скачать книгу бесплатно
Плохая жена хорошего мужа
Александр Снегирёв
Классное чтение
Сегодняшние сорокалетние, по сути, и есть Россия: они пережили четыре феноменальных десятилетия, а сейчас плотно срослись с новым временем. Александр Снегирёв (лауреат «Русского Букера» за роман «Вера») – один из ярких прозаиков этого поколения. Темы нового сборника «Плохая жена хорошего мужа» – извечные отношения полов, поиск себя, одиночество, душевная дистанция между людьми. Но контекст, сам воздух книги предельно современны, а герои полны скептицизма и самоиронии. Драмы – почти чеховские, трагедии – почти античные, а время – 2021-й.
Содержит нецензурную брань.
Александр Снегирёв
Плохая жена хорошего мужа (рассказы)
Фото автора на переплёте – Олег Зотов, стилист – Катя Бобкова
© Снегирёв А.
© ООО «Издательство АСТ»
* * *
«В тексте Снегирёва много раз может встретиться какой-нибудь очередной «тачскрин», но ни разу винтажное слово «любовь». При том что в центре почти каждой истории все те же мужчина и женщина».
Евгений Бунимович
Каждый цисгендер желает знать…
Авторство хрестоматийного замечания о том, что в России за десять лет меняется всё, а за двести лет ничего, приписывают многим – от Столыпина до Салтыкова-Щедрина. Никто не знает, кто высказался первым, да это и не так важно. Общее место. Реальность, данная нам в ощущении. В таких изначальных обстоятельствах жизнь отдельного человека обретает ту же безнадёжную цикличность. Разница разве что в иных временных масштабах: за день в жизни человека меняется всё, а за месяц – ничего.
Чего только не происходит за день с каждым персонажем рассказов Александра Снегирёва! Разбитые вдребезги машины, лица и судьбы, ещё измены, предательства, а ближе к вечеру – и отчаянные попытки суицида… Но это всё никак не отменяет обязательные селфи в ванной, а также запланированные на следующий день, вписанные в гугл-календарь со звуковым напоминанием фитнес, йогу, отбеливание зубов или «подкалывание филлеров по контуру губ» – что бы это ни значило. К концу рассказа зачастую возникает подозрение, что эксцентрика жён, мужей, любовников, любовниц, битьё посуды, трагические заламывания рук, всё вплоть до оргазмов и попыток демонстративного недосуицида – точно так же заранее запланировано и вбито в смартфон, внесено в расписание.
Нет, тут я случайно обмолвился: конечно же, не в допотопное расписание, а в «скеджуал» – так непременно напишет автор, в рассказах которого ультрамодный сленг не выпирает как чужеродное тело, а естественно и даже необходимо вписан в ткань повествования, вплоть до самых спорных феминитивов и неизбежных зум-конференций, мгновенно завоевавших наш пандемический мир.
Снегирёв любит и умеет быть точным, легко и увлекательно рассказать историю, удивить неожиданной метафорой, фразой редкой пластичности, не брезгуя при этом использованием рискованных приёмов, включая самые попсовые и глянцевые. Он может заставить нас следить за вроде бы неважным застольным разговором, незначительным поворотом сюжета. Следишь – сам не знаешь почему.
Пока ведутся эти мелкие, необязательные разговоры, где-то журналистка в отчаянье идёт на самосожжение, где-то человек погибает на строительных лесах – практически в прямом эфире… Это проходит вроде бы по касательной, кажется, что почти совсем не затрагивает героев, но почему же атмосфера такая, что, как говорится, то ли чаю выпить, то ли повеситься?
В тексте много раз может встретиться какой-нибудь очередной «тачскрин», но ни разу – винтажное слово «любовь». Притом что в центре почти каждой истории – мужчина и женщина, семейная пара. Цисгендеры, как тут же уточняет автор. Не столь осведомленный в современном гендерном дискурсе читатель может воспользоваться «Википедией», чтобы узнать, что «этим термином обозначают людей, чья гендерная идентичность совпадает с приписанным при рождении полом». То есть вроде бы это всё те же мужчина и женщина.
Те же, да не те.
В описании интимных отношений этих семейных пар, этих цисгендеров Снегирёв нередко использует всё ещё непривычную для русской литературы физиологичность, и именно эти моменты лишённой всякой эротики откровенной регистрации дежурных совокуплений становятся моментами крайнего отчуждения, отчаянного одиночества каждого такого цисгендера, безнадёжного одиночества вдвоём.
Движешься от рассказа к рассказу, от сюжета к сюжету, от истории к истории, и в какой-то момент вдруг замечаешь, что автор перестает прятаться за своими героями, вызывающими одновременно брезгливость и сочувствие, и на первый план выходит даже не альтер эго автора, как это принято и дозволено в литературе, а просто он сам, автор, человек – со всеми своими слабостями, комплексами, недореализованностью и фобиями представителя поколения сорокалетних. Жёсткая ирония здесь сменяется столь же жёсткой самоиронией.
Конечно, читателю хочется хотя бы намёка на выход, на свет в конце туннеля. Ну хоть на лучик надежды, полоску света под запертой дверью. При желании можно и это обнаружить в рассказах Александра Снегирёва, но, может, надежда теплится в самом отчаянии? в осмыслении и осознании масштабов бедствия? в честности и точности взгляда на себя и на мир вокруг?
Видит бог, это немало.
Евгений Бунимович
Где не достанет рука
1
Для чего придуманы лампочки с холодным белым светом?
Для нацистских лабораторий, для допросных камер?
Кому пришло в голову вкручивать такие лампочки в люстры книжных магазинов? Посетители этих странных мест, назначение которых с каждым годом становится всё менее понятным, и без того чувствуют себя изгоями, зачем угнетать их сильнее?
Опустив глаза, стараясь впустить в себя как можно меньше белых пыточных лучей, я прохожу мимо полок. Когда выпустили мою первую повесть, в любом книжном я сразу отправлялся искать её, теперь даже не смотрю на буквы алфавитного указателя.
В конце торгового зала расставлены стулья: один спинкой к стене, остальные, расположенные в четыре ряда, обращены к нему, что называется, лицом.
Испытываю радость – стулья все до единого пусты. Если никто не явится, встречу с читателями можно будет отменить.
Можно будет вернуться домой, смотреть телевизионную передачу о путешествиях по экзотическим странам или листать без всякой пользы фейсбук.
Согласившись на эту встречу, я поступил торопливо, решив по старой памяти, что в подобных встречах заключается моя писательская обязанность перед издательством. Долг чести. Такие слова принято выделять курсивом.
Пока я размышляю о курсиве, меня окликают.
– Здравствуйте, Сергей, – доносится из-за спины.
Если моё имя путают, то непременно называют Сергеем.
Как будто сговорились.
Мама хотела назвать меня Сергеем, но уступила мнению отца. Судя по всему, её желание было столь велико, что Сергей надо мной буквально витает. И во лбу горит, и на затылке светится.
Я обернулся.
Так и есть, опять я Сергей. Окликает меня девушка лет тридцати с небольшим, а может, постарше или помоложе. Я разучился определять возраст. Только одно могу сказать точно – губы у неё шикарные.
Девушка извиняется, что перепутала моё имя, хоть я её и не поправил. Она говорит, что работает в издательстве и приехала провести мою встречу с читателями. Промодерировать.
Всё это она проделывает при помощи своих красивых губ.
Я улыбаюсь и делаю гримасу относительно того, что никаких читателей нет и, судя по всему, не будет. Я чувствую себя беззаботно, искренне, как мне кажется, радуюсь шансу свалить, но вдруг ощущаю каплю пота, сбежавшую по телу. Своим щекотанием капля сообщает, что вот только не надо притворяться.
– Главное – видеоотчёт, – произносит девушка и прилаживает к своему телефону маленький штатив.
– Если минут через десять никто не явится, предлагаю по домам, – говорю я, стараясь звучать вальяжно.
– Не имеем права, – отвечает девушка, проверяя, надёжно ли телефон держится в зажиме. Таким тоном говорят менты, когда им предлагаешь выпить. Она бы ещё добавила: «Я на службе».
– Ну, не будем же мы выступать перед пустыми стульями, – говорю я, употребив «мы» специально, чтобы она чувствовала сопричастность и не заподозрила меня в капризах.
Она втыкает в розетку электрический шнур – кольцо, обрамляющее зажим с телефоном, зажигается ярким белым нимбом. Смартфон с нимбом – лучшая иллюстрация эпохи.
– Вы собираетесь сидеть или стоять?
– Будет довольно странно, если я стану разговаривать с пустыми стульями, и не важно, как я это буду делать, сидя или стоя.
Поняв, что никакое «мы» на неё не действует, я решаю отстаивать только собственные интересы.
– Сергей… Простите… вы будете выступать не перед пустыми стульями, а перед зрителями нашего ютуб-канала.
Догадавшись, что продолжать упираться бессмысленно и отвертеться не получится, я принимаю свою участь. То есть никуда не ухожу, а на лице изображаю немного отрешённую улыбку, свойственную знаменитостям, которые принадлежат не себе, а своему искусству.
Вот уж где точно уместен курсив.
– Сидя или стоя? – повторяет вопрос девушка.
– Сидя, – отвечаю я как бы издалека, из своего внутреннего мира.
– Тогда начинаем.
Я сажусь на тот самый одинокий стул, смотрю перед собой. Ситуация любопытная. Меня припёрли к стенке, отрезав путь к бегству, не гвардейцы с дубинками, не чечены с ножами, а четыре ряда пустых стульев. Четыре ряда пустых стульев выстроились боевым порядком, и холодный нимб уставился прямо в лицо.
XXХ
– Добрый день, Сергей!.. – жизнерадостно воскликнула девушка. – …Ой, извините, вырежем… скажите, как вы представляете вашего читателя?
Поднимаю глаза на нимб, щурюсь.
На видео этот близорукий прищур придаст мне мужественности.
Смотрю на пустые стулья перед собой.
– Мои читатели – обычные люди…
– Вы могли бы говорить в микрофон? – просит девушка.
– Мои читатели – простые люди, – повторяю я, поднеся микрофон ко рту. – Их не всегда заметишь, они не бросаются в глаза.
Собеседница деликатно ждёт, но, видя, что рассуждения про читателей завершились, задаёт следующий вопрос:
– Как вы думаете… – Она запнулась, явно собравшись снова произнести «Сергей», но овладела собой и нашла компромисс – не назвала меня никак. – Как вы думаете, зачем люди приходят на встречи с писателями?
Не хочется говорить, что повисла пауза, тем более что ничего не повисло. Но некоторая заминка всё-таки произошла. Не в динамике обмена вопросами и ответами, а на каком-то, простите, энергетическом уровне. Едва я собрался ответить, твёрдо решив не смущаться, как она меня опередила.
– У меня заготовлены вопросы на случай, если гости ничего не спросят…
– Гости и в самом деле попались молчаливые.
– Можем перейти к следующему вопросу.
– Напротив, это интересная тема, не будем её игнорировать.
Вдруг захотелось ей помочь. Не виновата же она, что попался такой непопулярный подопечный. Я решил блеснуть красноречием:
– Люди любят смотреть на тех, кто заперт на арене. Люди трепещут перед силой и наслаждаются чужой слабостью, оставаясь, при этом за ограждениями.
Собеседница меня перебила:
– Давайте я поставлю штатив сюда, а сама буду задавать вопросы как бы из зала.
Она разместила штатив на одном из стульев. Нимб подрагивал, но она его уняла. А сама села во втором ряду.
– Процитирую высказывание одного вашего читателя, который пишет под ником Black Mamba 84.
Я сидел с вытянутыми ногами, но, услышав про читателя с ником, подобрал ноги под стул.
– «Герои его последней книги картонные, а сама коллизия вторична и скучна», – прочитала сотрудница издательства с экрана своего смартфона.
– Интересное размышление, – сказал я, улыбаясь.
Вместе с улыбкой по моему лицу расползается жар. Не хватает только покраснеть. От этой мысли жар усиливается.
– А вот слова с телеграм-канала «Борода Толстоевского», – продолжает неумолимая сотрудница издательства. – Я пересяду на другой стул, чтобы воссоздать атмосферу интерактивности.
– Будьте добры, – говорю я, хотя мог бы и промолчать.
– «Расползающаяся по швам претенциозная графомания».
– Это тоже по поводу моей последней книги?
– Да.
Теперь я точно покраснел. Критикам, выискивающим изъяны в моём последнем сочинении, было непросто, автор первого разгромного текста, цитата из которого приведена выше, сразу взял такую высокую планку, обрушил на меня такой камнепад, что всем последующим пришлось изрядно попотеть, чтобы хоть как-то соответствовать.
Вокруг пустые стулья, за стульями стеллажи с книгами. Между стеллажами ходы, в ходах чужие физиономии. Похоже на окопы, в которые ворвался неприятель. Всех моих перебили, один я остался, прижался к стенке в тупичке и жду, когда подойдут, в кулаке граната.
Вот бы сейчас превратиться в памятник. Не когда-то потом, к юбилею подвига, а прямо сразу. Стать мраморным изваянием, взирающим с благородным безразличием поверх рутины.
– Как вы относитесь к критике? – спрашивают красивые губы сотрудницы издательства.
Её не проведёшь. Притворился мёртвым, но она штыком пощекотала, и не вытерпел, выдал себя стоном.
– С одной стороны, критика стимулирует писателя к самосовершенствованию, – выдавил я. – С другой, почитайте первые отзывы об «Анне Карениной», вы ужаснётесь.
– Вы сравниваете свой роман с «Анной Карениной»?
– Ну… по крайней мере, новую модель отношений между мужем и женой с тех пор никто, кроме меня, не предложил.
Подошла женщина в платье под змеиную кожу. На её лице то выражение, какое бывает у покупателей в магазинах, когда они видят бесплатную дегустацию в отделе вин или сыров. Они как бы не понимают, что происходит, а на самом деле всё прекрасно понимают и тупо хотят выпить и закусить на халяву, но окружающим и, главное, самим себе зачем-то демонстрируют, будто очень вдруг захотели продегустировать именно вот это, причмокнуть, вникнуть и, кто знает, купить! Потом они хлебнут и пожуют, и что-то произнесут вслух непременно, мол, да, любопытный вкус, танины, нотки, не приобрести ли в самом деле бутылочку-другую, и под этим предлогом опрокинут ещё стаканчик, и ещё несколько оливок подденут зубочисткой, а на предложение купить прямо тут у стойки ответят, что ещё не определились, что надо обдумать, а сами бочком, бочком и в сторону.
– Есть возможность задать вопрос автору! – оживились губы сотрудницы издательства.
