скачать книгу бесплатно
«Народ, слышали? Мишаня у нас боксер и водку не пьет!» – сообщила Светка.
«Чё, совсем?» – удивился один из братьев, а другой пошутил:
«Ну, и хорошо, нам больше достанется!»
Дед здесь был душой компании. Его знали, им гордились, и когда пришло время, кто-то крикнул:
«Давай, Григорий Федотыч, гармонь!»
Появился баян, и полились одна за другой песни – фронтовые и народные.
«Ну, всё, понеслась душа в рай! Теперь не остановишь. Пойдем, Мишаня, покурим» – услышал я недовольный Светкин голос.
«Да я не курю»
«Все равно пойдем»
Мы вышли во двор, за нами вся молодежь. Закурили, заговорили о чем-то своем, деревенском, понижая голос и подаваясь лицом в сторону собеседника. Голубеющие сумерки молча, но настойчиво давали понять, куда дело клонится. Из ближайшего леска выползал низкий туман, остывающий воздух густел, пропитывался ароматной влагой, позванивал стылыми нотами. Я втягивал носом деревенскую парфюмерию с заметным духом земляники и вспоминал, как собирал ее здесь восемь лет назад.
«А что, земляника в этом году есть?» – спросил я Светку, которая словно прилипла ко мне.
«Полно! – откликнулась Светка. – Хочешь, свожу»
«Посмотрим» – уклонился я.
Оказалось, она бывает в нашем городе по делам сельмага, которым заведует ее мать.
«Знаю, знаю, чем вы там дышите! – важно сообщила она. – Дышать здесь надо, а не у вас!»
Я спросил, где она учится, и она ответила, что закончила восемь классов и больше ей не надо. Я хотел спросить про здешний культурный досуг, но тут на крыльцо вышла некая свояченица и крикнула:
«Мишаня, там тебя зовут!»
Я направился в избу, Светка с сестрами за мной.
«Мишка! – встретил меня голос деда. – Покажи, что ты умеешь! Изобрази нам „Полет шмеля“!»
«Так ты и на гармошке могешь? – хохотнула Светка. – Ну-ка, ну-ка!»
Я понял, что дед таким заготовленным образом передает мне фамильную эстафету, и подвести его я никак не могу. Я взял баян, мне подставили табуретку, я сел и пробежал по кнопкам вверх-вниз. Народ притих, и я выдал такого «Шмеля», какого не играл даже на экзамене! Оказывается, в деревне тоже умеют аплодировать, да еще как!
«Сколько ему?» – громко спросил деда его старый друг.
«Пятнадцать»
«О как! А по виду совсем мужик!»
«Так он у меня еще боксом занимается!» – наливался гордостью дед.
Ко мне подходили его друзья, хлопали по плечу и, обдавая луковым духом, хвалили так же энергично, как если бы костерёжили. Я пошел во двор и уже на самом выходе услышал:
«Ну, Федотыч, давай за молодую смену!»
Во дворе, за колкими верхушками далеких елей, присев на корточки, готовилась устремиться в небо полная луна.
«Может, она тоже видит сейчас эту красоту» – подумал я.
11
Утром баба Нюся спросила:
«Мишаня, молочка парного не хочешь? У соседки взяла, своего-то теперь нет…»
Я вспомнил, как давился им в мои малолетние утра и поспешил отказаться:
«Спасибо, бабуля, я теперь по утрам кофе пью!»
«Эх, совсем ты там у себя от природы отбился!» – огорчилась баба Нюся.
Муж бабы Нюси погиб в войну и с тех пор дед с братом помогали ей, чем могли. После завтрака мы с дедом обошли ее хозяйство и наметили план работ. Надо было подправить крышу, забор, залатать щели в хлеву и сарае, еще кое-что по мелочи – словом, все то, до чего по причине занятости не доходили руки ее сына и было не под силу двум ее внучкам.
«Это все ерунда! – приговаривал дед. – Главное, Мишка, в деревне – это сенокос. Когда-то я любил косить. Мужик перво-наперво должен был уметь косить. Не драться, а косить. Как говорили, каждый, кто дорос, спеши на сенокос. Сейчас сестра корову не держит, так что сено заготавливать не надо…»
Дед отпилил кусок доски и продолжил:
«Это же я упросил тебя Мишкой назвать… Был у меня на фронте друг боевой Мишка Фадеев. Сколько мы с ним прошли! Погиб за месяц до конца войны… Меня спас, а сам погиб… На войне ведь как: кого-то ты спасаешь, кто-то тебя… Так вот мы, бывало, лежим в поле и мечтаем, как после войны выйдем с косами на луг, да как махнем!..»
Дед вытер глаза рукавом рубахи и произнес в сторону:
«Эх, Мишка, Мишка… Лежит теперь там где-то, а над ним чужая трава…»
И глядя на меня:
«А ты живи, Мишка! Купайся, загорай, девок щупай! В общем, живи, на полную катушку!»
Какое тут живи! Не мог же я оставить деда наедине с молотком, топором, пилой и гвоздями! Так и колобродил с ним весь день, а как солнце покатилось за лес, пошел на речку. А там уже полдеревни и, конечно, Светка. О, да, ей нечего было скрывать. Как говорит мой дядя Леша: всё при ней и в лучшем виде. Возле нее терся незнакомый парень лет на пять старше меня. Увидев меня, Светка закричала:
«Мишаня! Ты, может, еще и плавать умеешь? А ну-ка, покажи!»
И я показал: с разбега сиганул в воду и в три маха достиг другого берега. Благо, речка была неширокая. Потом выплыл на середину и минут пятнадцать плескался там, пофыркивая. Когда выбрался на берег, Светка одобрительно разглядела меня и сказала:
«И правда спортсмен»
Незнакомый парень рядом с ней косо на меня глянул.
Вечером пришла сестра Зоя (они с сестрой Ларисой жили с отцом и матерью отдельно от бабы Нюси), и мы устроились с ней во дворе.
«Ну, и как тебе у нас?» – первым делом спросила она.
«Хорошо, Зоечка! – с легким сердцем признался я. – Какие вы здесь все хорошие, правильные и… – запнулся я, подыскивая слово. Найдя, добавил: – …простые. В хорошем смысле, конечно…»
«Всякие есть…» – уклонилась сестра.
«Ты мне вот что скажи… – заторопился я. – Ты дом бабы Нюси хорошо знаешь. Скажи мне, что еще сделать. Может, засовы поправить или там дверь где-то плохо закрывается или что-нибудь еще… В общем, подумай и скажи, хорошо?»
«Хорошо!» – улыбнулась сестра, и своей улыбкой чем-то напомнила мне Соньку.
«Как ты хорошо улыбаешься…» – не сдержался я. Единственный, а значит, заведомо ущербный ребенок моих родителей, я вдруг осознал, что мое одиночество кончилось, и теперь я часть большой и дружной семьи. Новое, живительное чувство растрогало меня.
«Ты ведь знаешь, что у меня была сестра…» – начал я, весь во власти нахлынувшего родственного чувства.
«Да, Мишаня, знаю, конечно, знаю…»
«Так вот я понял, что мне всегда не хватало старшей сестры… И ты не представляешь, как я рад, что вы у меня есть!»
«Братик ты наш! – вдруг обняла меня Зоя. – Мы тоже очень рады, что ты у нас такой взрослый и правильный! Не бойся, мы тебя в обиду не дадим! Вот закончу десять классов, поступлю у вас на ветеринара и буду у тебя всегда под рукой…»
И помолчав, сообщила:
«Между прочим, на тебя Светка, подруга моя, глаз положила…»
«Светка? – развеселился я. – Но это же смешно! Я же еще маленький! У вас что, постарше никого нет?»
«Да есть, конечно, но она такая… Если в голову чего вобьет – не свернешь…»
«И что мне делать?» – продолжал веселиться я.
«Это уж тебе решать. Можешь, конечно, воспользоваться. Девка она неплохая, только легкомысленная. Ты вот поживешь и уедешь, а она останется. В общем, смотри сам. Только имей в виду – если захочешь ее соблазнить, я вам свечку держать не буду»
«Зоечка, какая свечка, ты что?! Я ведь не за этим сюда приехал!» – попытался протестовать я.
«Ты уже целуешься?»
«Ну так… Понемногу…» – покраснел я.
«В общем, смотри, я тебя предупредила…»
Я вдруг увидел Светку такой, какой она была на речке, и по коже пробежал сладкий озноб.
«Ну, ладно, пойду. Мне завтра с утра на прополку. Спокойной ночи, братик!»
И поцеловав в щеку, сестра ушла, оставив меня смотреть на почерневший горизонт под сгустившейся платиной заката. «Темнота – друг молодежи» – пришла мне на ум любимая с некоторых пор шутка моих сверстников, которую они роняли с многозначительной улыбкой, примеряя на себя новые, волнующие радости, которые сулило им неумолимое взросление. Я вспомнил тот свербящий огонь, который при виде русалочьей Светкиной стати вспучил мои плавки и который я поспешил потушить, бросившись с разбегу в воду. И вот теперь выходило, что при желании я мог познать с ней то манящее неведомое, в чем отказала мне Сонька. Тот же постыдный, свербящий огонь вспыхнул в паху и, тряхнув пламенной гривой, нехотя погас. Ночью мне приснилась наша со Светкой тесная возня, и я проснулся с мокрыми трусами.
Так продолжалось до воскресенья. Я искал возможности оказаться со Светкой наедине, но днем она была занята, а вечером приходила с моими сестрами к нам во двор, где я потчевал их музыкой с моего предусмотрительно прихваченного магнитофона «Весна – 306». Тут тебе и «Битлз», которых я особенно любил, и «Роллинг Стоунз», и «Зе Ху», и «Дорз», и Джим Моррисон, и «Пинк Флойд» с их «The Great Gig in the Sky» и, конечно, «Прокол Харум» с их «A Whiter Shade of Pale», которую я подобрал в органном регистре и с удовольствием исполнял, когда меня просили. Я говорил девчонкам, что это и есть настоящая современная музыка, но они быстро от нее уставали и просили включить наше, привычное. Я находил им что-нибудь вроде «Нет тебя прекрасней» или Ободзинского и танцевал с ними по очереди. Светка обхватывала меня за шею и загадочно отводила глаза. Один раз вскинула их на меня и спросила:
«Ну, и как тебе у нас? Нравится?»
«Очень!» – ответил я, торопясь насладиться тонким, благоуханным запахом ее близких подмышек. Еще мне нравился ее грудной голос. Один раз даже проводил ее до дома. У ворот она предложила:
«Может, зайдешь? С матерью познакомлю»
«В следующий раз!» – поспешил отказаться я, отводя глаза от ее наполовину обнаженной груди.
Встречая ее вечером на берегу речки с подругами, я махал ей издали в знак приветствия, а искупавшись, садился в сторонке и краем глаза наблюдал за ней. Зная, что я подглядываю, она оживлялась, отводила плечи, гордо вскидывала голову, принимала картинные позы, охотно и мелодично смеялась. Телом она была чуточку полнее Соньки и до дрожи соблазнительная. Так мы дожили до воскресенья.
12
Накануне я от Зои узнал, что вечером возле клуба соберется народ и будут танцы. Договорились встретиться там в девять. В назначенное время я пришел туда в белой рубашке. Возле клуба, на широкой, до земли прибитой поляне уже топталась молодежь. Вдоль клуба, на скамейках сидели те, кто постарше. Я шел вдоль скамеек и здоровался, улыбаясь и кивая головой.
«А ну-ка, ну-ка, иди сюда! – ухватила вдруг меня за руку какая-то тетенька. – О, какой молодец вымахал! Молодец, молодец! Мы ведь с твоей мамкой подруги были, не разлей вода! Так и скажи ей: видел, мол, тетю Клаву Тищенко, привет большой передавала! Передашь?»
«Конечно!» – смущенно улыбался я.
«Ну, давай, давай, отдыхай!»
И с возбужденным удивлением обратилась к сидевшей рядом старушке:
«Вот чужие дети-то как быстро растут!»
«Кто это?» – спросила старушка, белея морщинистым лицом.
«Да Катюхи Махеевой сын! Помнишь Катюху Махееву?»
«Ну, как же, как же, помню!» – подумав, важно сообщила старушка.
И тут меня увидел старый в прямом и переносном смысле друг деда, дед Никола.
«Мишаня, здорово! – громко заговорил он. – А ты чё без баяна?»
«Так ведь здесь магнитофон» – смутился я.
«А мы хотим по старинке, под гармошку! Смотри, скока нас тут!» – повел он рукой вдоль клубной стены.
«Да неудобно как-то… Мешать будем…» – замялся я.
«А что, давайте под баян, как раньше! – раздался рядом Светкин голос. – Кто за?»
Молодые молчали, и Светка заключила:
«Видишь, все за! Давай, Мишаня, за баяном!»
Пришлось идти за баяном. Меня усадили на стул и я, подумав, заиграл «В лесу прифронтовом».
«О! То, что нужно!» – воскликнул довольный дед Никола и пригласил пожилую женщину.
К моему удивлению к ним стали присоединяться другие пожилые пары, а потом и молодежь. Живая музыка тем и хороша, что может войти в резонанс с настроением тех, к кому она обращена. Все дело в исполнителе. «Знай, где добавить, где убавить, и слушатель твой» – говорили нам в музыкальной школе. На меня нашло вдохновение, и я заиграл «Амурские волны». Пожилой народ стал подпевать. После этого были «В городском саду играет духовой оркестр», «Офицерский вальс», «Эх, путь дорожка фронтовая», «Давай закурим, товарищ, по одной» и прочие из тех, что у русского человека в крови.
Дождавшись паузы, Светка сказала:
