скачать книгу бесплатно
– В одной далёкой заморской стране, где царит вечное лето, цветут кипарисы, нарциссы и зреют благовонные травы, жили две знатные семьи Монтегью и Капулеты. Так уж повелось, что враждовали они испокон веку. Уже никто не помнил, с чего началась распря этих достойных семейств, а только никак не могли они примириться. Монтегью жили на правом берегу быстрой реки Дидаже, а Капулеты – на левом. А между двумя дворцами был выстроен ажурный мостик.
Тут я услышала цокот копыт и выглянула из-под полога. Так и есть, нас догонял гвардеец Смеян. Его лошадь трусила в отдалении, и вряд ли он мог бы рассмотреть меня в повозке, не отогни я полог. Наши взгляды встретились. Смеян надменно скривил губы, и я отпрянула внутрь повозки.
– Дальше-то что? – спросил нетерпеливый господин Пруток.
– Говорили жители заморской страны, что когда-то оба достойных семейства строили тот мостик совместно. Они наняли самого лучшего архитектора, поручили ему нарисовать самый воздушный, самый невесомый, но в то же время прочный мост. Уплатили ему немалую цену. А когда пришла пора принимать работу эти два семейства стали ссориться, кому будет принадлежать эта диковина, и как ею пользоваться. До того дошёл их глупый скандал, что юноша из одного семейства столкнул в бурные воды Дидаже юношу второго семейства. И тот утонул, не успев даже вскрикнуть.
– Вот дураки, – хмыкнул господин Пруток, – надо было вот как сделать. Принять работу у архитектора, и установить пошлину за проезд по мосту. Кто на правый берег едет – Монтегью платит, а кому на левый берег потребовалось – Капулетам. И делить тут нечего.
– После той ужасной и нелепой смерти началась вражда у двух благородных семейств. И не проходило и года, чтобы не проливалась кровь, – продолжила я.
– Видно король этих заморских земель был дурак. Или малолетний при регенте, если не мог вражду остановить, – резонно заметил господин Пруток, – добропорядочный правитель не допустит, чтобы знать вела себя, как бродяги с большой дороги. Вот у нас раньше до чего опасно было по трактам ездить? Охрану нанимали. Теперь же орков перебили, а эльфы сами убрели в Заоблачье. Остались одни порядочные: люди, гоблины да шноркели. Вот что значит мудрое руководство его величества Хенрика.
– Увы, в той далёкой стране не было такого рассудительного и всеми уважаемого правителя. Заморское государство раздирали распри. Брат шёл на брата, а вчерашний друг оказывался злейшим врагом. Монегью и Капулеты не только сходились в жестоких схватках. Они ещё и беспрерывно судились, тратили кровно нажитые денежки на алчных судей.
Мы резво трусили по дороге, которая то сужалась, то расширялась. Лесной тракт, истоптанный тысячью копыт лошадей и мулов, людскими босыми и обутыми ногами, был мне плохо знаком. Я попала к Матушке Скрыне не по нему, а по Срединному Торговому. Мне было тут неуютно, хотя Широкая вела в довольно большой торговый центр королевства – Челноки.
Я надеялась, что мы не встретим по пути никого, назойливых сорок и горделивых ворон, на ветках ёлок, но тревожно всматривалась в гущу леса. И цокот подков лошади гвардейца сначала затих, потом и вовсе пропал. Куда он делся? Я оглянулась – за нами никого, лишь только лес и его обычная тишина. Вдалеке послышался странный треск, который, бывает, издаёт при падении дерево, подгнившее у корня.
«Куда подевался Смеян, и почему решил оставить нас? – разочарованно недоумевала я, – ведь поначалу он так уверенно сопровождал повозку, точно ему было дело и до меня и до моей поездки в Солнечные Холмы».
– Дальше-то что было? – окликнул меня возница обернувшись.
Его лицо недовольно скривилось. Надо же, девчонка-пустомеля болтала-болтала, а потом заглохла. Я вздохнула и продолжила, нервно поглядывая по сторонам.
– И вот Ромила поняла, что сердце её принадлежит наследнику Монтегью. Коварная семейка сумела произвести на свет самого прекрасного юношу. Он был высоким, кудрявым блондином. А в его небесно-голубых глазах отражалась доброта и кроткий нрав.
– Не думал я, что бабам нравятся тихони, – захохотал господин Пруток, – хотя тихоня не наставит синяков за плохо пропечённые кнедли.
– Джулиан тоже стал всё чаще выходить на ажурный мостик, чтобы издалека увидеть изящную фигурку Ромилы в белом платье. Сердце юного Монтегью неукротимо трепетало при упоминании фамилии Капулетов, и виной тому была не вековая ненависть к соседям, а зарождающаяся страсть к Ромиле, младшей дочери проклятого семейства.
– Тпру, травяной мешок, – гаркнул господин Пруток, натягивая поводья, – глаза повылезли, коли не видишь, что впереди дерево упало.
Я высунула из повозки голову и увидела, что путь нам действительно преградил толстенный ствол поваленной сосны. Её разлапистые ветки беспокойно махали, точно сосна упала недавно. Не треск ли этого ствола услышала я десяток минут назад?
Над головой господина Прутка с оглушительным карканьем пронеслась крупная ворона Не раздумывая, я спрыгнула с повозки и дёрнула в кусты. Оттуда мне прекрасно было видно, что из-за поваленной сосны навстречу повозке полезли люди и гоблины. Они даже не закрывали своих лиц. Кровожадные рожи разбойников были мне не знакомы. Пожалуй, только один походил на Жирко. Сжимая в руках кривые ножи, хохоча и перешучиваясь, они приближались к господину Прутку, окружая его со всех сторон.
– Что в мешках везёшь?
– Распрягай лошадёнку!
– Где девка твоя?
Я увидела, что Жирко беспокойно оглядывается по сторонам и поняла, что совсем скоро он найдёт меня. Я пулей бросилась в лесную чащу, прекрасно понимая, что ничем не смогу помочь господину Прутку. Где-то далеко тоненько заржала кобыла, и я побежала на её голос. «Ноженьки мои резвые, не подведите. Угоню-ка я себе лошадку разбойника!», – мелькнуло в моей голове. Сзади слышался треск сучьев, кто-то явно бросился за мной в погоню. Я оглянулась, но не увидела никого, преследователь не дышал мне в спину. Надо мной захлопала крыльями сорока и стала лететь, стрекоча. Я сконцентрировав всю свою ненависть к предательской птице и метнула в нее такой воздушный ком, что испуганная сорока перекувырнулась в воздухе и метнулась наугад в сторону. За ней свернул и мой преследователь. Он подумал, что птица летит по моему следу, и моя уловка повела его влево. От такого неожиданного расхода волшебства, я споткнулась, но пробежала ещё пару шагов и упала на колени. Тут же я почувствовала, как кто-то зажал мне рот большой ладонью. Пискнув мышкой, я забилась в объятиях невидимого мной человека.
– Стася. Тихо. Если хочешь попасть на свадьбу, успокойся и полезай туда. Никто не смотрит вверх, даже преследователи, – прошептал знакомый голос Смеяна.
Он медленно убрал ладонь и повернул меня за плечи к себе. Приложил палец к своим губам и показал на верхушку сосны.
Я, плохо понимая, что происходит, вскарабкалась как можно выше и села на разветвлении двух толстых сучьев. Мне было хорошо видна часть дороги до нашей повозки. Там у деревьев были привязаны лошади. Я сосчитала, их было пять. Смеян уже скрылся под ветками сосен, я не заметила, как он ускользнул.
«Какой храбрец!– подумала я в восхищении, – не боится ничего!» И тут же охнула: ведь разбойников было пятеро по меньшей мере! И каждый из них был вооружён ножом! И что будет со мной, когда Смеяна зарежут? Они начнут меня искать, ведь довольно быстро они поймут, что далеко убежать я не могла. Прочешут лес, и рано или поздно кто-то из них поднимет голову вверх!
В моей душе боролись два чувства: мне хотелось подчиниться воле Смеяна и остаться на верхушке сосны, и одновременно мне хотелось наперекор ему броситься в гущу битвы. Хоть у меня не было ни ножа, ни сабли, ни даже кастета, я могла бы что-то сделать, чем-то помочь гвардейцу. И… я осторожно спустилась и, задрав юбку, чтобы та не мешала бежать, крадучись зарысила к месту побоища.
Я слышала, как гикают и порыкивают гоблины, но ничего не видела, пока не подобралась поближе к дороге. Я увидела, как господин Пруток сидит в пыли возле колеса телеги. Руки у него были связаны за спиной, а полосатый жилет из плотного атласа уже перекочевал на телеса одного из разбойников. Этот ушастый гоблин с интересом копался в повозке, не обращая внимания на то, как его четверо товарищей обступили Смеяна и бестолково размахивают длинными ножами. Разбойник вытащил из-под мешков с овчиной тюк разноцветной парчи и с восхищением рассматривал, как блестит на солнце плетение нитей.
Господин Пруток тихо завывал, понимая, что и ему, и спрятанному товару теперь несдобровать. Я заметила, что прямо в кустах лежит толстая сухая сосновая ветка, на вид увесистая, хотя и разлапистая. Я подняла её с трудом. Прикинув, что могу ударить этим дрыном гоблина по спине, что точно отвлечёт внимание разбойников от Смеяна, я поволокла ветку к дороге. Бросив взгляд на гвардейца, я увидела, что одного разбойника ему уже удалось обезвредить, потому что гоблин стоял на коленях, держась за живот. От вида крови мне стало дурно, я подняла ветку, изо всех сил размахнулась, едва не шлёпнувшись на спину, и поняла, что удар нанести я не смогу и бросила ветку.
Мне снова пришлось призвать на подмогу ветер. Я чуть наклонилась и медленно подняла обе руки вверх. Звуки мира пропали, потому что я перестала слышать скулёж раненого гоблина, вытьё купца, гарканье разбойников. Ветка подскочила и треснула гоблина прямо по его лысому темени. Тот повернулся ко мне с диковинным изумлённым видом и крикнул: «А-а-а»! и тут же рухнул как подкошенный. Его лапищи выронили добычу, и драгоценный тюк упал в дорожную пыль.
Нападавший на Смеяна Жирко тоже оглянулся. Увидев меня, он расплылся в хищной ухмылке, бросил сотоварищей и побежал в мою сторону. Жирко бежал медленно, как в кошмарном сне. Я вспомнила ночь на озере, когда Жирко напал на меня, навалился своим грузным телом, шарил своими бесстыжими руками по груди и животу. Вспомнила, как он ударил меня по лицу, точно сковородой огрел, и завизжала. Звука своего голоса я не услышала, но его услышал господин Пруток. С неожиданной резвостью он поднялся на одно колено, а потом и на второе, вихляясь, встал на ноги и, наклонив голову, бросился наперерез Жирко. Пруток боднул бегущего ко мне разбойника в бок головой и свалил его на землю. Самому господину Прутку не удалось удержаться на ногах, он повалился на землю, как куль с шерстью, и покатился в кусты. Не дожидаясь того, что Жирко встанет на ноги и добежит ко мне с ножом, я ринулась к нему и стала пинать ногами, особенно никуда не целясь. Не знаю, откуда взялись у меня силы, но я орала и пиналась, как упрямый осёл. Жирко валялся, не шевелясь, только ноги его в дорогих сапожках неловко подрагивали. Я даже пару раз заехала негодяю по носу, и красоты Жирко это не прибавило. Силы мои окончательно оставили меня и я села на дорогу, размазывая кулаком слёзы по лицу. Зато я услышала краем уха слабый голос господина Прутка: «Минус четыре». Слух возвращался ко мне.
Наверное, пока я лупила Жирко, Смеяну удалось расправиться с другим гоблином. Этого я не видела, но каким-то внутренним чутьём понимала, что опасность миновала. Господин Пруток подполз ко мне и стал тыкать в лицо связанными руками. Я попыталась распутать верёвку, но мои пальцы соскальзывали, и тугой узел развязать не удалось.
Глава 5
«Какой же он замечательный! – думала я, посматривая украдкой на гвардейца, – бесстрашный, ловкий, благородный. Не взял ни копейки с купца за спасение. Да ещё и сторговал ему моё платье за целый золотой, плюс в придачу тюк парчи отхватил. И не той испачканной, что гоблин уронил в пыль, а новенькой. Голубой с серебряной ниткой. Сказал, что знает в Челноках одного шноркеля, который за ночь сошьёт мне платье, подобающее статусу сестры невесты».
Я качалась в седле и гадала, кому из разбойников принадлежит кобыла, которую мы забрали как трофей? Точно не Жирко. Его серый в яблоках жеребец убежал сразу, как только его отвязали от старой липки. Моя кобылка была молодая, но смирная, с белой звёздочкой во лбу. «Каурка», именно так я решила её назвать, из-за масти. Шелковистая, ухоженная грива и тёмный хвост выдавали в лошади непростое происхождение. Из какой конюшни увёл её разбойник? А, может, на ярмарке украл? Клеймо на боку я прочесть не смогла, но Смеян покачал головой, осматривая ноги и зубы лошади. Он явно что-то знал, но делиться со мной не желал. А и пусть! Я была так счастлива, что осталась жива, что прощала своему спасителю всё и старалась не замечать, что он недоволен.
Смеян и в мою сторону смотреть не хотел. Он погрузил три измочаленных трупа разбойников в повозку господина Прутка, бездыханное тело Жирко взвалил на круп лошади-тяжеловоза, явно возившего на своей спине гоблина-главаря, и мы двинулись в путь. Пятый разбойник, человек в кожаной куртке с бахромой по спине и рукавам, сбежал, вскочив на свою лошадь.
Господин Пруток был не слишком рад тому, что с его товаром в повозке едут тела разбойников, но спорить с гвардейцем не стал. Порядки понимал: без дознания никак не обойтись, а разбойников должен судить Суд Короны.
Наконец мы двинулись в путь, немного быстрее, чем ехали до происшествия. День клонился к вечеру. Впереди ехал Смеян. Я восседала как истинная госпожа на Каурке, рядом трусил молодой жеребец без седока, за ним тяжеловоз с Жирко. Компанию замыкал купец. Он охал, когда повозку подбрасывало на кочках, словно пострадал больше всех. Я смотрела в спину Смеяну и видела, что мундир на нём сидит ладно, хоть сильно испачкан пылью и успевшей засохнуть гоблинской кровью. Я вспоминала жаркую драку и не могла понять, как нам удалось одолеть всю шайку. Не иначе эльфийская праматерь помогла. Хорошо, что Пруток помалкивал об увиденном. Не каждая девушка может силой ветра поднять палку. Смеяну об этом тоже было знать не обязательно. Он и так один раз обернулся и спросил, где я научилась так ездить, и я ему напомнила, что я – Стася Лучик, а не простая посудомойка.
В городишко Челноки мы прибыли вечером, когда садившееся солнце позолотило верхушки остроконечных крыш и балкончиков. Я слышала, что в Челноках живут преимущественно шноркели, но сама с ними никогда дел не имела. Представляла их себе скаредными, дотошными, недоверчивыми, как их описывал мой папашка. Но если они построили такие милые домики, то могли и сами быть вполне приятными.
Мы подъехали к зданию магистрата, Смеян привязал лошадей к коновязи, велел мне оставаться снаружи, а сам с господином Прутком пошёл внутрь. Я спрыгнула с Каурки и потёрла колени. Не понятно, отчего ломило тело и ноги, то ли после вчерашних побоев Жирко, то ли после пробежки по лесу и драки, то ли после долгой дороги по кочкам. Жирко уже давно пришёл в себя, но не показывал виду, что слышит и понимает происходящее. Я присела на корточки и заглянула ему в лицо, нос был расквашен, один глаз заплыл, второй смотрел мутно. Я удовлетворённо хмыкнула. Теперь мы оба были раскрашены под орех.
– Стася, – промычал он, – отпусти меня. Развяжи верёвки.
– Нет уж, тухлая требуха. За твои грехи тебя колесуют, будь уверен.
– Стася, прости меня. Я бы в обиду тебя не дал. Я жениться хотел.
– Ага, так именно и делают предложение! – хмыкнула я.
Из магистрата вышли два рослых юноши в серых мундирах с красными нашивками на рукавах. Они подошли к повозке господина Прутка и стали ворочать трупы разбойников. Юноши тихо переговаривались между собой.
– Это Чернобров, это Катуня, это Бестия. Всё сплошь знакомцы. Банда неуловимых, – сказал один.
– Теперь это банда уловимых! – ответил другой.
Юноши вернулись в магистрат и вскоре к повозке подошли уже не двое, а четверо. Кряхтя и поругиваясь, они вытащили трупы разбойников и отнесли их во двор магистрата. Затем вернулись за Жирко. Они бесцеремонно сдёрнули его с крупа лошади и поволокли прочь. Жирко бессвязно кричал: «Стойте, погодите! Я дворянский сын! Вам худо будет!»
Мне даже жалко его стало. Когда хлопнули ворота магистрата, закрывавшие двор от посторонних глаз, вопли Жирко затихли. Я снова скучала, не смея отойти от повозки. Наконец из магистрата вышел высокий пожилой усач в сером мундире с зелёными нашивками и огромной серебряной розой в петлице – знаком высочайшего расположения нашего монарха. Усач шёл в сопровождении Смеяна и господина Прутка. Они подошли к коновязи, и Смеян указал на коней, которых можно было забрать. Я в страхе вцепилась в поводья Каурки.
– Это чья лошадь? – спросил усач из магистрата у меня.
– Моя, господин.
Усач засмеялся.
– Извините её, господин старший офицер, это моя служанка Стася. Она фантазёрка у нас, выдумывает всякое. Лошадь эта принадлежит господину Верейке, знаменитому разбойнику. Обратите внимание на клеймо. Я уж себе её оставлю, как трофей.
– Добро, – кивнул усач, – а служанку, Смеян, вы бы могли и посимпатичней выбрать.
– Я прислушаюсь к вашему совету, господин старший офицер, – без улыбки ответил Смеян, – просто бедняжке слишком досталось в потасовке от разбойников. Так-то её лицо вполне смазливое.
Я стояла, как вкопанная, от возмущения не могла вымолвить ни слова. Господин Пруток хихикал, прикрыв губы ладонью.
Усач, которого Смеян называл старшим офицером, раскланялся с купцом и гвардейцем и вернулся в магистрат. Господин Пруток горячо пожал руку Смеяну, схватив её обеими лапищами.
– И тебе спасибо, храбрая девушка, – сказал он без тени улыбки, – не каждая так смогла бы. Дай тебе эльфийская праматерь жениха богатого и деток выводок.
– И вам не хворать, – буркнула я, всё ещё помня его недавнее подлое хихиканье.
– Скажи мне, всё-таки, чем кончилась история Ромилы и Джулиана? – спросил купец.
– Жили долго и счастливо, разжирели, что твои каплуны к Месяцу Первого Снега, и мостик под ними провалился, – мстительно соврала я.
– Ох, как несправедливо…– покачал головой господин Пруток.
– Да не так всё было, – вмешался Смеян, поправив седло и подпругу на моей Каурке, – Ромила отравилась от несчастной любви, а Джулиан заколол себя кинжалом на её похоронах. Умерли влюбленные во цвете лет.
– Ещё хуже, – махнул рукой господин Пруток и подошёл ко мне, шепнув, – осторожна будь. Не то попадёшься Серому Патрулю.
Когда купец распрощался с нами, Смеян подсадил меня на Каурку, и мы двинулись по Челнокам. Городок был маленький, уютный, с узкими улочками, на которых играли пушистые детишки шноркелей, ездили на странных двухколёсных приспособлениях юноши-шноркели. Они отталкивались лапами от земли, держась за рогатину впереди. Приспособления выглядели прочными, но такими нелепыми, что я засмеялась. Смеян с неодобрением покосился в мою сторону. Что же, не все жили в столице, я не стеснялась того, что мало чего видела и мало о чём знала. Я ведь была ещё так молода!
Мы ехали друг за другом, и Смеян явно знал куда. Я надеялась, что он найдёт нам ночлег и ужин. В животе урчало, ведь я и позавтракать не успела. Казалось, что этот длинный день никогда не кончится. Смеян всё петлял и петлял по улицам, пока не остановился возле неприметного дома с вывеской «Модный дом Фрунтеля». Я догадалась, что он привёз меня к портному.
Гвардеец помог мне спешиться, и мы вошли в полутёмную прихожую. На двери висели колокольчики, грустно возвестившие, что у портного будут посетители. К нам вышел пожилой, почти лысый шноркель и посмотрел подслеповатыми глазёнками.
«Самая настоящая крыса!» – мелькнуло в моей голове. Шноркели были единственной расой, имевшей хвосты. Длинный розовый хвост болтался позади этого суетливого портного, который сначала заявил, что слишком поздно для посетителей, но когда рассмотрел форму гвардейца, изобразил вежливое радушие.
– Сшить платье за одну ночь? Это не просто, и будет стоить половину золотого! – потёр передние лапки шноркель.
– Снимайте мерки, – устало произнёс гвардеец и сел на низкий пуф. Он протянул свёрток ткани, и портной тут же потащил его к окошку. Там он долго цокал языком, щупал плетение нитей пальцами, и даже мял уголок ткани.
Я с интересом оглядывалась по сторонам. Никогда раньше мне не доводилось бывать в мастерской дамского платья. Даже в хорошие времена платья для меня и сестер шили наши служанки, а потом обучилась этому ремеслу и старшая сестра – Бася.
Шноркель показался мне забавным. Он отвернулся от окна и пристально вгляделся в моё лицо, обезображенное синяком. Потом стал снимать мерки, нежно поглаживал по плечу, до которого едва мог дотянуться.
–Скорая свадьба – это хорошо. Женится – значит, любит. Девушка должна затмить всех нарядом, если уж не получается взять статью и обликом. Вы принесли мне очень дорогую ткань. Это флоранская парча. В темноте она будет светиться, но не переживайте насчёт запрещённого волшебства. Флоранская парча знает особый способ ткачества, при котором лунный свет или свет свечей на вашем празднике будет преломляться в серебряных нитях. А чтобы ваше личико не привлекало лишнего внимания, я изготовлю вам полумаску. Та же самая парча укроет синяки и ссадины от лишних любопытных глаз.
Я хихикала, догадываясь, что скажет дальше шноркель, и не ошиблась. Он попросил меня наклониться к нему, я так и сделала. И тогда сердобольный портной сказал: «Дам вам совет. Если ваш суженый такой уж раздражительный, не доводите до горячего. Даже лютый зверь укрощается лаской».
Я выпрямилась и поблагодарила шноркеля. Зачем разочаровывать этого смешного портного? Пусть старается, думая, что я для своей свадьбы шью наряд. И Смеян был бы очень подходящим суженым, жаль, что тому никогда не бывать. Я подошла к гвардейцу и увидела, что он сладко дремлет, развалившись на низком пуфике. Тронула его за плечо. И он встревожено вскинулся, не сразу поняв, где находится.
– Господин портной обещал сшить платье к утру. Завтра в десять часов мы можем забрать наряд.
Смеян устало поднялся и с неудовольствием посмотрел на портного.
– Не вздумайте украсть хотя бы кусок ткани. Платье должно быть пышным, нарядным, всё, как полагается для свадьбы.
– Эх, уважаемый господин-не-знаю вашего имени, – укоризненно покачал головой шноркель и вильнул розоватым хвостом, – вы можете спросить за мою честность у любого жителя Челноков. «Модный дом Фрунтеля» – это звучит гордо!
Я на прощанье улыбнулась шноркелю и мы со Смеяном вышли на темную улицу.
– Какие крупные звёзды, – шепнула я, задрав голову.
– Одними нарядами и созерцанием звёзд сыт не будешь, – буркнул Смеян, и мы направились обратно, в центр города, поискать гостиницу с ужином. Довольно быстро Смеян указал рукой на уютное строение, по виду тоже принадлежащее шноркелям: остроконечная крыша, балкончики и цветники на подоконниках обоих этажей. Смеян помог мне спешиться, привязал лошадей и сунул монету подбежавшему юному шноркелю.
– Накорми лошадей и хорошенько их вычисти, завтра с утра мы уже покинем город.
Шноркель вильнул хвостом в знак почтения, и мы вошли внутрь гостиницы.
Мои глаза слипались от дремоты, даже голод отступил. Я не заметила, как Смеян распорядился поселить нас в комнатах по соседству и заказал ужин. Старушка-шноркель со свечой поднялась с нами на второй этаж. Я слышала приглушённые голоса, звучащую лютню и пение звонкого голоса: «Станет мой дракон на крыло, до чего же мне повезло…». Зал, где ужинали проезжие, был в другом крыле домика.
«Как удобно, – подумала я, – одни не мешают другим. И все довольны».
– Иди к себе, жди ужина, – сказал Смеян и, не попрощавшись, указал мне на соседнюю дверь, а сам вошёл к себе.
Я пожала плечами. В конце концов, я и сама была не готова к любезностям, радовало то, что Смеян не взял одну комнату на двоих, и не предложил мне спать на коврике у двери.
Комнатка оказалась уютной, но бедной. Узкая кровать с тюфяком, набитым сеном, серая застиранная простыня, тощая подушка и клетчатый плед. Радовало, что клопов тут не водилось, я бы их сразу почувствовала. У окошка стоял кувшин с водой и таз для умывания, лежал брусок тёмного мыла. Старушка принесла длинное полотенце. Хоть и заштопанное, но чистое.
Почти сразу вошёл юный шноркель, который управлялся с нашими лошадьми. Он принёс поднос со снедью, поставил его на пол, поклонился и удалился прочь.
Я увидела, что двери тут не запираются, даже задвижки никакой не было. Это мне не понравилось, и я придвинула к двери тяжёлый стул, стоявший у окна. Посторонний не сможет войти без шума. После этого я разделась и помылась. Вода из кувшина была прохладной, а мыло вонючим, наверное, в него добавляли белоголовник. Но я почувствовала такое восхитительное облегчение, что была готова любить весь мир снова. Ну, за исключением разбойника Жирко и того негодяя, что скрылся с места преступления.
От воспоминаний прошедшего дня мне хотелось отгородиться, и потому я принялась за ужин. Свежая краюшка серого хлеба с пористым мякишем пахла тмином, сваренные вкрутую яйца и кусок холодной индюшатины показались мне эльфийским лембасом. Я насытилась и чувствовала необыкновенную бодрость. Мне даже захотелось пойти в комнату к Смеяну и задать ему несколько вопросов. Почему он едет со мной на свадьбу сестры? Как он догадался, что Жирко устроил нам засаду? И что это за гвардеец такой вообще, если он не на службе, а шатается по всему королевству? Но я вовремя поняла, что ночной визит к мужчине будет воспринят не так, как того бы мне хотелось, и потому вопросы можно было отложить до утра. Я посмотрела на грязное платье и рубашку. Ах, как не хотелось мне их надевать снова… Я повесила их на спинку стула и легла в кровать. Не помню, как провалилась в сон, а проснулась от ощущения, что на меня кто-то пристально смотрит.
Глава 6
Смеян сидел на стуле, который я легкомысленно приставила к двери, и рассматривал меня. Я натянула одеяло на самый нос и поёжилась.
– Доброе утро, синяк на лице стал гораздо меньше. Тебе на пользу прогулки по лесу и посещение портняжки. Твоя одежда выстирана и высушена. Но поедешь ты не в ней. В целях безопасности переоденешься слугой. Волосы уберёшь под шапку.
Смеян бросил мне в лицо охапку какого-то тряпья и вышел из комнаты. Я села на кровати и потянулась. Как же хорошо просыпаться после спокойной ночи. Не надо бежать на огородик, спешить в подвал за картошкой и морковью, не надо носить вёдрами воду из колодца. Ничего не надо!
Я рассмотрела вещи, которые кинул мне Смеян. Это была широкая холщовая рубаха, тёмные штаны на помочах и уродливая шапка с ушами, которую носят пастухи. Я засмеялась, представляя, каким чучелом я буду выглядеть. Понимая, что безопасность не помешает, я быстро облачилась в тряпье. Оказалось, что оно мне велико. Штаны не спадали благодаря помочам и верёвке, пропущенной внутри пояса. Как и предложил Смеян, я туго заплела косу, уложила её венцом и напялила сверху шапку. Если бы я просто закрутила узлом волосы, то и шапка, наверное, не налезла бы. У меня всегда были огромные чепчики, чтобы уместить локоны, которыми одарила меня природа. «Эх,– подумала в очередной раз я, – лучше бы мне пышную грудь, бёдра и губки бантиком, чем косы до пояса и веснушки». Аккуратно сложенное платье и рубашка были не только постираны, но и заштопаны. «Какие милые эти шноркели», – подумала я, – ни гоблины, ни люди не бывают такими заботливыми».
Я заправила постель, наскоро умылась, намазала лицо мазью, сунула чистую одежду в узел и спустилась. Смеян завтракал в одиночестве за большим дубовым столом. Перед ним стояла сковорода с яичницей, лежали густо посыпанные зеленью ломти серого хлеба с паштетом, стояла кружка взвара. Я села рядом и храбро спросила:
– Сколько я должна за ночлег и одежду?
