Сестра

скачать книгу бесплатно

Лара быстро натянула «дворовые» джинсы с неотстирывающимися пятнами от травы на коленках и они с Борькой сбежали вниз по лестнице в прихожую.

– Покажи! – Лара потянула Юрку за рукав.

– На улице покажу, выходите уже, – сказал тот со значительным видом и вышел за дверь.

– Ой, какой! – Лара держала в ладонях одного из котят. – Как мышь!

– Сама ты мышь, – почему-то обиделся Юрка и сунул котенка назад под свитер.

– Пойдем, что ли, за Тузиком?

Тузика сразу отпустили. Уроков он не делал в принципе.

Стали думать, как потратить деньги. После долгих сомнений и рассмотрения различных вариантов, купили в магазинчике «Диана» на Ткаченко большую шоколадку в картонной коробке с «окошком» и бутылку лимонада «Буратино». Шоколад поделили на всех поровну и устроили в новом штабу настоящий пир. Котята ползали по подстилке из сена и пищали.

– А чего они все время пищат? – спросила Лара. – Может, голодные?

– Может, – отозвался Тузик.

– Я тогда сейчас быстро домой – за молоком, хоть покормим.

– Только они так есть не будут, – сказал Юрка, – маленькие еще. Наша Дашка, когда окотилась, у нее молока не было, так мать котят из пипетки выкармливала.

– Да у нас этих пипеток куча целая в коробке с лекарствами! – обрадовалась Лара. – Я быстро.

Через десять минут она вернулась с пипеткой и молоком, налитым в стеклянную банку. Накормили котят с большим трудом, они пищали и не хотели брать пипетку, но распробовав молоко, насосались и уснули один на другом.

Время подходило к семи часам. Сумерки медленно сползали на деревья, просачиваясь между ветками.

– Ну, пошли топить? – спросил Тузик.

– Кого? – удивилась Лара.

– Кого-кого? Котят.

– Как же их топить? Они же живые, – растерялась девочка.

Мальчишки застыли в недоумении. На самом деле, все трое чувствовали то же самое, но деньги были потрачены, и вернуть котят бабке Гуте было нельзя. У Борьки промелькнула мысль забрать их домой, но родители ни за что бы не позволили. У отца была аллергия на шерсть, и Борька хорошо помнил, как отекло однажды у него лицо и в глазах полопались сосуды, когда отец погладил бездомного щенка, которого они с сестрой притащили в дом, и как потом еще три дня отец не ходил на работу (отек никак не спадал, и отец был похож на привокзального пьяницу).

– Пошли, короче, – нарушил общее молчание Тузик.

– Я топить не буду, – решительно сказала Лара.

– А шоколад ты ела!? – разозлился Юрка.

– Ела… – ответила она тихим голосом и опустила голову. Слезы набежали мутной пеленой. Виновна по всем статьям: и шоколад этот проклятый ела, и лимонад пила.

Они стояли у открытого колодца. Со внутренней стороны из бетона торчали железные скобы-ступеньки, спускающиеся в коричневую воду. Борька, Тузик и Юрка держали в руках по котенку, Лара стояла к ним лицом с другой стороны колодца. Маленькое теплое тело котенка грело Борьке ладони. «А вода-то, наверное, ледяная», – подумал он и комок подступил к горлу.

– Ну всё! – Тузик бросил котенка в воду.

Раздался истошный писк. Борька словно окаменел от этого, расколовшего пространство, пронзительного крика о помощи. Звук отражался от стен колодца, застревал в темном вечернем воздухе и бесконечно продолжался у Борьки в ушах. Слезы стояли на краешке, готовые покатиться из глаз. Хотелось, чтобы все прекратилось, чтоб котенок перестал пищать, слышать это было невыносимо. Он не успел заметить, как Лара сбросила куртку и полезла в колодец.

– С ума сошла! Ты чего творишь? – наконец вышел из ступора Борька.

Лара выловила котенка из грязной воды и, прижав его к себе одной рукой, стала карабкаться наверх. Тузик перегнулся через стенку колодца и помог ей выбраться.

– Ну, молодец, Ларка! Слава яйцам! – невпопад пошутил он, когда Лара уже оказалась рядом с ними. Она завернула котенка в свою куртку и тот, согревшись, притих. Тузик забрал его домой, чтоб не сдох от холода, а для двух других ребята соорудили «домик» из коробки и тряпок и оставили в штабу. Каждый день приходили кормить котят, и когда в декабре выпал первый снег, они уже были хорошие, пушистые, со смешными треугольными хвостами. Оба оказались мальчики, Барсик и Мурзик. На зиму с разрешения родителей устроили котят у Гринбергов в сарае.

Как хозяйка, въехавшая в новую квартиру, вымывает пыль из углов и меняет занавески, не оставляя следов прежних жильцов, зима заполняла город, покрывала дворы белым, выстуживала воздух и наносила на окна морозные гравюры.

С Ларой в эти месяцы начали происходить перемены, не совсем Борьке понятные. Она не строила с ними снежные крепости и не участвовала в перестрелках снежками, а все чаще оставалась дома с книгой, да еще выпросила у родителей на Новый год «женские» сапоги с опушкой вместо его прошлогодних зимних ботинок.

– Ты ж всегда была наш человек, а становишься фифой какой-то, – попытался как-то раз вразумить ее Борька, но Лара отмахнулась от него, не отрывая глаз от книги.

Она и сама чувствовала, что с ней что-то происходит. На месте плоской груди появились и побаливали два небольших бугорка, а под мышками и в паху начали расти тонкие волоски. Кроме сапог с опушкой, на Новый год мама подарила Ларе первый в ее жизни бюстгальтер, о котором Борька ничего не знал, так как Лара прятала его каждый вечер в шкаф, а не оставляла на стуле с остальной одеждой.

В классе мальчики относились к ней как к своей, не дергали за волосы и не стреляли в нее маленькими, похабного содержания, записочками, как было с другими девочками. Если раньше Ларе это нравилось, и она даже чувствовала себя выше остальных девочек с их глупым хихиканьем на переменах, то теперь такое отношение противоположного пола ее слегка обижало. Она подолгу смотрела на себя в зеркало и не видела ничего, что могло помешать ей нравиться мальчикам: худенькая, глаза большие. «Ну, рыжая, конечно…», – с досадой отмечала она.

Среди книг по школьной программе, которые Лара читала без разбора – и свои, и Борькины, ей попался «Дубровский». События пушкинского произведения взволновали всю ее девичью натуру. Это было что-то абсолютно новое, совершенно не похожее ни на «Каштанку» и «Теплый хлеб» с их пронзительной жалостью к животным, ни на «Остров сокровищ» или «Тома Сойера» с опасностями и приключениями…

Внутри росли и раскрывались удивительные непознанные чувства, задевались глубинные тонкие нити. «Пылающие уста» Марьи Кирилловны и «страстные речи» Дубровского приводили Лару в трепет. Походы на поле и игры в снежки стали казаться ей детскими и неинтересными, а зима предоставляла прекрасные долгие вечера для чтения.

Борька удивлялся поведению сестры, не понимал, как ей могут быть интересны девчачьи анкеты, передаваемые по классу и дурацкие разговоры про «кофточки-шмофточки», и долго отказывался признавать, что Лара принадлежит к шушукающемуся миру девочек, а не к их интересному – мальчишескому. Он стал замечать, что у нее появились секреты и что каждый вечер перед сном она что-то прячет в шкаф. Борьку разбирало любопытство и однажды, когда сестра, переодевшись в пижаму, спустилась вниз умываться, он, стараясь не скрипеть дверцей, открыл шкаф. В дальнем углу Лариной полки лежал маленький белый комочек. Борька достал его и аккуратно развернул. «Ну и гадость! Лифчик!» – мальчик отбросил от себя неприличную вещь. «Не может быть, чтобы Лара… Она что – это на себя одевает? А у нее что, уже есть на ЧТО?» От этих мыслей Борьке стало противно. Он двумя пальцами, словно боясь испачкаться, поднял бюстгальтер с пола и быстро затолкал назад в шкаф. После того как Боря таким образом обнаружил наличие у сестры «личной» жизни, он решил, что «как пацана» они ee окончательно потеряли.

Весной к Ларе попала сильно потрепанная книжка в мягкой обложке, которую девочки передавали между собой под партами. Это была «Бессонница в ожидании любви» Соковни. Лара не могла оторваться от этой зачитанной книжицы, в которой ей открылась любовь, описанная простым доступным языком. Героями были обыкновенные старшеклассники с их первыми несмелыми и такими понятными чувствами, а не князья и помещичьи дочки, в существование которых в далеком прошлом вообще верилось с трудом. Тут все было реально до слез, до обгрызенных при чтении ногтей, до учащающегося дыхания и до невозможности уснуть по ночам.

Дочитав книгу, Лара еще несколько дней не могла ее вернуть. Скучая по героям, к которым успела привязаться, она снова и снова перечитывала особенно понравившиеся отрывки. Впечатлений был целый фейерверк, разрывающийся внутри тысячами ярких искр, но не находящий пока выхода наружу.

Последняя четверть прошла для нее в переживании собственного взросления и невозможности поделиться этим с Борей. Лара чувствовала, что теряется тонкая связь с братом, казавшаяся раньше само собой разумеющейся. Весь следующий учебный год Лара влюблялась по очереди во всех мальчиков класса. Но влюбленности эти быстро проходили. Слишком хорошо она знала каждого из ребят, с которыми училась с первого класса. Да и они считали ее другом и союзником, имеющим доступ к закрытому для них миру девочек, и частенько расспрашивали, что о них говорит та или другая, что вызывало у Лары снисходительную улыбку и напрочь рассеивало все романтические чувства.

Женька проснулся рано и сейчас сидел у окна, наблюдая, как тает темнота и проявляются, обретая объем, силуэты деревьев и домов. Начинать собираться в школу можно было как минимум через час, и он просто смотрел на мокрый и притихший после прошедшего ночью дождя город, проступающий в утреннем свете.

В этом году Женька снова пошел в седьмой класс. Всю прошлую зиму он пролежал в больнице с тяжелым воспалением легких, а потом еще два месяца восстанавливал дома силы. Его не перевели в следующий класс, так как почти две четверти в классном журнале напротив его фамилии стояло неизменное «н», и Женька остался на второй год. Быть второгодником было неприятно. Во-первых, он попал в другой класс, где был новеньким, во-вторых, слово «второгодник» было клеймом двоечников, а Женька учился вполне прилично, что теперь нужно было всем доказывать. Но сейчас он думал совсем не об этом. Он ждал каждого школьного дня только для того, чтобы со своей последней парты смотреть на тонкую подвижную спину с копной падающих на нее тяжелым медом рыжих волос. В этом новом седьмом «Д» училась Лара Гринберг. Женька заметил ее еще на линейке первого сентября. Стояла чуть в стороне от остальных девочек и болтала с ребятами, которые смеялись и то толкали ее в плечо, то шлепали с размаху по подставленной ею ладони, словно она была одной из них.

Женька не сразу понял, что Лара занимает в классе особое место – между девочками, с которыми она обменивалась многозначительными взглядами и улыбками на уроках, и мальчиками, принимающими ее за свою и даже позволяющими себе ругаться и неприлично плеваться в ее присутствии.

Лара обладала удивительной некукольной красотой. Узкое скуластое лицо, большие синие глаза, в которых плясали искры не то безобидной веселости, не то насмешливости. Вся окружена свечением золотистой кожи и меди волос… Женька перекатывал на языке ее имя, пытаясь понять, как же к ней подступиться. Бросить ей на парту записку, как делали другие мальчишки, чтобы пригласить девочку на свидание, казалось ему глупым. Лара была другая, без кокетства и жеманности, раздражавших его в девчонках. «Что же придумать?..»

Хрупкая хрустальная тишина за окном дрожала в ожидании голосов первых птиц, и дрожь эта передавалась Женькиному телу. Он жил на улице Лермонтова в новом районе, за парком. По дороге в школу, проходя мимо дома Гринбергов на Балтийской, он каждый день видел, как Лара с братом идут на занятия. Борю Гринберга Женька знал только в лицо, в прошлом году они учились в параллельных классах. Высокий, смуглый, с таким же, как у сестры, скуластым лицом и большими серыми глазами, он пользовался успехом среди девочек. Женя не входил в число Борькиных друзей, но при встрече они обменивались короткими кивками-приветствиями. Заговорить с Ларой по дороге в школу в присутствии брата Женька не мог. В классе она тоже почти никогда не оставалась одна. Единственным вариантом было подойти к ней после уроков. Занятия у Бори обычно заканчивались позже, чем у них, и Лара возвращалась домой одна.

Войдя в класс, Женя увидел ее, сидящую верхом на стуле, спиной к своей парте. На столе лежала ее раскрытая тетрадь и несколько человек, расположившись вокруг, списывали «домашку». Это была еще одна Ларина особенность. Кроме математики, по которой у нее была съезжающая к тройке четверка с минусом, она училась на отлично по всем предметам и при этом не страдала снобизмом и заносчивостью, как это бывает с отличницами, а была веселой, умела смешно, не плоско, шутить и давала списывать всем, кто об этом просил.

– Только не слово в слово, – говорила она, – а то ведь все по паре схлопочем.

Сегодня на Ларе была персиковая вязаная кофточка с вырезом буквой “V”, волосы собраны в высокий хвост, в ушах маленькие жемчужные сережки. Все это Женька успел заметить с одного беглого взгляда. Он прошел мимо и сел за последнюю парту, поймав краем глаза посланную Ларой улыбку. Но чем являлась эта улыбка – знаком внимания или просто приветствием – было не понятно.

За весь учебный день Женька не написал в тетради ни одного слова и совершенно не слышал объяснений учителя. Повезло, что его не вызвали отвечать. Он, не отрываясь, смотрел на Лару, то и дело для приличия, опуская глаза в учебник. А сегодня посмотреть было на что. Собранные волосы открывали тонкую шею, а вырез позволял увидеть линию ключиц с маленькой ямочкой в месте их соединения. Кофточка была ей немного велика и чуть сползала с левого плеча, оголяя часть предплечья с белой лямочкой бюстгальтера, при виде которой Женьку словно током прошибало. Он жалел, что не умеет ни рисовать, ни писать стихи, и никак не может запечатлеть чувство, подбрасывающее его под самый потолок, заставляя сжиматься все тело.

Уроки закончились, и Лара долго прощалась с одноклассниками на пороге школы. Женька ждал в стороне, ему не хотелось подходить к ней при всех, тем более что уверенности в успехе не было. Ребята разошлись, а Лара уже ушла довольно далеко по школьной аллее. Он бегом бросился за ней, и когда расстояние между ними сократилось почти до ста метров, Лара неожиданно обернулась, вероятно, услышав за спиной его шаги. Женька резко остановился. Все получалось как-то глупо и совсем не так, как он планировал.

– Можно я тебя провожу? – произнес он, делая большие паузы между словами из-за сбившегося при беге дыхания.

– Что, и портфель понесешь? – спросила Лара, уже стаскивая с плеча лямку рюкзака.

Этого Женька не ожидал, он неловко подхватил рюкзак, чуть не уронив его на землю, и они продолжили путь вместе.

Говорить с Ларой оказалось очень легко. Из болтовни об уроках и учителях разговор перетек в обсуждение книг, которых, к Лариному удивлению, Женька прочел огромное множество. Он называл незнакомые ей имена авторов и обещал принести в школу что-нибудь почитать.

– Уверен, тебе понравится Мураками, – говорил он.

Приноси, посмотрим.

Они уже подошли к крыльцу Лариного дома, и Женька протянул ей рюкзак.

– Ну, что… Завтра повторим? – спросила она.

Женька не смог сдержать улыбку.

– Хорошо, – сказал он, – ну, пока.

Домой Женька бежал. Невероятная легкость освободила его от собственного веса, и он летел, подхваченный порывом ветра, задевая руками ветви деревьев и возносясь все выше и выше, к бестелесным облакам. «Получилось! Получилось!»

Лара стояла в темных сенях. Сердце бешено скакало, кровь приливала к лицу.

«Ну почему я вечно как пацан?! Никогда по-нормальному не могу… и с рюкзаком этим… «Завтра повторим», это ж надо было такое сказать! Феноменальная дура! Только бы не спугнуть». Но досада на себя вытеснялась чем-то другим, огромным, не помещающимся внутри, хлещущим через край, еще не имеющим определения, но уже охватившим ее целиком.

На следующий день Женька принес в школу «Норвежский лес» Мураками. Он сел рядом с Ларой и положил книгу на стол.

– Как и обещал.

– Спасибо. Я половину учебников не взяла сегодня, чтоб тебя не слишком нагружать после уроков, – она приподняла одной рукой полупустой рюкзак. Оба рассмеялись. Лара смотрела на Женьку. Чуть выше нее ростом, руки худые, а ладони как будто к ним велики, русые волосы падают на лоб, глаза серые с прямыми, как у коровы, ресницами. Ларе до сих пор не верилось, что она могла понравиться этому взрослому молчаливому мальчику. Привыкшая быть «своей» среди ребят, она теперь совсем не знала, как себя вести.

События прочитанных книг происходили в ее собственной жизни, и это казалось ей слишком невероятным и восхитительным, чтобы быть правдой.

Теперь Женька встречал ее на перекрестке Балтийской и Ткаченко каждое утро. Лара ненадолго задерживалась у крыльца, кормила мальчиков. «Мальчиками» были двое подросших котят, Барсик и Мурзик, превратившиеся в здоровенных уличных котов с совершенно уголовного вида мордами, но когда Лара выносила им миску с супом или котлетами, задирали тощие хвосты и ластились к ее ногам совсем как домашние. Потом Лара и Женя вместе шли в школу, а после уроков он провожал ее домой. Они не могли наговориться, насмотреться друг на друга, и времени, проведенного вместе, все казалось мало. Любимые книги были забыты, да и вообще все было забыто.

Борька все это видел, но пока не мог решить, как к этому относиться. Собственные «любовные» похождения казались ему естественными, а отношения не затягивались дольше, чем на месяц. С сестрой было иначе, он видел, как горят ее глаза, как тщательно она выбирает одежду каждое утро. Ему очень не хватало прежних вечерних разговоров с Ларой и прежнего безоговорочного доверия между ними, без секретов и стеснения. Хотелось как-то сократить все увеличивающееся разделяющее их расстояние, уже превратившееся в настоящую пропасть. Наверное, нужно было подружиться с Женькой, хотя все его нутро и противилось этому.