скачать книгу бесплатно
Ослепительно белый рассвет
Михаил Соловьев
«От атеиста к монахине: Путешествие веры и самооткрытия» является вдохновляющей и глубокой историей о том, как человек может изменить свою жизнь и найти свое истинное призвание через православную веру. Эта книга призвана показать, что независимо от нашего прошлого и убеждений, каждый из нас имеет возможность обрести внутренний покой и смысл жизни через веру и самооткрытие.
Ослепительно белый рассвет
Михаил Соловьев
Корректор Елена Вячеславовна Кузьмина
Редактор Елена Вячеславовна Кузьмина
Дизайнер обложки Михаил Александрович Соловьев
© Михаил Соловьев, 2024
© Михаил Александрович Соловьев, дизайн обложки, 2024
ISBN 978-5-0062-4465-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Ослепительно белый рассвет
Ветхий завет – Бытие
В начале сотворил Бог небо и землю.
Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою.
И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.
И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы.
И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один.
И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды. [И стало так.]
И создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так.
И назвал Бог твердь небом. [И увидел Бог, что это хорошо.] И был вечер, и было утро: день второй.
И сказал Бог: да соберется вода, которая под небом, в одно место, и да явится суша. И стало так. [И собралась вода под небом в свои места, и явилась суша.]
И назвал Бог сушу землею, а собрание вод назвал морями. И увидел Бог, что это хорошо.
И сказал Бог: да произрастит земля зелень, траву, сеющую семя [по роду и по подобию ее, и] дерево плодовитое, приносящее по роду своему плод, в котором семя его на земле. И стало так.
И произвела земля зелень, траву, сеющую семя по роду [и по подобию] ее, и дерево [плодовитое], приносящее плод, в котором семя его по роду его [на земле]. И увидел Бог, что это хорошо.
И был вечер, и было утро: день третий.
И сказал Бог: да будут светила на тверди небесной [для освещения земли и] для отделения дня от ночи, и для знамений, и времен, и дней, и годов;
и да будут они светильниками на тверди небесной, чтобы светить на землю. И стало так.
Глава первая
Первые крупные хлопья снега накрывали Москву, очищая осеннюю слякоть и грязь. До зимы оставалась всего какая-то неделя. Для Марии Ивановны эта осень была неимоверна тяжела, работа с каждым годом становилась все тяжелее и тяжелее, а этот год вообще перевыполнил все планы и напомнил ей о том, что пятьдесят лет – это уже возраст. Глаза этой хрупкой женщины были глубокого, уносящего вдаль цвета, словно отражавшие бескрайний океан, полный тайн и загадок. Такая женщина не могла оставаться незамеченной, и ее история, словно запечатленная в каждой черте лица, казалась столь же загадочной, как и она сама.
Мария Ивановна в течение многих лет работала в одном из московских крематориев, именно она всегда говорила последнюю речь: «Сегодня мы прощаемся с неповторимым человеком…». Но, чуть больше месяца назад ей пришлось говорить последнюю речь над лежащей в гробу подругой. Ей казалось, что теперь навек в ее глазах преобладают печаль и скорбь, ее самой и всех тех, кто потерял своих родных и близких. Не смотря на ее огромную любовь к поэзии, в последнее время в ее больном, воспаленном рассудке не пробежало ни единой строки, да что там «пробежало», даже не проползло… Она прекрасно понимала, что работа занимает большую часть ее времени и сил, оставив небольшое пространство для реализации ее творческой страсти… Который год подряд она с нетерпением ждет отпуска, а когда он все-таки наступает, Мария просто-напросто не успевает отдохнуть и набраться сил. Она мечтает закрыть глаза, а когда откроет, оказаться на необитаемом острове, где только пальмы, море и песок, а не грязь и слякоть последнего лета, плавно переходящего в осень, вначале – раннюю, а теперь уже и позднюю. В своих воображениях Мария часто сочиняет героев и пишет о них стихи, отражающие суть окружающего мира с яркими оттенками рассвета и нежного шелеста листьев на ветру, а не о глиняных осенних человечках, злостно смотрящих на нее из каждой лужи.
С покойной Ниной Федоровной они дружили долгие годы, и стали друг для друга очень близкими людьми. У Марии Ивановны до сих пор никак не укладывается в голове, что Нины больше нет в живых, что она ушла из жизни в самом ее расцвете, и что это все не сон, а печальная реальность. Горькая утрата оставила пустоту в ее сердце, в последнее время Мария часто вспоминала, что Нина была простой и безотказной женщиной, умеющей поддержать в нужный момент.
А началось их общение, переходящие в долгую дружбу, с тех самых пор, как Мария Ивановна приехала в Москву из Петербурга, нет, на тот момент еще из Ленинграда. Нина Федоровна была верующей женщиной, и последний год своей жизни много паломничала по святым местам. Когда они встретились в последний раз, Нина Федоровна, не взирая на болезнь, позволила себе выпить с подругой водки. Нина Федоровна в этот вечер очень много говорила, рассказывала, что поняла смысл всей своей жизни, что он заключается не только в том, чтоб родить и воспитать детей, но и в том, чтобы прийти к Богу, в которого Мария Ивановна совершенно не верила.
Нина Федоровна напомнила подруге, как три года назад им посчастливилось посетить Троице-Сергиеву Лавру, как приложились они к мощам преподобного Сергия, и что они почувствовали тогда. Нина Федоровна почувствовала ощущение любви и тепла, а Мария Ивановна холод и боль. Боль оттого, что уже долгие годы не общается со своей мамой и родными сестрами – старшей, Верой и средней, Татьяной. Но в этот их последний вечер они позволили себе то, что никогда до этого не позволяли. Подруги, не смотря на огромные разногласия, никогда не позволяли себе оскорбления и нравоучения в адрес друг друга. А в тот вечер у них сложился очень тяжелый разговор, который Мария Ивановна запомнит теперь на всю оставшуюся жизнь, а когда ее мировоззрение поменяется, она будет вспоминать с улыбкой и горечью на сердце эту последнюю беседу. Нина Федоровна начала с того, что рассказала подруге о неимоверной любви Христа, который взял на себя грехи всего человечества. Мария Ивановна посмеялась и не поверила, что человек, пусть Он даже имел в себе божественное начало, смог взять на себя все грехи своих предков, современников и потомков:
– Нина, поясни мне, ну как такое возможно, как человек может взять на себя все грехи?
– Маша, ты забываешь, что это был не человек, а воплотившийся Творец.
– А если Он – Творец всего нашего бытия, то для чего Ему нужно было сотворить самого себя, которого убьет та тварь, которую Он и создал… Я всего этого просто не понимаю. И еще, кто тогда создал самого Бога? Большой взрыв?
– Ты знаешь, в Евангелие есть такая фраза: «Так будут же последние первыми, а первые – последними». Никогда не думала об этом?
– Нет. Я даже не понимаю весь смысл этих слов.
– Это означает, что кто возвышает себя, тот будет – унижен, а тот, кто старается быть скромным и кротким человеком, таким, каковым являлся и Сам Господь наш Иисус Христос, тот будет возвышен, но уже не тут, не в земной жизни, а в Царствие Божьем, которое он приобретет всей своей жизнью.
– Постой, Ниночка, ты не ответила мне, с чего все началось… Я слышала, что жизнь нашей планеты, берет свое начало от большого взрыва.
– Да при чем тут какой-то взрыв? Ты слышала, что вначале было слово!? И это слово было у Бога, и это слово было – Бог?
– Ну, допустим, слышала, и что из этого?
– А то, моя хорошая, что в Библии, в книге Бытие об этом все написано: «В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безводна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один. И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды. [И стало так.] И создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так».
– И все же ты мне так и не ответила, кто создал самого Бога?
– Бога не нужно создавать, Он существует вне времени, то есть – всегда!
– Вечного ничего нет, все временно…
– Ты хочешь сказать, что когда закончится наша временная жизнь, вечной уже не будет?
– Конечно, нет. Мы закроем глаза и станем, как поется в одной из песен – «землей, травой…». Покажи мне своего Бога, и я в Него обязательно поверю. Мы с тобой, Ниночка, ездили вместе в монастырь, но я не видела там Бога, видела монахов, иконы, а Бога – нет.
– Знаешь, однажды к митрополиту Антонию Сурожскому подошел молодой человек и сказал: «Я вижу, что вы священник, а я не верю в Бога, докажите мне, что Он существует. Положи своего Господа на свою ладонь». Затем Митрополит заметил обручальное кольцо на пальце своего собеседника и спросил: «Я вижу, что у вас на пальце обручальное кольцо, означает ли это, что вы женаты и любите свою супругу?» Тогда молодой человек ответил, что любит свою жену и детей больше всего на свете. «Я в это не верю. Вложи свою любовь в свою ладонь, и тогда я поверю в это», – сказал отец Антоний. Его собеседник удивился и задумался. Он понял, что веру, как и любовь, нельзя потрогать; их нужно искать в своем сердце.
– Интересный подход, – сказала Мария. Бог есть любовь! А любовь – это, прежде всего, жертва!
С самого утра Москву засыпали крупные хлопья снега. Мария Ивановна открыла окно и попыталась поймать пролетающие снежинки. Они всячески ускользали от ее теплых рук, но одна из них все-таки легла на ее теплую ладонь, и Мария Ивановна забрала ее с собой в квартиру. Она быстро поднесла эту снежинку к своему лицу, пробурчав: «Какой белой и пушистой может быть красота! Обидно только, что эта прелесть в скором времени превратится в прозрачную каплю воды… А что, если я сейчас возьму и просто выйду из окна, покончив со всем этим безобразием раз и навсегда?» Мария Ивановна вытерла руку кухонным полотенцем. В этот момент ее окликнул громкий голос из комнаты, принадлежащий дочери, Алене: «Мама, ты можешь помочь мне с рифмой?» «Конечно, я могу», – ответила Мария Ивановна, входя в комнату.
– Мам, я не могу придумать рифму к слову «свеча», – пробормотала Алёна. «Свеча. Попробуй «горяча, шепча, журча»… в зависимости от контекста. Тебя что, ничему в Литинституте не учат?
– Ну, конечно, учат! Возможно ли вообще научиться этому?
– Научиться чему угодно возможно, дочь моя…
– Ты помнишь, что Бродский сказал по этому поводу?
– Бродский? Нет! Напомни мне, старушке, – с улыбкой ответила ей Мария Ивановна.
– Когда его судили, судья спросил Бродского, чем он зарабатывает на жизнь. И Бродский тогда сказал, что он поэт. Судья рассмеялся и спросил: «Поэт? Где ты этому научился?» В ответ Бродский улыбнулся и сказал: «Нигде, это дар Божий».
– Ты поняла это на своем втором курсе? Чем ты тогда вообще занимаешься в Литинституте?
– Я учусь писать книги, а не надгробные речи, как ты…
– Что ты знаешь о литературе, глупое создание? – Раздраженно ответила Мария Ивановна, и на ее глазах появились слезы.
Алёна поняла, что была сейчас не права, что мать всегда с ней была нежна и добра, не смотря на свою боль и раздраженность последних дней, а Алёна только что перегнула палку и обидела своего родного и близкого человека. Эта юная девушка двадцати лет имеющая яркую внешность, была словно луч солнца в сером потускневшем мире. Длинные волосы цвета меда падали по ее плечам, а глаза, словно два глубоких озера, сверкали добротой и нежностью. Она была одета в простое платье светло-розового оттенка, которое ласково обвивало ее стройную фигуру. В ее улыбке была настоящая теплота, словно каждый, кто попадал в луч ее внимания, ощущал себя особенным и важным. Ее голос звучал как звонкий колокол, наполняя пространство вокруг нежной музыкой. В ее глазах светился огонек невинности, как у ребенка, у которого многое еще впереди. И хотя она казалась хрупкой и непостоянной, в ней зрела какая-то невероятная сила, способная справляться с любыми испытаниями, которые могла бросить ей судьба. Девушка подбежала к стулу, на котором сидела мама, упала перед ней на колени, обняла ее, нежно поцеловала в щеку и прошептала:
– Мамочка, прости меня, я не хотела тебя обидеть! Прости, прости, прости…
Мария Ивановна утерла слезы, и перевела свой взгляд на книжную полку дочери, на которой в синем переплете в пол оборота стояло Евангелие.
– Это твоя книга? – спросила Мария Ивановна у дочери.
– Моя, – ответила Алёна
– Откуда она у тебя?
– Мне ее подарила Нина Федоровна!
– Давно?
– В прошлом году! Сказала: «Если прочтешь, целый мир перед собой раскроешь».
– И что, прочла?
– Прочла!
– Понравилась?
– Понравилась!
– Мам, ты же так к этому близка! Твоя работа…
– Да причем тут моя работа… Вся моя жизнь, как будто построена по какому-то кривому алгоритму… Я иду, а за мной рушатся дороги. Дочь, ты можешь мне прочесть что-нибудь из этой книги?
– Что, прям сейчас?
– Именно сейчас!
Алёна состроила удивленную гримасу, взяла Евангелие и начала нервно перелистывать страницы, стараясь найти подходящую главу.
Мать, не выдержав минутной паузы, приподнялась со стула и прикрикнула на дочь: «Ну что ты там копаешься? Давай скорее, пока я не передумала…».
Алёна выдохнула и раскрыла книгу на первой попавшейся странице:
– И так, – начала дочь, – «Оттуда вышел Он и пришел в Свое отечество; за Ним следовали ученики Его. Когда наступила суббота, Он начал учить в синагоге; и многие слышавшие с изумлением говорили: откуда у Него это? что за премудрость дана Ему, и как такие чудеса совершаются руками Его? Не плотник ли Он, сын Марии, брат Иакова, Иосии, Иуды и Симона? Не здесь ли, между нами, Его сестры? И соблазнялись о Нем.
Иисус же сказал им: не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и у сродников, и в доме своем. И не мог совершить там никакого чуда, только на немногих больных возложив руки, исцелил их. И дивился неверию их; потом ходил по окрестным селениям и учил. И, призвав двенадцать, начал посылать их по два, и дал им власть над нечистыми духами. И заповедал им ничего не брать в дорогу, кроме одного посоха: ни сумы, ни хлеба, ни меди в поясе, но обуваться в простую обувь и не носить двух одежд. И сказал им: если где войдете в дом, оставайтесь в нем, доколе не выйдете из того места. И если кто не примет вас и не будет слушать вас, то, выходя оттуда, отрясите прах от ног ваших, во свидетельство на них. Истинно говорю вам: отраднее будет Содому и Гоморре в день суда, нежели тому городу». Евангелие от Марка глава №6.
– Все, хватит, Алёна, остановись! Промолвила мать.
Впервые Мария Ивановна ощутила от услышанных слов какое-то новое для себя состояние, вначале из глаз сами собой потекли слезы, а после где-то в районе груди, на несколько секунд, стало так хорошо, хорошо… После появился стыд, ей стало так стыдно за то, что она когда-то бросила в Ленинграде свою старшую сестру. Оставила на едине с бедой и убежала от нее в другой город. Вспомнила последний взгляд Веры, там в зале суда. За несколько минут до вынесения приговора Вера посмотрела на Машу с такой любовью, и с таким сожалением и одновременно с такой надеждой. Своей жертвой Вера дарила Марии надежду на новую беззаботную жизнь. Татьяна же напротив, не поняла поступка старшей сестры и осудила Марию, сказала, что: «Если виновен, то нужно отвечать по всей строгости, а не перекладывать вину на других».
– Алёночка, я прошу тебя, остановись, – взмолилась Мария Ивановна.
– Мамочка, тебе плохо?
– Да, доченька, мне плохо, мне очень плохо, – чуть слышно, произнесла Мария Ивановна, – Получается, что вся моя жизнь, это пустышка, все пустое все искусственное, одна фальшь… Я прожила больше полувека, а что я за это время сделала доброго? Над единственной подругой смеялась, она меня любила, как сестру, а я над ней смеялась… Родным сестрам принесла страдания. Мать от меня, после того как Веру посадили, и вовсе отреклась. Ты помнишь, как сказал однажды Шукшин: «Если человек вам доверял, а вы его обокрали, это не значит, что он – дурак, это значит, что вы мерзки». Ты видела, как Нина улыбалась в гробу?
– Да! У меня даже сложилось впечатление, что она не умерла, а заснула и видит сладкие сны…
– Я много лет работаю в крематории, и за все эти годы через меня прошло сотни, тысячи покойников, но только три раза, слышишь? Всего три раза я видела, как покойник улыбался. Двое из них, как позже выяснилось, были скрытыми монахами. А третьей – моя подруга Нина.
– Мам, это, наверное, означает, что тетя Нина угодила Богу!
– Возможно, ты права, возможно, Он на самом деле существует! Господи, скажи мне: ты правда есть? – с болью, выкрикнула Мария Ивановна… После взяла Алену за руку, и они долго сидели молча, а потом пошли на кухню пить чай. Пока чайник закипал, Мария Ивановна достала из стола пепельницу и поставила ее на подоконник.
– Мама, зачем тебе пепельница? – спросила Алёна
– Хочу покурить, – ответила Мария Ивановна.
– Ты что, с ума сошла? Ты два года, как не куришь, – возмутилась Алёна.
– Да, ты права, наверное, не нужно, – растеряно молвила Мария. – Я никогда тебе не рассказывала, как познакомилась с тетей Ниной. Когда я приехала из Ленинграда в Москву, мне совершенно некуда было пойти. В Москве тогда было очень жарко, конец июля.
– Ты ушла из дома?
– Да, ушла… после того, как осудили Веру. Ей дали пять лет общего режима за непреднамеренное убийство.
– Тетя Вера убила человека?
Мария Ивановна поправила нервно трясущимися руками свои волосы, и глубоко вздохнула:
