скачать книгу бесплатно
– Она… улетела? – тихо спросил Хенрик.
– Надеюсь, просто не дождалась кофе.
– Настоящая чародейка подожгла бы стойку, если бы о ней забыли.
– Но ведь мы оба видели, как она колдовала, Хенрик, – напомнил ему Уолтер об их общей лжи.
* * *
Мия появилась в пабе в семь часов вечера, точно как и обещала в последней записке. Мия играла на скрипке, но консерваториям и театрам предпочитала улицы и пабы.
Когда Уолтер после знакомства с Мией попытался вспомнить ее лицо, ему с трудом это удалось. В ней было слишком много деталей, которые отвлекали. Уолтер слышал, что она жила с Идущими и переняла немало их привычек.
Мия была яркой. Ее яркость балансировала на грани вульгарности, но на памяти Уолтера ни разу не пересекала ее. Мия любила пышные юбки до колен, никогда не носила корсетов, лишь иногда в угоду моде заменяя их широкими поясами или жилетами. Она любила блузки с широкими рукавами и надевала невероятное количество браслетов и колец, но Уолтер ни разу не видел на ней бус или ожерелий. Волосы она не красила, оставив им простой темный цвет. Зато она любила птичьи перья. Их она вплетала в косы, иногда так густо, что становилось не видно волос.
И за всеми этими побрякушками и пестротой Уолтер не сразу обратил внимание на ее лицо. Но когда обратил, уже не смог забыть. Мия была бледной, с едва заметными веснушками. Острый подбородок, высокие скулы – именно к таким лицам он привык на Альбионе. Но таких глаз, как у Мии, не было ни у одной из альбионских аристократок. Зеленые у зрачка, они становились почти голубыми к ободку. «Как морские волны», – с восторгом думал Уолтер.
Впрочем, насколько он знал, Мия была из тех женщин, в которых постоянно кто-то влюбляется, и не из тех, кто отвечает взаимностью. Никто даже в портовом пабе, эпицентре сплетен, не знал, был ли у нее хоть один роман. Уолтер не хотел себе признаваться, но особенное удовольствие ему приносили мысли о том, как его отец отреагировал бы на подобные симпатии.
– Уолтер! Как настроение? Мы сегодня будим в душах лучшее силой искусства? – широко улыбнулась она.
– Я думаю, мы сегодня играем так, чтобы людям было не стыдно, что они не всегда хотят лучшего, – улыбнулся в ответ Уолтер.
Мия рассмеялась и протянула ему руку. У нее была маленькая и горячая ладонь и сильное, почти мужское пожатие.
– Значит, мы играем и поем сегодня про алкоголь, море и девок? – уточнила она.
– Про все, что здесь свято. Забыла, что мы еще проявляем антипатию к правительству, рассказываем про нашу общую нелегкую долю и воспеваем милых барышень, ждущих на берегу.
– Отлично, это я люблю! Хенрик, дорогой мой, здравствуй! Уолтер говорит, что мы сегодня поем матросские песенки, бранимся и похабничаем. Мне для этого нужен грог, только лей побольше рома!
– Ты, Мия, как всегда, очень мила, – добродушно проворчал Хенрик, ставя в горячий песок глиняный кувшин.
– Что поделать, родители дали мне хорошее образование и выучили играть на скрипке, но совсем забыли привить изысканные манеры.
Мия села за стойку и тут же перегнулась через нее, принюхиваясь.
– Ты добавил мне в грог вишневый ликер, – заявила она. – Я люблю тебя, Хенрик. Просто знай, что я тебя люблю.
Уолтер вдруг почувствовал, как окружающий его мир обретает особенно яркие очертания. Всего на секунду он особенно ясно ощутил все, что происходит вокруг.
На улице – сырой и промозглый ветер, но этот ветер дует с моря, и дует он где-то за стенами паба. В пабе горит жаркий очаг и зажжено множество свечей – Хенрик экономил на электричестве. Голоса людей вокруг сливаются в один монотонный гул, потому что ни один из голосов не несет в себе угрозы. С кухни пахнет свежей выпечкой и готовящимся рагу, а на плите за стойкой в роме и чае расходятся пряности. Сам Уолтер растрепан, на нем старая рубашка и мятый жилет, а на брюках нет стрелок. Рядом с ним Хенрик, которого он искренне считает своим другом, и Василика, которая точно знает, что мужчины, сходящие с кораблей, тоскуют по запаху вереска.
Не было Альбиона с его вечными туманами, официальными приемами и бессонными ночами, когда Уолтеру казалось, что на него смотрят сотни внимательных, оценивающих глаз. И не было его брата Джека.
Зеленоглазый Джек, надежда родителей, старший сын. Талантливый врач, который очень любил ходить в темноте по туманным альбионским улочкам. Он не просто остался где-то в другой жизни. Уолтеру показалось, что его вовсе никогда не существовало.
Имели значение грог, Мия, ее сладковатые духи, Хенрик со своей механической Мадлен и Зэла, играющая в кости с матросами. А все, что было на Альбионе, пусть там и остается.
– Уолтер, ты будешь сидеть и мечтательно улыбаться или дашь мне мелодию? – улыбнулась Мия, наклоняясь к нему.
От нее пахло апельсиновой цедрой и вишневым ликером.
– Конечно.
Уолтер поднял гитару и простучал по ее корпусу короткий ритм, а затем взял первые аккорды.
– Как тяжко, коль приходит осенняя пора, и в ней вовсе нету счастья и нет в ней серебра…
Мия, не вставая со стула, легко взмахнула смычком.
Посетители отрывались от своих кружек, поднимали глаза к стойке. Многие улыбались в ответ на улыбку Мии, которая играла незатейливую мелодию, легко качая головой в такт музыке и не забывая подмигивать публике.
Уолтер, напротив, был серьезен. Он заметил, что такие простые песенки захватывают куда больше, если поначалу сохранять каменное выражение лица и петь, тщательно выводя каждый такт.
Допев первый куплет, он обвел людей мрачным взглядом, а потом широко улыбнулся и ударил по струнам, сломав ритм для припева. Посетители отозвались одобрительным гулом. Кто-то начал подпевать.
– Ах, альбионская коса,
И древко из Лох Са,
Точильный камень да доска,
И горсть помельче бы песка!
Мия встала со стула и медленно пошла по залу, не переставая играть. Уолтер видел, как она прикрыла глаза, полностью отдавшись ритму сплетенных мелодий и звуку его голоса. Может быть, из-за таких моментов Уолтер и тосковал по этой женщине. В этот момент между ними возникала особенная близость, такая вибрирующая и крепкая связь, какой, может быть, не дала бы даже любовь.
Самозабвенность Мии заставляла верить ей, тянуться к ней и попадать под ее чары.
– А у меня есть новые,
Новые-преновые,
Новые ботинки!
Уолтеру нравилось, что люди здесь были простыми. Попробуй он петь про счастье обладать хорошей косой да парой новой обуви на Альбионе – его бы заперли в сумасшедший дом, а здесь он смотрел в зал и замечал все больше искренних улыбок. Некоторые начинали выстукивать ритм кружками по столам, один из моряков, молодой и черноволосый, подпевал ему громче остальных. Девушка в голубом платье, сидящая рядом, смотрела на спутника с такой нежностью, что Уолтеру стало завидно.
Мия кружилась в центре зала, и на ее красной шелковой юбке растекались отблески огня, а ее браслеты тихо звенели в такт движению смычка.
В тот вечер Уолтер много пел, много играл и много пил. От медных гитарных струн начали болеть пальцы, а голос все чаще приходилось подкреплять грогом, в который Хенрик, кажется, лил все больше рома.
– Мия, почему ты не носишь ничего на шее?
– Не люблю ошейников.
Алкоголь смывал все слова и растекался обжигающей пленкой под кожей. Уолтер был не настолько пьян, чтобы хуже играть или чтобы у него заплетался язык. Он был пьян ровно настолько, чтобы в его голосе звенела безрассудная, легкая радость.
Уолтер еще не научился без выпивки полностью забывать о своем прошлом и расправлять пружину, с раннего детства сжатую в душе.
Мия пила наравне с ним, танцевала, иногда откладывая ради этого скрипку. Когда она танцевала, надевала на руку инструмент с Южных Берегов, похожий на два плоских черных камня. Его щелчками она поддерживала ритм, выплетаемый гитарой.
Стук ее каблуков.
Удары кружек по столам.
Звон браслетов.
Дыхание.
Биение сердец.
Весь паб был насквозь пронизан ритмами, которыми наполняли его Уолтер с Мией. Песни были простыми, но напоминали грог, который варил Хенрик. В их простоте каждый видел что-то свое, и пьянили эти песни так же верно, как ром и пиво, которые не забывала разносить Василика.
– Уолтер, давай немного успокоим ребят? Пора заканчивать, а я боюсь, что нас не отпустят спать, – обратилась к нему Мия под конец вечера.
Ее высокая прическа слегка растрепалась и потеряла часть своих перьев. На щеках появились красные пятна, особенно заметные на бледном лице, а глаза лихорадочно блестели.
– Кажется, ты сама не хочешь заканчивать, – улыбнулся ей Уолтер.
– Я всегда ухожу раньше, чем мне захочется, – задумчиво отозвалась Мия, и от ее слов повеяло странной тоской.
– Тогда… мы похабные песенки пели?
– Пели, – кивнула Мия, забирая у Хенрика одну чашку кофе и подвигая вторую к Уолтеру.
– Спасибо. Еще мы пели про алкоголь, про то, какое у нас паршивое правительство, про море, про работу, снова про алкоголь…
– И снова похабные песенки.
– Это была твоя идея!
– Все мои идеи удачны, – промурлыкала Мия и, прищурившись, отпила кофе.
Одна из последних песен, чьи аккорды ко всеобщему восторгу взяла Мия, считалась неприличной даже для портовых пабов.
– Хорошо… Кого мы забыли?
– Милых барышень, ждущих на берегу, – зевнула Мия.
Кофе у Хенрика выходил совсем не таким, как у Уолтера. В чашке было нечто черное, густое, приправленное алкоголем и перцем. Один глоток согревал изнутри и возвращал ясность мыслей.
– Тогда побудь милой барышней, а я тебе подыграю, – предложил он, поднимая чашку.
– Идет. Надо же иногда вспоминать, как это делается.
Мия залпом допила кофе и развернула стул к залу.
Уолтер, подумав, взял первые аккорды баллады.
– Одной безлунной ночью, когда спала луна,
Лежала я в каюте и мысль мне пришла,
Пускай мое сознание вдаль заберет мой сон,
Команду я увижу, и море с кораблем.
На корабле том Франклин, как прежде, он красив,
Как прежде, он удачлив и он, как прежде, жив…
Шум затихал. Никто не подпевал и не стучал по столам, никто даже не говорил. Василика стояла у стены, опустив пустой поднос и слушала, изредка вытирая глаза рукавом.
Голос Мии был печальным, глубоким и темным, как море. Иногда в нем дрожали слезы, а иногда – отчаянная надежда. Уолтер играл и ясно чувствовал настроение почти всех сидящих в зале мужчин – каждому в этот миг хотелось зваться лордом Франклином, пусть даже и мертвым. Зато прекрасная девушка с печальными глазами любила бы его сквозь смерть.
– Мне тяжко мое бремя, до стона и до боли,
Но перейду пути я, пересеку я море,
Мне золота не жалко, но я прошу: скажи,
Что где-то там мой Франклин навек остался жить…
Слова повисли в воздухе золотящейся взвесью. Уолтер еще перебирал струны, доигрывая балладу, а Мия замолчала и повернулась к нему. Она смотрела на него со странной смесью грусти и интереса, и Уолтер старался не поднимать глаз от гитары, потому что даже невидимым этот взгляд обжигал. Если он посмотрит Мие в глаза – точно не сможет закончить песню.
Наконец, мелодия оборвалась.
– Все, господа, мы закрываемся! – объявил Хенрик, когда стихли аплодисменты.
Василика собирала деньги с тех, кто еще не успел расплатиться. Уолтер и Мия сидели у стойки, чувствуя, как сегодняшний вечер уходит, теряя свои чары и свой пьянящий жар.
Люди выходили, открывая двери в промозглую синюю темноту. Кажется, даже свечи потускнели.
– Не хочу, чтобы сегодняшний вечер заканчивался, – вдруг сказала Мия, прикасаясь к его запястью.
– И что же ты предлагаешь?
– Ты снимаешь комнату здесь?
– Да…
– Ну, так пошли, – меланхолично сказала Мия, допивая остывший грог.
Уолтер поднял глаза и встретился с ней взглядом. Мия улыбалась. Скрипка лежала рядом с ней на стойке, и Уолтер только сейчас понял, что зачем-то продолжает держать гитару в руках.
– Побуду милой барышней.
– А я тебе подыграю, – пообещал ей Уолтер.
Их обоих устраивала такая игра.
Глава 3. Сорока
Утром в окна проникал особенно чистый и белый свет. За ночь похолодало, и выпал первый в этом году снег, к обеду обещавший оставить после себя только влажные тротуары и крыши.
Уолтер спал, но даже во сне он чувствовал присутствие Мии, щекотавшей дыханием его шею. Ему ничего не снилось и ничего не тревожило. Его сон полнился чем-то теплым, серым и ласковым, как морские волны. Позже Уолтер, вспоминая тот вечер, ночь и короткое белоснежное утро, поймет, что это был первый в его жизни момент совершенного, безмятежного счастья.
Перья в прическе Мии крепились к тонкой черной ленте и нескольким заколкам. Когда она вытащила их, Уолтер впервые увидел ее с распущенными волосами. Ему показалось, что это удивительно интимный жест, едва ли не более интимный, чем все, что должно было произойти дальше.
У нее были горячие губы, сладкие от вишневого ликера. Сильные руки с тонкими пальцами, уверенные движения. Мия знала, чего она хочет, и чувствовала, чего хочет Уолтер. Он понял, что ошибался – любви она отдавалась не менее самозабвенно, чем музыке. Все ее кольца и браслеты удивительно быстро оказались рассыпанными по полу, а ее привычка не надевать корсетов в ту ночь вызвала у него еще больше симпатии.
Когда-то отец говорил ему: «Никогда не верь моменту. Он ярко горит, но, сгорев, оставляет после себя лишь свою ложь».
