скачать книгу бесплатно
Ни Мартына, ни Пашки я так и не дождалась – звонки на мобильники проходили, но трубку мои спутники брать отказывались. Девушку за стойкой бара сменила полноватая женщина с синими волосами, я купила горячий бутерброд с неизвестным мясом, и от меня еще на какое-то время отстали.
К тому времени как над лежащими на горизонте горами поднялось красное солнце, я поняла – никто не придет. Осталось решить, что делать дальше. Целитель и змея могли как выслеживать Влада, так и сидеть в подвале у его отца. В этом случае я ему не завидовала.
Выбор невелик: слоняться по Подгорному или исчезнуть, третьего, как говорится, не дано. Единственное место, куда можно пойти, лежало в паре часов ходьбы на запад.
Допив очередную, не помню, какую по счету, порцию чая, я встала, пригладила высохшие волосы и вышла. Из трактира. Из Подгорного. Из стёжки. Из восточных пределов.
Дождь кончился ночью, под скупым утренним солнцем земля просыхала медленно и неохотно. Не скрываемая больше завесой дождя Вепрева Пустошь выглядела неприветливо, особенно по сравнению с Подгорным. Черные, какие-то подгнившие дома, лужи, грязь и пустота. Тут праздных прохожих не бывает, а все свои на учете.
От напряженных взглядов горела кожа. Это и имела в виду явидь, когда просила не шататься в одиночку. Я словно отмотала время назад, вернулась в свой первый час на стёжке, первый день, первую неделю, в то время, когда каждая прожитая минута казалась достижением.
Тетка с замотанной красным платком башкой и колючими глазами огрызнулась, но все же указала мне на дом измененного. На дом, в котором он когда-то жил. Раз еда сама идет к столу, мешать ей у нас не принято.
На выгнутых досках крыльца влага собралась в лужицы, в которых плавали размокшие ветки, ошметки коры, рваными кусками валявшейся тут же. Улыбчивый староста был дома, и даже постарался не очень удивиться моему визиту без спутников.
Его дом был полон книжных полок и затертых фолиантов, пыли и запахов. Ароматов мокрой псины и шерсти. Дом Изменяющегося, того, кто превращается в животное. И как, интересно, у волка в семье родился человек?
Я присела на краешек накрытой ковром софы. Мужчина отдернул занавеску, и на меня упал тусклый утренний свет. Судя по всему, палач даже не ложился. Я посмотрела на его мятую рубашку и, вздохнув, заговорила.
– Варианта два, – выслушав меня, ответил Ксьян. – Либо твои спутники загуляли, либо съедены восточниками.
– Не очень обнадеживающе.
– И реагировать мы можем так же. Подать кляузу хозяину. Или ждать. Если закричим «волки», а дичь останется жива, ни мне, ни северу этого не забудут до конца времен. – Он посмотрел в тусклое окошко. – А как с вашим делом? – Темные глаза блеснули. – Нашли Тура?
– Боюсь, никто о Туре говорить не хочет. – Я передернула плечами. – Сразу переводят разговор на какой-то артефакт. – И тут же попросила: – Не покажете?
Староста опустил голову и выругался, длинно, красиво, с чувством и на незнакомом языке.
– Этого следовало ожидать, – сказал палач, на этот раз улыбка вышла горькой, но не менее искренней, он указал рукой на одну из полок: – Смотри.
Рассохшиеся доски, прикрытые серой занавеской, крепились к стене с помощью металлических уголков. Вся поверхность была заставлена всякой всячиной. В основном, коллекцией свечей разной степени оплавленности, в подсвечниках и без. Выросший в другом веке, Ксьян не до конца доверял электричеству и прогрессу. Огарки соседствовали с блюдцами с отбитыми краями, пустыми банками, баллонами, комками пыли, книгами с загнутыми краями и крупинками соли, сахара или манки, рассыпанной и не убранной вовремя.
Длинные пальцы мужчины обхватили лежащую там округлую железную штуковину. Он поднял предмет и повертел в воздухе.
Трио скрепленных между собой колец образовывали широкую трубку, которую при желании пролезет и рука, и нога, и шея, если отпилить голову. По центральному кольцу шло гребенчатое уплотнение с выступающим, когда-то наверняка острым шипом.
Даже не знаю, с чем сравнить этот артефакт, может, с частью блестящей гофрированной трубы, которую я видела в магазине сантехники? А может, с доспехом?
– Налокотник доспеха ушедших, – развеял сомнения староста. – Или не ушедших, больно уж невелика цена за его магию.
– Невелика? – переспросила я.
– Мир вокруг тебя останется прежним, изменишься ты сам. Ушедшие обычно берут дороже. Думаю, доспех воина, прикрывавшего уход святых из этого мира.
– От кого прикрывал?
– Сие неведомо.
– Значит, Тур нашел то, что искал, – прошептала я.
«…заяти в долонь налокотыню павшего, ведати алафу велицею» – вспомнились мне слова из желтого дневника.
Ксьян пожал плечами.
– А что с моей просьбой? – Он отвернулся к полке. – Нашли охотника? Можно идти на зов амулета?
– Можете. – Я посмотрела на широкую спину с напрягшимися мускулами. – Уверены, что вам это надо?
Мужчина осторожно положил часть пыльного доспеха обратно на полку.
Помнится, мой тайник с серебром был из той же серии, хочешь что-то спрятать – оставь на виду. Жаль, что против нечисти это редко срабатывает. Но без второй части артефакт – не более чем древняя железка и может валяться в пыли хоть до следующей эпохи, чтобы найти артефакт, надо знать, что искать. И кто-то, безусловно, знает.
Не успела эта мысль встревожить меня, как грязные доски пола приблизились к лицу, резко встав на дыбы. Тело стало мягким, будто из него вытащили кости. Падения я не почувствовала, зато услышала, как в кармане весело заиграл, задергался сотовый.
– Уверен, – сказал, склонившись ко мне, Ксьян, его улыбка осталась такой же располагающей.
Моя ошибка. Слишком привыкла считать себя кем-то более значимым, чем обычный человек.
В Юково знали, кто я. Мать легенды зимы и старая игрушка хозяина, в которую он играет, хоть и редко, но выкинуть никак не соберется. Они знали, что даже беззубая добыча может укусить до крови, они, пусть и не сразу, но признали мое право на существование.
Здесь не дом, а Пустошь. Человек на северной стёжке, один, без явиди и целителя. И без метки гостя. Я не представилась, не ударила себя в грудь, не рассказала, как приятно греть постель хозяина. Оставалось только внутренне рычать от бессилия, хотя лицо оставалось неподвижным.
– Спать, – скомандовал палач и дотронулся пальцем до моего лба.
Касания я не почувствовала. Прошлое вернулось, на меня снова смотрели, как на ужин. Время стремительно отматывалось назад, все дальше и дальше, туда, где все начиналось.
Двадцать седьмое сентября одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Эта дата выжжена в памяти. И иногда, когда я устаю, когда готова опустить руки и сдаться, меня отбрасывает в прошлое, заставляя снова и снова переживать тот день.
Открывая дверь, я едва не выронила ключи, сетка больно ударила по ногам. Черт! Там же яйца, за которыми пришлось отстоять немалую очередь в гастрономе. Войдя в полутемную узкую прихожую, я щелкнула выключателем, опустила сумку на трельяж и присела рядом. Ноги гудели.
– Алиса!
Молния на сапогах, где бегунок был давно заменен канцелярской скрепкой, застряла посередине.
– Мама пришла. Кирилл, помоги мне с… – Я замерла, только сейчас обратив внимание, что в квартире царят тишина и темнота.
Первый легкий укол тревоги коснулся кожи. Полурасстегнутый сапог остался на ноге, я сделала шаг вперед и замерла в дверном проеме. В комнате никого не было. Алиса не делала уроки, Кирилл не дремал на диване, прикрыв лицо газетой. Я машинально посмотрела на часы – без пятнадцати семь.
Пуста была и кухня, и санузел, и даже лоджия, куда я заглянула скорее для проформы, не понимая, чего боюсь больше, того, что родные могут выскочить из-за зимней резины, или того, что они этого не сделают.
Какой сегодня день? По четвергам у Алисы кружок танцев, их могли задержать, а Кирилл мог пойти встречать дочь. Но тогда бы он оставил записку на кухонном столе. Я осмотрела столешницу, раковину плиту, и даже заглянула в холодильник. Ничего. И сегодня пятница. Семь вечера.
Пальцы похолодели, сердце начало колотиться. Откуда столько страха?
Я бросилась из квартиры, по пути задев и опрокинув сетку с продуктами, но даже не обернулась на звук падения.
До школы минут десять быстрым шагом, пять – если бегом. Я дернула запертые двери раз, другой, третий. Окна на фасаде были темны, иногда учителя или технички задерживались в учебном заведении допоздна, но видимо, не сегодня. Внеклассные занятия закончились. Вечер пятницы, начало восьмого.
Я обошла территорию школы, грядки, с которых давно собрали урожай, сунулась на спортивную площадку, за развесистым деревом наткнулась на компанию старшеклассников, которые еще не успели переодеть форму, у широкого ствола валялись брошенные портфели. Так и не придумав, о чем их спросить, я отвернулась.
Вдруг возникла мысль, что пока я тут занимаюсь непонятно чем, Кирилл и Алиса уже вернулись.
И я побежала обратно, но, едва свернув во двор, наткнулась взглядом на темные окна квартиры.
«Это ничего не значит, – повторяла я про себя, влетая в подъезд. – Они просто не успели включить свет. Или забыли».
Сегодня можно подумать о запретном. О том, что я предпочитала не замечать, о том, что не вписывалось в привычную картину жизни. Как ногти дочери вспороли варежки, или как после минутного разговора с моим мужем окружающие перестали обращать на это внимание, словно клыки и когти были нормой. Или о молчании, за которое я цеплялась десять лет. Ведь пока не озвучишь проблему, так легко притворяться, что ее нет.
Я знала: и Кирилл, и Алиса прекрасно видят в темноте.
Руки дрожали, никак не получалось попасть в замочную скважину, ключи все-таки упали, дверь, скрипнув, открылась, и я не сразу сообразила, что, убегая, просто забыла запереть замок.
Чуда не случилось, прихожая была пуста. Я перешагнула сетку с продуктами и схватилась за черную трубку телефона. Минуту послушала гудок и опустила трубку обратно.
Куда звонить и что сказать?
Взгляд упал на висящие над аппаратом на гвоздике ключи от машины. Я схватила брелок и снова побежала на улицу. Бежевая копейка, на которую мы копили три года и еще два отстояли в очереди в профкоме, была припаркована с торца дома. Капот был холодным, но я все равно открыла дверь и посидела внутри, думая то об одном, то о другом. Мысли, как шарики от пинг-понга, скакали туда-сюда, от паники к принудительному спокойствию.
Что могло случиться? Кирилла поставили в ночную смену? И он не предупредил меня? Не позвонил на работу или домой? Ладно, пусть, но тогда где дочь? Она не настолько мала, чтобы не остаться дома в одиночестве. Десять лет отпраздновали мороженым и тортом три дня назад в тесном семейном кругу.
Или несчастный случай? Болезнь? Что-то с Алисой, и муж вызвал скорую и сейчас ходит из угла в угол в приемном покое третьей детской?
Я уже потянулась к ключам, чтобы завести двигатель и поехать в больничный городок, но заставила себя опустить руки. Моя дочь ни разу ничем не болела, ни разу ничего не ломала, даже когда свалилась с турника, на котором минут пять висела вниз головой, кривляясь, как обезьяна.
Вместо облегчения эта мысль принесла новую волну страха, от которого заломило виски. Что меня так пугало?
Пятница, половина восьмого. На лавке у подъезда ни одной бабки, осень выдалась ранней, и холод разогнал всех по домам.
Я заперла машину и пошла к дому, мысленно составляя список друзей Кирилла, которых буду сейчас обзванивать. Муж мог пить пиво в сквере, а Алиска зачем-то увязалась с ним. Одно имя сменялось другим. Маринка и Олег? Лена и Ванька? Михаил и Дашка? Я споткнулась, внезапно осознав, что к каждому мужскому имени присоединяю женское. Мы дружили с семьями моих подруг, с теми, с кем я его познакомила. На память пришло только одно полузабытое – сослуживец Леха, с которым муж ходил в баню на улице Свободы и возвращался слегка нетрезвый. Стоило открыть дверь, как он подхватывал меня с порога и забрасывал на плечо, хлопая по попе. А вокруг прыгала Алиса, требуя либо поднять и ее тоже, либо вернуть маму на землю.
Я всхлипнула и поняла, что стою в подъезде, размазывая слезы по лицу. Что со мной? Откуда эта уверенность, что прежняя жизнь закончена?
Дома я бросилась к шкафу и распахнула дверцы, провела рукой по вешалкам, а потом стала выкидывать вещи с полок прямо на пол. Свитера, майки, носки, трусы. Уходя, мои муж и дочь не взяли с собой ни одного платка, ни одного носка.
От шкафа я бросилась к стенке, открыла бар, где по традиции вместо напитков хранились документы, аптечка, пара золотых цепочек, мои сережки, духи и прочая ценная чепуха. Пальцы быстро перебирали бумажки. Мой паспорт, бордовая книжечка Кирилла, зеленая – свидетельство о рождении Алисы, голубая – сберегательная, пара двадцатипятирублевок в конверте, на черный день. Они ушли, не взяв ни одной тряпки, ни одной бумажки, даже пропуск Кирилла в пластиковом чехле валялся поверх коробки конфет, убранной «до гостей».
Девять вечера. Никто не пришел.
Я взялась за телефон и обзвонила всех, кого вспомнила, всех, чьи номера нашла в записной книжке мужа. Друзья встревожились и неловко попытались меня утешить. В автомастерской не поняли, чего я от них хочу. На заводе никто не ответил. Какой-то Михаил бросил трубку, едва услышав, о ком его расспрашивают. Как и неизвестная Елена, томно выдохнувшая «алло». Ни одной записи о Лехе или Алексее не было. Я помнила его, среднего роста, среднего телосложения, да и весь какой-то средний. С короткими пегими волосами, он несколько раз подвозил мужа домой. Мне больше вспоминались рассказы Кирилла о нем, чем он сам. Возможно, у сослуживца просто нет телефона.
Частные номера сменились общественными. Я звонила в вытрезвители, травмы и морги, очень боясь услышать положительный ответ. Но не услышала, все пострадавшие были опознаны.
Полночь, пятница сменилась субботой.
В какой-то момент я забралась с ногами на диван и заорала, пряча лицо в подушку. Потому что идеи кончились, и то, от чего я убегала весь вечер, предстало во всей красе, не позволяя в очередной раз отмахнуться.
Чего на самом деле не хватало в доме? Не вещей и бумажек с печатями. Кто не выбежал меня встречать в коридор? Наша семья насчитывала еще одного члена. Кошка Муська появлялась в коридоре первой, всегда забиралась в опустевшую сумку и шуршала там чеками, или с упоением запутывалась в авоське.
Я подняла голову от подушки, на антресолях темнело одно пустое место, между коробкой от телевизора и свернутым старым одеялом. Не хватало спортивной сумки на молнии, в ней мы перевозим кошку, если возникает такая необходимость, а возникает она нечасто. Слезы хлынули вновь.
Завести котенка Кирилла уговорила Алиса, и, покидая дом, она забрала с собой то, что больше всего любила – своего питомца. А это значит, что дочь уходила сама, без принуждения, и знала, что не вернется.
Заявление о пропаже людей у меня приняли лишь через три дня. Усталый милиционер в мятом кителе и с дурным запахом изо рта нехотя взял исписанный синей пастой лист и покачал головой.
– Ну, ушел мужик, чего сразу заяву-то катать? Нагуляется – вернется, сама потом сюда бегать будешь, да в ножки кланяться, чтоб дело отозвали.
Должно быть, в те дни я выглядела настолько плохо, что милиционер легко мог представить, как от меня уходит муж, а адреса не оставляет, чтобы не доставала. И его мало убеждали «забытые» деньги и документы.
– Хорошо, пусть так, но нет такого советского закона, чтобы ребенка у матери отнять! Я не тунеядка и не алкоголичка, ясно? Надо будет, побегаю и покланяюсь, вы только их найдите. – Возмущение сменилось тихой просьбой, и рука, держащая лист, задрожала.
Мужчина крякнул, сдвинул на давно немытых волосах фуражку и, взяв листок, буркнул:
– Ждите.
И я ждала. Отвечала на звонки друзей и знакомых, говоря одно и то же, задавая одни и те же вопросы и выслушивая одинаковые охи и ахи. Эти дни казались мне адом, но на самом деле не были даже его преддверием.
Земля разверзлась через неделю. Меня вызвали повесткой не в районное отделение милиции, а в Серый дом. Так у нас в городе называли главное следственное управление области. Тридцать лет спустя монументальное здание с колоннами перекрасят в желтый цвет, вызвав смешки и нездоровый ажиотаж среди граждан. Желтый дом уже существовал, на самом деле желтых построек было в городе в избытке, но один выделялся из прочих, сделав цвет именем нарицательным. Желтым домом в Ярославле называли психиатрическую клинику, или по-простому – «дурку». Отсмеявшись, народ пожал плечами, философски рассудив: психушкой больше, психушкой меньше, а сомнения в здравомыслии органов были всегда.
Я миновала проходную, и следующие несколько часов отвечала на вопросы двоих следователей. Потому что такого человека, как Кирилл Трифонович Седов, не существовало в природе. Мир большой, и такое сочетание фамилии, имени и отчества встречалось, но это были не те Кириллы Седовы. Но возмущение органов вызывало другое – бланк паспорта был самым что ни на есть настоящим, тогда как сам документ никогда нигде не выдавался. А это значило, что утечка или кража произошла в самих органах.
– Вспоминайте! – рявкнул пузатый мужчина в сером костюме, ударяя кулаком по столу.
Я уже даже не вздрогнула, за предыдущие часы удары стали почти привычными.
– Не могли же вы быть настолько слепой?
«Могла», – хотела ответить я, но вместо этого покачала головой.
– Ваша сберкнижка? – Второй следователь, худой и какой-то остроносый, сохранял спокойствие.
– Да.
– Знаете, сколько там денег?
– Да. Двести рублей, мы копили на…
– Двести тысяч! И мне даже интересно, на что вы до сих пор так и не накопили?
– Вы что-то путаете.
– Нет.
– Значит, это ошибка.
– Нет.
Я закрыла лицо руками.
