скачать книгу бесплатно
Свежий воздух, – говорит женщина. – Угощайтесь.
Она собирается уйти.
Какие величавые горы вон там, – быстро говорит Ричард. – Правда, величавые только по отношению к человеку. Если сравнивать с чем-нибудь типа Швейцарии.
Небось да, – говорит женщина.
Приятно, наверное, жить среди не столь фантастически величавых, более дружелюбных гор, – говорит он.
Дружелюбных? – переспрашивает женщина. – Легко же вам мозги запудрить. Дружелюбный Кернгормс[13 - Кернгормс – национальный парк в Хайленде, основанный в 2003 г., где расположен хребет Кернгорм и окружающие предгорья.]. Да там же можно погибнуть мильоном жутких способов.
Серьезно? – говорит Ричард.
Открытый всем ветрам: грозы, метели, – говорит женщина. – Аэродинамическая труба затянет тебя вверх ногами в сугроб, и оттуда больше не выберешься. Неожиданные бураны, в смысле, в любое время года. Даже в разгар лета. Белая тьма, лавины. Когда погода резко меняется, люди могут заблудиться. Откуда ни возьмись туман, хотя всего в паре миль может быть прекрасная погода, в смысле, люди могут загорать на Лох-Морлихе, а там наверху лед и обморожения, и заметьте, никакого укрытия на мили вокруг: ни домов, ни дорог, снег может падать ох как быстро, так что замучишься просто брести по глубокому снегу, и бывает, он аж до пояса доходит. А весной, когда наступает оттепель, тоненькие ручейки, что кажутся вообще зряшными, могут стать очень большими и мощными, и еще есть опасность, когда люди становятся всем весом на вроде бы твердую почву, а на самом деле это вообще-то подтаявший лед над очень глубокой водой, угу, так немало народу потонуло, а ветер, что, бывает, дует в апреле и мае, вообще-то выдергивает кусты и деревья с корнем и швыряет их прямо в тебя.
Надо же, – говорит Ричард.
Женщина смотрит на него с иронией в глазах.
Надо же, – говорит он снова.
Угу, – говорит женщина. – Красиво, не поспоришь.
Да. Ладно. Спасибо, – говорит он.
Он отворачивается, уходя.
А это для лошадей, – говорит женщина. – Для коров. Местный скот.
Простите? – говорит Ричард.
Фонтан Маккензи, – говорит женщина. – Люди говорят, вода била высоко так.
О, – говорит Ричард. – Точно.
Это уж точно, – говорит женщина. – Будьте здоровы! Всех благ!
Маневрируя в своем спальном мешке, она возвращается на переднее сиденье фургона.
Немного постояв на пустой парковке, Ричард возвращается на вокзал.
11:37.
Он проходит к перронам. Снова становится на пустой перрон.
Подумывает о том, чтобы перейти через мост и встать с другой стороны.
Отчасти режиссер.
Звук собственного голоса в ушах ему противен.
За мои грехи. Все, что он говорит, ему противно. Какое отношение Серру-Ларгу имеет к этому месту?
Он вдыхает. Больно.
Выдыхает. Больно.
Когда в следующий раз через этот вокзал проедет поезд и здесь остановится, Ричард пролезет в просвет между ним и перроном, ляжет на эти чистые ухоженные пути рядом с колесами, и пусть вагон, под который он заберется, уничтожит его, всем своим весом неудержимо двигаясь вперед.
Ох, ничего, ничего, ничего.
Горы вздымаются застывшими волнами над человеком на станции и домами городка.
Через неделю после ее смерти «Гардиан» напечатала некролог. Его написал один из близнецов. Патрисия Хил, урожденная Хардимен, 20 сентября 1932 – 1 августа 2018-го.
Когда-то ее звали Патрисия Хардимен. Он понятия не имел.
Ее и не подумали назвать Пэдди, хотя этим именем она пользовалась в титрах, и упомянули всего две самые известные из семнадцати работ, которые они сделали вместе: «Море проблем» (1971) и «Энди Хоффнунг» (1972) – два благосклонно принятых критикой и весомых ранних экспериментальных спектакля, показанных Би-би-си в телепрограмме «Пьеса дня». В «Море проблем» были пойманы первые проявления того, что позже стало североирландским движением за мир, а «Энди Хоффнунг» стал одной из самых ранних драматических работ британского телевидения, сделавших первые шаги к проговариванию того, что случилось с людьми три десятилетия назад во время Холокоста.
«Море проблем»: от Беатрис Поттер до коктейлей Молотова. О Северной Ирландии тогда почти ничего не было: всего за пару лет до этого Уикер[14 - Алан Доналд Уикер (1921–2013) – британский журналист и телеведущий.] снял сериал, но его почти не демонстрировали. Слишком рискованно. В «Море проблем» камера двигалась так, как движется людской глаз среди реальных людей, фиксируя фрагменты жизни реальных мест, где они жили, и обыденные вещи, которые они говорили, сохраняя анонимность и защищая лица, которых никогда не показывали, а показывали взамен окружающие их предметы, пока они говорили, подмечали, что они делали руками, дым, поднимавшийся от сигарет, предметы на кухонных столах или каминных полках: четки, фото монарха верхом, узор на пластиковом столе, рисунок моряка на сигаретной пачке «Джон Плейер», полная или пустая пепельница, чашка, блюдце, чайник на плите, отдраенная керамическая раковина, душистый горошек в окне, обвивающий шпалеру, волосы в бигудях под косынкой, ржавчина на ограждении из гофролиста, полицейская дубинка на крючке у черного хода, старый матерчатый флажок, аккуратно сложенный и спрятанный за кирпичом в деревенской постройке.
Солдат обшаривал ноги длинноволосого подростка в рубашке и джинсах. Солдат махал металлической палкой группке из восьми-девяти женщин. Детские ноги переходили дорогу вдалеке за колючей проволокой.
Люди говорили об этом в парламенте. Люди понимали из этого больше, чем узнавали из тысяч газетных репортажей. Фильм предугадал Кровавое воскресенье. (Хотя всякий, у кого был хотя бы один глаз и половина мозга, предугадывал Кровавое воскресенье, сказала Пэдди на следующий год, когда газетный критик где-то написал о «Море проблем».)
Ее первая экспериментальная докудрама. Одна из первых в своем роде. Его первое что-то существенное. Его первое что-то хорошее. И вот теперь Пэдди на небесах, как Беатрис Поттер для них обоих на ту пору.
«Энди Хоффнунг»: Пэдди сидела рядом с каким-то мужчиной на концерте Бетховена в Уигмор-холле где-то в конце 60-х. An die Hoffnung, – сказал он и улыбнулся ей. Она решила, что так его зовут, и представилась, а потом увидела в программке, что так называлась одна из песен.
Потом они вместе поужинали. (И, наверное, переспали.) Он почти ничего о себе не рассказывал. Но Пэдди, пронырливая, как лиса, много всего выведала. Он был наполовину немцем, наполовину англичанином. И максимально пострадал от той и другой нации. Обе отняли у него кучу всего: семью, друзей, дом – он всего лишился, ну и так далее. И при этом я не встречала человека, полного таких надежд, – сказала она тогда. – Не в смысле, наивных. В смысле, глубоких. Разговаривая с ним, я поняла, что подлинная надежда – это вообще-то вопрос отсутствия всякой надежды.
Как такое возможно? – спросил Ричард.
(Он приревновал.)
Не знаю. Но я ушла от него сама полная надежд, а это о чем-то да говорит в моем нынешнем мире, Дубльтык.
Этот мужчина с бетховенского концерта взял ее за руку в клубе, куда они пошли, словно для того, чтобы предсказать ей будущее, погадать, но вместо этого разыграл сценку из фильма Чарли Чаплина, который смотрел в детстве: Чаплин берет женщину за руку и смотрит на линии на ее запястье или ладони, чтобы сказать, сколько у нее будет детей. Он их считает. Говорит, что будет пять. Потом смотрит на линии на своей руке, считает, и тех оказывается двадцать пять, тридцать, тридцать пять – еще больше.
Потом он беззвучно рассмеялся, – сказала она, – он подражал Чаплину, смеявшемуся, как ребенок.
Как его зовут? – спросил Ричард (ревниво). – Ты спала с ним больше одного раза? Ну и как он? Последнее он сказал лишь мысленно. С тех пор всякий раз, когда она говорила, даже мимоходом, хоть что-нибудь об этом блядском Чарли Чаплине, Ричард знал, что она думает о том «эндихоффнунге», намекает на него – как бы исподволь, будто никто, кроме нее, об этом не догадается, понятия не имея, что Ричард в точности об этом знал.
Она написала сценарий за четыре недели. Он был изобретательный, рассказывал историю, не рассказывая. Раненый бродит по Лондону с душой нараспашку. Вот, пожалуй, и все. Стужа, хмарь. Ему никто не открывает, хотя так или иначе все, к чему он прикасается, распахивается. Он сидит на кухне и держит в руке открытку. Кто-то отправил ее из какого-то лагеря во время войны.
Тут хорошо, – говорит в камеру актер, играющий Энди Хоффнунга.
Он читает то, что написано на открытке.
Но потом, смотрите, – говорит он, – она пишет: мне бы хотелось побыть с кузеном Еври. Еври – это было наше кодовое слово для ада. Евридика, мертвая душа. Она говорит, что хотела бы умереть.
Это единственный момент, когда в сценарии всплывает война. Все остальное движется невысказанным под лондонскими мостовыми, щербинами на улицах на месте домов, каменными ступенями у памятников жертвам войны, грязью у реки, Темзой, переменчивой в своих берегах, высокими дверями публичных картинных галерей, запирающимися в пять, припаркованными машинами в полутьме, закрывающимися один за другим рынками: убранные лотки, сломанные ящики и капустные листья – вот и все, что осталось. Он пинает репу из сточной канавы вдоль по улице в спускающихся февральских сумерках.
Хил, урожденная Хардимен.
Ричард закрывает газету и складывает ее.
Пэдди врывается к нему в голову, как в тот первый день – в двери «Висельника». Ах, как она была пленительна! Старше его – на целую семнадцатилетнюю девушку старше, хотя почти любая женщина постарше была бы пленительной для мужчины за двадцать, но она была настолько пленительнее, такой самодостаточной, такой неклассифицируемой, причем неклассифицируемой с самого начала. (Нет ничего неклассифицируемого, – сказала она, когда он об этом упомянул, – это просто ты, остолоп, не можешь что-то классифицировать.) Только посмотрите на нее, как она курит, словно даже не замечая, что держит сигарету, и откидывается или подается вперед на этом стуле в своей фирменной манере «А мне не пофиг?», пока не скажет именно то, что надо, а говорила она это всегда. Без усилий. Будто в точности знала, что делать с историей. Будто удерживала брак, работу, близнецов, которых нужно растить, а потом, когда брак распался, почему-то стала еще беззаботнее. Когда в самом конце 80-х развалится на части его собственный брак и Ричард сам развалится на части вместе с ним, он месяц проведет у нее на кушетке. Она поможет ему привести в порядок дом после ухода жены и ребенка. Поможет привести в порядок себя.
Он никогда не встречал такой девушки, как она. Точнее, женщины. Она была не просто девушкой.
(Оскорбительно ли так говорить в наши дни? Он без понятия.)
В тот первый раз он сидел напротив нее в «Висельнике» и задавался вопросом, переспят ли они когда-нибудь. (В наши дни оскорбительно ли так думать?) Они переспали. Это было несущественно. Это был единственный несущественный секс в его жизни. Они были выше секса. Женщины, с которыми он переспал за все эти годы, до и после Пэдди, даже та, на ком он женился, тогда уже все испарились, а Пэдди почему-то осталась.
Между повествовательной стратегией и реальностью есть разница, но они в симбиозе, – сказала она ему как-то в 70-х.
Он был у нее дома. Стояла светлая весенняя ночь. Они слушали новости по радио на кухне. Только что вынесли приговор Магуайрам[15 - 5 октября 1974 г. прогремели взрывы в пабах Гилфорда. Организатором взрывов выступила ИРА. В декабре 1974 г. были арестованы не имевшие никакого отношения к взрывам четверо человек: Джерри Конлон, Полл Хилл, Патрик Армстронг и Кэрол Ричардсон. Конлон был в Лондоне во время взрыва, посещая сестру своей матери, Энни Магуайр. Спустя несколько дней после ареста «четверки» полиция схватила и саму Магуайр, и ее семью, в том числе Патрика «Джузеппе» Конлона (отца Джерри). Эти люди стали называться «Магуайрской семеркой».]. (Все, вместе взятые, они отсидят в тюрьме семьдесят три года, прежде чем приговор аннулируют, а оставшихся в живых выпустят на свободу.) Вердикт, который Пэдди только что вынесла, был как-то связан с приговором Магуайрам. Но Ричард всю жизнь не мог сообразить, что она имела в виду.
Между чем и чем? В чем в чем они?
Она рассмеялась: она впервые смеялась за долгое время, и смеялась так громко, что он перестал обижаться и тоже рассмеялся, и они смеялись, обнявшись. Потом она сказала:
Как и любой другой человек, я люблю классный трах, Дубльтык, а это был очень классный трах. Спасибо.
1 апреля 1976 года.
Позже ничего подобного не было. Они занимались своей работой и своими делами.
Последний апрель. За четыре месяца до ее смерти. Хотя, конечно, еще никто не знает наверняка.
Зато сегодня все знают, что это самый жаркий апрельский день, начиная с того года, когда Ричард родился. Об этом говорят по радио и телевизору, будто это было немыслимо давно – другая эпоха.
Впрочем, так оно и есть.
Он заходит в «Мэплинс» за флешкой. Сеть «Мэплинс» скоро закрывается. ПОЛНАЯ ЛИКВИДАЦИЯ. Магазин выглядит разграбленным. Ричард спрашивает мужчину, с надписью «администратор» на бейдже, остались ли еще флешки. Мужчина качает головой. Слишком поздно Ричард замечает темно-красные ободки у него вокруг глаз: мужчина выбился в люди, вышел на уровень администратора, и вот теперь это уже ничего не значит, все это так ничем и не закончилось.
Жизнь в его понимании подходит к концу, а я спрашиваю о какой-то сраной флешке. Я тупой предмет, – думает Ричард, выходя из разоренного магазина.
Он шагает по тротуару в неестественную жару.
Я такой идиот, – говорит он Пэдди, когда приходит к ней домой. – Как слон в посудной лавке.
Пэдди уже кожа да кости. Почти вся ее ярость тоже перегорела: Пэдди стала относиться философски к вещам, на которые еще злилась всего пару дней назад.
Всего пару дней назад она еще злилась на британское правительство и Ирландию.
Возможно, они не ведают, что творят, – говорила она. – Но вполне возможно, они точно знают, что делают. Я не прощу их – ни один из тех, кто знает, каково это было, не простит. Разжигать древнюю вражду…
Злилась она и на другое.
Я еще могу понять Брексит, – говорила она. – Множество людей обозлились на демократию по ряду причин. Но я не понимаю Уиндраш[16 - Скандал с поколением Уиндраш – политический скандал 2018 г., связанный с незаконным задержанием и депортацией британских подданных, прибывших в Великобританию до 1973 г., в частности из стран Карибского бассейна, и окрещенных «поколением Уиндраш» (по названию корабля «Эмпайр Уиндраш», доставившего первую группу иммигрантов из Вест-Индии в 1948 г.).]. Я не догоняю, у меня просто не укладывается в голове Гренфелл[17 - Пожар в 24-этажном здании «Гренфелл Тауэр» в Лондоне, случившийся 14 июня 2014 г. и приведший к гибели 71 человека, в основном выходцев из Африки и Ближнего Востока.]. Уиндраш, Гренфелл – это же не задворки истории. Это сама история.
Вся история – это задворки, Пэд, – сказал он.
Общественное благо, – сказала она. – Какая ложь! Почему не было протеста в масштабах так называемого Объединенного королевства? В любое другое время на моем веку подобные вещи привели бы к свержению правительства. Что случилось со всеми хорошими людьми в этой стране?
Усталость от сострадания, – сказал Ричард.
В жопу усталость от сострадания, – сказала она. – У этих людей умерла душа.
Расизм, – сказал Ричард. – Легитимированный. Легитимированный круглосуточный раздор во всех новостях и во всех газетах, на множестве экранов – милость божества бесконечных новых начинаний, божества, которое мы называем интернетом.
Я знаю, что у людей разногласия, – сказала она. – Они были всегда. Но люди никогда не были несправедливыми. Даже британский расизм отступал, когда доходило до несправедливости.
Ты жила в скорлупе, – сказал Ричард.
Не смеши меня, – сказала она. – Я ирландка. Я была ирландкой в 50-х. Я была ирландкой, когда быть ирландкой в Лондоне было все равно что быть чернокожей и собакой одновременно. Я знаю британцев как облупленных. Я была ирландкой в 70-х. Помнишь?
Помню, – сказал он. – Я такой же старый, как ты.
Появился близнец.
Успокойся, мам, – сказал близнец. – Ричард. Умоляю. Не заводите с ней разговор о Дональде Трампе.
Мы говорим не о Трампе, – сказал Ричард.
Мы говорим о совершенно, черт возьми, другом, – сказала Пэдди. – Давайте никогда не делать того, о чем мечтает самовлюбленный демагог.
Не надо, умоляю, Ричард, – сказал близнец. – И не говорите об изменении климата, активизации правых, миграционном кризисе, Брексите, Уиндраше, Гренфелле или ирландской границе.
Шутишь? – сказал Ричард. – Чем же еще тогда ее расстроить?
Не называй это миграционным кризисом, – сказала Пэдди. – Я тебе тысячу раз говорила. Это люди. Конкретный человек, который, вопреки прогнозам, пересекает весь мир. Помноженный на 60 миллионов: все конкретные люди, все пересекают мир, вопреки прогнозам, которые с каждым днем все хуже. Миграционный кризис. Да ты же сам сын иммигрантки.
Ричард, – сказал близнец, будто матери здесь не было. – Я серьезно. Если наша мать будет и дальше так заводиться из-за ваших приходов, нам придется попросить вас больше не приходить.
Через мой, блядь, труп, – сказала Пэдди.
Она становится такой раздражительной, – сказал близнец.
Я не раздражительная, – сказала Пэдди.
После ваших визитов мы не можем заставить ее принять лекарства, – раздраженно сказал близнец.
Ну еще бы, черт возьми, – сказала Пэдди.
Ее, блядь, труп:
