скачать книгу бесплатно
Ураган. Роман в стихах и в прозе
Игорь Соколов
В мировой литературе не существует аналогов такого жанра, как роман в стихах и в прозе. Исключение составляют средневековая японская проза и проза немецких поэтов-романтиков. Символ романа – ураган как злая стихия, проносящаяся по судьбам героев, создавая причудливую и необычную в своей красоте и ужасе драму. Образ грешного священнослужителя не имеет под собой никаких намеков и идей. Роман раскрывает собой всеобщую грешность и кризис человеческой души в смутное время.
Ураган
Роман в стихах и в прозе
Игорь Соколов
Блаженные изгнанные за правду,
ибо их есть Царство небесное.
И. Х. – Евангелие от Матфея 5—10
Дизайнер обложки Игорь Павлович Соколов
Иллюстратор Альфонс Муха
© Игорь Соколов, 2017
© Игорь Павлович Соколов, дизайн обложки, 2017
© Альфонс Муха, иллюстрации, 2017
ISBN 978-5-4474-1226-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Страшно грохочет небо, и на землю разъяренным чудовищем бросается ураган… Он уничтожает все и выметает отсюда как ненужное барахло… летят вывороченные с корнем деревья, обломки домов, чьи-то уже обезображенные трупы… А вместе с ними улетает и твоя любовь…
Еще вчера ты ее обнимал. Целовал, строил планы, подсчитывал расходы на свадьбу и предстоящее путешествие на юг, к морю…
Она заразительно смеялась, ее глаза сверкали, как у любопытного ребенка, и вся жизнь с нею открывалась легким и волшебным сиянием… лицо, подобное солнцу, освещало одну доброту… И все!..
Сколько дней и ночей ты проплавал в этом счастье?!. Сколько раз ты обладал ею и проваливался в сладкий сон забытья?! Сколько чувств и откровений порождала она одним своим существованием?!
И сколько всего осталось там, в прошлом?!
Теперь ее уже нет, нет в самом буквальном смысле этого слова…
Конечно, что-то все-таки осталось, но лучше бы этого не было никогда. Обезображенное лицо, тело, лишенное двух рук и одной ноги, какой-то странный и до ужаса неузнаваемый горбун в инвалидной коляске…
Вот это она и есть! И лучше бы ее не было! Это она и сама сказала, но она была, как было и твое клятвенное обещание связать свою судьбу с нею, с той, которая когда-то была, сияла, как солнце и обвораживала, как сказка. И ты исполнил свое обещание! Это то ли совесть, то ли жалость заговорила в тебе… Правда, ты долго мучился и оттягивал свое решение. Да и вои родители, как и ее родители, отговаривали тебя! И она сама грустно плакала и просила забыть ее. Конечно, тебе легче было навсегда забыть ее беспомощное, уродливое тело вместе со своим уже ненужным обещанием, но ты был горд, ты поистине чувствовал себя героем, жертвой, мессией. И кем-то еще… Чуть ли не Богом!
И ты женился! И все стали гордиться тобой! Один раз тебя даже показали по телевизору! Смотрите, какой геройский мужик! Невеста стала инвалидом, а он все равно женился и вроде бы счастлив!
Скудоумные, как ты ненавидел себя и ее в эту минуту! И еще никто не знал, что делал ты с ней в полном одиночестве, в закрытой квартире, как ты ее мучил и заставлял проливать слезы от твоих постоянных оскорблений, которые теперь, как пули, вылетали из тебя, когда ты уставал смотреть на ее изуродованное тельце… Когда она мочилась и гадила, тебе приходилось придерживать ее над унитазом, и никто не ведал, даже она, какая буря негодования и брезгливости выворачивала всю твою Душу наизнанку!
Бедняжка, конечно, ужасно стыдилась всего этого, порой даже плакала, но постепенно и это вошло в привычку…
С отсутствующим лицом смотрел ты, как она опорожняет свой кишечник, и уже не столько от стыда, сколько по привычке прячет от тебя свое обезображенное лицо.
Свернутая набок челюсть, губы, сползшие куда-то вправо и постоянно выражавши собой кривую усмешку судьбы, приплюснутый нос, отказавшийся от каких бы ни было форм, и глаза, как будто навсегда вылезшие из орбит и косящие куда попало, все в ней было искалечено и свернуто навсегда… к какой-то чертовой матери. Возможно, что где-то в глубине души она еще надеялась на какую-нибудь пластическую операцию, на какие-нибудь фантастические протезы или еще что-нибудь, а ты ее просто беззастенчиво ругал, крыл последними словами и, быть может, хоть этим себе облегчал бедную душу.
Мысль о какой-нибудь случайной и все же заранее подготовленной смерти жены посетила тебя совсем внезапно в книжном магазине, когда ты наткнулся на книгу о ядах… Правда, ничего практического в ней не было, всего лишь только жалкое описание травли великих людей. Да уж, древние лекари знали в этом толк. Они любили отправлять на тот свет своих королей быстро и незаметно…
Однако яды, которые они использовали, для наших времен совершенно никуда не годились! При любом вскрытии эти яды могли быть легко обнаружены в крови и моче отравленной тобой жертвы, а поэтому и не могли быть использованы тобою по назначению. И все-таки интуиция подсказывала тебе, что были и более хитрые яды, которые могли быть вообще невидимы… Именно такие яды применяли спецслужбы в борьбе со своими врагами. Но. К сожалению, все они были за семью печатями.
Лишь через несколько дней с помощью одного знакомого химика ты приобрел сравнительную таблицу ядов с их названиями, способом изготовления и описанием действия. Это было что-то необыкновенное! С помощью какого-то маленького клочка бумаги ты мог отправить к праотцам кого угодно! Это было похоже на сказку, но на сказку для сумасшедшего. Может, поэтому ты продержал у себя этот несчастный клочок несколько дней, проведя их в мучительных раздумьях, пока, наконец, не нашел в себе силы и не сжег его как самое сомнительное средство своего освобождения! И действительно, ты мог с ней просто развестись, отдать бедняжку назад ее родителям, но это тоже не входило в твои планы! Ведь ты прилюдно клялся в любви к этому однорукому страшилищу, говорил, что счастлив можешь быть только с нею, и потом тебя даже по телевизору показывали, и стал чем-то вроде национального героя. Поэтому путей назад ты совершенно не видел, т. е. они были, но тебе уже было стыдно признаться в своем отвращении к этой безобразной каракатице. Ведь никто тебя за язык не тянул, к тому же тебе очень хотелось быть благородным, а потом ты все еще помнил ее красоту и никак не мог поверить, что это все, что осталось от нее. И поэтому ты стал прости и незаметно для всех изучать этот бесформенный кусок мяса для того, чтобы быть может внезапно извлечь из него, как в сказке, притаившуюся и всеми забытую красавицу. А может быть, ты хотел в ней разыскать тот лучезарный и бодрящий смех, тот жизнерадостный и все оживляющий характер?! Мучил ее какими-то бестолковыми вопросами о вашем канувшем прошлом, о ее навсегда улетучившейся красоте.
– Как корова языком слизнула, – говорил ты, глядя на ее исковерканное ураганом лицо.
– О, искусник, о, тихоня, ведь ты ее не бил, ты просто изощрялся в словесах и ловил кайф, когда из ее бесформенного лица и такого же ненужного тельца вытекали огромные слезы, а сам ее при этом притворно утешал, гладил по голове, прижимал все ее безобразие к своему красивому лицу… к своей Божественной фигуре.
О, ты тогда торжествовал! Это был настоящий триумф красивого и благородного мужа над немощной женой – инвалидкой и уродиной. Это усиливало жалость к ней как к человеку и терпимость к ее приобретенному физическому уродству.
О, секс – о, волшебство!
О, тайна всех небесных превращений!
Ради секса она готова была прощать себе тебе любые обиды, даже самые ужасные оскорбления! Секс – эта единственная ниточка, которая еще связывала ее и тебя с утраченным прошлым.
В абсолютной пустоте, ночью, при спущенных занавесках ее кошмарное уродство приобретало космическую ирреальность…
Что-то глубоко горячее и вечное, и неподвластное уму овладело всем твоим существом, вырываясь из ее неповрежденных недр вперед к твоему вожделеющему естеству, к твоему натянутому нерву…
Именно в эти самые минуты она вдруг начинала неистово и жарко шептать: «Ах, миленький мой! Сладенький!» Что-то теплое, материнское, доброе просыпалось в ней тогда, и ты уже слышал интонацию ее далекой светлой красоты… о, какая живая и трогательная была она тогда.
И лишь под утро, когда рассветало и когда ее уродство снова приобретало видимые очертания, ты снова становился угрюмым и печальным и снова отдалялся от нее.
Но она была бесконечно тебе благодарна, она готова была тебе все простить, и ты это чувствовал, и тебе было стыдно.
И стоило ей тебя только на словах простить, как снова ты начинал мучить ее уже с новой безумной силою… Пока вы оба не задыхались от собственного зла и непролитой желчи…, пока она одной своей единственной ручкой, сжатой в кулак, не начинала бить тебя, куда попало, а ты, чем-то страшно довольный и радостный, давал ей бить себя до тех пор, пока она сама не приходила в себя и снова не плакала.
А потом в каком-то диком упоении она подползала к тебе, как побитая и скулящая собака, и облизывала кровь с твоих разбитых губ… И вот именно этими минутами боли с наслаждением, радостью и с испугом и отчаяньем ты больше всего дорожил на свете.
Ты мучил ее, чтоб любить…
Унижал, чтобы ввысь подниматься…
Делал больно, чтоб ближе была
И дороже всякой мечты…
Но реальность оставалась темной… Ощущения, чувства – все заглушалось ее неустранимым и вечно бросающимся в глаза уродством…
Ты любил ее и ненавидел, поклонялся ей и презирал… Но все же никогда и ни при каких обстоятельствах ты не допускал даже мысли, что тебе ее надо бросить… Ибо внутри тебя уже существовал какой-то невидимый закон, по которому ты был должен прожить с нею всю жизнь, а поэтому ты был всегда с нею такой мучительный и странный и всегда пытался извлечь хотя бы эту ирреальную красоту, хотя бы ночью с ничего не видящими глазами, главное, ощутить в себе ее живое и жалостно тоскующее «я».
Ослепить его и дать блаженство…
Словно зверю плоть свою отдать
на рожденье сладостного мига…
Вот постижение земного совершенства…
Тьма вечный Дух зовет сама хоть безъязыка….
Ты обладаешь ею, словно сердцем нож.
И облекаешь боль свою в стихи…
Философ с грустными глазами
Поэт, дитя безжалостных стихий…
Временами жизнь была похожа на идиллию. Бывало, что ты совсем забывал и не думал про уродство своей жены… Тихие, спокойные думы внушало чистое небо с вечерним алым закатом, свежая листва на деревьях и ее голос, голос, который как и прежде звал тебя куда-то вдаль. Вот в такие прекрасные летние вечера ты возил ее в кресле-каталке по берегу медленно засыпающей реки и говорил с нею как с другом о том, как хорошо просто вот так жить и любоваться этой рекой, закатом и птицами, что поют, как ангелы, в небесной тишине…
Черт побери! Как ты любил ее в это время! Ты не смотрел ей в глаза, ты не рассматривал ее несчастное изогнутое тельце, ты просто слушал и любовался ее голосом.
Голос плыл тихо и спокойно, как протяжная музыка…
Он не просто касался тебя, он проникал внутрь…
Он напоминал о ее прошлой и уже невидимой красоте…
Зрение как бы изнутри насыщало его внутренним светом, и ее жалкий и пугающий образ вдруг неожиданно превращался в пугающую сказку…
И тогда ты брал ее как ребенка на руки из коляски, и, не стыдясь прохожих, носил и кружил по траве, потом валился на теплую землю, и вы очень долго смеялись…
Твое настроение быстро передавалось ей, и она уже не чувствовала себя ненужным куском мяса…
Тогда вам казалось, что это будет всегда, и этот вечерний свет, заполняющий землю, и медленно текущая в неизвестность река останутся с вами и соединят ваши души навеки! И тогда ты был все так же наивен и глуп.
Ты думал забыть то, что каждый раз бросалось в глаза, что уже не излечить никакими лекарствами…
И только одна жалость просила тебя быть бережным с этим несчастным существом…
Глаза в глаза… Ты видел муки
И уходил как навсегда…
Впрочем, она это чувствовала и не говорила об этом лишь полому, чтоб не делать тебе лишний раз больно… Хотя на самом деле болела она, а не ты….
Правда, ей, бедняжке, приходилось содержать себя в строгом безразличии к себе… Конечно, это была маска, но эта маска вылеплена исключительно для тебя…
О, если б она только завыла или заплакала, то ты ее сейчас бы бросил! Все твое геройство и самопожертвование исчезло бы без следа…
Несчастный ангелочек, она знала и это и поэтому приучала себя слушать только тебя!
Тебя, влюбленного в себя
до омерзения!
Однако, что она могла,
Твоя – навеки – вечная калека!
Может, поэтому и эти летние вечера были лишь маленькой светлой полосой в вашей запутанной жизни… Конечно, ты не бил ее, не резал, но словом гаже плетки оплетал!
Воздух! Вот с чем ты мог сравнить ее, чтоб иногда привлечь ее пламя на миг… А после того, как ты овладел ею, в душу возвращалось обычно отвращение…
И ты шел дальше своих мыслей, в никуда…
Никто не мог сказать тебе, что ты скотина!
Никто не мог тебя остановить.
Итак, пройдя лишь жизни половину…
Ты захотел ее покинуть или убить!
Хотя и это становилось почему-то гнуснейшей позой помраченного ума!
Отличие, странное и ни на что не похожее отличие от других, – вот что ты видел в своей жизни, и что тебя заставляло терпеливо относиться даже к собственному бесстыдству. В конце концов, и другие супруги ругаются и не находят мира в своей семье, но только не вы, прекрасный молодой супруг и жалкая никчемная калека…
Абстракция и тела, и ума!
Она одна безжалостно нага!
Она одна перед тобой бессильна,
И поэтому твоя горячая рука
Ее лоб холодный гладит…
Пот обильный с него стекает,
Когда грустная жена
Себя в скорлупке еле сохраняет…
Алкоголь возник постепенно! Как кошмарные фантазмы какого-нибудь ночного поэта, ее обрубки и сплющенное набок лицо задавали себе вопросы: где, когда и зачем, для кого я живу?! Потом все вопросы сливались с тобою в тоску, а там только шаг один оставался к безумному морю, откуда забвенье черпали себе остальные…
Она забывала про все когда отравлялась…
Ты знал, в ее черепе дырка а в дырке пластинка,
Но все равно давал пить, ничего не желая…
Она кусала тебя со смехом, хмельная…
Она изгибалась всем телом, как будто змея…
И член свой брала в свои сочно-пьяные губы…
И сперму глотала, как будто небесный нектар…
Потом ее быстро рвало, и ты ставил ей клизму…
И лоб мокрой тряпкой от пота ее вытирал…
И целовал ее грустные впалые щеки…
Глаза, косящие вниз к невеселым обрубкам…
И песню шутя напевал, вызывая из плена,
Из плена безумья, родное свое существо…
А потом у нее начались запои… Ты как дурак уговаривал ее не пить, и все равно покупал для нее любое вино, какое только попросит…
Желанья, как части срамные
Из тела, как сгусток Души…
Теперь каждый день тошнило ее,
И в помоях квартира была,
Но ты все равно покупал…
Как странный ребенок смотрел на нее и дивился…
Игрушка чрезмерно забавной была для тебя.
А после опять держал ее тело над ванной
И в чистой воде как святыню ее обмывал…
После чаем поил и клал на белую простынь…
И книги, как в детстве, вслух для нее вновь читал
Она любила мудрейшую Шахерезаду,
Наташу Ростову, Джульетту, но не себя…
