скачать книгу бесплатно
Лекарство от одиночества
Татьяна Снежко
Василиса мечтала стать великим художником, но будущее сложится иначе. Алая кровь перечеркнет все краски, а судьба подкинет таинственный дневник. Падёт ли теперь заклятие о тринадцати мужчинах? И спасёт ли её камень, хранитель последних надежд? И какой будет цена?
Татьяна Снежко
Лекарство от одиночества
Глава 1. Серый мир для меня одной
«Двенадцатый – Гера. Мы остались друзьями. Какое счастье, что теперь не нужно переезжать в другой город. Я остаюсь в Питере», – дописала, закрыла дневник, взяла кружку горячего чая и, вдохнув аромат гвоздики, замерла. За окном начали разводить мост. Серые тени сливались и прикрывали красоту ночного города. И лишь яркое освещение моста чётко вырисовывало контуры этой мощи, стремящейся куда-то в небо, будто это и вовсе – звёздные врата.
Мне несказанно повезло с квартирой, а особенно с видом из окна. Теперь каждую ночь могу наблюдать, как расходятся эти великаны и запускают в небо нечто мистическое из глубоких вод серо-пепельного цвета. Что именно, моё воображение пока ещё не разглядело, но как только придумаю, обязательно нарисую.
Мост замер. Я поднялась и пошла в душ. С первыми горячими струями воды меня охватила радость, и тихое счастье наполнило всю меня до кончиков волос. О, боже! Я просто на седьмом небе от восторга! Наконец я одолела эту дюжину рискованных поцелуев. Как здорово, что последним оказался неунывающий весельчак Гера. Всегда думала, что следователи – мрачные такие типы. Кстати, до последнего подозревала, что он Герман. Ан нет. Он оказался Герасимом. В нём все было странным. Наверное, поэтому с ним было так легко. С Герой, как и со всеми предыдущими «друзьями», я тоже познакомилась на «опен-эйре». Но среди этих двенадцати случился один феномен, который после поцелуя стал моим братом Женькой.
Вышла из душа и тут же посмотрела на экран телефона. Брат Женька и Гера прислали одинаковые сообщения «Спокойной ночи» с одними и теми же смайликами. Ну надо же, как под копирку! У этих мужиков так сложно с фантазией. Теперь таких заботливых у меня двое.
Женька! Он стал моим братом в тот день, когда вернулся в этот мир, а для меня этот мир в тот момент стал серым. Иногда ярко серым и даже слегка радостным, а иногда мрачным – в миллионах оттенков серого.
Эта серость длиться вот уже пятнадцать лет. Ну что ж. В этом году буду отмечать тридцатилетие и из них половину живу в своём сером мире.
Я залезла под тёплое одеяло. Для меня, южного человека, в мае очень холодно в Питере по ночам. Я сменила уже двенадцать городов от Чёрного моря до Балтийского. Несмотря на холод, Питер полюбила за его необыкновенную красоту. Даже в сером цвете он выглядел красивее всех городов нашей страны.
В тот вечер долго крутилась и не могла уснуть. Потом бросила это гиблое дело и пошла снова пить чай у окна. Какое сегодня число? 31 мая. Ну конечно. А я-то думаю, чего это меня так колбасит. В этот день пятнадцать лет назад мир перевернулся, но только кто-то смог в него вернуться, а вот я осталась там, в параллельном, непостижимо далеко за гранью сознания.
Мельком заглянула в телефон. Женька наприсылал всяких «солнышек» и «сердечек». Чует братское сердце, что мне хреново. Так. Это не дело! В буфете стоит отличный армянский коньяк, подаренный на Восьмое марта художественным редактором. Вот уже десять лет я удалённо работаю иллюстратором книг питерского издательства, и только в этом году, благодаря моему переезду, мы встретились тет-а-тет.
Две рюмки коньяка с лимоном растопили тревогу, но слишком быстро унесли мои мысли в прошлое.
Женька – симпатичный двоечник какого-то черта влюбился в меня, зануду-отличницу. Ну да, я была самой красивой девочкой в классе. Правда, сейчас сложно сказать, красива я или нет. Парни, которые меня целовали, называли красоткой. Но разве им можно верить? Они ничего не понимают в красоте.
А ведь я постоянно говорила, что мне не нравится его дурацкая красная шапка и советовала делать домашнюю работу вместо написания записок с тремя ошибками в каждом слове. Но он упёртый, как баран, вечно волочился за мной. Однажды даже проследил за мной, зашел в подъезд, прижал к стене и поцеловал. Вот дурак! Я расплакалась и сказала, что если он не отстанет от меня, пожалуюсь отцу. С поцелуями Женька больше не лез, но и ходить за мной не перестал.
В тот последний учебный день я возвращалась домой после уроков, а Женька, по своему обыкновению, плелся за мной в этой стрёмной красной шапке. На улице теплынь, сирень цветёт, а он всё уши греет. Я прибавила шагу и завернула за угол. Еще немного, – и я была бы дома, но четверо парней преградили путь.
– О, какая девочка! Давай познакомимся поближе, – самый высокий выплюнул сигарету, выхватил мою сумку и стал в ней копаться.
Я растерялась и попятилась назад, но тут же упёрлась в другого парня, который с издевательским «привет, красотка!» обхватил меня руками и прижал к себе.
– Отстаньте от неё, – услышала я Женькин грозный крик.
Тогда я сначала обрадовалась, что он рядом, хотя и не понимала, сможет ли что-то сделать против четырёх рослых хулиганов.
– О, Красная Шапочка! Что смелый такой? А ну иди сюда, – самый высокий гаденько улыбнулся, откинул в сторону выпотрошенную сумку и направился к Женьке.
Тот кинулся на него с кулаками, но верзила увернулся, успев подставить подножку. Женька растянулся на земле у ног второго хулигана, который с усмешкой стянул с него шапку и выкинул в кусты.
– Красная Шапка, фас! – заржал довольный собой верзила, и остальные подхватили это дикое ржание.
Сволочи! Негодяи! В порыве злости я со всей силы наступила на ногу крепко державшего меня хулигана, и тот от неожиданности разжал руки. Я рванула к Женьке, но лохматый без передних зубов схватил меня за косу и дёрнул назад с такой силой, что я услышала хруст собственной шеи, а в глазах потемнело.
Женька уже почти поднялся и опять был сбит с ног. Падая, он уцепился за штанину мучителя.
– Да отвали ты! – заорал верзила и ударил Женьку так, что рассек ему пол-лица. Женька зарычал, с яростью размазывая по лицу кровь. Глаза его стали бешеными, как у дикого зверя. Он захрипел, подскочил ко мне и со всего размаху ударил лбом в челюсть моего обидчика.
– Беги, дура, беги! – закричал он, и, развернувшись, пнул ногой в пах замахнувшегося на него верзилу, от чего тот свернулся пополам.
Женька что-то ещё кричал, а я просто застыла в ужасе, глядя на его окровавленное лицо. Из сломанного носа ручьем текла кровь, заливая белую рубашку.
– Ах ты, козёл! – выпрямившись, разозлился громила, и в его руке блеснул нож.
Молниеносным движением острое лезвие оказалось в рёбрах Женьки. Красивые голубые глаза широко распахнулись, ноги подкосились, и он упал. Господи! Всё, что сейчас происходит, это ведь неправда! Этого просто не может быть. Я хотела закричать, но голос пропал. Стояла, как вкопанная, и не могла оторвать взгляд от этих широко раскрытых помутневших глаз, полных отчаяния и надежды. Женька задыхался, истекая кровью. Сквозь стиснутые зубы губы его бесшумно шевелились, он явно что-то хотел сказать, но не мог. Он хватал землю руками, как будто просил у неё спасения. Тяжёлый тошнотворный ком сдавил моё горло. Кровавое пятно становилось больше и больше, мне казалось оно поглотило Женьку, засасывая в себя, как чёрная дыра засасывает ближайшие звёзды.
– Ты идиот! – заорал верзила на своего товарища. – Валим отсюда.
– А с девкой что делать будем? – спросил третий.
– Завалим её? – предложил кто-то из них, и я вдруг пришла в себя, рванула с места, побежала, что было сил.
Слёзы мешали, и я стала плохо видеть, жмурилась, вытирая их на бегу. Терла глаза, а слёзы всё бежали и бежали ручьём. Все вокруг стало каким-то серым. Но и фиг с ним. Главное – Женька. Я хочу его спасти. Он не умрёт. Папа! Он сможет помочь! Мне нужен мой папа! Скорее!
– Папа! – забегая в подъезд, заорала я не своим голосом, не стала ждать лифт, галопом побежала на пятый этаж и продолжала кричать, что было сил: – Папа!
Я так громко кричала, что отец открыл дверь и с недоумением выбежал мне навстречу.
– Папа, Женьку зарезали. Совсем зарезали. И вся кровь из него вышла. Спаси, его папочка, умоляю! Я жить не смогу без него!
– Где? – кратко, решительным голосом спросил он.
– Там, на углу соседнего дома, – ткнула я пальцем в ту сторону, где всё произошло.
Папа перепрыгнул через перила, а я побежала за ним. Мама тоже выскочила и побежала заводить машину. Потом помутилось сознание, и больше я ничего не помнила.
Очнулась я на следующее утро в серой комнате, которая казалась чужой, но на самом деле была моей спальней. Тёрла опухшие глаза, ничего не понимая и стараясь скинуть эту чёрно-белую пелену, но нет, никаких цветов я больше не видела. Подбежала к зеркалу, а оттуда на меня смотрела девушка, словно нарисованная графитным карандашом. Я не узнавала себя. Если это сон, то очень страшный сон для меня, как для человека, и ужастик для художника. Я больше не вижу цвет? Последнее, что я помню из цветного, – это как красная кровь на белой рубашке превратилась в черную. И… все. Потом я бежала, а все вокруг было серым.
Женька! От плохого предчувствия сердце бешено забилось, выскакивая из груди. Какая разница, какого цвета мир, когда мой спаситель может умереть.
– Мама! Папа! – закричала я, выбегая из спальни. – Что с Женькой?
Родители тут же дали мне выпить какую-то бурду и успокоили. Парню сделали операцию, и в тот момент он еще не очнулся. Но все будет хорошо, потому что папа дал ему свою кровь, а это значит, что и его сила теперь пребудет с Женькой. Мама вещала, словно магистр Йода, гладя меня по голове и пытаясь накормить овсянкой, как маленькую. Я с усилием проглотила пару ложек, жутко тошнило от волнения и переживаний.
Папа предложил прогуляться, но и это тоже была не очень хорошая затея. На каждом углу мне чудились черные кровавые пятна, которые я старательно обходила. Так что гуляли мы недолго. По возвращению домой я заперлась у себя в комнате.
Как дальше с этим жить? Что же делать? А если Женька не очнется? Я забилась в угол и стала молиться. Никогда раньше этого не делала, но тогда вспомнила «Отче наш ..и иже еси на небеси». «Боженька, помоги, пожалуйста, умоляю, пусть Женька очнется!» – крутилось в голове. Я раскачивалась из стороны в сторону, просидев так, наверное, несколько часов, а может, просто время тянулось вечностью. Родители позвали ужинать, но аппетита не было. Выпила чаю и снова забилась в угол в ожидании чуда. Казалось, время замерло. Смотрела на полную луну, и хотелось выть. В конце концов, в два часа ночи нам позвонили. Женька очнулся. Хотелось закричать: «Спасибо, спасибо, боженька! Дядя доктор, спасибо. Папочка, ты самый лучший». Уткнулась в подушку и проревела от счастья до утра. Не помню, как уснула, но проснулась я вместе с аппетитом.
Прошло еще два бесконечно долгих дня, и меня, наконец, пустили в палату к Женьке. Моего рыцаря было не узнать из-за опухшего носа и заплывших глаз. Но увидев меня, он постарался улыбнуться. Лицо исказилось в жуткой гримасе.
– Привет, сестричка! Спасибо, что спасла, – нарочито весело произнес он.
Казалось, что ему неловко из-за своей боевой красоты.
– О, чём ты? Тебя спас мой папа. А ты для меня настоящий герой! Ты им всем так навалял, что поверь, они выглядят не лучше тебя, – утешила я своего рыцаря.
– Правда, что ли? А ты откуда знаешь? – недоверчиво поинтересовался он.
– Так их всех арестовали, и я ходила на опознание, – с гордостью заявила я, выкладывая йогурты на тумбочку.
Врачи сказали, что Женьке, кроме молочного и яиц всмятку, ничего пока нельзя.
– Ну надо же! Какая у нас оперативная полиция! Не ожидал.
– Так это я им помогла. Нарисовала портреты бандитов. Я запомнила каждый отсутствующий зуб и каждый шрам на их лицах. Пока тебя там чинили, я изобразила их со всех ракурсов. У полиции просто не было вариантов, опознали и всех бандитов быстро нашли. Теперь им влепят по первое число за попытку убийства.
– Ты знаешь, я тут подумал и решил, – Женька нахмурился, как будто какая-то мысль его мучила.
– Это хорошо, что ты подумал, а то мне иногда казалось, что под красной шапкой думалки нет, – нервно захихикала я
– Так вот, – Женька проявил терпение к моим шуточкам. – Я решил, что пойду на борьбу. Так что, сестричка, стану крутым бойцом и тебя всегда смогу защитить.
Мне захотелось расплакаться, но я сдержалась. Ничего лучше не придумала, как поцеловать Женьку в лоб, чтобы скрыть комок, подступивший к горлу от воспоминаний того дня.
Уходя, я подарила новоявленному брату шапку, только теперь уже бирюзовую. Папа помог мне с выбором цвета. После восстановления Женька, и, правда, пошёл на рукопашку и вскоре стал чемпионом области. А получив золотую медаль, ушёл в тренеры.
– Знаешь, Вася, бессмысленно собирать медали, когда на улицах ходят хулиганы, а парни не умеют защищать своих близких, – сказал он как-то раз.
Я понимала его, как никто другой, и поддержала решение. Мы ведь были теперь одной крови, после того, как мой отец отдал ему часть своей. А может, потому что у нас была одна боль на двоих.
И да, Вася это я – Василиса. Все называют меня по-разному, папа и брат – Васей. С папой понятно, он жутко хотел мальчика. а родилась я. Мама Василисой, бабушки и прабабушка – Лиссой. Дедушка и вовсе называет хитрой лисой из-за моих зеленых миндалевидных глаз. Когда-то зеленых. Теперь и они, отражаясь в зеркале, были холодного стального цвета.
Глава 2. Рисовать значит жить
Воспоминания прогнали последние остатки сна, и я поняла, что сегодня уже не усну. Решила лучше поработать над новой книгой про очередных драконов. У моего издательства по-прежнему в тренде были попаданки и ведьмы с драконами. Обычно мне присылают распечатку рукописи, я читаю и рисую скетчи прямо на страницах с текстом. Вот такая у меня фишка. Потом отправляю свое творчество, а уж издательство решает брать или нет. Радует, что пока всегда выбирали всё. Если бы я отправила просто списком с описанием идей, думаю, шансов было бы меньше. Все же иллюстрации играют большую роль. Увидели, полюбили, купили. С этим издательством я работаю уже более десяти лет. И да, это моё первое место работы.
В детстве я рисовала карандашом в книгах лёгкие наброски сюжетов, и родители мне разрешали «портить» книги. Это было до того, как мир перестал быть цветным.
Тот страшный день, когда мой спаситель Женька утопал в крови, выжег в моём мозгу или в глазах не только этот красный цвет, но и все остальные цвета тоже, заменив их на серый. Только вот почему после того, как прошёл шок от увиденного, и потом когда Женька уже очнулся, цвета так и не вернулись ко мне. Даже врачи разводят руками
Теперь весь мой мир стал серым, разбавленным белым и чёрным цветами. Вокруг только серые лица, серые здания, серая тишина, мой серый страх.
Всё то лето я просидела дома. Каждое утро, просыпаясь в надежде, бежала встречать рассвет, а он был ярким,… но серым. Мама то и дело водила меня к врачам. Но они не находили в моём зрении никаких отклонений. Зато направили к психотерапевту. Но тут вмешалась мамина мама. Бабушка запретила делать из внучки сумасшедшую. Мама не сдавалась, и отвела меня на какой-то Тета Хилинг. Этот метод тогда был малоизвестен. Но и с этим «лечением» ничего не получилось. Психолог сказала, что у меня нет «доверия миру и веры в силы высшего порядка», поэтому я не смогла войти в «тета-состояние».
Пришла осень, и я пошла в школу. И тут начались проблемы. Каждый раз, когда что-то было связано с выбором цвета, я сталкивалась с удивлением одноклассников, а иногда с резким окриком «ты, что, слепая?». Вначале это пугало. Я терялась и заикалась, пытаясь скрыть свой недуг. Потом начало злить. Да, да! Я слепая! И что мне с этим делать? Ещё хуже всё становилось вечерами. После заката я совершенно не ориентировалась в сером мире. Лужи казались ямами, ямы – тенями, тени еще больше сбивали с толку. Но мой мир теперь – миллион оттенков черно-белого и яркие огни фонарей и автомобильных фар.
Из-за моей куриной слепоты вечером после школы меня встречали родители. Женька набивался в телохранители, но отец был против.
Через месяц у меня началась жуткая депрессия. Я не хотела выходить из дома, вечно плакала, стала какой-то заторможенной. Ходить в школу я наотрез отказалась, и мама тут же организовала мне обучение на дому. Хотя я не понимала, зачем вообще учиться, если не смогу рисовать. Зачем вообще жить, если не могу рисовать. Кем я буду, если не художником? Кем? Разве в жизни художника есть другой мир?
Я запиралась в своей комнате и часами смотрела в окно. Осень выдалась дождливой. Мокрая пелена сглаживала тени и пахла небом. Я смотрела на дождь и плакала. Мы плакали с дождём вместе. У дождя вообще нет цвета, он прозрачный. Ему еще грустнее, чем мне. В жизни, как под дождем: наступает момент, когда уже просто все равно. Я чувствовала себя какой-то пустой и серой, казалась себе почти мёртвой.
И тут моя прабабушка решила устроить шокотерапию. Баба Нюра целых тридцать лет была председателем колхоза, и в свои девяносто лет была в здравом рассудке и трезвой памяти, занималась цигуном в городском парке и проводила одиночные пикеты каждый раз, когда застройщики собирались вырубить в нём деревья. Так что пока бабуля жива, парку быть.
В один такой дождливый день баба Нюра вызвала мою маму и свою дочь, то есть мою бабушку на женсовет. На повестке дня было моё серовидение.
– Да на ней лица нет, – начала причитать прабабка, как только мы перешагнули порог её саманного домика. – Лиса, девочка моя, садись, покушай вареники с «вышней» и клубникой. Ты же их любишь! Господи, вы дитя там что, голодом морите? Ишь она, как исхудала. Кушай, звёздочка моя, я специально для тебя заморозила эту фрукту.
Я молчала, а прабабушка суетливо накладывала вареники мне в тарелку и приговаривала:
– Ты кушай, кушай и слушай, что бабуля тебе расскажет.
– Мама, может не надо? – попыталась остановить ее дочь. – Василисе и так тяжело.
– Бабушка, ну правда, мы ведь и сами это узнали при других обстоятельствах, – встряла моя мама.
Мне вдруг стало любопытно. Что такое скрывала моя семья? Может, у нас какое-то генетическое заболевание, и все в пятнадцать лет теряют цвет, а потом он возвращается, но для этого, наверное, нужно что-то сделать из ряда вон выходящее: например, залезть на Джомолунгму или выпить кровь чёрного петуха.
– Цыц, я вам сказала! А ты кушай, – кивнула мне баба Нюра. – Так вот. В нашей семье есть очень интересная история.
– Она не интересная, она проблемная, – снова встряла моя мама.
Но прабабка и ухом не повела, продолжила:
– Лет эдак семьдесят назад я встретила знахаря. Он был красив, как греческий бог, и умён, как Платон. Влюбилась в него без памяти. Готова была ехать за ним хоть на край света. Но когда он привез меня в свой заброшенный лес на краю болота, я была так разочарована, что хватило моей любви ровно на три дня. Уезжать оттуда он не хотел, хоть и любил меня безумно. Я по наивности своей думала, что если уеду, то он тоже не выдержит и приедет сюда, в колхоз. Перед моим отъездом он лишь сказал мне, что если я уеду с того места, в моем роду девочкам счастье тяжело будет доставаться. И счастливы они будут лишь в тринадцатый раз.
– Ба, и ты поверила в эту сказку? Он же просто хотел тебя удержать, – с набитым ртом пробубнила я.
– Конечно, не поверила. Вот, как и ты сейчас. Вернулась в колхоз, а он мне снился и снился каждую ночь, хотя так и не приехал. Тогда я вышла замуж за бригадира, чтобы избавится от этой напасти, – хорошего доброго человека. Но твой прадедушка умер сразу, как только я родила дочь.
– Это ведь был несчастный случай. Ты ведь не испугалась? Не стала искать своего тринадцатого мужчину?
– Нет, я не стала. Но не хотела, чтобы все женщины в нашем роду стали вдовами, поэтому своей дочери я рассказала эту историю ещё в младшей школе.
– Ба, дед у тебя что, тринадцатый? – с недоумением спросила я свою бабулю.
– Да, Ваня тринадцатый, – кивнула бабушка, пряча взгляд.
– Постой-постой. Бабуль, ты в восемнадцать лет вышла замуж, только не говори, что до этого возраста у тебя были отношения с тринадцатью парнями? – удивилась я.
Не знала краснеть или провалиться сквозь стул. Неужели я должна узнать сейчас все любовные истории моих предков? Кошмар какой-то.
– Мамочка, а ты ведь вышла замуж в двадцать. А папа знает, что у тебя до него было двенадцать мужчин? – спросила я, а в голове мелькнула страшная мысль: он точно мой папа? От таких откровений вдруг начало подташнивать.
– Мам, ну я говорила тебе, давай не будем ей про это рассказывать, – взмолилась бабушка. – Как я сейчас этому ребенку должна объяснить, как и что было?
– А что было-то, Клавдия, ради бога. В те-то времена! Лисса, твоя бабушка просто перецеловалась с двенадцатью парнями в старшей школе и потом встретила своего Ивана. И ничего у них до своих мужей не было ни с кем, а мать твоя – вообще хитрюга. Она влюбилась в твоего отца, но отказалась с ним встречаться, пока время не придет. Он тут пороги все отбил, пока твоя мамуля не решила сходить на танцы в военное училище и за один вечер не перецеловалась там с двенадцатью кавалерами.
Мама тоже прятала глаза, и потому я не верила, что все вот так было легко с этими поцелуями. Что-то было не так, но это решили опустить.
– Просто поцелуй и все? Двенадцать поцелуев? – не сдавалась я.
