скачать книгу бесплатно
– Товарищ генерал, будет исполнено. Найдем. Достанем. Накажем показательно. У нас уже есть на примете…
– Такие же, да? Других вы не держите?
– Никак нет, товарищ генерал. Вот эти уже полные дегенераты. Им уже выписали командировку, они вылетают завтра…
– Смотри, полковник. По тебе плачет трибунал. Молись, чтобы вернулись. Если окажется, что не полные – не обессудь…
© май 2020
Катюша
Нет, благодарю, я некурящий. Знаете, гражданин следователь, скажу вам начистоту. Вы ждете каких-то признаний, а мне не вполне понятно, за что меня скрутили. Но я наслышан о позорном свойстве интеллигентных людей доносить на себя и самостоятельно плести себе паутину. Уж не знаю, подпадаю ли я под такую категорию и насколько интеллигентный, но книжки читаю. Потому я чистосердечно признаюсь в том, что меня гнетет. Опять же, может быть, станет полегче. Я не ведаю за собой других общественно значимых прегрешений и расскажу о единственном возможном.
Месяц назад ваш покорный слуга отмечал – как и вы, надеюсь – общенародный священный праздник День Победы. Отмечал в том смысле, что сознавал: вот он, собственно говоря, наступил. Во мне уже выработалось преступное, по всей вероятности, убеждение в полной деградации этого некогда светлого торжества. Я имею в виду соответствующие мероприятия – как общегосударственные, так и частные. Смотреть и слушать все это стало решительно невыносимо, но у меня есть дурная привычка держать телевизор включенным. Я не выношу тишины. Пусть бормочет и бредит. К вечеру мое подсознание уже обкушалось до кислого рефлюкса, и я собрался выключить, но там вдруг запели «Катюшу». Это было целое представление, и до того необычное, что я решил досмотреть.
Вы государственный человек и наверняка знаете эту программу. Ее ведут гладкие прохиндеи с бешеными глазами и змеиным запасом ядовитой слюны. Может быть, видели? Нет? Ну, я расскажу. Вся эта хищная свора сидела за прозрачным столом и улыбалась во всю пасть, а стены студии были сплошь увешаны экранами с поясными изображениями героев. Старцы и старицы запевали поочередно, а дальше студия остервенело била в ладоши и подхватывала припев. Или рефрен, черт его разберет. «Выходила на берег Катюша». Веселье нарастало волнами: соло – припев, соло – припев. На втором куплете ведущие принялись дирижировать и подмигивать друг другу. Старички старались, были предельно серьезны и выводили дребезжащими голосами: «Расцветали яблони и груши… На высокий берег на крутой». Они сдвигали мохнатые брови, моргали слезящимися глазами, напрягали шейные жилы. Представьте картину: штук пять или шесть развеселых гиен в полный рост – и сотня развалин, обрезанных под ордена. Тут-то во мне и совершилось непотребство. Ничего крамольного не желая, помимо сознательной воли, я мысленно дорисовал им ножки. Короткие. Торс неподвижный, лицо как поющая маска – сами понимаете, паркинсонизм, а самоварные ножки приплясывают как бы отдельно на радость студии и ее хозяевам. Хорошо! Матрешечный визг, шакалы рукоплещут и раскачиваются, а престарелая ассамблея послушно сучит конечностями и повинуется, как ее приучили за долгую непростую жизнь. Все они, за исключением дирижеров, пляшут вприсядку, несмотря на тотальный артрит. Я им, конечно, сочувствовал в меру личных душевных способностей. Да что стыдиться – сильно жалел. Рисовал себе похожее действо в будущем, где, по причине его государственной важности, запоют уже не старички, а их бессмертные эмалевые портреты. Думаю, современные технологии позволят им открывать рты.
Вы скажете, что ничего подобного не было и все это плод моей грязной фантазии. Согласен. Я же не снимаю с себя ответственность. Вам хочется каких-то объяснений – я и выворачиваю карманы. Чем богат. Беда в том, что эта воображаемая картина приклеилась и дальше я шагу не мог без нее ступить. Вы уж не обижайтесь, но даже сейчас представляю, как и вы пляшете ножками там, у себя под столом. Ведь вы ничего такого не делаете? Мне не видно. Да, я догадываюсь, что еще сам попляшу. Прошу извинить. Продолжу: стоило мне выйти на улицу, как все в моем умозрении пускались в пляс – пешеходы, водители, пассажиры, дворники, продавцы, ваши подручные. Плясали мои сослуживцы, родственники; плясали руководители страны и деятели науки. Чума не обошла стороной давно умерших классиков отечественной литературы; она распространилась на произведения скульптуры, живописи и даже архитектуры. Везде Кривые беспокойные ножки как несущая конструкция для серьезных и вдохновенных лиц мерещились мне везде. У меня нарушился сон, потому что они мне снились. Пропал аппетит, потому что я и сам ловил себя на том, что приплясываю за едой. Разговаривая с кем-нибудь по службе или просто так, я машинально чертил на первом попавшемся листке таких же уродцев. Начал принимать успокаивающие таблетки, но танцы никуда не исчезли и только замедлились. Они стали более плавными, приблизившись не то к балетным, не то к гимнастическим.
Вот так я и очутился в том тире. Пошел прогуляться по парку. Шел и смотрел себе под ноги, чтобы не видеть толпу, которая медленно и с улыбкой выписывала кренделя. Тир стоял на отшибе, и я, естественно, непроизвольно к нему подался. Купил десять пулек. И с первого попадания понял, что пропал: фигурки были в точности такими, какие мне представлялись. Кувыркаясь и опрокидываясь, они смешно сучили ножками. Говорят, что раньше там фигурировали разные империалисты и недруги нашего государства, всякие кулаки и буржуи, ковбои, Иосип Броз Тито и прочая сволота. Я перестал дышать. Не помню, как уложил первые десять – знаю только, что ни разу не промахнулся. Взял еще пулек. И еще. Заслужил призовую игру. Выиграл плюшевого медведя, он сучил ножками. Полез за бумажником, и тут меня взяли за плечо. То есть за локти. И за все остальное. Я по-прежнему не понимаю, гражданин следователь, за что еще конкретно меня схватили, но чувствую, что заслужил, и глубоко раскаиваюсь. Надеюсь, вы удовлетворены? Что, простите? Выделите в отдельное дело? А за какие же тогда грехи… Погодите минуточку… Хорошо, я все понял, я не буду буянить и чинить препятствия. Только верните шнурки, а то у меня обувь сваливается, когда я… ну, вы уже поняли.
© май 2020
Звездная мельница
– Итак, миссис Хук, позвольте рекомендовать вам мистера Джошуа Кобольда, нашего уважаемого магистра. Как и было обещано.
Инспектор шагнул в сторону, и мистер Кобольд, неподвижно маячивший позади, выплыл на сцену всей своей тушей. Ничто не выдавало в нем магистра, за исключением подозрительной бляхи на шее. Эта штуковина изобиловала непонятными символами. Сам мистер Кобольд был в просторном плаще до пят и широкополой шляпе. Мясистое лицо излучало торжественную озабоченность.
Миссис Хук лежала в кресле, завалившись на бок. Лицо она прикрывала рукой и на инспектора с магистром не смотрела. Пальцы были унизаны кольцами.
– Не скажу, что рада вашему появлению, мистер Кобольд, – глухо сказала она. – Но сами видите, что здесь творится. Я уже согласна на все и ко всему готова.
Под шляпой растянулась сочувственная улыбка, и Кобольд успешно объединил в себе черты гиппопотама и аллигатора.
– Да, – пропищал он канареечным голосом. – Вы женщина хрупкая. Не могу и представить, что вы сами устроили такой кавардак.
Миссис Хук не была хрупкой женщиной – наоборот, но кавардак предъявленного размаха и в самом деле не мог быть делом ее рук. Вся мебель помимо кресла, в котором она убивалась, была повалена и разломана. Всюду лежали осколки, во времена более отрадные составлявшие вазы, графины и блюда. Портреты – семейные, как можно было предположить по рваным фрагментам носов и ртов, были разодраны в клочья. По потолку змеилась трещина. Люстра пробила паркет. Чья-то осатаневшая ручища завязала узлами тяжелые шторы. На стене были начертаны сажей бранные слова. В разбитое окно задувал ветер.
Инспектор пригладил редкие волосы.
– Миссис Хук, – сказал он уверенно, – положитесь на мой многолетний полицейский опыт. Еще не было случая, чтобы мистер Кобольд не помог нам, будучи приглашен. Я скептик не меньше вашему, но поверьте – в нашей практике потусторонний след встречается куда чаще, чем можно предположить. И тут мистер Кобольд оказывается незаменимым подспорьем.
– Я магистр многих знаний, – подхватил Кобольд, расхаживая по гостиной и присматриваясь к мелким и крупным последствиям разгрома. – Я адепт хуралов и свидетель пролегомен. В астрологической криминалистике мне равных нет. Я опытный спирит и экзорцист.
– Очень вас прошу, миссис Хук, – проворковал инспектор. – Расскажите ему все, о чем поведали мне. Я бессилен, нахожусь в тупике и этого не скрываю. Если кто-нибудь и в силах помочь вашей беде, то это мистер Кобольд.
– Чем же тут поможешь? – горестно вопросила миссис Хук.
– Ладно, не помочь. Хотя бы прояснить ситуацию и наметить пути.
– Обрисовать горизонты, – кивнул магистр.
Хозяйка вздохнула. Она пошевелилась в кресле, отняла от лица руку, села прямо и уколола обоих испуганным взглядом поросячьих глазок.
– Вы же все уже записали в блокнот, – напомнила она. Тон ее был безнадежен.
– Записал.
– Дважды.
– Трижды, если вам будет угодно. И тем не менее.
– Хорошо, – сдалась миссис Хук. Она заговорила монотонно, как на экзамене: – Это началось сразу после кончины моего дорогого супруга.
– Как он умер? – немедленно перебил ее мистер Кобольд.
– Упал с лестницы и сломал шею.
– Когда произошло это несчастье?
– В ночь на двадцать четвертое октября.
– И вы при этом присутствовали?
– К сожалению, нет. Я отправилась на заседание дамского кружка обсудить празднование Дня Всех Святых. Мы расписывали сценарий, разучивали гимны и засиделись глубоко за полночь.
– Только гимны? Ведь это Хэллоуин, позволю себе заметить.
Миссис Хук посмотрела на магистра косо.
– Мы приличные женщины, порядочные христианки. Только гимны. И никаких дырявых тыкв, если вы намекаете на них.
Мистер Кобольд выставил ладони:
– Хорошо-хорошо! Когда же вы видели вашего бедного супруга в последний раз?
– А какое отношение это имеет к предмету нашего разбирательства?
– Возможно, что никакого, но мы имеем дело с вопиющим случаем полтергейста, а потому обязаны досконально разобраться в подробностях жизни и смерти.
– Что ж, я отвечу. В девять вечера, когда я уходила, он был еще жив.
