скачать книгу бесплатно
Он привык, что многие женщины в Советском Союзе, даже в Москве, дикие и зажатые. Хочешь сделать им приятно, а они косятся, как на маньяка. Другое дело итальянки! Например, его Бьянка, его горячая Бьянка…
За ужином Братислав рассказывал о жизни в Европе, искренне сокрушался о том, что Кира почти нигде не бывала, кроме родного города, внимательно, не перебивая, слушал её наивные школьные истории, хотя она позорно запиналась, теряясь от смущения. Перед сном Полина, поправляя её одеяло, сказала:
– Братислав… Он очень обаятельный мужчина, но он не принц. Никто из мужчин не принц. Теперь о деле, послезавтра у нас важная встреча. Мой одноклассник преподает в пединституте, он доктор исторических наук, был доцентом, но сейчас, наверное, уже профессор. В столичном пединституте, тем более на истфаке, без протекции и подготовки делать нечего.
***
На следующий день Полина спозаранку постучала в комнату сына, он ответил ей сонным голосом:
– Входите, открыто!
Толкнув дверь, Полина вошла в комнату, Братислав широко зевнул и спросил, не скрывая недовольства:
– Полина, тебе чего не спится? Суббота же…
Она ласково взъерошила, и без того растрёпанную после сна, шевелюру сына:
– Я собираюсь на кладбище, к Эмме, после зайду в церковь. У меня к тебе просьба: не оставляй Киру одну, прокати её по Москве, она ни разу здесь не была. Ну, сам понимаешь. Красная площадь, парк Горького, ВДНХ…
Братислав досадливо поморщился:
– Вообще-то, у меня были другие планы. Я хотел поработать. Честное слово. Не понимаю, почему ты так опекаешь эту девочку?
– Ну, не капризничай! Кира… Как бы тебе объяснить? У неё не самая весёлая жизнь, отец умер, а отчим – пьянь и скот. Как-то раз он избил её, повалил на пол и пинал ногами в живот. Представляешь?
Братислав приподнялся на локте и недоверчиво переспросил:
– Ты шутишь? Этого ребёнка били ногами в живот?
– Там, где я сейчас живу, и не такое бывает. Прошу, не говори ей ничего о нашем разговоре.
Полина пристально посмотрела на сына, тот согласно кивнул головой:
– Поезжай на кладбище со спокойной душой, я всё сделаю, как надо, не переживай.
Когда мать вышла из комнаты, Братислав откинулся на подушку и закрыл глаза.
Отец никогда не поднимал на него руку, вернее, поднимал и тут же опускал в бессилии, не тронув и пальцем.
…Когда Братиславу исполнилось шестнадцать лет, он принял важное и абсолютно осознанное решение: отрастить волосы до плеч. Как Фредди. Или как Джаггер. Отец заподозрил неладное месяца через два, к тому времени голова сына напоминала гнездо не самой старательной вороны.
– Что у тебя на голове? В Сплите закрылись все парикмахерские? Если так, давай съездим в Дубровник! Или в Загреб, – недовольно спросил отец за завтраком.
Братислав неопределенно поводил растопыренной пятернёй вокруг своей копны волос и объяснил:
– Просто у меня теперь новая причёска. Сейчас так модно.
Отец съязвил:
– Учителя-то, наверно, не радуются такой моде, – и заметив, как тяжко он вздохнул в ответ, улыбнулся в кулак. Впрочем, съев ещё одну булочку, Братислав повеселел и весьма легкомысленно заявил:
– Хорошо, что мне недолго осталось мучиться в гимназии, как-нибудь переживу эти гонения на прогресс, а там… Москва! Свобода!
– Так, понятно, – отец хлопнул ладонью по скатерти, с грохотом отодвинув стул, встал из-за стола и молча вышел из кухни.
Братислав, щедро намазывая масло на хлеб, не сразу понял, что это щёлкнуло у него над ухом, повернувшись, с ужасом увидел отца с ножницами в руках. Отец зловеще усмехнулся и ещё раз выразительно клацнул большими портновскими ножницами, позаимствованные ради такого случая у Миры. Братислав вскочил со стула и бросился в свою комнату,где долго крутил головой перед зеркалом, оценивая ущерб своей шевелюре от отцовского демарша с ножницами.
Через неплотно закрытую дверь был отчётливо слышен разговор отца с Мирой, которая по своему обыкновению отважно заступалась за горячо любимого пасынка:
– Горан, не кипятись, времена меняются, наши дети другие, не знают ни войны, ни лишений. И слава Богу, что не знают! Вот ты всё ругаешься на заграничную музыку, а Братислав, благодаря этой самой музыке, лучший в классе по английскому, да и по остальным предметам не отстает. Клянусь, он закончит гимназию с отличием!
Отец не сдавался:
– Ох, Мира… Избаловали вы его, ты и Поля. Братислав то, Братислав сё… Думаете, я сына меньше вашего люблю? Ему мужская рука нужна, а не бабьи нюни. Ты только посмотри, что он вытворяет! Дерзит. Я ему слово, он мне десять! Всю комнату заклеил длинноволосыми рожами, ночью приснятся – поседеешь со страху. Тьфу… Глаза бы мои этого не видели! А музыка? Да разве же это музыка? Воют, как на похоронах, да патлами трясут! В Москву он, видите ли, собрался… Я с Полиной поговорю, чтоб воли ему там не давала, чтобы в восемь вечера дома был, чтоб никаких гулянок. Только учёба, и больше ничего!
Да уж, отец ещё тот любитель нагнать на всех страху… Братислав с хрустом потянулся, вставать не хотелось, тем более, зная, что целый день придётся возиться с этой провинциальной пигалицей.
Он изменился за последние десять лет: стрижку делает у лучшего парикмахера Москвы, любит дорогой парфюм и французский коньяк, с удовольствием и шиком носит элегантные пальто и костюмы, даже трость у него не простая, а из красного дерева с серебряным набалдашником – купил по случаю в комиссионке. В общем, московский плейбой, хотя это и звучит, как оксюморон. Какие в СССР могут быть плейбои? Братислав и не заметил, как снова уснул.
***
Кира сидела на кухне и читала Выготского, Полина, как и обещала, нашла его книгу «Трагедия о Гамлете, принце Датском У. Шекспира». Конечно, не всё ей было понятно, вернее, почти ничего не понятно! Зачем эта пьеса так мучает людей? Гамлет унес в могилу свою тайну, но она-то его тайну знала! Он тоже страдал из-за отчима, из-за этого мерзкого Клавдия. Просто Шекспир описал это так, что дух захватывает, что глаза сами плачут, что внутри с каждым словом всё больнее и больнее…
Кира утонула в книге и даже не шелохнулась, когда Братислав, подавляя зевоту, заявился на кухню, лишь после его «доброго утра», очнулась и уставилась невидящими глазами. Кто это? Ах, да… Сын Полины Аркадьевны, Братислав. Почему он улыбается? Она такая смешная?
Братислав улыбался, потому что… Потому что он всё-таки выспался и уже чувствовал на языке вкус крепкого кофе. Потому что мартовское солнце, позолотив раму, вальяжно разлеглось на паркете веселыми желтыми квадратами. Потому что эта робкая девочка похоже не доставит ему особых хлопот.
Он поднял крышку с белой эмалированной кастрюльки и слегка поморщился:
– Манная каша! Бр-р… Полина в своем репертуаре. Ты, кстати, завтракала?
– Да, спасибо.
Кира взяла книгу и встала из-за стола, но Братислав её остановил:
– Оставайся, ты мне не помешаешь, вдвоём даже веселее. Так, кашу я точно не буду…
Он подошёл к холодильнику, стоящему у окна, позади Киры. Её спина, ниже лопаток, была не шире его ладони, плечики острые, над тонкой шеей – пушистое кружево волос. Он представил эту девочку, скорчившейся на полу, прикрывающей своими руками – прутиками живот, грудь, голову от ударов ногами и его передернуло от отвращения к её отчиму. Бывают же ублюдки…
В холодильнике нашлись яйца, салями и приличный кусок костромского сыра. Что же она так увлечённо читает? Братислав заглянул через её плечо, пробежал глазами несколько строк. Да уж… Неслабо для подростка.
Дыхание мужчины было таким близким, что у нее порозовели уши. Ну чего он подглядывает? Кира зябко повела плечами. Братислав выпрямился, сообразив, что ей неловко.
– Пора не завтракать, а обедать, я сделаю бутерброды и поджарю яичницу, поешь вместе со мной, потом прокатимся по Москве. Идёт? Только не говори, что не будешь есть, взрослых надо слушаться, – он достал продукты из холодильника и принялся за готовку.
Когда яичница уже шкворчала на сковороде, Братислав, сделав страшные глаза, спросил трагическим шепотом:
– Кира, а ты знаешь, что у меня деревянная нога?
– Да, знаю, – прошептала Кира со всей серьезностью.
Братислав расхохотался, его темные глаза вспыхнули на солнце медовыми искрами:
– Не верь, на самом деле, это металл и пластик!
Кира растянула губы в неуверенной улыбке. Он шутит? Она не понимает. Как она должна реагировать на такое? Тоже рассмеяться?
– Ладно, согласен, не самая удачная шутка, – виновато сказал Братислав, раскладывая яичницу по тарелкам.
***
Кира стояла посреди двора и ждала, пока Братислав прогреет машину. Солнце после обеда скрылось за низкими, пепельно–серыми тучами, с неба лениво валил рассыпчатый мартовский снег, а на фасадах домов, один за одним, вспыхивали желтые, оранжевые, светло-голубые прямоугольники окон. Это было похоже на Новый год, на сказки и мультики, которые показывали по телевизору в зимние каникулы. Кира попробовала представить, что живёт здесь с самого рождения: открывает по утрам тугую дверь подъезда, держась за отполированную до блеска латунную ручку; размахивая портфелем, бежит вприпрыжку по заросшему старыми липами двору, мимо домов с этими, каких там… эркерами, касается кончиками пальцев узорчатой ограды парка, а после уроков возвращается домой, к Полине Аркадьевне, к шкафам, доверху заставленным книгами, в тишину и покой.
Братислав счищал снег с крыши автомобиля, ругая себя за лень, а погоду за непостоянство. Надо было всё-таки встать пораньше, успели бы тогда прокатиться до снегопада. Закончив с машиной, посмотрел на Киру, та стояла с приоткрытым ртом, уставившись куда-то вверх. Ворон считает, что ли? Так все вороны попрятались от метели. Странная она всё-таки… Он слепил снежок и запустил им в девушку, но тут же пожалел об этом: снежок угодил точно за шиворот её неказистого пальтишка. Кира съёжилась, втянув голову в плечи, и, не мигая, уставилась на него, словно спрашивая: за что?! Стянув зубами замшевые перчатки, Братислав быстро подошёл к ней и стал выгребать из-за ворота, тающий на её ключицах, снег. Девчонка не сопротивлялась, стояла тихо, как пришибленная, и только таращилась на него своими зелено-серыми глазами. Он поймал себя на том, что ему до смерти хочется щелкнуть её по носу, но, мысленно отчитав себя за этот мальчишеский порыв, вслух весело сказал:
– Кира, извини, сегодня день моих неудачных шуток. Если хочешь, то тоже можешь забабахать в меня снежком, я не против.
Кира ничего не ответила, ей хотелось отстраниться от Братислава, но она боялась его обидеть, поэтому и замерла на месте, чуть вздрагивая от прикосновения мужских рук. До этого ни один мужчина, кроме физрука, не дотрагивался до неё. Но физрук был совсем стареньким, лет сорока, наверно, так что не считается…
– Ну что? Начнем знакомство с Москвой с Красной площади? – спросил Братислав, просияв белозубой улыбкой. Кира и не думала с ним спорить.
***
Когда они вернулись в прогулки, Полина уже была дома, и ей совсем не понравилось то, с каким щенячьим восторгом Кира пялилась на Братислава. Совсем не понравилось.
Она вспомнила давний телефонный разговор с Гораном, сын тогда только-только окончил гимназию, кстати, с отличием, как они и надеялись.
– Ну всё, Поля, дожили мы до светлых дней, поздравляю, – с места в карьер начал Горан.
Полина, зная его взрывной характер, спросила, как можно спокойнее:
– Что случилось? Объясни толком!
– Вот ей Богу, стыдно рассказывать… В общем, у Братислава появилась женщина. Заметь, я не говорю девочка или девушка, нет, наш ненаглядный сыночек крутит любовь со взрослой бабой! Полина, ты понимаешь, что это значит? Спит он с ней, спит без стыда и без совести!
Полина недоверчиво протянула:
– Да ладно… Может ты преувеличиваешь? Где он её нашёл-то?
– Где нашёл? Да уж он найдёт, не сомневайся! Знаешь, что вчера выдал? Я, говорит, мужчина, мне, говорит, с девчонками неинтересно. Каково?
– Горан, у меня нет слов! Вырос мальчик, называется! Послушай, может ты, как отец, как врач, хотя бы объяснишь ему, как… Ну, как надо вести себя, чтобы эти похождения не имели последствий.
– Что-о?! Ой, Поля… Не ожидал я от тебя такого спокойствия, не ожидал, – Горан шумно засопел в трубку. – Ладно, может ты и права, под замок этого стервеца уже не посадишь. Хотя, подозреваю, он не меньше моего знает про все последствия.
Когда Братислав прилетел летом, чтобы поступать в МГУ, Полина, встречая его в аэропорту, чуть не расплакалась от облегчения: сын выглядел совсем мальчиком, высоким, красивым, улыбчивым мальчиком, не более того. Она подумала, что Горан, как обычно, все драматизируют, нагнетает, преувеличивает… Правда, её уверенность пошатнулась, когда вечером на чашку чая забежала Эмма и, улучив момент, прошептала:
– Ну и кадр! Полина, эти тигриные глазки уложат на спину любую. Тебе с ним не справиться. Держись, подруга.
Через несколько месяцев Полина, вернувшись утром с дежурства, обнаружила в ванной женские трусики. Импортные. С кружевами и кокетливым бантиком.
– Что это? – спросила она сына, держа трусы на кончике пальца вытянутой руки.
– Трусы, – ответил сын, одарив её усталой улыбкой отличника.
– Я вижу. Чьи?
– Женские.
– Я вижу. И?
– Может Юлины. Может Надины. Может Марьи Ивановны…
– Издеваешшься? – зловеще прошипела Полина.
Братислав, сделав, на всякий случай, шаг назад, извинительно выставил перед собой ладони.
– Нет. Правда не помню. Честное слово. Можешь выбросить в мусорное ведро. Я не против, – сын сделал небрежный жест рукой, чем окончательно вывел её из себя.
Полина брезгливо стряхнула трусы на бело-красный туркменский ковер.
– Знаешь что, дорогой сынок? Опыт, которого ты так… так взыскуешь, на самом деле окажется морально убыточным. Ты же не животное! Считаешь нормальным не помнить имени девицы, забывшей белье в нашей ванной?
Братислав, откинув назад голову, смотрел на неё сверху вниз, и до неё вдруг дошло, что под пологом его ресниц скрывается не раскаяние, а насмешка. Слова сына подтвердили её догадку:
– Я считаю это нормальным. Я могу вспомнить имя, но не хочу. Зачем? Я же не обязан на ней жениться. Полина, мне надо заниматься, завтра три зачёта. Я свободен? Допрос окончен?
Ей было так плохо после разговора с сыном, что она не выдержала и заказала разговор со Сплитом. Полина ждала совета от Горана, в конце концов, именно он воспитывал Братислава все эти годы. И Горан дал совет, мстительно напомнив её же слова.
– Поля, ты же врач, объясни ему, как вести себя, чтобы эти похождения не имели последствий.
После Нового года, сын отчалил в общежитие, объяснив, что ему нужна свобода, и что она, Полина, ничего не понимает в современной молодежи…
Полина усмехнулась: мальчик – это мальчик, с девочками всё не так просто… Откомандировав Киру на кухню, чтобы та начала накрывать стол к ужину, Полина отправилась в комнату сына.
***
– Хочу поставить для Киры «Богемскую рапсодию», – сказал Братислав, перебирая свои пластинки.
– Не надо очаровывать эту девочку, – попросила Полина, дотронувшись до его плеча. – Ты даже не представляешь, как легко ей в тебя влюбиться. Я надеюсь, ты не позволил себе ничего такого, что можно расценить, как…
– Мама, за кого ты меня принимаешь? – раздраженно оборвал её Братислав, возвращая пластинку на место. – Кира не моя чашка чая, можешь не переживать за свою подопечную ни сейчас, ни впредь.
– Что значит не твоя чашка чая? Она тебе совсем не понравилась? Почему? Да, сейчас она нескладный подросток, но года через два станет очень красивой девушкой! – возразила Полина, обидевшись за Киру.
Братислав расхохотался:
– Я тебе поражаюсь, Полина, то ты боишься, как бы я твою Киру не совратил, то чуть ли не сватаешь. Так вот, расставим все точки над i, между таким мужчиной, как я, и такой девушкой, как она, не может быть ничего общего. Никогда. Ничего. Извини, я не буду ужинать, мне надо работать.
