banner banner banner
Во имя Отечества
Во имя Отечества
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Во имя Отечества

скачать книгу бесплатно


– Позволь поинтересоваться почему?

– При эвакуации в Москве погибли моя жена и дочь. Жене было 23 года, а дочери 3 годика, – начал рассказ капитан, – как только я об этом узнал начал рубить немчуру, как капусту. За два года я уничтожил 26 танков, 4 вражеских самолета и пехоты человек 40. В последнем бою мою машину подбили, я горел, но дрался, и уничтожил еще 4 тигра. Бью думаю «сейчас рванет боекомплект» и отправлюсь я к своим девочкам. Но меня достали и попытались оттащить от горящего танка, в это время боекомплект рванул, и нас зацепило осколками, поэтому я сейчас с вами. А если бы меня из танка не достали, был бы с семьей.

– Тебя как зовут капитан?

– Петр, – ответил тот.

– Петь! Тебе сколько лет? – поинтересовался Михаил у капитана.

– Двадцать семь.

– В двадцать семь лет тебе надоела жизнь? А может быть рано нам туда? Представь, если все будут думать так же, как и ты. Чего тогда будет? То-то же. А страну кто тогда будет отстраивать заново? Не ставь ты на себе крест, зализывай раны и обратно на фронт. Ты же самый настоящий герой, на тебя остальные ровняться должны, одних только вражеских танков уничтожил 26 штук, а ты говоришь погибнуть. Ты сам разговор с книг начал, так вот, что я тебе скажу Петь: если бы я был писателем, то прямо сейчас начал бы писать про тебя книгу, – только позволь поинтересоваться, что мне в конце написать? Погиб в бою специально? Нет, Петь, глупый конец получается, согласись. Живи! Мы живые Родине нужны, а не мертвые.

За все время, что Петр наблюдал за Михаилом, он сделал для себя вывод, что парень целеустремленный и упертый, имеющий внутренний стержень, а теперь понял, что он еще и отличный друг, и сильно пожалел, что не его. Сегодня вся палата поняла, почему капитан Бородин Петр Петрович, был, так молчалив и замкнут.

Через неделю, Миша проходил по коридору уже два круга. Вернувшись в палату после своей коридорной прогулки, он обратил внимание, что капитан Бородин собирает свои вещи. Лейтенант поинтересовался:

– Петь, ты чего делаешь?

– Меня выписали, – ответил тот, и подошел ближе. – Я тебя хотел поблагодарить, за то, что ты мне помог справиться с моими трудностями, поверить в то, что я нужен живым своей Родине в дни ее послевоенной жизни. Я по образованию учитель русского языка и литературы, но сейчас не об этом. Сегодня я ухожу опять на фронт и хочу дать тебе слово офицера, что специально смерти искать не стану, но и жалеть себя не буду. Если вдруг останусь жив, хочу тебя пригласить к себе в Москву. Сразу мне не отказывай, возьми адрес, я живу на второй Мещанской улице.

Миша убрал бумажку с адресом в карман и проводил Петра до двери. Через пару дней выписали и Лешу, он отправился в свою дивизию, взяв с Михаила обещания ему писать.

9

Зима 1943—1944 года оказалась для Михаила самой длинной в его жизни, но день за днем, неделя за неделей, прошла и она. С каждым днем солнце светило все больше и больше и прогревало промороженную землю. В это время Михаил любил сидеть около окна и любоваться ручейками, которые куда-то спешили весь день, а ночью замерзали и превращались в лед. В марте 1944-го Михаил ходил уже с помощью трости. Как только растаял полностью снег, и ручьи совсем засохли, Михаила к себе вызвал Серафим Иванович.

– Проходите молодой человек, садитесь. Как я вижу, вам у нас надоело, и я готов вас выписать и направить в восстановительный дом отдыха. В нем вы пробудите всего пару недель. Непосредственно там находиться комиссия, которая принимает решение, по возвращению тяжелораненых на фронт. Возьмите со стола направление и в добрый путь!

– Спасибо Вам за все Серафим Иванович! Я вашу доброту никогда не забуду. Получается, что эта комиссия меня до фронта может и не допустить?

– Да, может. Вы не забывайте, что у вас тяжелое ранение было, почти смертельное. В госпитале я вас держать больше не могу, я обязан вас направить в дом отдыха, таковы правила. Живите долго и счастливо, и больше к нам не попадайте.

– Еще раз спасибо вам, Серафим Иванович. Когда мне туда отправляться?

– Завтра с утра и отправляйтесь.

Выйдя из кабинета главврача, Миша побрел по длинному коридору в сторону своей палаты, но он просто не мог не зайти и не попрощаться с хирургом, который вытащил его с того света. Зайдя в кабинет, Михаил крепко пожал врачу руку и произнес:

– Александр Иванович, меня сегодня выписали, и я хотел бы с вами попрощаться и еще раз поблагодарить за подаренную мне жизнь, ведь если бы не вы, то я сейчас бы уже кормил червей.

– Ты знаешь Миш, в этом не только моя заслуга, а еще и наших санитаров которые тебя обнаружили, принесли из морга, и практически силой заставили меня сделать операцию. Да, кстати, один из них отдал тебе огромное количество своей крови.

– Который?

– Саша, – ответил врач. Пожав еще раз руку, Миша отправился к санитарам. Войдя к ним, Михаил обнаружил только одного санитара, это оказался Александр, но он в этот момент дремал. Миша присел рядом, тот приоткрыл глаза, и лейтенант в свою очередь задал ему вопрос:

– Саш, как тебя по отчеству?

– Степанович, а зачем тебе?

– Вот пришел с тобой попрощаться, и поблагодарить тебя Александр Степанович, за то, что ты отдал мне огромное количество своей крови, и настоял на операции.

– Да перестань, я для этого здесь и нужен, тогда в свою очередь хочу пожелать тебе, чтоб ты жил счастливо и долго! Теперь ты обратно на фронт?

– Я даже не знаю Саш, это не от меня зависит, как комиссия решит.

10

Утром следующего дня дверь госпиталя распахнулась, и в ней появился лейтенант Снигирев. Его глаза блестели от радости, что он, наконец, покидает стены госпиталя, не смотря на то, что направлялся он не в дивизию, а в дом отдыха, он все равно был безумно счастлив. Свежий весенний воздух сразу заполнил его легкие: «давно я не дышал таким воздухом и так по нему соскучился», – подумал Михаил.

В правой руке у него была трость, без нее ему было тяжело еще ходить, но все-таки он верил, что это ненадолго. Ближе к вечеру Миша добрался до места назначения, его встретили и поместили по высшему классу, за целый день, проведенный в пути, он сильно устал, так что уснул быстрее, чем голова приземлилась на подушку.

В восстановительном доме отдыха лейтенант быстро привык, все ребята были после тяжелых ранений, но говорить они об этом не любили, а любили больше гулять, играть в шахматы, а некоторые даже на музыкальных инструментах. Но если присмотреться ближе, то у каждого на лице был страх, страх от того, что не им вернуться больше на фронт.

Эти две недели пребывания прошли очень быстро, и ближе к обеду лейтенант Снигирев стоял перед дверью, где должна была решиться его судьба. Вот он услышал из-за двери резкое «войдите». Подойдя к столу, лейтенант очутился перед майором, который и решал, куда лейтенанту в дальнейшем домой или на фронт.

– Здравия желаю, товарищ майор! – обратился Миша.

– Ладно, лейтенант, не кричи, присядь лучше. Я ознакомился с твоим личным делом, ты героически сражался и принял на себя серьезный удар врага. За этот поступок тебя наградили орденом «Красной Звезды», эту награду мне прислали вместе с твоим личным делом из дивизии, чтобы я тебе ее торжественно вручил.

– Служу Советскому Союзу!

– Ладно, вольно. Теперь, наверное, самое важное. Я не имею права тебя больше отправлять на фронт, таковы правила; я надеюсь, ты меня поймешь, да и ходишь ты с помощью трости: так что домой.

Михаил, вышел из кабинета майора со слезами на глазах, вот так в одночасье майор перечеркнул судьбу офицера.

– Ну, как? – спросил следующий.

– Наградили, – ответил лейтенант.

– А почему тогда плачешь?

– От радости.

После обеда Михаил получил сухой паек и деньги на дорогу, а к вечеру уже сидел в вагоне.

Через день он сошел с поезда в родной Калуге и с трудом ее узнал. Некоторые дома были разрушены, на улицах лежали мешки с песком и даже кое-где стояли противотанковые ежи. «Да, как изменился город» – подумал Миша, и похромал до родительского дома. Подойдя к входной двери он громко в нее постучал. Дверь распахнулась, перед ним стоял отец:

– Здравствуй отец, – произнес лейтенант.

– Мишка ты?

– Конечно я, не похож?

– Какой ты стал. Мать Мишка вернулся!

Мать, не успев подойти, сразу бросилась в объятья сына:

– Сынок, слава Богу, ты вернулся, Господь услышал мои молитвы. Кузьма, да чего мы сына на пороге держим? Сынок проходи.

Михаил прошел в дом, и мать заметила, что в руке он держит трость и сильно хромает.

– Садись сынок за стол.

– Мам, у меня в сумке еда, возьми!

Взяв кружку с чаем, Миша попросил родителей рассказать, как они тут жили, все это не легкое время.

– Мы сынок неплохо жили, только за тебя переживали, особенно когда ты написал письмо из госпиталя, что тебя осколком зацепило. Тебя сильно изувечило? Нога своя? Не протез?

– Не переживайте, нога у меня своя, немного зацепило осколком в бедро, но врачи все сшили и слепили, так что все хорошо.

– Ты насовсем? – продолжила мать.

– Да, – ответил сын.

– Комиссовали? – поинтересовался отец.

Михаил кивнул головой.

– Переживаешь?

– Переживаю.

Отец подмигнул матери, это означало «неси самогон». Как только мать принесла бутылку, родитель сразу налил Мише полный стакан, и себя в тоже время не обидел:

– Давай, сынок, выпьем за то, что ты жив, за то, что ты не потерял веры, и я тебя очень хочу попросить, не теряй никогда и надежды, не опускай руки. За тебя, сын, за тебя!

– Кузьма! Ты куда по столько льешь? Ведь он сейчас упадет.

– Не переживай мать, не упадет! Ты глянь, ведь он уже не тот зеленый юнец, а фронтовик.

– Нет, пап, мама права, наливай по половинке.

– На улице уже темно, а девчонки где-то ходят.

Не успела мать договорить, как в дверь постучали.

– Кто? – спросила она.

– Мам, это мы.

– Ну, слава Богу! Проходите, там Миша вернулся.

– Правда?

Сестры бегом рванули к брату:

– Мишка! Это ты? Девочки, вы гляньте, братик наш при медалях! Миш, ты надолго домой?

– Да, меня записали в инвалиды, так что больше воевать не могу.

– Какой же ты инвалид?

– Получается, что самый настоящий. И на фронт таким дорога закрыта. Но ничего я завтра в комиссариат пойду.

На следующее утро Михаил явился в комиссариат и доложил о своем прибытии из госпиталя, поведал там свою историю, и выказал им свое неудовольствие по поводу решения майора. При этом поинтересовался, может здесь смогут помочь и вернуть обратно в строй.

– Я вас прекрасно понимаю, товарищ лейтенант, но таковы правила и нет у меня таких полномочий, чтобы отменить решение комиссии, – ответил комиссар. – Вот ваше личное дело, и там черным по белому написано «тяжелое осколочное ранение, повлекшее за собою сильное увечье тазобедренной области». Куда мне прикажите эти слова деть?

– Да, товарищ майор, такие слова тяжело спрятать, но все же, посмотрите на меня, я полон сил, энергии, отваги, а вы меня домой. Телят мне, что ли пасти?

– Я вижу не зря вам орден дали, вы вправду человек глубоко любящий Родину, я попробую помочь, но не сразу, зайдите месяца примерно через два.

– Есть! Зайти месяца через два, разрешите идти?

– Идите, но впредь трость за дверью больше не оставляйте.

– Есть, трость за дверью не оставлять.

Возвращаясь домой Михаил весь сиял от радости. К нему вернулась и надежда, которую он чуть не потерял. После обеда Миша решил написать письмо Петру: «Здравствуй Петь, пишу тебе из дома, так как меня комиссовали. Но после визита в комиссариат у меня снова появился шанс». За ужином Михаил поделился радостным событием и с родителями:

– Мне сегодня в комиссариате майор пообещал помочь с возвратом в дивизию. Только сказал, должно пройти несколько месяцев.

– Вот я вчера об этом и толковал – надежду главное не потерять, – произнес отец.

– Да, я сейчас расскажу историю, которую до сей поры не рассказывала никому, – произнесла Агриппина Алексеевна, – дело было так: получила я в 1916 году письмо, сказывалось в нем, что муж ваш, при наступлении российских войск, героически погиб. А я читаю и чувствую, что он жив, нет такого предчувствия, как тебе лучше объяснить, предчувствия потери близкого. Мне бы тогда обратить внимание, что ни фамилии, ни имени не указано. А я в те дни просто надеялась и верила, что он придет домой. Ждала его я каждый день, и каждый день смотрела на дорогу, и месяца через три, представляешь, мою пол, а тут дверь в хату отворилась и на пороге я увидела Кузьму. Помню, моему бабьему счастью не было тогда придела. Оказывается, у них солдат перепутал и не туда письмо послал, помнишь Кузь?

– Да, мать, помню. Миш, представь картина, я возвращаюсь домой, а на меня здесь уже похоронка приходила, но моя жена не поверила, ни единому слову этой бумаги, и продолжала верить, что я жив, и надеялась на мое возвращение, и я пришел.

– Этим рассказом мы хотели донести до тебя сынок, что никогда не надо терять надежды и веры.

11

Ранним теплым утром в середине лета Михаил вышел из дому прикурил папиросу и направился в сторону комиссариата. Сегодня он шел легкой походкой, не смотря на то, что рана его еще беспокоила. Трость он решил с собой уже не брать, и все свое тело пытался перенести так, чтобы по минимуму опираться на ту ногу, на которой было ранение, и где периодически пробивала острая боль. Он хорошо понимал: если появиться с тростью, то о фронте разговор заводить с комиссаром бесполезно, а если придти легкой походкой, и убедить его в том, что рана больше не беспокоит, то сразу появится шанс на восстановлении в рядах вооруженных сил. Так Михаил и поступил, войдя легкой походкой в кабинет комиссара, Михаил громким голосом доложил о своем прибытие:

– Товарищ майор! Лейтенант Снигирев прибыл по вашему приказанию.

– По-моему?

– Так точно, по-вашему, как вы приказали через два месяца.

– Да, я вспомнил, вы после тяжелого ранения, присаживайтесь, буду с вами предельно откровенен, что касается вашего возвращения на фронт, тут, увы, я сделать ничего не смог, но в то же время я готов вам помочь, и предложить вам службу в тылу, что скажите лейтенант?

– В тылу?

– Да в тылу. Дело в том, что я поближе ознакомился с вашим личным делом и понял, что такой офицер как вы, имеющий боевые заслуги ни как не может быть отстраненным от вооруженных сил нашей страны. Я буду рад восстановить вас в звании и предложить вам проходить службу здесь, в должности помощника комиссара. Конечно это не фронт, и я это прекрасно понимаю, но и здесь кто-то тоже должен служить. Я даю вам время подумать, скажем, до завтрашнего дня.