скачать книгу бесплатно
Автомобиль остановился у мраморных ступеней, ведущих к парадному входу, араб из особняка открыл дверцу, Наджия поняла, что ей приказывают выйти. Поправив никаб – эта штука постоянно норовила сползти с головы, она опустила одну ступню на землю, то есть на мраморную плиту с узором, такими плитами выложен двор, и провела взглядом по фасаду особняка. Что хотела увидеть? Наверное, людей. Но никого не заметила в длинных окнах, тогда вышла из машины и, когда араб протянул руку к входу, приглашая войти, обреченно прошла внутрь.
За вторым арабом, встретившим ее в холле, она шла через анфиладу комнат и через площадки под открытым небом, цветы и кусты в вазонах вносили разнообразие в интерьер. Наконец очутилась в просторном помещении, поражающем минимализмом и в то же время роскошью. Здесь каждый сантиметр дышал роскошью, всякая мелочь сражала искусным мастерством, как в музее, в то же время уют, теплота отсутствовали.
Наджие глубоко безразличны богатства этого дома, скорей бы кончилась загадка – вот ее жгучее желание. Пока она осматривалась, сопровождавший ее по дворцу араб бесшумно испарился. Оставшись одна, Наджия не воспользовалась ни диванами, ни креслами – ей не предложили присесть, а ноги подкашивались, но самостоятельно сесть нельзя, могут наказать, она и стояла посреди залы, гадая, что будет дальше.
Ожидаемо послышались шаги. Торопливые. Но это не мужские шаги, наверняка женщина сбегала по ступенькам. Наджия поискала глазами лестницу – где, где она? Арки, тонкие колонны… Не видна лестница, какая досада. В следующий миг она услышала:
– Добро пожаловать, Наджия. Как ты доехала?
Фразы буквально прибили пленницу, ведь их произнес женский голос по-русски! Даже если предположить, что женщина русская (так чисто произносят слова и владеют интонационной окраской только носители языка), что приехала она погостить, то почему обращается к ней, как к старой знакомой? Странно, очень странно… Потому и повернулась на голос Наджия медленно, с опаской, так как ничего положительного для себя не ждала.
И увидела женщину в никабе. Только это не черный балахон с узкой прорезью для глаз, как у нее, а стильный, чистейшего синего цвета, спускающийся многослойными волнами на плечи и грудь. Одета женщина в голубое платье-абайю прямого кроя с замысловатыми вышитыми узорами. Других украшений на ней не было. Наджия не знала, что и думать, в паузе, которую выдерживала женщина, она заподозрила акт глумления. Разве не ясно, что пленница на пределе, мучительно блуждающая в догадках, так почему же сразу не сказать, зачем она здесь?
Тем временем Сурия сделала несколько шагов к гостье и остановилась, у нее были совсем другие мысли: от встречи радостные и счастливые. Но и опасения тревожили, что встреча слишком волнующей окажется для Наджии, у которой, как сообщили, нездоровое сердце. Так или иначе, а следовало открыть все карты, возможно, от неведения гостье только хуже будет, и Сурия сказала:
– Ты не узнаешь меня. – Затем ловко отстегнула часть никаба, полностью освободив лицо. – А так?..
Наджия пристально всматривалась в нее, сведя брови к переносице… О, эти бирюзовые глаза она видела, да-да, видела, но память стерла – когда и где, память стирает все ненужное, все, что больше не пригодится. Пришлось усиленно копаться в залежах прошлого, а там одна пустота, словно тридцати шести лет не прожито, и все же глаза… однако чего-то не хватало, чтобы отыскать это лицо. Словно читая ее мысли, Сурия сняла никаб, и поток золотистых волос хлынул на плечи, соскользнул по рукам, концы замерли у локтей.
– Неужели я так сильно изменилась? – улыбнулась она.
– Ничуть, – едва слышно от волнения произнесла Наджия с сомнением и потрясением одновременно. – Но этого не может быть… нет… не может.
– Еще как может. Машка, иди ко мне, я так долго искала тебя, а теперь хочу крепко обнять. Маша…
Она давно не слышала своего настоящего имени, с ним пришло понимание, что все плохое, вопреки тревожным ожиданиям, отступило, оттого окончательно ослабли ноги, Маша просто села на пол и заплакала. Сурия вмиг очутилась рядом, упав на колени, стащила никаб с Наджии – та уже задыхалась, и панически затрещала:
– Тебе плохо? Маша, смотри на меня! Я позову слугу, он отнесет тебя в твою комнату, потом врача… Подожди…
– Не надо, – остановила ее Маша, взяв за руку. – Не уходи. Со мной все хорошо… честное слово… хорошо…
Наконец они обнялись, да так и просидели в обнимку на полу очень-очень долго. Наджия-Маша тихо плакала, но это хорошие слезы, приносившие покой, а Сурия гладила ее по спине, приговаривая:
– Ну, что ты, что ты… Успокойся, моя хорошая, все позади, здесь ты в безопасности. Никто, поверь, никто не обидит тебя.
Россия, тот же день
Оксана успела забыть о беспутной Нютке, о вечных нервотрепках, связанных с ее нашествиями, о стыде перед соседями, о постоянном страхе, что эта пришибленная алкоголем дура однажды явится в самый неподходящий момент. Что поделать, люди не горюют длительное время даже из-за родных и близких, ушедших в мир иной, а тут вредительница-воительница, далекая от родства, как вулканы Камчатки.
Напомнил о Нютке следователь, о нем она тоже позабыла, но он снова вызвал Оксану «на беседу» – эти два слова ее просто бесили. Идя от двери к его столу, а путь короткий, она старалась по лицу Терехова определить, чего ей ждать. Павел Игоревич был непроницаем, это не та непроницаемость, характерная для людей без эмоций, типичных представителей всяких органов, которых ничем не пронять. Нет, он живой, человечный, открытый, а все же…
– Смею надеяться, – начал Терехов доброжелательно, – вы свыклись с гибелью приятельницы и теперь ответите на мои вопросы.
– Почему же раньше не вызвали? – садясь напротив него, осведомилась Оксана. – После нашего… знакомства прошло почти три недели.
– Ну… – развел он ладони в стороны с улыбкой. – В поисках улик нам приходится переворачивать всю жизнь жертв и предполагаемых преступников, так что времени ушло совсем немного, обычно данный процесс длится месяцами.
– Что, уже и преступники объявились? – обрадовалась Оксана. – А я тогда зачем вам понадобилась?
– И возможно еще понадобитесь, – «успокоил» Терехов. Заметив, как скисла Оксана, шутливо заворковал: – Неужели вам не нравится мое общество?
– Уф… – покачала она головой. – Давайте без этих хитрых подъездов? Что вас конкретно интересует?
– Мы провели обыск на квартире Гришак, а также у ее покойной тети. Нашли фотографии… посмотрите. Мне бы хотелось услышать ваши комментарии.
Оксана раскрыла папку, которую Терехов придвинул к ней, взяла первую фотографию: Нютка маленькая девочка с бантиком. Она и в два года была куколкой, но познакомились они позже, в пятом классе, когда ее мать получила по наследству однокомнатную квартиру и смогла забрать из деревни дочку.
– А кто оставил наследство? – заинтересовался Терехов, ведь свои мысли Оксана высказывала вслух.
– Мать работала официанткой, а по утрам мыла полы в офисе, жила на квартире у одинокой старухи. Та болела, мать Нюты ухаживала за ней, как родные дети не ухаживают, честное слово. Да, обе жили в однокомнатной квартире, зато она не платила за угол. Когда старуха умерла, оказалось, что завещала все свое имущество матери Нюты, та перевезла дочь.
– Почему же Нюта жила сейчас на съемной квартире?
– Мать вышла замуж и уехала с мужем на Север, это было давно, а квартиру переписала на дочь, но Нютка… в общем, продала свое единственное жилье. Отшучивалась, мол, на тот свет квартиру не заберет.
Фотографии, фотографии… В руках Оксана держала жизнь пустоголовой Аньки, которой удача сама лезла в руки не раз, но глупость не могла ею распорядиться. Вот она с портфелем, бантами и цветами – это первый раз в первый класс; расстелено одеяло, на нем еда, дородные женщины деревенского вида, дети и она; а вот еще с тетей, та любила ее, как дочь… Фотографии перебирал и Терехов, одну он протянул Оксане:
– А это кто?
– Ха! Это я, Нюта и Полина. Как раз пятый класс. Мы дружили.
– А это… – протянул он следующее фото. – Одна ваша подружка Нюта, правильно? Она изменилась, став взрослой, но узнаваема, а вторая…
– Вторая тоже Полина.
– М! – одобрительно выпятил губу Терехов. – Та самая?
– Да, с предыдущих фотографий. Красивая, правда?
– Очень. А где это они?
– В Эмиратах. Я тоже с ними ездила, здесь Анютка и Полина вдвоем, а я фотографировала их.
– Что вы там делали? Отдыхали?
Какой он любопытный, все ему знать надо, даже на незначительных мелочах акцентирует внимание. Оксана положила стопку снимков на стол и не отказала себе в удовольствии похвастать:
– Мы там работали. Я в отеле, девчонки в магазинах.
– В Эмиратах?! – вытаращился Терехов.
– Да. А что вас так удивляет?
– Если бы вы работали в Милане, Париже, Хельсинки, я бы не удивился, но Ближний Восток для молодых и красивых девушек – опасная среда. В большей степени я имею в виду Аравийский полуостров, где женщина – ничто.
Оксана оценила: насчет арабских стран подкован, но поверхностно. На мгновение невидимый вихрь перенес ее в то время, а это немногим более десяти лет назад было, да, очень давно, наверно потому в ее интонациях и появились ностальгические нотки:
– Ближний Восток разный, а Эмираты бесспорно немыслимой красоты уголок, который местные жители смогли из пустыни превратить в эдем. Там разумно стали развивать курортную зону, ведь нефть и газ не бесконечны, но им пришлось подкорректировать суровые законы, чтобы оттянуть из других стран туристов. Первые наши туристы массово хлынули сначала на Восток, а избранные, ну, очень богатые – в Европу, которая тогда казалась недосягаемой, потом и туда рванул средний класс, но позже. Особенно нашим туристам нравился зимний период в Эмиратах, когда цены умеренные, к тому же экзотика, совсем другой мир… красочный, фееричный, с терпким вкусом загадки, это же Восток Алладина и Гаруна аль-Рашида.
– Неужели там так дешево? – перебил Терехов.
– Скажем, доступно. Не поголовно для всех, но вполне доступно, для среднего класса, в море купаться можно круглый год… Кстати, о нравах: купальники разрешаются только на пляжах тех отелей, где проживаешь. А еще зимой распродажи, можно потратить деньги на великолепные вещи, например, изделия из золота, серебра, тот же макбук можно купить наполовину дешевле, а то и вовсе заплатить четверть от нашей стоимости. Не буду вдаваться во все детали, скажу лишь, что в Эмиратах в то время (как сейчас – понятия не имею, давно там не была) стали востребованы люди, знающие русский язык, ну и английский, конечно, это же коммуникационный язык во всем мире. Предпочтительней были девушки, разумеется, они легче входят в контакт, да и клиенты-мужчины в качестве консультантов любят девушек. Мы и отправились туда, представьте, нам крупно повезло.
– Понятно, повезло… Но все же, как вы попали в Эмираты? Не поверю, что просто собрали чемоданы и поехали подработать сами по себе.
– Я так не говорила. Первый раз нам оказал помощь один знакомый, он бросил институт… то есть перешел на заочное, потому что решил открыть турагентство, а зная языки, сообразил еще и работу подыскивать для желающих.
– А как с ним увидеться?
– Никак.
– Он умер?
О, господи! Кто про что, а следователь про смерть. Причем наверняка подумал, что владельца турфирмы грохнули из пистолета, например, конкуренты. Оксана вздохнула:
– Этого я не знаю, кроме того, что он уехал, кажется, на какие-то острова. Он трудился несколько лет без отпусков, прилично заработал и надумал пожить без забот вдали от цивилизации, оборвав все связи – это нормально для уставшего человека. Должна сказать, он не как другие: деньги забрали, отправили людей и забыли про них, а за границей все может случиться. Именно он провел первый инструктаж, от него мы услышали, что главное в Эмиратах, как и во всем арабском мире, – вести себя осмотрительно, учитывая особенности страны, ее традиции, уклад, а законы – так обязательно, чтобы избежать проблем.
– А как насчет сексуальных услуг в этих странах?
Ах, какой деликатный! Не захотел обижать Оксану, задав прямо вопрос: ты работала проституткой? Мило. Она не смутилась, ее выдрессировали старые грымзы, жившие в те времена по соседству, они не стеснялись обвинить в проституции благочестивую Оксану, могли прямо в лицо извергать из поганых ртов гнусные обвинения. Она научилась посылать поборников нравственности… да, туда-туда посылать, следуя древнему и разумному совету: с хамом по-хамски, с паном – по-пански.
– Даже не думайте, – рассмеялась, наконец, Оксана, правда, снисходительно, но чуточку. – Весь полуостров – это царство жестких моральных законов, за проституцию в Саудовской Аравии не только по головке не погладят, но и отсечь голову могут в самом прямом смысле. Кстати, туда и не рискуют ехать девушки на работу, во всяком случае, так было раньше. А Эмираты относительно демократичны, но только до тех пределов, которые ими же установлены для европейцев. Это к нам едут со своим самоваром, но там… ваши привычки могут сослужить плохую службу, мужчинам в том числе, уж лучше выбрать другую страну.
– Что, совсем ни-ни? – не верилось Терехову.
– Совсем? – задумалась Оксана. – Нет, ну, не знаю… Думаю, в глубинах арабских государств есть данные услуги, как и везде, их не может не быть даже в пуританских странах. Просто лично я этими вопросами не интересовалась.
Взглянув на нее оценивающе, словно проверяя – насколько она честна, Терехов придвинул к себе папку и стал неторопливо перебирать снимки, казалось, вопросы у него иссякли, но Оксану он не отпускал. Она пережидала паузу нетерпеливо: посмотрела в сторону окна без штор, поводила глазами по потолку, по унылым стенам, после уставилась на следователя с немым вопросом – у тебя все? Тот – ноль эмоций. Да и не смотрел он на нее.
– Я могу идти? – не выдержала Оксана.
– Еще минутку. Вы сколько раз ездили в Эмираты работать?
– Четыре раза. Потом ездила в Испанию – меня пригласила супружеская пара поработать в их отеле, потом обосновалась дома, занялась бизнесом.
– Скажите, как увидеть девушек, с которыми вы ездили в Эмираты? Я бы хотел с ними побеседовать.
– О-о-о… – протянула она. – Я с ними не поддерживала никаких отношений, где они сейчас живут, мне неизвестно.
– Но вы же дружили, как я понял.
– О, господи… – со смешком закатила к потолку глаза Оксана. – Люди сходятся, расходятся – это же элементарно. Вы со всеми однокашниками дружите? Вот, видите? Обстоятельства разводят. Кто-то вышел замуж в тех же Эмиратах, кто-то уехал в Америку или Европу на ПМЖ, а те, кто здесь остались… не знаю. Собственное дело требует отдачи по двадцать часов в сутки, а у меня еще и дети с мужем, не до подружек, тут поспать бы.
– Жаль, – расстроился следователь.
– Мне тоже. Я общалась только с Нютой, да и то не по своей воле, а когда ей что-нибудь нужно было. Но знаете, она, думаю, не теряла связей с девчонками, уж кто-кто, а Нютка не упустила бы возможности выклянчить денег и в придачу плюшек. Вы поищите среди ее вещей, может, остались записки… Да-да! Одно время она вела учет расходам, значит, записывала, откуда брались доходы.
– А сколько раз ездила на заработки Нюта?
– М-м-м, – протянула Оксана, вспоминая. – Все четыре раза мы вместе работали в Эмиратах, ей не нравилось там – практически никакой свободы, а Нютка была любительницей тусовок. Но ее фантазия восхищала, честное слово. Чтобы заманить покупателей, она устраивала концерты в ювелирных салонах.
– Концерты? В каком смысле?
– Одевалась в арабские одежды, там ведь не только черный балахон распространен, есть очень красивые наряды, обвешивалась украшениями и танцевала нечто среднее между арабским танцем и русским хороводным, наглядно демонстрируя красоту ювелирных изделий… Сейчас, я тут видела…
Оксана забрала у следователя папку, порылась в фотографиях и протянула две Терехову, тот взял и поднял брови. На цветных снимках миловидная девушка с детским личиком в ярких и воздушных одеждах, которые вроде бы и закрывали все тело, в то же время все, что нужно, открыто – это лицо, руки, шея, босые ноги. Причем, на одежде никаких узоров, просто сочетание двух цветов (розово-голубых или желто-зеленых), видимо, из-за украшений, чтобы они не сливались с узорами. Голова девушки обвязана шарфом, в ушах серьги, лоб закрывает до самых глаз нечто типа сверкающего ожерелья, на шее множество колье, на запястьях браслеты чуть ли не до локтя, перстни-кольца.
– Хотите сказать, это Анна Гришак? – не без изумления спросил Терехов. – Я думал, это открытки, очень профессионально сделаны и качественная печать. Красивая ваша Нюта была и… на других снимках она совсем не такая.
– Косметика люксовая, стилист профи, фотограф самый лучший, – объяснила Оксана волшебное преображение подруги. – В Эмиратах любят все самое лучшее. Представьте: прозрачные стены салона, а внутри между витринами плавает вот такая сверкающая пери.
– И вызывающее поведение не преследовалось?
– Хозяин из правящей семьи, этим все сказано. Нюта зарабатывала очень хорошо, куда она девала деньги… думаю, сама не вспомнила бы. Когда я поехала в Испанию, она осталась дома, не захотела ехать одна туда, думаю, тогда все и спустила. В дальнейшем я помогла ей устроиться в испанском отеле по соседству, там она танцевала танец живота, но уже раздетая, как в фильмах. Именно в Испании она дорвалась до баров и начала попивать. Дальше… я оставалась дома, а она еще несколько раз каталась за границу, пока ее не выперли за пьянку. Это все.
– Хорошо, мы еще раз пересмотрим ее вещи. Что ж, спасибо, Оксана Дмитриевна, вы можете быть свободны.
Она вышла на улицу, села в машину и, заведя мотор, пожаловалась своему отражению в зеркале заднего вида:
– Столько времени украл! У меня утомленный вид.
Поправив зеркало, она рванула прочь.
ОАЭ, Фуджейра, неделю спустя
За эти дни Маша, воспринимающая перемены чудом, наконец-то выспалась, а высыпается человек, только когда его душа находится в блаженном равновесии и покое. Люди, живущие постоянно без страха, не понимают, какое огромное счастье имеют – к этой мысли возвращалась Маша всякий раз, оставшись наедине с собой.
Но утром сразу после сна она внезапно подскакивала, словно ее кто толкнул грубой рукой, и лихорадочно вспоминала, куда ей надо бежать, что она проспала и будет наказание… А глаза видели не старую, темную и грязную каморку, а великолепную комнату, куда проникал яркий свет через большущее окно, которое прятали легкие занавески. Но солнце все равно умудрялось протянуть свои лучи через ткань и достать до спящей Маши. Успокоившись, она падала на подушки, не веря своему счастью.
Не верила и в это утро, все происходящее казалось ей сладким сном, пока не вошла Сурия, за ней семенила пожилая женщина с подносом, поставила его на прикроватный столик и ушла.
– Как чувствуешь себя? – поинтересовалась Сурия первым делом. – Лежи, лежи! Я поправлю подушки, чтобы тебе удобно было.
Она подложила подушки под спину – этих подушек так много, будто у Маши несколько голов и каждой нужна отдельная. Устроив подругу, чтобы та полусидела, Сурия потом уселась на край кровати, одновременно слушая признание:
– Как чувствую? Как случайно попавшая на место принцессы нищенка. Не пропадает чувство, что все это в один миг исчезнет…
– Ой, Машка, заводишь одну и ту же трель каждый день, не надоело? – с улыбкой произнесла Сурия, беря небольшой кувшин и стаканчик с подноса. – Сейчас выпьешь настой, потом умоешься, потом оденешься и выпьешь вторую порцию, на все пятнадцать минут. Ну? Давай…
И протянула не до краев наполненный стаканчик с темной жидкостью, одними глазами требуя, чтобы Маша взяла его, и когда та медленно пила, она рассматривала ее, отмечая положительные изменения. А их, изменений, почти не было, что удручало. В тридцать пять Маша выглядит на все пятьдесят: худая, изможденная, с затравленным взглядом выцветших (когда-то светло-синих) глаз, с серой кожей, морщинами, даже седых волос полно, которые видны, хотя она светлая шатенка. Ничего общего с той Машкой – из параллельного потока, в институте она была веселой и остроумной, придумывала праздники, проводила конкурсы, парни за ней толпами бегали. Что сейчас? Случайно встретив ее на улице, вряд ли Сурия узнала бы. Сейчас она похожа на сомнамбулу, блуждающую в полусне, оживить не удавалось, впрочем, прошло слишком мало времени.
– Послушай, Сурия… – тихо заговорила Маша, видя, что ее спасительница глубоко задумалась.
– Да? Что? – оживилась та.
– Можно мне называть тебя твоим именем, а не этим?
– Хм! Конечно, можно. Почему ты спрашиваешь разрешения?
