса в Дубае. Через год комплекс построят и я получу свои деньги с хорошей прибавкой, что позволит мне вернуться на прежний уровень, – Николай Александрович сжал руку жены. – Но до этого целый год. Сейчас на наших счетах остался только один миллион долларов, неприкосновенный запас, оставленный мною на черный день. И это на целый год, – медленно произнес он.

– Один миллион долларов на целый год? – так же медленно, чуть ли не по слогам, с расширившимися от изумления глазами, сказала Катя.

Повисшее молчание можно было сравнить с тишиной внутри ма-а-ленькой камеры внутри огромной египетской пирамиды. Что и понятно. В их мире, мире сверхбогатых, в мире избранных, живших на Крестовском острове, разъезжавших на бентли, летавших первым классом на самолетах, где к услугам пассажиров было первоклассное обслуживание и даже просторная комната СПА (а то и имевших собственные самолеты и яхты), в их мире миллион долларов на год был все равно что 100 тысяч рублей на год жизни в панельной хрущевке.

– Это невозможно! – воскликнула Катя. – Как мы будем жить на ЭТО?

– Разумеется невозможно, – подтвердил муж. – Мы переедем, временно, – добавил он, теперь поглаживая обе руки жены. Та вырвалась:

– Переехать?! – завизжала она, позабыв всю свою благородную сдержанность, которой так гордилась. – Переехать?! – задохнулась она.

– Мы продадим квартиру, – успокаивал ее муж и переедем куда-нибудь на… на Васильевский остров, к примеру. Временно. Всего на год.

Ха, переехать с Крестовского. Он-то мужчина, он таких вещей, конечно, не понимает, но она-то отлично понмиала (глупой, как было отмечено выше, Катя не была). Лабиринт превратился в ловушку без выхода, сдавливающую и удушающую. Катя взяла себя в руки, вспомнив о сдержанности, в немалой степени базировавшейся на прочитанном когда-то в одном глянцевом журнале научном исследовании, показавшем, что мужчины не воспинимают крик – когда женщина начинает кричать, они просто выключаются и не слышат вообще ни единого слова.

– Ты хоть понимаешь, что значит переехать с Крестовского острова? – медленно, с расстановкой, словно разговаривая с недоразвитым, начала она.

– Э…

– Мы выпадем из их круга. О, конечно, они начнут нам сочувствовать, как я два года назад сочувствовала Алене и обещала ее поддерживать. Больше я ей не звонила и никогда уже не приглашала.

– Но это всего на год, – вяло попытался сопротивляться муж, уже понимая, что есть вещи, в которых жены смыслит больше него.

О, да, – с издевкой добавила она, – ложечки нашлись, а осадочек остался. Даже если мы вернемся, нам постоянно будут припоминать этот год, можешь мне поверить, причем этак… сочувственно.

Она помолчала несколько секунд и покачала головой:

– Ты идешь на работу и приходишь с работы и понятия не имеешь, что творится вокруг. Ты даже не знаешь, как все вокруг умеют демонстрировать этакое сочувствие. Я-то знаю, я сама так сочувствовала… другим.

– Переживем, – еще менее уверенно добавил муж.

– А Наташа? Если ты не забыл, у тебя есть дочь, – в ее голосе впервые за все десять лет их совместной жизни появился металл.

– А что Наташа? – сказал муж с нотками нарастающей паники в голосе, уже начиная кое-что соображать.

– Наташа, переехав, уйдет из Международной английской школы, из своей музыкальной школы, из конного клуба. И, конечно же, сполна хлебнет этого сочувствия. Вот на нее это обрушится как каменная глыба. Мы с тобой вышли из низов, но она родилась в этом мирке, она не знает другой жизни. Разве ты не видишь, что она сама другая, не такая, как мы? – Катя посмотрела в глаза мужу и добавила:

– Я костьми лягу, но не допущу, чтобы она вышла из своего круга, потому что то, что для нас всего на год, для нее будет навсегда. Она станет такой же, как мы, как все.

Теперь между мужем и женой настало полное взаимопонимание. Не нужно было слов, чтобы подтвердить это. Что-то изменилось в самом воздухе гостиной, отделанной в бежево-молочных тонах.

– Что ты собираешься делать? – спросил Николай Александрович.

– Я сделаю так, что мы проживем год на этот миллион, – заявила она гордо вскинув голову, как полководец, говорящий, что возьмет эту неприступную крепость. И неизвестно, какая задача была труднее.

Глава 2

Вечером Николай Александрович необычно рано для себя переоделся в пижаму и собрался спать – утром ему надо было встать пораньше, он собирался на два дня в Дубай проконтролировать проект, сосредоточивший все его оставшееся состояние и все надежды. Николай Александрович с удовлетворением отметил, что жена выдавила на себя последние пшики из тяжелого флакона из граненого стекла с золотистой металлической крышкой и красной этикеткой. Флакон в 70 мл, стоимостью более двадцати тысяч рублей за штуку, содержал в себе бледно-желтую жидкость с одного распыления заполнявшую комнату облаком интенсивного запаха медицинского кабинета, причем облако распространялось со скоростью и неумолимостью грибообразного собрата над Хиросимой. Единственный плюс этого невероятно модного и популярного парфюма, по мнению Николая Александровича, состоял в том, что он довольно быстро заканчивался – скорость распространения хиросимного облака в немалой степени объяснялась тем, за одно распыление уходило раза в два больше парфюма, чем из других флаконов обширной коллекции жены. Правда, на смену одному законченному флакону Баккары тут же приходил следующий. Но теперь-то этому не бывать!

"Стоило разориться хотя бы для того, чтобы избавиться от Баленсиаги и Баккары", – подумал Николай Александрович. Теперь он был почти доволен и крепко сладко спал всю ночь.

Когда через два дня он вернулся домой и, поцеловав жену, доплелся до спальни, собравшись рухнуть в кровать, первое, что он увидел, была белая прямоугольная картонная коробка с надписью золотыми буквами Maison Francis Kurkdjian Paris. В выдвижном таком же белом картонном ящичке коробки лежал флакон граненого стекла.С бледно-желтой жидкостью. С золотистой крышкой. С красной этикеткой и с надписью сверху Maison Francis Kurkdjian Paris, ниже Baccarat Rouge 540, еще ниже Eau de parfum.

Не-е-е-е-ет!!!

Глава 3

Два дня назад, едва за мужем закрылась дверь, Катя, подобно полководцу, начала составлять план предстоящей кампании. При ограниченности ресурсов главным было их правильно распределить. Прежде всего следовало определить, на чем экономить не стоило ни в коем случае. Безусловно, на занятиях дочери – одним разом минусуем значительную часть миллиона. Потом на ее других расходах – тут экономить нельзя было тем более, ведь дети такие глазастые, а их мамаши еще глазастее. Вычеркиваем еще крупную сумму.

Далее следовали траты по дому – о, тут экономить и вообще как-либо сокращать расходы тем более было недопустимо. Приходящая домработница и прочий обслуживающий персонал тут же все растреплют и новости об обнищании катиной семьи распространятся со скоростью света. Катя искренне недоумевала, зачем правительство тратит столько денег на резервные секретные системы связи – в случае вражеского нападения, когда выйдут из строя телефоны, интернет и все остальное, достаточно передать послание через прислугу, и оно моментально дойдет хоть до Владивостока. Нет, экономить на доме было нельзя, ведь вся цель стратегического плана Кати как раз и состояла в том, чтобы не дать хоть единой живой душе догадаться о стесненном положении своей семьи. Это была страшная-страшная тайна, о которой не должен был знать никто. Особенно Наташа.

Вчера, когда девятилетняя Наташа вернулась из конного клуба, где у нее был ее пони, подаренный ей отцом на прошлый день рождения, Катя с мужем дружно подпрыгнули, едва дочь вошла в гостиную. Николай Александрович и Катя ни словом не дали понять Наташе о переменах в их жизни. Причем они решили это не сговариваясь, даже не взглянув друг на друга и не обменявшим ни единым словом по этому поводу.

Итак, обязательных трат становилось все больше, а миллиона все меньше. Мало-помалу выяснилось, что единственное, на чем можно было сэкономить – это сама Катя. Вот это поворот…

Бессмысленно уставившись на ничтожный остаток от миллиона, предназначавшийся для нее самой, Катя нервно одернула длинную бесформенную джинсовую куртку, в которой по фасону "мешок картошки" и невнятному цвету можно было без труда узнать незабвенную Balenciaga ("мешок картошки" стоил полторы тысячи долларов), ниже были брюки цвета детской неожиданности (стоимостью тысячу долларов), тоже Balenciaga, на ногах у нее были тапки, сделанные то ли из газеты, то ли из распоротого одеяла. Догадайтесь, от какого бренда? Правильно…

Спрашивается, как на эту сиротливую сумму, ютящуюся в самом конце исписанного листа, жить, одеваться и краситься? Если б дело касалось только нее, Катя героически могла бы ходить и в настоящих мешках картошки, и в настоящих ботинках-говнодавах, благо времена взросления в разваливающейся коммуналке, где она жила до того, как случайно повстречала своего будущего мужа в бутике, куда устроилась стажером при важной и ухоженной продавце-консультанте с безупречной, волосок к волоску, прической, не были забыты. Но ведь была еще и дочь. По матери судили и о Наташе. Категорически нельзя было снижать планку. Катя уже представляла насмешливое перешептыванье за своей спиной. Нет, нет и нет!

Легко сказать, да сложно сделать. Вот сейчас у нее закончилась Баккара? Что делать? Конечно, у Кати были и другие парфюмы, и даже много. У нее была и Chanel №5 (которую муж ненавидел лишь немногим менее Баккары) – надо признать, что этот аромат был действительно тяжеловат и самой Кате тоже не нравился. У Кати были и Chanel Chance (одобрявшийся мужем – мужчины вообще примитивны, им бы лишь бы попроще или послаще). И линейка ароматов Chanel из их эксклюзивной линейки – Кате особенно нравился сдержанный парфюм 1932. В ее коллекции были и J'ador (разумеется старый, а не новый, переформулированный), и Tom Ford Black Orchid, Noir, Oud Wood, F… Fabulous (два последних муж терпеть не мог, говорил, что от нее, когда она обольется этими парфюмами, несет немытым мужиком), и Lost Cherry (эта сладкая пьяная вишня мужу предсказуемо нравилась), и Dolce & Gabbana The One и La Temperance (эти ванильные ароматы муж безоговорочно одобрял), и парфюмы эксклюзивных линеек Lancome и Guerlain, и…и…и…

Но что во всем этом многообразии было толку, если она сама два последних года твердила подружкам, что не признает ничего, кроме Баккары? Будь это в другое время, когда она купалась в деньгах и на ее горизонте не было ни малейшего облачка, она бы могла в любой момент надушиться чем угодно, ну ладно, ладно, почти чем угодно, кроме Новой Зари (это бесповоротно опустило бы ее в глазах всех знакомых, даже если бы Катя впридачу к скромному флакончику-кирпичику духов Новой Зари купила бы частный самолет). Но сейчас Катя не чувствовала в себе достаточно уверенности, она чувствовала себя как та кошка, которая съела известно чье мясо. Этот страх всегда гнездился в ней и только и ждал возможности проявить себя. Страх и неуверенность в будущем, сгибающий спину, опускающий взгляд и превращавший глаза в мутное стекло, он был неотъемлимой частью Кати, ее мужа, десятков миллионов людей по всей стране. Немногие никогда не знали этот страх, никогда не опускали глаз, не съеживались и не теряли блеск в глазах. Одной из таких немногих была Наташа. И во что бы то ни стало нужно было сохранить существующее положение вещей.