скачать книгу бесплатно
Прогремел выстрел… и Лариса очнулась. Стрелок исчез. Она сидит у постели Рената. Тот хрипло дышит, ворочается во сне. В комнате – две кровати с перинами, горы подушек, круглый столик, старинный шкаф с зеркалом. Обложенная изразцами печь пышет жаром.
– Это не шутки, – прошептала Лариса, вглядываясь в измученное, усталое лицо Рената. – Неужели всему виной Вернер? Он опять устроил нам испытание?
Никаких следов бывшего гуру она пока не заметила. Ей еще не попадалась ни статуэтка любимой Вернером богини Баст с головой кошки, ни обычный кот. Хозяйка котов не любит, посему и не держит.
Ренат закашлялся, но не проснулся. Стук в дверь оторвал Ларису от напряженных раздумий. Это была хозяйка.
– Я молока принесла, как вы просили…
От глиняной кружки шел пар.
– Осторожно, горячее, – предупредила женщина. – Я слышу, худо мужу-то вашему. Может, за доктором сбегать?
– Не надо. Пусть поспит. Завтра решим, что делать.
– Доктор прямо на нашей улице живет. У бабы Зины половину дома снимает!
– Знахарь, что ли?
– Знахарь! Не чета нынешним докторам. Даром что молодой! Но с дипломом, все чин-чином. Он в нашей поликлинике работает, а после работы на дому больных принимает. Никому не отказывает! Хороший человек.
– Завтра, – кивнула Лариса. – Все завтра.
Хозяйка с сочувствием смотрела на Рената. У нее мог бы быть такой же сын, если бы она в свое время не сделала аборт. Одна дите растить побоялась, а потом уж бог не дал. Наказал за грехи!
– Ладно, я пойду… А вы, если чего понадобится, зовите, не стесняйтесь. Постукайте в стенку. Я чутко сплю, каждый шорох слышу. Прибегу мигом!
– Спасибо.
Лариса вздохнула с облегчением, когда хозяйка ушла к себе. Молоко в кружке остывало на столике. Ренат перестал кашлять, и она решила его не будить. Потекли мысли: почему он поселился на этой улице? что связывает его с археологом, сестра которого проживает неподалеку? Неспроста это все.
Ренат раскраснелся во сне, губы сухие, обветренные, голова утопает в пуховой подушке. Края наволочки обшиты вязаными кружевами, в уголках – вышитые цветы. Хозяйка, видать, рукодельница. Здесь многие коротают вечера за спицами, крючком и пяльцами.
Ренат пошевелил губами, словно откликнулся на мысли Ларисы. На самом деле он был далеко отсюда… за тридевять земель. За ним по пятам шел охотник…
* * *
Слепцов вскочил посреди ночи, хватая ртом воздух. Ему казалось, он от кого-то бежит… но его настигает неведомый враг. Раздается ужасный хруст, это ломаются, крошатся его шейные позвонки…
Он сел на кровати, отдышался, огляделся по сторонам. Где он? На палатку не похоже. Стены сложены из бревен, в углу икона висит. Пресвятая Богородица в позолоченном окладе. Золото фальшивое, облезает по краям. Под иконой лампадка теплится.
Слепцов потрогал руками горло, покачал головой и перекрестился. Не то, чтобы он верил в Бога, – просто так, для облегчения души. Авось, поможет. Ангина его душит, от этого кошмары чудятся. И во сне, и наяву.
Ему захотелось пить. Он сунул ноги в тапочки и тихо, стараясь не шуметь, вышел в горницу, налил себе теплой воды из термоса. В окно заглядывала луна, окутанная белой дымкой. Михаил вспомнил, что гостит у сестры: приехал подлечиться у местного знахаря. Было больно глотать даже воду, но он терпел, радовался, что наконец-то обрел надежду на выздоровление.
Печку на ночь натопили, однако его знобило. Он поискал свитер. Вещи из рюкзака сестра постирала, но запасной свитер был чистый, ненадеванный. Слепцов купил его перед отъездом из Турана.
Он вернулся в комнату. Свитер висел на спинке стула, рядом с его кроватью. Михаил оделся, стуча зубами от холода. Наверное, температура поднялась, вот его и колотит. Где же таблетки? Должны быть в рюкзаке. После ужина его сморило, и он забыл принести их в комнату.
Слепцов отправился на поиски рюкзака. Сестру будить не стал. Навязался на ее голову, а ей и без него хлопот хватает. Где же рюкзак? Он обшарил вешалку у двери, накинул на плечи куртку и вышел на веранду. Рюкзак висел на крючке рядом с прорезиненным плащом и старой кофтой.
Михаил достал упаковку таблеток, сразу сунул одну в рот и скривился от горечи. Рюкзак тут оставлять нельзя. Сестра на сына жаловалась, может статься, тот не только к бутылке прикладывается, но и на руку не чист.
«Чего у меня брать-то?» – подумал он, но рюкзак все же повесил на плечо. Вещь добротная, продать можно и кое-каких деньжат выручить. На выпивку. Лучше не соблазнять племянника, чтобы потом скандала не вышло.
Слепцов вчера уснул, не дождавшись парня. Утром надо будет поговорить с ним по-мужски, усовестить. Чтобы мать пожалел. Она с мужем намаялась, теперь сын от рук отбился. Хотя вряд ли парень станет дядьку слушать. Молодежь нынче дерзкая пошла, ленивая и циничная. До них не достучишься.
Анюта просила летом взять Пашку в экспедицию, но к раскопкам не подпускать. Пусть, мол, дрова заготавливает, по воду бегает, посуду моет. Тогда почувствует, как деньги достаются. Может, одумается, возьмется за ум.
– До лета еще дожить надо, – вздохнул больной и потопал обратно.
В горнице было тепло, пахло лампадным маслом и дровами. Он только сейчас заметил, что раскладной диван, застланный плюшевым покрывалом, стоит пустой. Похоже, Пашка заночевал у дружка или подружки. Непутевый сын у Анюты растет. С этой мыслью Слепцов запил таблетку и налил себе еще воды в чашку.
В голове у него шумело, коленки дрожали. Он закрылся у себя в комнате и лег. Пуховое одеяло не грело. Горло разболелось, как будто его сжимали раскаленными клещами. Михаил провалился в бредовое забытье, где он бродил по лесу с ружьем в поисках дичи…
Он забирался все дальше и дальше, карабкался по склонам и спускался в ущелья… Вверх-вниз, вверх-вниз… Все тело гудело от усталости, ноги подкашивались… В пихтовых зарослях изредка попадались вросшие в землю стелы с руническими надписями. Как археолог, он мог бы заинтересоваться ими, но нет… Его влекло нечто иное. Он искал, сам не понимая, что…
Странная одержимость гнала его вперед. Он наделся на интуицию, которая вела его. Он, словно в трансе, подчинялся подсознательному голосу… Он не знал, чей это голос и куда зовут его…
Слепцов страшно устал и уселся на замшелый камень – валун, обкатанный давним ледником, – скинул рюкзак, развязал и заглянул внутрь…
Его бил озноб, который перешел в жестокую лихорадку… Нахлынула тошнота, в груди заполыхал пожар, рассудок помутился… Он хотел позвать на помощь, но язык его не слушался…
Утром Анюта заглянула в комнату, где спал брат, и увидела пустую кровать. Постель была смята, на полу валялся рюкзак… а больного и след простыл.
– Да что ж это такое! – испугалась она. – Пашки нет, Миши нет!
Мобильный сына не отвечал. Либо тот нарочно отключил телефон, либо забыл зарядить. А сотовый брата лежал на столе.
Анюта сквозь сон слышала какие-то шаги, скрип половиц, но подумала, что это Пашка явился. Не стала вставать, чтобы не сорваться и не устроить ссору при брате. Тот в кои-то веки приехал погостить, а они с первого дня испортят ему настроение.
То, что Пашкин диван оказался пуст, ее не удивило. Такое случалось время от времени. Загулял парень, остался на ночь у друзей. Она сама его просила, чтобы в темноте мимо пустыря не ходил. Не ровен час, беда приключится.
Но куда мог подеваться брат? Он болен, слаб и едва держится на ногах. Куда его понесло ни свет ни заря? И почему тайком?
Анюта прижала руки к груди. Сердце заныло от тревоги. Она метнулась к вешалке, проверила одежду. Куртка брата на месте, ботинки тоже. Не раздетый же он ушел? И телефон оставил…
– Господи!.. Что случилось-то?
Хлопнула входная дверь, и в дом ввалился Пашка. Мать оторопела, глядя на него: без шапки, челка прилипла ко лбу, глаза вытаращенные, дышит так, словно бежал стометровку.
– Что с тобой, сынок?
От подростка разило водкой, он покачнулся и чуть не упал. Анюта подхватила его под мышки и повела в горницу, к печке – греться, отпаивать чаем.
– Где тебя носит? Почему не позвонил, что ночевать не придешь? Я же просила!
– З-забыл…
– А к нам дядя Миша приехал, в гости.
Пашка пропустил ее слова мимо ушей. Он привалился к окну, отодвинул занавеску и выглянул на улицу.
– Ты чего такой взъерошенный? – забеспокоилась мать. – За тобой гнался кто?
– Отстань…
Она помогла ему снять куртку и усадила на лавку, покрытую плетеным ковриком. Парень явно был не в себе.
– Ты что пил-то? Казенку или самогон?
Анюта наклонилась к сыну и принюхалась. Кроме водки, от него ничем не пахло. Значит, не курил. Может, наркоту пробовал?
Она вспомнила о брате, и всплеснула руками. Мишаня исчез, Пашка явился бухой. Все одно к одному!
Вдруг в доме раздался стук, будто кто-то в двери ломится, и крик.
– Че это, ма? – всполошился сын, трезвея. – Слышишь?
– Не знаю…
Анюта побежала на звуки и очутилась перед дверью в чулан, где хранился ее фирменный горячительный напиток. Снаружи висел замок. Она запирала чулан, чтобы Пашка не добрался до выпивки.
– Помогите… – донеслось из-за двери. – Выпустите меня!..
Анюта подергала замок. Закрыт! Ключи она прятала у себя в комнате, за иконой. Взять их оттуда никто не мог. Пашки дома не было, а Мишаня…
Бух! Бух! Бух! – кто-то колотил изнутри в дверь чулана. Хозяйка ойкнула и побежала за ключами…
Глава 9
Грибовка была обычным провинциальным городком с признаками застоя и угасания. По мнению Бортникова в жизни в принципе не бывает точки стабильности. Если что-то не развивается, оно непременно будет разрушаться, опускаться ниже и ниже, пока не дойдет до самого дна. Впрочем, где это дно и как быстро его можно достигнуть?
Доктор на себе проверил это правило и убедился, что оно верно не только для живых организмов и материальных объектов, но и для вещей неуловимых и эфемерных – таких, например, как человеческие чувства и даже пресловутые «духовные искания». Если дух не устремлен ввысь, он погрязнет в низменных страстях и деградирует до уровня животных инстинктов.
Должно быть, Бортников выбрал извилистый путь к саморазвитию, потому как почти добравшись до вершины, понял, что не туда попал. То ли ошибся в выборе, то ли заблудился, и «вершина» на поверку оказалась обманкой.
Он тяжело переживал разочарование. Оттого и забрался в глушь, чтобы в уединении зализывать раны. Однако же надо на что-то жить, и Кирилл устроился терапевтом в поликлинику, где не хватало врачей. Поскольку он являлся специалистом «широкого профиля», скоро к нему стали бегать за советами сначала коллеги-эскулапы, потом грибовское начальство, бизнесмены и их склочные жены, которые жаловались на депрессию, нервы и головные боли.
Женщины любят лечиться, в отличие от представителей сильного пола. Они-то и составили основную клиентуру Бортникова, который отказался от карьеры в столичной клинике и решил похоронить себя в глубинке. Поговаривали, что всему виной – несчастная любовь. Дескать, не добившись взаимности от красавицы-модели, которую он вылечил от анорексии, доктор хотел застрелиться. Потом передумал, уволился с работы и укатил, куда глаза глядят. Он нашел подходящее лекарство от отчаяния и сердечной боли – спасать других и тем обрести спасение для себя.
Когда до ушей Кирилла дошли эти слухи, он не знал, смеяться или ругаться. Пожилые докторши сочувственно поглядывали на него и вздыхали, медсестры украдкой перешептывались за его спиной. Сначала его это забавляло, а со временем стало раздражать. Но он смирился.
Бортников поселился у старухи-вдовы в деревянном доме с настоящей русской печью, резными наличниками, ставнями на окнах и геранью на подоконниках. Вдова души в нем не чаяла и относилась, как к сыну. Тем более, что оба ее отпрыска забыли и думать о матери. Один уехал на нефтепромысел за длинным рублем, другой спился, надебоширил и угодил за решетку. Внуков Зинаида Петровна так и не дождалась, зато в ее безрадостной судьбе появился Кирилл, о котором она могла заботиться.
Этим осенним утром она готовила жильцу завтрак – молочную кашу, пышки с вареньем и чай. Доктор не отказывался от опеки, чтобы не обижать хозяйку. Он хвалил ее стряпню и терпеливо выслушивал стариковские жалобы.
Зинаида Петровна накрыла на стол и села, поджидая жильца. Сегодня у него вторая смена, а с утра – свободное время. Обещал дров наколоть.
Во дворе загремел цепью, зашелся лаем Дружок – рыжий пес с пушистым хвостом. Вдова поднялась и выглянула в окно. По дорожке шагала «вертихвостка» – так она называла медсестру Маришу. Та приходила помогать доктору вести прием. Но сегодня они, кажись, не договаривались.
Хозяйка поспешила во двор и перехватила бледную Маришу с красными глазами.
– Что случилось? Матери плохо?
– Нет…
– Тогда в чем дело? Дайте человеку поесть спокойно! Он вчера пришел поздно, спать лег за полночь. Ему без отдыха нельзя. Он людей лечит!
– Простите, баба Зина, он мне очень нужен…
– Он всем нужен!
Бортников услышал голос Мариши и вышел на крыльцо, одетый по-домашнему в спортивный костюм, с полотенцем в руках.
– Умыться человеку не дали, – сердито поджала губы хозяйка. – Ладно, идите завтракать. Каша стынет!
Она, шаркая ногами, отправилась в кухню, а доктор пригасил Маришу составить ему компанию за столом.
– Я по делу, – смущенно пробормотала девушка.
– За едой и расскажешь.
– Неудобно. Баба Зина меня не любит. Вы ешьте, а я здесь подожду.
– Так не пойдет, – засмеялся Бортников и внимательно пригляделся к гостье. – Да ты плакала! Кто-то обидел?
– Я всю ночь не спала, – понизив голос, призналась девушка. – У нас в Грибовке маньяк завелся! Ей-богу! Он вчера гнался за мной! Убить хотел! Я еле ноги унесла…
– Маньяк?
– Мне страшно, Кирилл Сергеич… руки до сих пор дрожат. Вот…
Она растопырила пальцы, которые мелко подрагивали, и дохнула на доктора валерьяной.
– Небось, опять в темноте домой возвращалась? И опять мимо пустыря?
– Это случайно вышло. Я так испугалась, что бросилась бежать… и нечаянно не в тот проулок свернула…
У Мариши на языке крутилась Авилова. Она чуть не сболтнула, что та ей угрожала. Отец Авиловой мог нанять человека, чтобы тот прибил соперницу дочери. Не насмерть, а покалечил. Кому калека нужна? Уж точно не доктору Бортникову.
Но девушка не рискнула обвинять Авилову без доказательств. Это глупо. Придется объяснять, что Авилова ревнует ее к Кириллу. Как он это воспримет, неизвестно.
– В прошлый раз ты на чупакабру грешила, сегодня – на маньяка, – улыбнулся доктор. – Может, тебе нервы подлечить надо?
– Потому я к вам и пришла. Дайте мне настойки от нервов. Покрепче! Я от собственной тени шарахаюсь… и сон пропал. Совсем! Я до утра глаз не сомкнула, как ни старалась…
* * *
