скачать книгу бесплатно
– Тебя…
– Зачем?
– Не знаю.
Глеб сказал правду. У него не было ни одной причины ждать Алису, кроме жгучего желания видеть ее, дышать с ней одним воздухом. Но разве об этом скажешь?
– Ладно, пошли.
Она легко, не оглядываясь, следует он за ней или нет, поднялась в троллейбус. От ее волос шел слабый горьковатый запах духов. Люди плотно прижали их друг к другу, и Глебу казалось, что он не доедет живым – сгорит. Вдруг Алиса зашевелилась, высвобождая руки, сказала:
– Нам сейчас выходить.
Они выбрались из переполненного троллейбуса, медленно пошли к парку. Под ногами шуршала тронутая инеем листва. Ранний закат придавал воздуху цвет меди и янтаря. Поздние хризантемы засыхали на клумбах. Деревья стояли притихшие, все в холодном осыпающемся золоте.
– Почитай мне стихи… – попросил Глеб. – Я ни разу не слышал.
Она подняла брови:
– Разве?
– У меня почти нет свободного времени, – объяснил он. – После пар бегу на работу в магазин, таскаю ящики. Потом до полуночи готовлюсь к занятиям.
– Ты любишь поэзию?
– Я мало читал.
Глеб только сейчас, после встречи с Алисой, начал осознавать, чего он был лишен в жизни. С самого детства он знал только нужду и бесконечную работу – в доме, на огороде, на почте, бегая по улицам в дождь и снег с тяжелой сумкой на плече, не чувствуя от холода рук и ног. Потом оказался в Москве, один на один с ее безразличной громадностью, полным равнодушием к его судьбе – жил где придется, голодал, работал как проклятый, в любую погоду, под открытым небом. Как ни странно, лишения закалили и его характер, и его здоровье. Он ничего не боялся, наверное, оттого, что ему было нечего терять. И во всем полагался на самого себя, потому что ему не на кого было рассчитывать.
Алиса остановилась. В ее волосах застрял маленький розоватый листок осины, на щеках лежала тень от ее длинных ресниц. Глеб почувствовал, как к горлу подступает ком, а глаза наполняются влагой. Он тряхнул головой, отгоняя непрошеное настроение. Что это? Он вот-вот заплачет? Не хватало еще так опозориться перед девушкой!
Он отвернулся, вдыхая запах увядающего парка, прелой листвы.
– Какие стихи тебе нравятся? – спросила Алиса.
Ее голос прозвучал глухо, сквозь пелену наваждения, охватившего Глеба с такой силой, что он испугался. Может быть, впервые за свою недолгую жизнь.
– Тогда я сама выберу, – не дождавшись ответа, сказала она. – Из Микеланджело.
Глеб молча кивнул.
Алиса читала, как на сцене – прекрасно поставленным голосом, выразительно, чувственно, переживая всем своим существом каждое слово, каждый звук. И заставляя переживать слушателя.
Моя любовь не в сердце у меня,
Люблю тебя, но не земной любовью:
Не смертным чувством и не смертной кровью
Дано вкусить небесного огня…
Глава 7
Поздно вечером 23 августа, по окончании первого дня работы выставки, господин Чернов лежал у себя дома на диване с компрессом на лбу – все подробности минувших событий прокручивались в его уме, не давая уснуть.
Перед самым окрытием они с Шумским поспорили – говорить Геннадию о краже или оставить его в неведении.
– Спонсор имеет право знать, что происходит на выставке, – говорил Федор Ипполитыч, промокая вспотевшую лысину носовым платком. – Она организована на его деньги.
– Но мы же не злоупотребляем ни его доверием, ни его финансами, – оправдывался Чернов. – Ограбление – не наша вина. Если мы заявим о ночном происшествии правду, вернисаж может быть сорван. Разве не в интересах самого мецената превратить досадную неприятность в триумф?
– Каким образом?
– Скажем Геннадию, что в последний момент решили в рекламных целях запустить «утку» о пропаже картины «Нимфа» и нескольких этюдов Рогожина. Народ падок на скандальные подробности. Представляешь себе заголовки в газетах? «Жемчужина выставки «Этрусские тайны» похищена накануне открытия!»
Шумский растерянно моргал, глядя на Анисима Витальевича.
– Не понимаю, в чем смысл, – признался он. – Картина действительно похищена, и…
– Если Геннадий узнает правду, мы не сможем продать копию «Нимфы»! – перебил его хозяин «Галереи». – Я не собираюсь упускать свою выгоду. Найдутся украденные работы – тем лучше, не найдутся – мы внакладе не останемся. Это раз. Кто знает, не лишимся ли мы обещанного вознаграждения, расписавшись в собственной халатности? Дескать, не сумели обеспечить надежную охрану творческого наследия Саввы Рогожина. Это два!
В минуты волнения речь господина Чернова приобретала нарочитую официальность.
– А вдруг покупатель обнаружит подделку? – не сдавался Шумский. – Или Савва появится и поднимет кипеж?
– Думаю, с художником мы сумеем договориться. А по поводу подделки… так Рогожин не Рембрандт! Кто потащит его полотно на экспертизу?
Федор Ипполитыч только крякал и качал головой. Авантюрные наклонности компаньона приводили его в трепет. Он был не прочь заработать, но не хотел рисковать.
– Э-э-э… как же мы продадим работы, если объявим об их пропаже?
– Будет еще одна сенсация, Федя. Украденные шедевры возвращены! Кстати, может, этот Смирнов в самом деле их найдет. А нет – так и не надо. Максимум через неделю копии будут готовы.
Шумский с сомнением хмыкнул, в очередной раз вытирая лысину. Не нравилась ему эта опасная затея. Впрочем, раздумывать было уже поздно.
– Что, если мы продадим копии, а Смирнов найдет подлинники?
– Выкрутимся! – уверенно сказал Анисим Витальевич. – Заплатим ему за молчание. Пусть это тебя не волнует, Федя. Я надеюсь, что сыщик нас не подведет. Если похищенное найдется, нам будет даже спокойнее. Оригиналы нигде не выплывут!
– А воры? Они-то молчать не станут.
– Им признаваться в ограблении ни к чему. И ворованное они назад не принесут. Не для того они брали картину, чтобы вернуть ее.
Шумский нервно кивал, чувствуя, как взмокла под рубашкой и пиджаком спина. У входа уже собралась толпа посетителей и журналистов, до назначенного времени открытия оставалось полчаса.
В зале успели навести порядок, заменить разбитую керамику, убрать осколки. Только на месте пропавших этюдов и «Нимфы» ничего не повесили. Скоро здесь зашумит возбужденная толпа, защелкают фотоаппараты, заработают видеокамеры… У Шумского закружилась голова от предчувствия скандала.
Геннадий приехал за десять минут до открытия и сразу прошел в зал. Увиденное поразило его.
– Где картина? – звенящим голосом спросил он. – Куда вы ее дели?
Федору Ипполитычу стало дурно. Он отошел к стене, взял с подоконника бутылку минеральной воды, налил себе и выпил.
Чернов, покрываясь красными пятнами, пустился в путаные объяснения. В какой-то момент Геннадий был готов схватить его за плечи и встряхнуть, но постепенно остыл. То, что картина не исчезла, а только спрятана от любопытных глаз, как будто успокоило его.
– По-моему, вы перестарались, господа, – холодно сказал он. – Мнимое похищение – это лишняя реклама для «Нимфы». Картина в ней не нуждается. Кстати, почему вы меня заранее не предупредили?
– Нам эта мысль пришла в голову вчера, поздно вечером, – отвел глаза Чернов. – Не решились вас беспокоить.
– Я так понимаю, механизм уже запущен, – криво усмехнулся посредник. – Значит, пусть все идет своим чередом. Да… я забыл спросить… Вижу, вы не внесли «Нимфу» в каталог?
– Н-нет… – промямлил Анисим Витальевич. – Это часть нашего плана: окружить полотно ореолом тайны. Картину никто не видел, кроме меня, вас и господина Шумского.
– Вам это удалось, – холодно кивнул Геннадий.
Чернов нарочно не упомянул об охраннике, который тоже видел «Нимфу». Семену было приказано держать язык за зубами.
– Если проболтаешься, заставлю выплатить материальный ущерб! – пригрозил парню хозяин «Галереи». – Ты таких денег отродясь не видывал. Придется квартиру продавать, у родственников одалживать… по миру пойдешь. Так что держи рот на замке!
Ляпин струхнул. Он чувствовал свою вину. Надо было сидеть у пульта, у телефона, при оружии. Глядишь, и не случилось бы кражи.
– Клянусь – могила! – прикладывал он дрожащие руки к груди. – От меня никто ничего не узнает.
– Ладно, иди, лечи свою голову, недоумок! – разозлился Анисим Витальевич. – Из-за тебя теперь одни хлопоты. Спрячься подальше и носа не высовывай!
Геннадий прервал его воспоминания о разговоре с охранником.
– Хочу вас предупредить, господин Чернов, – с металлическими нотками в голосе сказал он. – Мой поручитель может сам пожелать приобрести «Нимфу». Смотрите, чтобы картина находилась в целости и сохранности.
В его глазах мелькнул недобрый блеск, а Чернова бросило в жар. Ноги стали ватными, во рту пересохло.
– Д-да… конечно… разумеется… – сам себя не слыша, забормотал он.
Геннадий сухо улыбнулся, откланялся. Когда затихли его шаги, к Анисиму Витальевичу подлетел Шумский.
– Вот! – брызгая слюной, зашептал он. – Я говорил, что это опасно! Как нам теперь быть?
– Не паникуй…
– Геннадия не проведешь, он что-то заподозрил! – держась за сердце, сокрушался Федор Ипполитыч. – Почему он про каталог спросил? А?
– Ну, спросил и спросил.
– Не-е-е-ет… – возразил Шумский. – Он просто так ни о чем не спрашивает!
– То, что картины нет в каталоге, пойдет нам на пользу, – рассудил хозяин «Галереи». – Нет ни снимков, ни каких-либо других изображений «Нимфы». Копию даже будет не с чем сравнивать.
– Как же нету? Как нету? А те фотографии…
– Молчи! – приложил палец к губам Чернов. – Нет никаких фотографий и не было. Понял?
– Рогожин подделку признает… его не обманешь. Страшно мне, Анисим!
– Художника еще найти надо. Объявится – договоримся! Деньги – великая сила, Федя.
– Я как подумаю об этом… спонсоре, – судорожно вздохнул Шумский, – у меня аж мороз идет по коже. Вот я его не знаю, ни разу не видел, а уже боюсь.
– Тебе не бизнесом заниматься надо, а в монастырь идти, постриг принимать! – потерял терпение Анисим Витальевич. – Нельзя же трястись от страха по всякому поводу?! Допустим, догадается покупатель, что вещь не подлинная… да ведь не убьют нас за это! В крайнем случае вернем деньги. Ну, прослывем мошенниками, лишимся репутации… Тоже не смертельно. Выкрутимся как-нибудь! Не впервой.
– Хоть бы Смирнов нашел настоящую картину, – прошептал Федор Ипполитыч и суеверно перекрестился. – Спаси нас, господи, и сохрани!
– Перестань…
В присутствии гипсового Аполлона, взирающего на них с откровенно насмешливой улыбкой, упоминание о другом божестве выглядело нелепо. Шумский сам смутился, покраснел.
– Фу-ты… – вздохнул он. – Ну и денек!
– Пора начинать, – сказал Анисим Витальевич, глядя на часы. – Народ заждался.
Открытие выставки «Этрусские тайны» произвело фурор. Было много журналистов, критиков и представителей богемы. Дорогие буклеты разлетелись с быстротою молнии. Пришлось посылать в типографию за второй партией.
– Я говорил, надо привезти все, – довольно улыбался хозяин «Галереи». – Какой успех!
Большинство посетителей, желая выглядеть интеллектуалами и тонкими знатоками искусства, шумно восхищались, обсуждали эскизы фресок, этюды и своеобразную манеру живописи Рогожина. Звучали древние названия этрусских городов – Цере, Тарквиния… Множество людей толпились у пустого места, где должна была висеть «Нимфа», как будто они могли ее увидеть. Отсутствие картины в каталоге распаляло воображение. На ходу придумывались версии происшествия, одна замысловатее другой. Шумский и Чернов сохраняли невозмутимое молчание сфинксов. Это сбивало с толку, заставляло искать самые невероятные объяснения пропажи.
Отсутствие Саввы Рогожина тоже сыграло свою роль. Пошли слухи, будто художник пришел в отчаяние, лишившись лучшей картины, погрузился в глубокую депрессию, напился и даже хотел покончить с собой. А возможно, и покончил. И что в образе нимфы он запечатлел свою бывшую возлюбленную, трагически погибшую.
Тема смерти обсасывалась со всех сторон, обрастая романтическими и загадочными подробностями. Словом, журналисты, которым господин Чернов заранее заплатил, старались вовсю. Их фантазиям не было предела, как и любопытству публики.
Анисим Витальевич переутомился и к вечеру свалился с головной болью. Его одолевали дурные предчувствия…
* * *
Ночью, накануне того же дня, в Лозе прошел ливень. На дорогах стояли лужи, в которых отражались бегущие по небу обрывки туч. Деревья и трава успели немного просохнуть, но воздух был напитан испарениями земли; в низинах стелился молочный туман.
Старуха, соседка Рогожина по дому, стояла на крыльце, подслеповато щурилась из-под низко повязанного платка.
– Ничего не знаю, милок… Савву, видно, бес попутал. Он сначала выпивал понемногу, а потом все больше и больше. Жил одиноко, бобылем. А холостая жизня мужика губить! Видать, запил совсем, застрял у какой-нибудь пьянчужки, и квасят они теперя на пару. У нас ведь баб-алкашек хватает…
Смирнов поднялся по шатким, скрипучим ступенькам наверх, к двери художника, долго стучал, прислушивался – ничего. Бабка врать не станет, это он так решил проверить, для очистки совести.
Во вчерашний свой приезд в Лозу сыщик не смог встретиться с участковым милиционером, поговорить. Тот уехал на свадьбу в соседнюю деревню.
– Сегодня мне повезет, – бормотал Всеслав, топая по заросшей бузиной и рябиной улочке к отделению милиции. – Участковый окажется на месте, живой, трезвый и в хорошем расположении духа.
Его молитвы были услышаны на небесах, потому что милиционер Коля Зыков как раз вернулся со свадьбы. Он сидел в тесном кабинете, изнывая от головной боли и с тоской глядя за окно на желтеющие старые клены. Перед ним стоял графин с водой, за которой он ходил к целебному ключу, коих на окраинах поселка имелось великое множество. Вода помогла унять тошноту и рези в желудке, но против тяжести в голове и ломоты в висках оказалась бессильна.
– Вам кого? – поднял Зыков глаза на вошедшего.
Всеслав представился сотрудником фирмы «Галерея» и даже показал соответствующий документ, выданный ему Черновым.
– Я ищу художника Рогожина, – без обиняков сказал он. – У нас с ним контракт.
