скачать книгу бесплатно
– Знаешь, многие сочли сумасшедшим Давида, когда он принялся собирать камни. Эти камни он собирался вложить в пращу, чтобы повергнуть непобедимого Голиафа. Грауштейн станет первым моим камнем, Берхард.
Оруженосец ощерился:
– Ненавижу, когда ты начинаешь плести из слов паутину. Может, маркграфы именно так и изъясняются, да только ты уже не маркграф, а раубриттер, да и я – не графиня с задранной юбкой.
Гримберт сделал еще один глубокий вдох. Иногда с Берхардом было непросто, но он уже давно уяснил, что разнообразные достоинства этого человека с лихвой компенсируют многие же его неудобства.
– Их было семеро. Семеро человек, которые состряпали заговор. Они же и пожали его плоды, уничтожив маркграфа Туринского. Последние два года я следил за их судьбами, насколько это возможно. Судьбы эти складывались по-разному, у кого-то лучше, у кого-то хуже, но все семеро получили по своему куску сладкого пирога. И вот что странно. Шесть из этих судеб видно отчетливо, как золотые нити в вышитом гобелене. Иногда они теряются, но ненадолго. Достаточно подставить ухо слухам, как их судьбы начинают обрастать новыми подробностями и деталями. Маркграф Гунтерих. Граф Лаубер. Сенешаль Алафрид. Граф Леодегарий. Граф Вьенн. Бургграф Клеф. Догадываешься, кого здесь не хватает?
– Герард, приор ордена Святого Лазаря.
– Да. Он словно канул в воду после штурма Арбории. Вместо того чтобы распространять по завоеванным землям слово Божье к вящей славе ордена Святого Лазаря, приор Герард будто пропал, растворился, распался на атомы. Еще немного – и я бы поверил в то, что он живым вознесся в Царствие Небесное! И теперь восседает одесную от Господа, кротко и смиренно глядя вниз сквозь прорехи в облацех на наши грехи…
– Ты все еще разишь ядом, как старый паук.
Гримберт и в самом деле ощутил под языком кислую горечь. Он охотно сплюнул бы ее в землю, удобряя и без того ядовитую здешнюю почву, кабы не сидел в тесной клети рыцарского кокпита, сдавленный со всех сторон сталью.
– Он так и не возвратился в свой старый приорат, монастырь Гроттаферрато. Этот прокаженный мерзавец пропал, будто его никогда и не существовало. И это в то время, когда он должен был упиваться славой покорителя Арбории!
– Что, если он просто удалился от суетного мира, чтобы посвятить свою жизнь молитвам и очищению души? – неохотно спросил Берхард. – Я слышал, среди монахов такое не редкость.
Гримберт рассмеялся. Скрежещущий смех «Судьи» заставил одного мула шарахнуться в сторону, едва не вырвав из руки Берхарда узду.
– Только не Герард. Только не он! Я видел его, Берхард. Тогда, еще до Арбории. Это была кипящая ярость Господня, отлитая в человеческой форме. И скорее я поверю в то, что его величество принял магометанство, чем в то, что человек вроде Герарда может по доброй воле удалиться в скит. Можешь себе вообразить мое изумление, когда три дня назад до деревушки, в которой мы с тобой обретались, донесся слух о снисхождении Чуда Господнего на безвестный монастырь Грауштейн, о чем возвещает его настоятель, приор ордена Святого Лазаря отец Герард?
– Значит, это не месть?
– Нет. Пока нет. Это вылазка в стан врага, мой друг. Именно поэтому я попросил тебя три дня назад стереть с брони все фальшивые знаки и гербы, которыми мы прежде пользовались. «Серый Судья» стар и неуклюж, но в умелых руках он станет отличным лазутчиком.
– Прикинемся паломниками?
– Именно так. В Грауштейне сейчас должно быть до черта народу, включая и рыцарей-раубриттеров. Слившись с ними, я смогу узнать многое о своем заклятом враге. Подобрать тот самый камень, который пробьет его бронированный лоб.
Кажется, этот ответ устроил Берхарда. По крайней мере, тот перестал хмуриться. По крайней мере, он вновь взял мулов под уздцы и во время всего спуска не произнес больше ни слова. Гримберт счел это обнадеживающим знаком.
* * *
Паром, как и ожидал Гримберт, оказался архаичной грузовой платформой, похожей на панцирь исполинской черепахи. Он был покрыт застаревшими шрамами так плотно, будто сам не раз принимал участия в морских баталиях. Разглядывая тронутые ржавчиной грузовые деки и палубу, Гримберт мрачно подумал о том, что стоит на поверхности Сарматского океана разразиться хотя бы небольшому шторму, эта посудина пойдет на дно вместе со всеми своими пассажирами.
Пассажиров набралось изрядно, это было видно даже издалека. По меньшей мере половина палубы была занята пестрой толпой, в которой сенсоры «Серого Судьи» не замечали вкраплений благородного бархата или шелка, одни лишь лохмотья и грубое некрашеное сукно. Чернь из всех прибрежных графств спешила в Грауштейн.
Ждут своей очереди прикоснуться к чуду, с мрачным смешком подумал Гримберт, разглядывая эту толпу с явственным отвращением. Запустить скрюченные пальцы в горячий котелок, прежде чем чудо не выдохлось и не потеряло свой дразнящий аппетитный запах.
Ветераны неведомо каких войн, нетерпеливо переминающиеся на грубых костылях. Сгорбленные тяжелым трудом сироты в дырявых обносках. Увечные и калеки, беспрестанно расчесывающие свои язвы. Скорбные вдовы в одинаковых черных накидках. Горланящие нищие, похожие на снующих под ногами мохнатых бесов. А еще – воры и мошенники всех мастей, бездомные, сумасшедшие, юродивые, кающиеся… Все они рвались засвидетельствовать свое почтение мироточащей пятке святого Лазаря.
На какое-то время Грауштейнское чудо превратит этот затерянный в северной глуши монастырь в путеводную звезду для всех страждущих, обездоленных, лишенных и алкающих. Они потянутся сюда длинными вереницами со всех сторон света к вящей радости ордена, оставляя на мостовой Грауштейна щедрые подношения вперемешку с вшами из своих лохмотьев. На какое-то время жизнь в монастыре забурлит подобно гейзеру. Возникнут торговые лавки, обеспечивающие желающих всем необходимым, от нательных крестов с молекулой пота святого Андрея до скверных консервов из лошадиного мяса. Появятся, будто из ниоткуда, ростовщики и купцы, а вслед за ними – ремесленники, проститутки, разбойники, шулеры, продавцы наркотических зелий, менялы, охранники… На какое-то время Грауштейн обратится настоящим городом наподобие миниатюрного Иерусалима. Но лишь на какое-то время.
Империя огромна, а запас чудес у Господа воистину безграничен. Уже завтра в каком-нибудь соборе в Нанте замироточит крест, спустя два дня в Барселоне родится теленок с пятном в форме лика Христова на спине, а еще неделю спустя в Монтепульчано потрясенный бродяга увидит под покровом ночи призрачный силуэт почившей много лет назад святой Агнессы…
И река мгновенно хлынет обратно в свои берега. Стихнет людской гомон, пропадут шумные процессии паломников, натоптанный к переправе тракт вновь обратится тонкой тропкой, а нелюдимый паромщик будет сутками напролет ждать хотя бы одного желающего переправиться на ту сторону. Останется лишь то, что существовало здесь всегда, еще до прихода человека – мертвый серый камень и равномерный плеск равнодушных волн.
– Гляди, мессир, рыцарский доспех на погрузочной платформе.
– Вижу, – кратко ответил Гримберт. – Видимо, это и есть наш незадачливый попутчик, который ждет с самого утра.
– Ну и рухлядь же… Пожалуй, даст фору нашему «Судье», такая же консервная банка.
– Имей уважение к рыцарскому званию, мерзавец.
Ему стоило большого труда произнести это нарочито ровным тоном – машина, стоявшая на погрузочной деке, своим видом вызывала не больше уважения, чем ярмарочный шут. Небольшая, непропорционально сложенная, она напоминала карлика с гипертрофированной головой и тонкими ногами, а орудийные стволы выглядели несуразно маленькими даже по сравнению с трехдюймовками «Серого Судьи».
– Модель «Юстус», – Гримберт с интересом рассматривал отдельные детали, пользуясь увеличением визора. – Не такое уж и старье, как может показаться. Их закончили выпускать лет сорок назад.
– Этими пушками только воробьев гонять, – брезгливо заметил Берхард. – К тому же я даже отсюда вижу нерациональную схему бронирования, перетяжеленный шлем и по меньшей мере спорную ходовую часть. Этот уродец не продержится и минуты в бою с настоящим рыцарем.
– Когда-то имперские кузни выпускали «Юстусов» сотнями, точно кастрюли. Если мне не изменяет память, это было во время последнего сарацинского нашествия, когда защитников Триполитанского графства едва не сбросили в Средиземное море. Это дитя военного времени, мой друг, уродливое, как и все отпрыски войны.
– Его стоило бы придушить в колыбели.
– Так и случилось. Отец рассказывал, что «Юстусы» массово выбывали из строя еще до того, как успевали вступить в бой. Неудачная конструкция, крайне посредственная баллистика орудий и столь несовершенная система охлаждения, что многие защитники Триполи, говорят, сварились вкрутую прямо в собственных доспехах. Я удивлен тем, что кто-то из «Юстусов» еще коптит небо. Хотел бы я знать, каким ветром его занесло так далеко на север.
– Тебе представится такая возможность, мессир. Если я не ошибаюсь, его хозяин развалился в тени и похлебывает вино из фляги. Отважный малый. Будь я владельцем этого железного болвана, не рискнул бы даже носа показать наружу.
– Представимся, – решил Гримберт, направляя послушного «Судью» к погрузочной деке. – К тому же рыцарский кодекс требует проявления вежливости в любой ситуации. Будем ему верны.
Кажется, у владельца «Юстуса» были такие же странные представления о рыцарской вежливости, как и о современном доспехе. Вместо того чтобы принять соответствующую позу и отвесить короткий поклон, как того требовал этикет, он лишь благодушно махнул рукой:
– Шагайте сюда, старина. Смелее, здесь хватит места для нас обоих! Только не раздавите меня ненароком своими ножищами! Давайте, выбирайтесь и ложитесь в тень. Жарковато, а? Судя по вашим теплоотводам, там у вас внутри настоящая душегубка!
– Немного душно, – признал Гримберт. – Но мне не привыкать.
– Закаляете душу, загодя готовя ее к геенне огненной? Это не может не внушать уважения!
– Ну, уж райских кущей мне точно не видать, – заметил Гримберт. – Не после того, что я произнес за последние два часа, трясясь на этих-то амортизаторах по окрестным холмам.
В темных глазах владельца «Юстуса» мелькнуло что-то похожее на интерес.
– Ого. Чувство юмора! Редкий товар в этой части империи. Что ж, выбирайтесь наконец из своей скорлупы и предадимся, подобно древним варварам, простым жизненным радостям! У меня есть фляга вина с барбитуратом, а это лучшее средство для знакомства, кроме того, как ничто другое позволяет скоротать время до отплытия. К сожалению, этой флягой мои активы и исчерпываются. Но если у вас завалялась пара медных монет и есть оруженосец или слуга, можете послать его в ближайшую деревню за хлебом. Кроме того, из окон здешней корчмы я отчетливо слышал запах тушеных колбас. Думаю, два таких славных рыцаря, как мы с вами, могут бросить им вызов и одолеть по меньшей мере футов шесть, прежде чем погибнут от желудочной грыжи!
– В высшей мере заманчивое предложение, – согласился Гримберт. – Однако есть обстоятельство, которое мешает мне разделить с вами трапезу, сир. Я не могу покинуть этот доспех.
– Это еще отчего?
– Обет. Я дал обещание перед ликом Господа не снимать своих доспехов три года, три месяца и три дня.
На лице лежащего в тени рыцаря отразился неподдельный интерес.
– Так вы что же, святоша? Подумать только! Мне доводилось знать одного священника из Меца, тот тоже был мастак давать обеты по любому поводу. При этом хитрец был отчаянный. К примеру, если дело было в пост, он давал торжественный обет съесть половину жареного гуся – и, представьте себе, съедал, заливаясь слезами. Или, скажем, в воскресенье давал обет весь день не вставать с постели. Никогда не видел человека, более искреннего в вере! На какие только жертвы он не был готов ради своей бессмертной души!
– Я не священник. Мой обет вполне… светского свойства, а об обстоятельствах я бы сейчас распространяться не хотел.
– Как я могу не поверить собрату-рыцарю? – незнакомец прижал ладонь к сердцу. – Однако теперь меня снедает любопытство. О каких еще обетах следует знать вашему невольному попутчику? Не давали ли вы обет петь во все горло кабацкие песни при свете луны? Быть может, маршировать при звуках грома? Палить в людей, задающих неудобные вопросы?
– Ничего такого, – заверил его Гримберт. – Только лишь называть свое имя встречным, а также демонстрировать какой бы то ни было герб.
Словоохотливый незнакомец понимающе кивнул:
– Благородный рыцарь без герба. Весьма возвышенное побуждение, столь редкое в наш век, когда краска и чернила безжалостно вытесняют те жидкости, которые были популярны среди наших предков, – кровь и вино! В наше время вообще многие склонны излишне много внимания уделять картинке на груди, скрупулезно подсчитывая количество перьев на хвосте геральдического петуха. Знаете, у меня был один приятель из Швабии, мелкий барон, земли у которого было достаточно лишь для того, чтоб уместить рядом корову, лошадь и курицу, для шляпы места уже не хватило бы. Он и бароном-то стал случайно, отец у него был скорняком. Так вот, вы не поверите, насколько этот парень был охоч до гербов! Часами рассуждать мог о том, какому гербу какой намет или бурелет полагается, какая тинктура к нему подходит, сколько колосьев должно быть в поле… А как справил себе доспех, так совсем из ума выжил на этой почве. На последние гроши заказал себе герб, да какой! Клянусь этой флягой, у меня голова кружилась, стоило только взглянуть на него. Чего там только не было! Ангелы, грифоны, кони, орлы, единороги, быки, змеи, вепри, даже, кажется, один дракон… Все это перемежалось виноградными лозами, большими и малыми коронами, книгами, кинжалами, звездами, хризмами, крестами самых разных форм и размеров, копьями и бог знает чем еще. Говорю вам, это был не герб, а какое-то фантастическое полотно, которое можно было читать днями напролет, словно книгу! Ничего удивительнее в жизни не видел.
– Отдает тщеславием, – заметил Гримберт нейтрально.
Сам он последние несколько минут разглядывал герб незнакомца на груди доспеха. Давно не подновляемый, нанесенный не лучшей краской, он заметно истерся, но все же оставался читаем – угловатая черная птица, сидящая на крепостной стене. Герб был лаконичный, если не сказать скромный. Все геральдические птицы, которых прежде видел Гримберт, отличались весьма вздорным и боевым нравом – топорщили крылья, хищно открывали клювы, а то и терзали вражеский череп. Эта птица была другой, маленькой и невзрачной, похожей на примостившуюся на крепостной стене ворону.
– Парень попросту начитался рыцарских романов и был не в меру восторжен. Многих из нас это чувство обуревает в юности, прежде чем мы накидываем на неукротимый порыв страсти шоры зрелого опыта. Так и он рвался в бой, горя желанием показать всему миру свой герб и утвердить рыцарские добродетели. Доспех у него был плохонький, старый, изношенный «Клавам» третьей модели, с текущим реактором и через раз заедающими пушками, но это его, конечно, не остановило.
– И как сложилась его судьба?
– Печально, – незнакомец глотнул из фляги. – Как и у всех юных дураков на этом свете по заведенной издавна традиции. Стоило ему отойти на десяток километров от вотчины, как судьба свела его с другим рыцарем. Проклятый герб сыграл своему хозяину плохую службу. Увидев его, другой рыцарь вообразил, что судьба свела его с самим чемпионом герцогства, не меньше. И тут же вызвал его на бой. Настоящий, без имитационных снарядов. От первого же выстрела у дурака заклинило орудия, и, прежде чем он сумел перезарядиться, противник разнес его бронекапсулу вместе с ним. Доспех еще несколько месяцев лежал в канаве, прежде чем его растащили по окрестным кузницам, а кусок лобовой брони с тем самым злополучным гербом, говорят, до сих пор висит в какой-то корчме на радость выпивающим знатокам геральдики.
– Поучительная история.
– Вы так считаете? – рассказчик смахнул с губ обильную винную капель. – По-моему, если она чему-то и учит, то только тому, что надо поменьше слушать историй. А теперь позвольте мне исправить впечатление неотесанного и болтливого болвана, которое я успел на вас произвести, и наконец представиться. Хуго фон Химмельрейх, рыцарь. Если вам окажется бывать в Нижней Саксонии, там я известен некоторым по прозвищу Шварцрабэ, что на северном наречии означает «черная ворона». Впрочем, если вам в самом деле попадется человек, уверяющий, что знает меня, советую не слушать его рассказов – наверняка они полнятся самой настоящей клеветой!
Имя показалось ему знакомым. Оно походило на старый, истершийся указательный знак возле дороги, смутно узнаваемый, но в то же время совершенно незнакомый. Сколько подобных знаков встретилось ему на пути за последние два года? Сотни?
Тысячи, подумал он, многие тысячи.
– Простите, нам с вами не приходилось прежде встречаться?
– Полагаю, что нет. Ваш доспех не из тех, что легко забыть, уж простите за откровенность.
Гримберт не почувствовал себя уязвленным. «Серому Судье» доводилось вызывать куда более саркастичные и ядовитые замечания, среди которых реплика сира Черной Вороны могла бы, пожалуй, сойти за комплимент. Ему, большому и выносливому механическому существу, было не привыкать служить мишенью для упражнений в остроумии, самые изобретательные насмешки причиняли ему не больше вреда, чем горсть сушеного гороха – лобовой броне. Гримберту потребовалось куда больше времени, чтобы научиться сносить их с христианским смирением.
Как-то раз в Амьене мальчишки с постоялого двора, улучив безлунную ночь, щедро измазали «Судью» дегтем, так что им с Берхардом пришлось весь следующий день оттирать его тряпками и песком.
– Фон Химмельрейх… Возможно, мне приходилось слышать что-то о вашем роде. Полагаю, он из старых?
– Древний имперский род, – подтвердил Шварцрабэ, убирая флягу. – Даже более древний, чем та курица, которую подали мне в трактире этим утром. Замка у меня отродясь не водилось, что же до земли, мне хватит совсем небольшого куска, когда придет час. Ах да, совсем забыл. Эта груда железа, которая ржавеет неподалеку, именуется «Беспечный Бес». Она может выглядеть неказистой, но именно она сберегает мою жизнь на протяжении последних двадцати лет, а это не так легко, как может показаться!
«Беспечный Бес»? Гримберт едва сдержался от того, чтобы присвистнуть. Интересно, каких трудов стоило сиру Шварцрабэ уговорить местного епископа освятить машину с таким названием?
Если кто и был занят настоящим делом, пока рыцари непринужденно болтали, так это Берхард. Привязав нагруженных мулов к поручням парома, он неспешно и основательно проверил упряжь и подковы, после чего набрал несколько горстей крупного морского песка и принялся полировать броню «Судьи». Несмотря на то, что работал бывший барон с таким видом, будто это занятие поглощает его внимание без остатка, Гримберт доподлинно знал, что тот прекрасно слышит каждое сказанное слово. Это качество с равным успехом можно было отнести к перечню как его достоинств, так и недостатков.
Шварцрабэ с удовольствием зевнул, глядя на яркое солнце, спелой виноградиной висящее в небе.
– У вас верный хронометр, сир инкогнито? Сколько еще до отплытия этой лохани?
– Паромщик утверждает, что два часа.
– Два часа… – Шварцрабэ горестно закатил глаза. – Какая жалость, что вы не можете выбраться из своей скорлупы. Мы разложили бы карты и славно сыграли прямо тут в «Скат» или «Баранью голову». Впрочем, как благородный рыцарь, вынужден предупредить – в одном только Вольфсбурге меня выгнали из трех кабаков за шулерство.
Интересный тип, подумал Гримберт, невольно разглядывая разглагольствующего рыцаря, беззаботно пьющего вино в тени своего доспеха. Судя по всему, один из тех бедолаг-раубриттеров, которые вынуждены рыскать по всей империи, ища не столько подвигов, сколько пропитания. На востоке таких немного, там все еще достаточно земли, чтоб обеспечить всех баронских отпрысков, но чем ближе к сердцу старой империи, тем их больше. Что ж, этот, по крайней мере, не позволит мне скучать за время пути.
– Вы не похожи на паломника, сир Хуго, – произнес он нейтральным тоном.
Шварцрабэ встрепенулся:
– Смею на то надеяться! Если я на кого и похож, то только на своего покойного батюшку, но, положа руку на сердце, и на то имеются некоторые сомнения…
– Так отчего же вы отправляетесь в Грауштейн?
– Помилуйте, разве мог я оставаться в стороне, когда в монастыре происходят такие вещи? Замироточила пятка святого Лазаря! Это ли не настоящее чудо?
– Должно быть, микрофоны моего доспеха окончательно вышли из строя, потому что я не улавливаю в вашем голосе надлежащего случаю почтения, сир.
Шварцрабэ расхохотался:
– Если я что-то и люблю в этой жизни, кроме вина и партии в карты, так это чудеса, сир инкогнито. Смею заметить, я не последний знаток чудес, хоть и не имею духовного сана. Признаться, чудеса влекли меня с самого детства. Видимо, в сошествии Духа Господнего мне, как каждому ребенку, чудилось истинное волшебство. Только с возрастом я не утратил любопытства. Более того, я развил это чувство путем постоянных упражнений. И если эти несчастные в лохмотьях, толпящиеся позади вас на пароме, мечтают прильнуть к чуду, чтобы выложить свои немудрящие желания, я собираюсь познать чудо в полной мере. Изучить его и сполна насладиться причастностью к нему.
– Так вы ученый? – с интересом спросил Гримберт.
Шварцрабэ с достоинством кивнул:
– Истинно так. Странствуя по герцогствам и графствам, не имея подходящего занятия, чтобы применить себя, я обнаружил большую тягу ко всякого рода чудесам, где бы они ни происходили. Только за последний год мне попались три, можете себе вообразить?
– А еще говорят, что Божья благодать все реже спускается на землю, – с преувеличенной скорбью вздохнул Гримберт. – Полагаю, чудеса были стоящие?
– Уж можете поверить слову рыцаря, старина! – с готовностью отозвался Шварцрабэ. – Хуго фон Химмельрейх лгать не станет. Не далее как в этом году в одной деревушке под Кобленцом мне рассказали об одном крестьянине, который слег, парализованный, много лет да так и остался недвижим. Лишенный возможности пить и есть, он целыми днями лежал без движения, принимая подношения от добровольной паствы, при этом нимало не теряя в весе! Говорят, местный епископ прочил его в святые! Мыслимо ли, человек, кормясь лишь духовной пищей, сохраняет не только жизнь, но даже румянец на щеках!
– Поразительно, – согласился Гримберт. – Значит, у вас была возможность прикоснуться к истинному чуду?
Шварцрабэ с важностью кивнул:
– Даже более того, мне суждено было явить еще одно. Увидев неподвижного крестьянина, возлежащего среди даров и подношений, я достал свой кнут. С виду это самый обычный кнут, даже непримечательный, только в него вплетен волос из лошадиного хвоста, принадлежавший кобыле, на которой когда-то въехал в Иерусалим сам Готфруа де Бульон. Этой плеткой я и взялся охаживать чудотворца. Тут-то и случилось истинное чудо. Господь не только даровал мученику мгновенное излечение, но и наделил такой скоростью, что тот быстрее зайца выскочил наружу и устремился прочь. Если вычисления «Беспечного Беса» верны, сохраняя дарованную Господом скорость, он должен был достичь Руана самое малое за два часа!
– Невероятно.
Шварцрабэ с наставительным видом поднял палец:
– Чудеса часто бывают непостижимы для грубого человеческого ума без должной теологической подготовки. Однако я в меру сил тщусь их постичь и часто проявляю в этом недюжинное упорство, так уж у меня душа устроена. Но знали бы вы, как это порой непросто!
– Охотно верю, сир Хуго, охотно верю.
– Вот, скажем, этой весной проезжал я один городок, сейчас уж и не вспомню названия. Тамошний священник тоже сделался чудотворцем. Макал руку в бочонок с обычной водой, утверждая, что тем самым освятил ее, сделав чудодейственной. Эту воду покупали у него три окрестных прихода, расплачиваясь чистым серебром. Говорят, хватало одной капли, чтобы излечить болезнь Гентингтона или запущенную опухоль. Скажете, не чудо?
Гримберт не смог сдержать улыбку.
– Вы и его смогли улучшить?
