скачать книгу бесплатно
Спросите маму – она уверена, что обожает девочку, ведь она столько сил тратит на нее! Но она не гладит дочь, не поет ей песни, а если и читает книжки – строгим голосом, «для развития», так что и милейший Винни-Пух девочке не в радость. Я сейчас не о том, чтобы облегчить домашний труд женщины, не о производстве стиральных машин и порошков. Я о том, чтобы понимать и коварство собственного сердца, знать о капканах, ожидающих нас на дорогах воспитания, чтобы не попадаться в них, не винить себя, не винить детей, но в тех условиях, какие есть, все-таки стараться помогать своему сердцу, все-таки любить ребенка – может быть, и в ущерб уходу за ним. Иначе он растет сытый желудком, но голодный душой и духом.
Воспитание одного-двух детей, да еще в городе с его опасностями, не может не породить слепого страха за ребенка. Что ж, любовь всегда связана со страхом за любимого, любовь и страх на одном стволе растут.
Но вот явление, не новое по сути, однако новое по распространенности: страх за детей не просто сопутствует любви к ним, но вытесняет ее – и тем не менее выдается и принимается за любовь! Маме кажется, что если она боится за дочку или сына (чуть ли не умирает, когда их полчаса нет дома), значит, она любит. Страх кажется ей доказательством любви. На самом деле страх вовсе не есть любовь, как не любовь – ревность. Любовь – это освобождающее, окрыляющее человека чувство, а не угнетение. Любовь – это «Иди!», а не «Стой!».
В прежние времена сердце матери училось любить, когда детей у нее росло много. Смерть младенца была великим горем, но оставались и другие дети. Сейчас младенец часто один, как свет в окне. В знаменитом «Эмиле» Жан-Жака Руссо воспитатель соглашался взять на себя заботы о мальчике при условии, что не будет отвечать за его жизнь. Современный читатель содрогается: то есть как это? Но если постоянно боишься, то вырастить мужчину трудно.
Все это надо знать! Иначе мама невольно становится деспотом, и ребенку ни вздохнуть ни охнуть. Уж лучше наказание – рано или поздно ребенок взбунтуется и освободится от него. А против маминого: «Ты же знаешь, как я за тебя беспокоюсь! Ты что, убить меня хочешь?» – как против этого взбунтуешься? Все чувства шиворот-навыворот, все извращено, перекорежено, и ссыхается душа ребенка. А мама между тем искренне любит!
«Люблю – значит желаю ему добра». Поначалу, наверное, так и было, но присмотримся: чаще всего мы видим перед собой не того ребенка, который есть, со всеми его недостатками и несовершенствами, а другого, совершенного! И не об этом мальчике заботимся, а о другом, которого и на свете-то нет и, скорее всего, не будет. Мама, завертывая ребеночка в первую пеленку, уже думает о том, как бы это его так завернуть, чтобы он в будущем… поступил в институт.
– И что из тебя вырастет? – под этот аккомпанемент живут почти все дети, хотя решительно никто не знает, в какой связи находятся сегодняшние недостатки ребенка с его будущими достоинствами, и наоборот. Предполагать, что если сегодня при гостях малыш ляжет позже спать, то у него разовьется дурная привычка не ложиться спать, а также привычка непослушания, и он вырастет тунеядцем – сочинять всю эту цепь будто бы возможных причин и следствий – чистая нелепица, чистая фантазия разбушевавшегося чувства ответственности, опять-таки принимаемого за любовь.
Месяца за два до родов сидит женщина и горько плачет. Что такое?
– Да-а, – всхлипывает, – а вдруг мальчик будет?
– Так что же? Что плохого?
– Да-а, – продолжает она рыдать, – ма-а-мальчик! А мальчики знаете какие? Будет кошек мучить! А я не хочу-у-у!..
Где тот еще не родившийся маленький злодей? Где кошка-жертва? А слезы – сегодняшние, а горе – настоящее. И давит человека чувство ответственности, непосильное, непривычное (никогда прежде не приходилось ей ни за кого отвечать всерьез!). Со всех сторон слышит будущая мама всякие ужасы, и когда родится ребеночек, то все будет казаться, будто она должна постоянно и немедленно «что-то делать», «принимать меры», а иначе будет поздно, иначе что из него вырастет! Призывы к родительской ответственности довольно часто приводят к результату, прямо противоположному тому, которого мы желаем. До безответственных родителей (их немало) призывы эти, как правило, не доходят, зато у людей с чувством ответственности оно, это чувство, под влиянием хмурой пропаганды разрастается настолько, что подавляет порой и здравый смысл, и все другие чувства, в том числе и любовь. Одна и та же мера может идти и на пользу ребенку, и во вред ему. Если я сижу рядом с второклассником и помогаю ему делать уроки – одно дело. А если сижу и тычу пальцем в тетрадь: «Учись, тупица! Что из тебя вырастет?» – совсем другое. Ребенка воспитывает не помощь, но то, что за помощью, с каким чувством беремся мы помогать – с любовью или из одного только сознания долга.
Стали писать: вот, женщина всю жизнь работает у себя на огороде, старая уже, больная, но продолжает надрываться – труженица! А дочка у нее – вся в золоте, и юбка-то у нее на пять ладоней над коленками (подсчитано), и уши-то у нее немытые (заглянули в уши), и работать не хочет. Обвиняют, конечно, маму – но в чем? Слепая, неразумная любовь – от нее вроде все беды идут.
Однако возьмись мама приучать дочку к труду, отказывай она ей во всем, держи ее в доме как в монастыре – результат был бы не лучше, если не хуже.
В поисках причин, отчего даже и любовь материнская нынче порой детям во вред идет, мы, по-моему, забываем о самых простых объяснениях. Для того чтобы выросли хорошие дети, трудолюбивые и уважающие все то, что нам ценно и дорого, не обязательно страстно любить их, будь то любовь слепая или разумная. И не имеет значения, отказывают ли детям в чем-то, во всем или ни в чем не отказывают. И даже, страшно сказать, вовсе не нужно, чтобы дети с малых лет надрывались на огороде, подражая родителям. Но нужно, обязательно нужно, чтобы хоть кто-нибудь из двух родителей или из четырех бабушек и дедушек – хоть один! – любил людей.
Только эта любовь к людям и передается детям, делает добрыми и отзывчивыми, только она обладает педагогической силой – в отличие от любви к ребенку, которая сама по себе, вопреки тому, что пишут, говорят и думают, никакой воспитательной силой не обладает. Любовь матери к ребенку поднимает его, делает сильным, уверенным в себе лишь постольку, поскольку в ней выражена материнская любовь ко всем людям. Иначе и любовь матери угнетает ребенка.
Да, просто любовь, но не к своему ребенку и не к детям, а ко всем людям, в том числе и к детям, и к своим детям в частности, – здесь корень и здесь тайна. Семейная педагогика – наука строгая и трудная, и нельзя о воспитании детей в семье говорить на уровне «круглого стола» или диспута в клубе: «Что вы думаете о…? Я думаю, что…» Это интересно – знать, кто и что думает, но знать бы – как оно на самом деле?
А на самом деле возьмите любую семью, где выросли хорошие дети, и вы обнаружите, что был кто-то в этом доме, кто любил людей.
Высокие цели и… подручные средства
Многие родители, сталкиваясь с трудностями воспитания, находят такой на первый взгляд логичный и разумный выход: «Надо спросить специалиста, он посоветует, я так сделаю – и все будет хорошо». И действительно, специалисты – педагоги, психологи, врачи, – основываясь на достижениях науки и на опыте, дают (и будут давать) чрезвычайно полезные родителям советы. Но только одной «рецептурной» педагогикой полноценное воспитание жить не может. Кроме того, стремительно меняется жизнь, и часто вчерашняя прописная истина перестает «работать», теряет свою «рецептурную» силу, требует изучения, обсуждения, пересмотра.
Но есть целый ряд непрописных истин. О них-то и пойдет речь.
Поставим мысленный эксперимент. Предположим, некий мальчик дурно вел себя во дворе; побил маленького соседского мальчишку. Тот пожаловался своему отцу, отец отправился к соседу: «Приструни своего…» И наш отец берется за ремень. Он порет сына, приговаривая: «Не бей маленьких! Не бей маленьких! Я тебя научу, ты у меня на всю жизнь запомнишь, как маленьких бить!»
Вопрос: чему учит отец? Бить маленьких или не бить маленьких?
Неизвестно, научит ли он тому, чему хочет научить, но бить другого – научит наверняка.
Нравственной цели (не посягай) отец учит безнравственными средствами (посягая). И мы должны признать, что он не воспитывает ребенка, как он думает, а развращает его душу, учит безнравственности, учит посягать на человека.
Наши цели ребенку, как правило, недоступны. Он не может понять, отчего нельзя стукнуть пристававшего к нему соседского мальчишку, зачем надевать теплую куртку, когда еще тепло; зачем есть, когда не хочется; зачем спать, если не спится; зачем сидеть за уроками, если все равно ничего не понятно. Всех этих целей ребенок не понимает. Но средства, которыми мы своих целей пытаемся достичь, вполне ребенку доступны. Замечание, брань, крик, ремень – что тут непонятного? Школа обучения средствам открывается на первой минуте после рождения.
Воспитание – это обучение средствам для достижения своих целей.
Мама говорит неудачному (на ее взгляд) сыну: «Пожалей маму!», «Я больше не могу с тобой!», «Ну ради отца с матерью!»
Маме кажется, что она учит чуткости. На самом деле работает школа эгоизма: мама учит жаловаться, учит думать о себе, учит добиваться своего, вызывая жалость, учит беспомощности, унижению, навязчивости. И эти, а не другие уроки будут восприняты и обращены против матери же.
Грубовато обращаясь с младенцем, я учу его грубости и больше ничему. Какая бы у меня ни была важная цель: здоровье ребенка, его будущее, его жизнь, – но учу я его одной лишь грубости. Ее он воспринимает, а не мою цель.
Требуя от ребенка, я учу его требовать от родителей, от людей, от жизни. Не тому учу и не другому, а только требовать, наступать, из горла вырывать: дай! Делай, как я велю!
Добиваясь верха – учу добиваться верха.
Прошу – учу просить.
Уступаю – учу уступать.
Добиваюсь своего, увлекая, шутя, с выдумкой – учу тому же своего ребенка.
В глаголах: грубить, просить, требовать, посягать, уступать – выражены такие же действия, как в глаголах: пилить, читать, стирать, косить. Физическим действиям мы учим наглядно, душевным – незаметно. Нам кажется, что ничего значительного не происходит, но процесс обучения идет. Мы учим добиваться своих целей определенными душевными движениями, как учат строгать определенными физическими движениями.
В воспитании два ряда. Один ряд – культурный, навыки культурного поведения. Другой ряд – нравственный, навыки обращения с целями, навыки выбора нравственных средств.
То – то, а это – это.
В сознании большинства родителей воспитывать – значит прививать культурные навыки: не шуми, не бегай, не прыгай, ешь, как люди едят, не пачкайся, говори «здравствуйте», «спасибо» и «пожалуйста» («Что надо сказать тете?»), не вмешивайся в разговор взрослых, не груби, не пререкайся, уступай место старшим, мой руки перед едой, ложись вовремя спать, не разбрасывай вещи…
Мы прививаем культурные навыки (надо же детей воспитывать!) и в то же самое время прививаем им грубость, черствость, нечуткость, неуважение к людям и первые же страдаем от такого псевдовоспитания!
На самом деле воспитывать – значит учить человека относиться к людям и к делу по-человечески, по правде.
Вот это второе – нравственное – воспитание и является главным. Только оно и есть воспитание.
Будет нравственное воспитание – ребенок воспримет правила культурного поведения из среды, его окружающей, возьмет пример с родителей. Нравственный человек никогда не будет ниже своей среды по культурному уровню.
Дело, таким образом, сводится к следующему.
Мальчик по утрам долго одевается, он копуха, а мы опаздываем в детский сад и на работу. Можно было бы рассказать ему сказку про медлительную черепаху, устроить веселое соревнование. Но эти средства требуют времени, терпения, сил, изобретательности, хорошего настроения, жизнерадостности, а мы торопимся, мы издерганы, мы боимся потакать мальчику, и мы кричим на него, шлепаем, обзываем – мы учим добиваться своего небрежением и насилием.
Мальчик плохо учится. Надо пораньше приходить с работы, заниматься с ним, развивать его, читать с ним и читать ему, надо подыскать ему кружок поинтереснее; надо хвалить его, когда хотелось бы отругать, терпеливо, изо дня в день сидеть с ним, когда он делает уроки. Но у нас нет желания возиться с сыном, и нет терпения ждать результатов годами, и нет умения помочь. Мы умеем одно – накричать! Наорать! «В следующий раз выпорю!» – вот и все воспитание. Но воспитание – чего? Обучение – чему?
Все наши представления о любви и совести, все доброе и умное рушится перед простым фактом: ребенок должен аккуратно складывать одежду перед сном, а утром быстро одеваться, прилично учиться, помогать по дому и вести себя так, чтобы за него было не стыдно и чтобы на него не жаловались. Должен! С этим невозможно спорить. Если он не учится, не помогает, не слушается, если на него жалуются, то жизнь становится невыносимой.
Педагоги говорят родителям: «Ваш ребенок должен делать все, что положено, вы должны научить его, и при этом, конечно, нельзя унижать его достоинство, ругать его, кричать на него, бить».
Все это правильно для совершенных родителей-отличников.
Совершенные родители могут добиваться своих целей нравственными способами. Они дают детям навыки культурного поведения, дети у них хорошо учатся без особых, казалось бы, усилий, и ни один их урок не противоречит другому.
Но что же делать нам, несовершенным? Неотличникам? Замотанным жизнью и работой? Не обладающим великой воспитательной силой? И взгляд-то у нас вовсе не такой, что посмотришь на ребеночка – он и стихает. Что нам делать?!
Вывод, мне кажется, может быть только один.
Если у нас не хватает способностей, не хватает сил, времени и дети не ангелы, если невозможно достичь и того, и этого – и культурное поведение дать, и нравственную культуру, – то надо каким-то из двух этих рядов поступиться. Каким?
Только нравственное, духовное воспитание – подлинное воспитание, а не скрытое развращение детей; и только нравственное, духовное воспитание возможно в нынешних условиях, работающими родителями, в полчаса.
Если бы воспитание заключалось в одних лишь мерах прямого воздействия, из того, что принято считать воспитанием, то дела наши были бы плохи. К счастью, это не так. Воспитание в полчаса возможно.
Мы должны привести образ воспитания в соответствие с образом жизни. Или мы добиваемся культурных целей за счет нравственности, или мы отдаем предпочтение нравственности, и тогда должны смириться с тем, что не все и, быть может, далеко не все культурные наши цели могут быть достигнуты. Можно не соглашаться с таким решением, с таким ответом, но не отбрасывайте вопроса! Главное – не замазывать противоречия, не говорить с серьезным видом, что и то важно, и это, не прятать истинную причину неудач в воспитании: мы добиваемся нравственных (культурных) целей безнравственными (бескультурными) средствами, а для достижения двух целей – культуры и нравственности – у многих из нас нет воспитательной силы.
Тут ничего нового нет. Все родители делают и всегда делали этот выбор, но многие выбирали и выбирают культурный ряд за счет нравственного. В результате вырастают дети и безнравственные, и бескультурные. Дети вырастают бескультурными не потому, что им дают мало культуры, а потому, что им пытаются привить одну лишь культуру, без нравственности.
В воспитании, как и всюду, действует жесткое правило: «По одежке протягивай ножки». Мы покупаем вещи по средствам, мы строим дом по средствам, мы все в жизни делаем по средствам – почему же не хотим мы понять, что и для воспитания нужны средства, условия, возможности, силы, способности? И коли их не хватает, то надо и подвинуться, попридержать свои амбиции. Будем чемпионами, но, простите, в своем весе…
Включил телевизор и поймал фразу из спектакля: «Ему не хватает воспитания, но душа у него прекрасная».
Позвольте, а что же прекрасная душа – сама по себе появилась? без воспитания? Вот это и есть воспитанный человек – с прекрасной душой. Воспитанный – значит, с прекрасной душой, а не с одними лишь прекрасными манерами.
Из двух целей выберем важнейшую, сделаем крен на воспитание нравственности, и сразу решаются многие задачи и загадки!
Культурное воспитание невозможно в полчаса, мы только зря тратим силы и нервы, зря ссоримся с детьми.
А нравственное, духовное воспитание возможно, потому что оно идет не полчаса, а сутки напролет, все 24 часа, и не требует никаких специальных педагогических действий. Нужна трата души, а не времени; души, а не одних только нервов. Педагогическая работа идет в душе отца, в душе матери, но дети от нее становятся лучше.
Если мы выбираем первый, культурный ряд, но ничего не можем добиться от ребенка, мы становимся все злее, все нетерпимее, мы все меньше любим разочаровавшего нас ребенка, и он становится все хуже и хуже. Если же мы делаем второй выбор, нравственный, у нас развивается изобретательность, некая педагогическая хитрость, мы становимся лучше – и лучше становятся наши дети.
Дети становятся лучше или хуже не сами по себе, а в зависимости от того, что происходит с нами. Лучше становимся мы – лучше становятся и дети.
Слышу возмущенные голоса: «Вместо того чтобы призывать к полноценному воспитанию – и культуры, и нравственности, – он призывает – к чему? Вы подумайте, к чему он призывает!» Я не призываю. Я ни в коем случае не против культуры поведения, я очень не люблю невежливых людей, и в конечном счете не наученный культурному поведению человек постоянно посягает на других и затрудняет их. Я лишь утверждаю, что в наших условиях надо отдать предпочтение второму пути. К культуре поведения – через нравственность.
Воспитание воздействиями – это пассивная педагогика. Мы наметили в голове некий курс в виде Образа Ребенка, и теперь все наши действия определяются этим. Чуть реальный ребенок отклонится, мы начинаем реагировать. Если бы он следовал по заданной траектории поведения, мы бы спали. Мы не замечаем ребенка, мы замечаем одни лишь его недостатки.
Нравственно-духовное воспитание – это активная педагогика. Мы вызываем чувство симпатии, пробуждаем добро. Сами не спим душой и не даем заснуть душе ребенка.
Педагогика целей делает упор на то, что ребенок должен знать, должен уметь, должен понимать. Она говорит нам: надо, чтобы… Надо, чтобы…
Педагогика средств делает упор на то, каким путем добиваться этих всем известных «должен, должен, должен». Она говорит: чтобы…, надо… Чтобы…, надо…
Чтобы дети выросли нравственными людьми, надо добиваться от ребенка лишь того, чего мы можем добиться, не посягая на него. Будет нравственность – будет все; не будет нравственности – ничего не будет.
Так – получается, а так – нет.
II. Душа не поддается управлению. Или почему дети нас не слушаются
Кое-что о святых
Психолог Владимир Лефевр в начале семидесятых уехал в США и там прославился теорией рефлексивных систем, книгой с экзотическим названием «Алгебра совести» и открытием, что существует два принципиально различных типа этики. Люди первой этической системы предпочитают соединение или компромисс, они довольны собой, когда им удается достичь согласия и снять напряжение; люди второй этики предпочитают разъединение и конфронтацию, они гордятся своим умением дать отпор и постоять за себя. Экспериментальное исследование, проведенное под руководством В. Лефевра, показало, что американцы чаще исповедуют этику первого рода, а наши люди – второго.
Одна мысль показалась мне особенно интересной. Ученый задал себе вопрос: «Может ли у святого быть корректный образ самого себя?» – и ответил на него так: «Нет, потому что если святой считает, что он святой, то он уже не святой. Сама святость предполагает некий дефект знаний, некоторую неадекватность».
Парадокс Лефевра – «Если святой считает себя святым, то он не святой» – объясняет, в частности, и причины наших поражений в домашнем воспитании.
Когда в результате многих хлопот вырастает дурной сын или негодная дочка, мы в тоске озираемся: что было не так? За что нам такое наказание? Обычный репертуар ответов на эти тоскливые вопросы крайне узок. Примерно половина родителей, недовольных своими детьми, видят ошибку в том, что слишком баловали своих детей в детстве: «я ни в чем ему не отказывала», «я покупала ей слишком много игрушек» – типичный ответ даже среди образованных мам. Но это еще не худший вариант (хоть и ложный – многие прекрасные люди вырастали в роскоши); другая половина несчастных родителей склонна винить в неудаче не себя, а мужа (жену), тещу (свекровь), школу, детсад, систему и Вселенную:
– Неужели вы в самом деле думаете, что в нашей системе можно вырастить хорошего человека? – интересуется интеллигентная дама. У нее неприятности и с сыном, и с внуком.
– Но вы-то вон какая прекрасная выросли, – обычно отвечаю я, и еще ни разу не встретилась мне женщина, которая не проглотила бы этот крючок, даже не прикрытый наживкой. Ответ стандартный:
– Ну, я – другое дело!
Удивительная история! Знаю, что повторяюсь, что уже писал, но каждый раз смотрю с новым изумлением: самые умные люди глупеют на глазах, лишь только речь заходит о воспитании детей. Может быть, это всеобщая лакмусовая бумажка, генеральный тест на ум и глупость? Хотя, впрочем, для воспитания детей особого ума не надо. Гораздо важнее другое.
Гораздо важнее не считать себя святым.
Многим людям это дается с большим трудом или вообще не дается.
Обычный человек в обычной жизни не склонен считать себя лучше всех, а свои соображения – единственно правильными. Но по отношению к ребенку мы безгрешны, мы святые. «Мама всегда права» – наш основной философский принцип, дополняемый практическим правилом «Не смей перечить отцу».
В сознании каждого из родителей живут Идеальный Мальчик и Идеальная Девочка, и живых детей мы растим так, чтобы они совпадали с этими совершенными существами, которые каким-то образом забрели в наши головы и там навек поселились – к несчастью наших детей. Каждое отклонение живого мальчика от идеала вызывает наказание, гнев или по крайней мере недовольство. Как будто запущена ракета по заданной траектории, и если наблюдается отклонение, то надо включить механизм коррекции.
Но что верно для ракет, то неверно для людей и тем более для детей. Мы не святые, идеальный мальчик в наших головах в большей части случаев не идеал, а нелепость. Если бы понадобилось сформулировать наиболее общую причину неудач в воспитании, можно было бы сказать так: несовершенные, мы пытаемся вырастить совершенных детей. А это невозможно.
Ну привыкнем же наконец к слову «невозможно»! Невозможно всунуть большой чемодан в маленький, невозможно построить социализм на отдельно взятой планете, невозможно воспитать святого, если сам не святой. Святых не воспитывают, святыми становятся. И чем упорнее мы в наших безумных стремлениях и стараниях, тем хуже получается результат. В этом случае мы не способны принять и полюбить ребенка таким, какой он есть, мы отказываем ему в любви, потому что не умеем подогнать его под известный нам образец. Мы считаем себя непогрешимыми, а ребенка – вечно виноватым перед нами, и в результате от нас уходит любовь. А где нет любви, там нет и воспитания. Чем сильнее наше желание воспитать ребенка, тем слабее наши воспитательные возможности, и мы губим детей.
Но разве не должны мы стараться, чтобы ребенок был лучше?
Не должны. Нам не дано знать, что лучше и что хуже, мы не боги, мы не святые. Особенно если кажемся себе святыми.
Воспитание без воспитания
Все знают, что воспитание – важная вещь, что воспитанием решается участь человека.
И все-таки много лет я думаю над формулой «Воспитание без воспитания».
Вглядываясь в чужие жизни, расспрашивая знакомых и даже малознакомых людей, наблюдая за детьми в течение десятилетий (мальчиком был такой бандит! А человеком стал – на зависть), я все больше убеждаюсь, что результат воспитания зависит не от того, что принято называть воспитанием, то есть не от целенаправленных мероприятий, не от похвал, порицаний, замечаний, бесед и нотаций, а совсем от другого: от примера (не всегда), от стиля отношений с детьми (почти всегда) и всегда – от духа воспитателей, то есть от их стремления к добру, правде и красоте.
Вероятнее всего, воспитание без воспитания было во все века: но в наше время, когда полностью переменилась педагогическая ситуация, воспитание без воспитания по необходимости становится главным.
Статистика постоянно говорит нам, что нынешние родители очень мало общаются с детьми: я где-то читал – 12 минут в день. Конечно, можно этим возмущаться, можно писать, что это безобразие, и гневно призывать к тому, чтобы родители больше общались с детьми. Я согласен. Пусть больше общаются. Но ведь ни вы, читатель, ни я не виноваты в том, что нынешний мир такой, какой он есть. Что толку от наших призывов, какая польза от нашего возмущения?
Надо же и в педагогике считаться с фактами и обстоятельствами, не может быть одной педагогики на все времена! Меняются условия – должны меняться и педагогические подходы. Ну невозможно это – в полчаса воспитывать точно теми же средствами, что и при круглосуточном надзоре за детьми.
Прежде всего под удар попадает самое сильное средство прежней педагогики – приучение. Чтобы приучить ребенка к чему-нибудь, надо стоять над ним, надо тысячу раз поправлять его, две тысячи раз напоминать, постоянно хвалить и наказывать – иначе не получается. Нет ничего глупее фраз: «Я кому сказала», «Сколько раз тебе говорить?» Никто из нас не обладает такой магической силой, что сказал мальчику – и он сразу и навсегда приучился мыть руки перед едой и говорить «спасибо».
Снова скажу: нелепо выступать против приучения, не надо доказывать его пользу, но повернемся лицом к действительности: у нас всего полчаса в день на ребенка (в лучшем случае!), и если нами овладеет идея приучения, то все эти полчаса придется потратить на замечания, нотации, брань и угрозы. Нет такого мальчика на свете, который за день не совершил бы столько проступков, что старательным родителям хватит тридцати минут на их разбор и осуждение. А когда же ребенок услышит доброе слово? И от кого? Кто его приласкает, мальчика, если и мать, и отец переозабочены воспитанием и больше всего на свете боятся распустить ребенка?
Многие люди, и часто лучшие из них, говорят: «А меня в детстве вовсе не воспитывали. Родителям было не до меня». Не воспитывали, а вырос воспитанный человек, добрый, честный и трудолюбивый. Отчего так? Чудес в воспитании нет, и трудно предположить, что воспитанность целиком зависит от наследственности. Поэтому согласимся, что как бы наш ум ни противился этой зловредной мысли, все же надо признать, что воспитание без воспитания возможно. А если возможно и чаще всего дает хорошие результаты, то отчего и в своей семье не сократить количество воспитательных мероприятий, не перестать воспитывать детей с утра до ночи?
