скачать книгу бесплатно
– …Да, с молочкой, конечно, беда. Ни творога, ни сыра, ни молока. Все лекарства подделывают. Вода плохая.
– А у меня, девочки, такие гортензии распустились.
– А я не люблю гортензии!
– И какие у тебя претензии к моей гортензии?
– А я тут такую блузку видела, обалдеть! Такой шифон!
– … А меня, наверно, сглазили. Как на работу прихожу – голова болит и давление скачет. Надо сейчас померить. Ни у кого таблетки от головы нет?..
– … Сосед пса завёл, гуляет с ним, без намордника! Я говорю, почему у вас собака без намордника? А вдруг сорвётся с поводка, покусает?! Слюнявая такая, противная…
– … Эх, сейчас бы торт шоколадный-шоколадный! Или трубочку с заварным кремом!..
– … А вы были сегодня в женском туалете? Что там за неряхи завелись? Жидкое мыло разбрызгано где попало, бумага на полу… После такого даже в туалет заходить противно, руки помыть. А руки не помоешь – паразиты заведутся, гельминты…
Тема паразитов была традиционная, словообильная и почти ежедневная. Обсуждались не только черви, вши и клещи, ногтевые грибки, но и образные паразиты – правительство (хоть госслужащим ругать его вроде как нельзя), олигархи, богатые «звёзды» шоу-бизнеса. Чехвостили всех – с упоением, ожесточённо, подпитываясь друг другом, словно исполняли некий совместный злобный танец, который нельзя танцевать в одиночку и который можно лишь в одиночку прекратить.
Клочков надел наушники и включил музыку, уйдя в себя и в очередной отчёт. Он, к счастью, не знал, кто такая Лера Кудрявцева, и не хотел участвовать в «кондиционерных конфликтах». Бывало, что на женщин в кабинете нападал зуд чистоты: они вдруг начинали стирать пыль, ругались на уборщицу, приходившую в конце рабочего дня, опрыскивали цветы. В то же время после выпитого кофе немытые чашки могли лежать целыми днями, привлекая мух. Несмотря на диеты и словесную щепетильность в отношении еды, они часто, чуть ли не каждый день, покупали тортики. Повод для этого искался с легкостью слов алкоголика, который оправдывает своё возлияние. Обычно это происходило после склоки, и коллегам Клочкова надо было «заесть стресс». В итоге или шоколадка, или тортик всегда присутствовали. И, конечно, кусочек всегда доставался Клочкову: накормить мужчину – это всё-таки инстинкт такой же древний, как и умение пресмыкаться перед начальником. Павел Петрович ощущал тошноту при одном слове «тортик», его воротило от этих искусственных сладких жиров и кремов, от пальмового масла. Как правило, «тортик» (не «торт»! ) подвергался критике, каждая на публику норовила съесть кусочек поменьше, стараясь сохранить фигуру, хотя сохранять её уже не имело смысла. Когда кулинарное изделие безвозвратно пропадало в бездне пищеварительных систем, женщины любили порассуждать о вреде тортов, о том, что они закупоривают сосуды, вызывая риск заболеваний. Далее обычно следовал длинный список заболеваний, далеко не все из которых были связаны с тортиком.
Каждая из четверых коллег по кабинету напоминала Клочкову собаку особой породы. Вот Катерина Львовна – типичный бультерьер. Бойцовский характер, вечно всем недовольная. Она всегда делала короткие, «гладкошерстные» стрижки, не чуралась нецензурных ругательств, была крепка костью и увесиста массой. Её лицо, ну прямо бультерьерское, выражало постоянную готовность ринуться в бой и перегрызть горло врагу. День проходил зря, если Катерина Львовна ни с кем не ругалась. И только перед Максигеннадичем она виляла хвостом и была покладистой. Но было ощущение, что если большой начальник потеряет власть, заболеет – она тут же с ним расправится. Агния Афанасьевна напоминала гончую: высокорослая, худая, с длинными конечностями. Она всю жизнь гналась за убегающими целями: муж, квартира, машина в кредит, карьерный рост на госслужбе, должность за должностью, обязательные поездки за границу, загар под пальмами. Она всегда словно отчитывалась и одновременно хвалилась перед другими «собаками». Но объектов для охоты становилось всё больше, здоровья не прибавлялось, и она гналась, гналась и гналась, задыхаясь, изматываясь, тяжело дыша, высунув язык. И вне этой гонки себя не мыслила, потому что постоянно хотела быть «успешной». Ну, и Фаина Петровна – это, конечно, немецкая овчарка. Вышколенная, безукоризненно исполняющая команды, и не понять по морде, о чём она думает на самом деле. И не приведи Господь чтобы она получила команду «фас!»: тогда у вас нет шансов. Клочков в этой компании чувствовал себя котом, он даже по гороскопу был Котом. Или Кроликом, по другой версии. Ну, каково коту среди собак в большой многоэтажной будке…
И только Леночка, большеглазая и длинноволосая, обычно молчала и не вписывалась в атмосферу тётко-стайла. В мире собак она была бы, пожалуй, английским кокер-спаниелем. Трое женщин её постоянно поучали: не стоит на работе носить столь вызывающую юбку, разводить дома надо такие-то цветы, готовить ужин надо эдак, а за помадой тебе, Леночка, надо идти в такой-то магазин ив-роше-лореаль-этуаль, там скидки 25%. Леночка кивала, соглашалась, но делала всё по-своему, потому что эта свекрово-тёщинская опека ей нафиг была не нужна. Её, молодую красавицу, учили, как надо одеваться. Говорили, что синий шарфик с кремовой блузкой – это тренд и в этом сезоне актуально. Слово «модно» было немодным, неэффектным, употребляли «актуально». Почему актуально – неясно. Но – актуально. На обед Леночка выпархивала из министерства и старалась с коллегами не сидеть. А трехголовая гидра даже в обед оставалась в отделе и не могла промеж собой наболтаться. Клочков тоже на обед выходил прогуляться. На свежем воздухе мозги проветривались, и подобие внутренней гармонии возвращалось. Он успевал пройтись по набережной Волги, посмотреть вдаль на проплывающие теплоходы, на величественный мост. Вот бы наоборот: восемь часов – обед, час – работа.
Вернувшись после перерыва, Клочков обнаружил непривычное молчание. Фаина Петровна, Катерина Львовна и «Барто» загадочно обменивались взглядами. Потом Фаина Петровна подозвала к себе Клочкова и доверительно зашептала (она называла это «шушукаться»):
– Павел Петрович, тут вот какое дело. Вызывает меня к себе Максимгеннадич, даёт поручения, а потом и говорит как бы между делом: «Ну, и сколько вы сегодня калорий сожгли, Фаина Петровна? Может, вам тортик купить, чтобы ваш отдел лучше работал, а не лясы точил?!». Или у нас прослушка стоит, или кто-то информацию сливает. Мы посовещались и решили, что это, скорее всего, Леночка. Так что, ничего ей не говорите, она коварная и, наверно, подлая. Нам тут ещё работать и работать, стаж до пенсии и так далее. Ей-то что, вертихвостке, завтра, глядишь, в декрет уйдёт.
Так из опекаемого молодого специалиста Леночка, сама того не ведая, стала врагом народа, против которого женщины стали «дружить». Этому они и посвятили вторую половину рабочего дня, оставив в покое мелкого служащего Клочкова Павла Петровича.
Батон второй, рефлексирующий
Прекрасно быть большим котом:
пожрал и поиграл потом.
Тебя все гладят, любят,
по крайней мере, люди.
Быть главное – домашним,
забыть о дне вчерашнем,
о будущем не думать —
мурлыкать да мяукать,
и быть любимым всеми,
в комфорте, быть в системе,
быть главной частью дома,
а дома – всё знакомо.
Всегда обед и ужин.
Раз кормят, значит, нужен.
Сижу я на бюджете,
вполне доволен этим.
…А я доволен этим?!
Глава 3. Педагогический форум
Многие представители чиновничества и «педагогического сообщества» прибыли на мероприятие, которое непонятно зачем было устроено почти под конец учебного года. Кто-то судачил, что это из-за пристальных проверок федерального министерства образования. Дескать, было найдено много недочётов и недоработок: показатели успеваемости ниже, чем в прошлом году, повышенный уровень хронических заболеваний, всякие ЧП с избиением детьми друг друга, школьная преступность, особенно в образовательных учреждениях в спальных районах областной столицы и детских домах. Кто-то говорил, что форум проводится в рамках тренда на пропаганду патриотизма среди подрастающего поколения, и учителя должны быть в первых рядах и в едином порыве. Но в рамках, которые заданы федеральной повесткой. Одним словом, подневольный Клочков сидел среди остальной зависимой публики на пленарном заседании педагогического форума во Дворце культуры и периодически аплодировал нижеследующему.
Сначала, до официального открытия «пленарки», на экране демонстрировался видеоряд о достижениях N-ской области во всех отраслях и на всех направлениях. Затем диктор вещал о славных традициях образования, о прекрасном настоящем и о лучезарном будущем. Фильм этот не то чтобы не был правдой, он просто показывал действительность под определённым углом. Впрочем, присутствующие на форуме его особо не смотрели, фон он и есть фон.
Потом состоялось торжественное открытие. Пожалуй, слишком торжественное. Ведущие – он и она – с красными папочками с регламентом, интонациями былых теледикторов объявляли то одно то другое. Прозвучал государственный гимн, потом состоялся вынос флагов главных учебных заведений, затем был исполнен гимн уже N-ской области. Зал то и дело вставал и хлополадошил. Потом вышел совместный хор детей и директоров школ. Они спели что-то вроде: «Ровесницы, ровесники, девчонки и мальчишки, одни поём мы песенки, одни читаем книжки».
На сцену были приглашены первые лица региона, которые сказали речи и долго-долго вручали грамоты отличившимся педагогам, дарили им цветы и некоторых, если те оказывались хорошенькими женщинами, даже приобнимали под нескончаемый перещёлк фотоаппаратов и объективы видеокамер. «Всё не в министерстве сидеть и отчёты строчить», – успокаивал себя Павел Петрович.
Потом слово взял местный министр образования Максимгеннадич. Часть его речи содержала сведения, которые готовил отдел Клочкова, поэтому Павел Петрович с некоторым волнением ждал, как это прозвучит со сцены. Ведь если цифры вдруг неточны и это будет обнаружено Кой-кем Вышестоящим, то влетит так, что мало не покажется.
Но одновременно речь Максимгеннадича вводила в транс и усыпляла. Он, словно гипнотизёр, монотонно капал на подсознание:
– Форум уже давно зарекомендовал себя эффективной площадкой по разработке новых идей и проектов. Из года в год на нём устраивают презентации лучших образовательных практик. Участниками крупных региональных площадок становятся тысячи неравнодушных жителей нашей области, педагогическая и родительская общественность, ассоциации учителей, а также талантливая молодёжь. В этом году форум объединит более трёх тысяч человек. Мероприятия форума направлены на реализацию проекта «Умный регион – умное образование». В рамках форума проводятся как традиционные мероприятия, такие, как единая методическая неделя…
«Как же хочется спать, как же хочется спать», – печалился Клочков, ослабляя галстук от духоты. Он вспомнил, как в четвёртом классе в такую же славную майскую погоду он с друзьями сбегал с последнего урока, и они играли в «чику»: ударяли монеткой в монетку, чтобы та перевернулась. А потом – в футбол, и ворота обозначали двумя портфелями. Ловили ящериц и пугали ими девчонок – вот визгу-то было! Тогда перед теми детьми расстилалась далёкая и глубокая жизнь, с которой можно было сделать всё, что угодно: стать космонавтом, моряком дальнего плавания, альпинистом, шофёром паровоза (да-да, именно так), ракетчиком, хоккеистом Фетисовым. Ну, собственно, все и распорядились своим уникальным и единственным временем, как хотел. Кто-то уехал в Москву, кто-то спился, кто-то ушёл в бизнес. А Клочков, отыграв все свои школьные футбольные матчи, отучился в педагогическом на историческом факультете, попробовал поработать в школе, но долго в нёй не продержался, пошёл по чиновничьей линии, пристроился в министерство простым специалистом, да так и застрял там. Лучше, конечно, чем спиться или быть застреленным бандитами, но…
– Мы все прекрасно понимаем, что XXI век меняет требования к профессиональной роли учителя, – продолжал со сцены Максимгеннадич. – На первый план выходят функции организатора учебной деятельности, консультанта, исследователя, руководителя проектов. На первом этапе реализации Стратегии-2030 «Город умной эффективности» в 2015—2018 годах одним из ключевых направлений является качественное образование. Предполагается создание эффективной образовательной среды…
Клочков уже не мог противостоять дремоте. Он не знал, насколько он отключился. Но, похоже, не меньше земной минуты он пребывал в другой реальности. Павел Петрович сидел на вершине горы, блистало солнце, было тепло, несмотря на гигантскую высоту. Было хорошо и спокойно. Клочков давно не дышал таким чистым и лёгким воздухом. Вокруг – горы, горы, и очевидно, что на них живут счастливые люди и звери. У Клочкова в руке бокал с вкуснейшим пивом, рядом – тарелочка с вяленым мясом. Он прихлебывает, смотрит вдаль, зрение его – острый кинжал, он видит, как далеко-далеко мальчишки играют в футбол на школьном дворе, вместо ворот – портфели. И портфели-то, как у Павла Петровича, он в таком теперь документы в министерство носит. И видит: громадный орёл, размах крыльев метра два, несёт в когтях клубок змей. Приземлился рядом с Клочковым, посмотрел на него и давай клювом этих змей долбить! А те шипят что-то, не разобрать, что-то про похудение, жирную пищу, трусы «звёзд» и артериальное давление. «Полетели, Клочков?» – «А получится?» – «Задницу от кресла оторви – получится!». И впрямь – Павел Петрович сидит в кресле в зале. И таких кресел – целые ряды. «Уже не получится», – обречённо подумал очнувшийся Клочков.
– Образовательная сеть региона включает в себя 227 образовательных организаций, из них: 83 общеобразовательных, 130 дошкольных, 13 дополнительного образования, – продолжал вещать со сцены Максимгеннадич.
«А ведь у орла получается, он парит над этим всем, он прибивает гадин, – подумал Клочков. – Рожденный ползать летать не может. Или может, и уже не хочет?!».
– Смысл регионального проекта – формирование «педагога будущего», способного стать опорой реализации Национальной технологической инициативы, – заканчивал свою бесконечную речь Максимгеннадич. – Особую важность реализация проекта получает в связи с разработкой министерством образования и науки России в конце июля 2017 года «дорожной карты» по формированию и введению национальной системы учительского роста. Наша задача – войти в число субъектов, участвующих в апробации модели аттестации, основанной на оценке предметных, психолого-педагогических, методических и коммуникативных компетенций учителей с использованием единых федеральных оценочных материалов…
Наконец-то министр закрыл рот и ушёл. Ведущие с красными папками объявили, что слово предоставляется почётному гражданину, народному учителю России, 82-летнему Владимиру Ивановичу Логинову. Для своих лет он был вполне бодр, хотя слегка сутул, ясен умом и самое главное – до сих пор вёл в школе уроки истории.
Начал, продолжил и закончил Владимир Иванович не по регламенту.
– Я прошу организаторов включить свет в зале. Я работаю учителем почти 60 лет и привык смотреть в глаза своим ученикам. Я не могу смотреть в пустой чёрный зал. А то получается, что сегодня не вы, учителя, главные… Меня часто спрашивают: почему вы, Владимир Иванович, так долго работаете? А вы вспомните своё детство. Мы все с вами наблюдали за тем, чем заняты наши родители. Они работали. Кто-то шёл на завод, кто-то – в больницу, кто-то – в школу, кто-то водил транспорт. И мы все уже тогда примерялись, кем мы будем. И я не мыслю себя в состоянии, когда я прекращу работать, это сложно. Это сложно для многих из вас.
Зал внимал Логинову в полной тишине. Живая речь настоящего учителя контрастировала со всем остальным пленарным заседанием. Его авторитет был настолько высок ещё с советских времен, что самое суровое руководство не смело устанавливать ему рамки – что говорить и сколько.
– Есть молодые люди, которые выглядят старше своих лет своим брюзжанием, недовольством, желанием получить всё и сразу. А человеку должно быть интересно жить, он должен быть активен, идти к своей цели, а не безучастно плыть по течению. В жизни нашей страны всегда наступал определенный момент, когда мы должны что-то решительно сказать, что-то защитить. Наши отцы и деды ушли на фронт. И мы помним это поколение, которое сказало себе: надо выстоять, надо выжить. И они сделали это, совершили великую Победу. А ведь одна треть национального богатства нашей страны была уничтожена. И они сказали себе: надо возродить. И возродили. Нашему поколению сказали поднимать целину – мы поехали. Мы создали страну, величайшую в мире. Мощь Советского Союза предотвращала всякую попытку третьей мировой войны. А когда мы были слабыми, беззащитными, – нас пинали как хотели, разбомбили Югославию, разгромили Ливию. Я как учитель истории выполнял решения страны по воспитанию достойного поколения. Я этим горжусь. Сегодня молодёжь имеет к нам претензию: мы развалили Советский Союз. Мы все внутренне переживаем: что случилось с нашей державой? И сегодня встает тот же вопрос: можем ли мы не предать современную Россию?
В зале стали перешёптываться, словно ощущая некую опасность от человека, который ничего не боится и говорит правду. Его нельзя просто так одернуть, прервать. Он не дорожит «крышей» власти. Чего доброго, ляпнет лишнего, и пленарное заседание педагогического форума будет омрачено.
«Какие мощные, но в то же время простые слова, – подумал Клочков. – У нас же педагоги, особенно те, кто педагогами управляет, так выражаются, так наведут тень на плетень, нагородят умных терминов, а смысла-то и нет». Но вот какое дело: «простые и мощные слова» тоже клонили в сон, они перестали воздействовать, и Клочков, похоже, выработал иммунитет к любым вообще словам. Он не откликался на них, как бывалый пасечник уже не реагирует на пчелиные жала. Призывы любить Родину его уже не задевали, даже если исходили они от искренних людей.
Конечно, Логинов чувствовал аудиторию, согнанную на мероприятие добровольно-принудительно. И решил пробить её толстокожесть. И сделал это с отчаянием пчелы, которая жалит человека, защищая свой родной улей, безвозвратно жертвуя собой. Да, будет больно, место укуса распухнет, но пчелиный яд в итоге будет для организма полезен.
– Ещё немного о патриотизме…
Почему-то с вершины той горы, из сна, меньше всего хотелось думать о патриотизме.
– Так вот, о патриотизме, – Логинов сделал неприлично долгую паузу и заговорил вкрадчиво и тихо. Пчела была готова расстаться со своим жалом, но решила уж всадить так всадить. – Мой отец воевал. И вот он как-то рассказывал, когда вернулся с фронта. Зашёл, говорил он, как-то мой отряд в белорусскую деревню, в которой несколько дней хозяйничали немцы. Ищем, рассказывает, избу переночевать. Входим в один дом. Смотрим – сидит на полу старенькая бабушка, а перед ней тело мальчика. Внук. Ему лет пять. Вместо головы – какое-то кровавое месиво. Бабушка молчит, и даже плакать уже не может. И подняться не может. Потом рассказала. Пришли немцы, смотрят – мальчонка. Его спрашивают: «А где есть твой папка?». И он ответил, гордо и громко: «Фашистов бьёт!». Ну, маленький, несмышлёный. Немцы рассвирепели, один взял мальчишку за ноги, раскрутил – и с размаху головой о печку… Тут же нашли его мать, долго насиловали, потом застрелили. Она лежала в сарае. Мы, рассказывал отец, всякого в ту войну повидали, но как было нас пятеро, тёртые мужики, – все плакали. Бабушку мы накормили из своей провизии, в избе прибрались, мальчишку и его маму похоронили тут же, в саду… Как мы после этого давили этих нелюдей! С такой злобой!
Зал потрясённо молчал. Многие не знали, как реагировать. Владимир Иванович словно опять провёл урок, а непутёвые ученики будто что-то осознали важное. Их ужалили туда, где ещё больно.
– И в заключение пару слов о труде современного учителя, – сказал Логинов. – К сожалению, сегодня из учителей делают поставщиков образовательных услуг. Учителя «натаскивают» детей на правильные ответы по ЕГЭ, суживая тем самым кругозор знаний. У учителя голова заполнена отчётностью, бумагами. Особой проблемой стала ничтожная доля учителей-мужчин в школах, которые увольняются, едва поработав. И кто, позвольте спросить, будет воспитывать детей, если не школа и родители? Ответ очевиден: в лучшем случае – друзья, улица, а скорее – Интернет и телевизор. А в телевизоре в лучшее эфирное время по нескольким федеральным каналам – ор и ругань по поводу того, кто с кем, простите, переспал.
На этих словах раздались аплодисменты, но не аплодисменты одобрения и восхищения, а угодливые начальству хлопки-намёк: хватит, ты вышел за рамки, ты насторожил Первых Лиц, ты портишь торжественное мероприятие. Но у большей части сидящих в зале не нашлось воли для каких бы то ни было рукоплесканий.
И Владимир Иванович с мудрой горечью окинул взглядом публику, склонил седую голову и покинул сцену. Клочкову было неприятно и стыдно, что так уходит Учитель. А ещё он пожалел, что тоже мог бы стать учителем, но в свое время свернул с этой дороги и пошёл не туда.
Батон третий, усомнившийся
Сегодня Его Мяучество взирал на просторы Котовасии не столь безмятежно и бесстрастно. Он наблюдал за картиной весны, взгромоздившись на перила балкона. Его с окружающим миром уже не разделяло оконное стекло, а лишь высота пятого этажа.
И вот что подумал Кот Батон: коварная вещь – оконное стекло. Вроде всё видно, а пройти сквозь него невозможно. А это – уже ограничение свободы Верховного Правителя всех котов, кошек и котят. Давно подозревал, что людишки, существующие только для того, чтобы служить мяукающему сообществу, чтобы холить, лелеять и лайкать усатых-полосатых, что-то задумали и ведут тайную самостоятельную политику. Поступали даже сигналы с мест – я их слышал в открытую форточку – о вопиющих фактах кошачьей бездомности, голода, холода, издевательств. О притеснениях со стороны собак. Якобы многие соотечественники вынуждены ютиться по подвалам, влезать на деревья, добывать себе корм насущный в виде охоты на мышей, поеданием тухлой рыбы. Фу-фу-фу. Мяукающий сосед этажом выше поведал ужасающую автобиографическую историю о том, что его отнесли к садисту-ветеринару, и тот над ним сотворил такое, что не выразить никаким воплем боли и отчаяния. И самое обидное, что этот выскочка тоже считает себя Правителем Всех Котов, только Мурзиком Пятым. Ну какой из него Правитель? Во-первых, со Сверхкотами так не поступают, и если слуги устраивают бунт и, свергнув, глумятся над тобой, то значит ты, Мурзик (имя вообще ни разу не царское!), недостаточно привлекателен, упитан и влиятелен. Во-вторых, Правитель Котовасии должен быть один, и это, несомненно, я… Или уже сомненно?
От этой мысли он чуть было не потерял равновесие и едва сбалансировал хвостом и толстым задом. Ух, чуть не полетел вниз! А всё из-за этих вредных мыслей, из-за этой подорванной уверенности в своём могуществе и смысле мироздания.
Батон с жадностью и любопытством вдыхал тёплый воздух майского вечера и смотрел, как рядом над берёзой резвились, как маленькие моторчики, жуки. И так захотелось броситься за этими жуками, преодолеть пропасть между балконом и берёзой, попасть раз в жизни за пределы квартиры, замутить с какой-нибудь свободной кошкой, посмотреть, как эти бродяги-бомжи на мышей охотятся. Сожрать что-нибудь, пусть противное, кроме сухого корма из пакетика…
Он этих мыслей и чувств Правитель Котовасии снова чуть не оступился и не упал с пятиэтажной высоты. Когти впились в балконные перила. Боязно. Говорят, коты всегда приземляются на лапы. А как это на самом деле, кто знает… Но что там, в этом забалконном мире? Это здесь ты – царь и котобог, а там кто?! Нет, нас и тут неплохо кормят. Каждый день два раза, а то и три. Есть уверенность в завтрашнем дне, в гарантированном содержании, в социальном, как выражаются слуги-людишки, обеспечении.
Всё, прочь с балкона. Долой соблазны.
Ух, разволновался, сердечко трепыхается, как птичка, хвост трубой.
Спрыгнув с перил, грузно, как мешок с зерном, Кот Батон отправился лежать на любимое кресло. Вскоре он заснул и увидел дивный сон.
Глава 4. Другая дорога
Клочков проснулся необычайно для себя рано – ещё не было четырех. За окном вполне светло, день в мае – это вам не то что в унылом ноябре. Соловьи сходили с ума, свежая зелень настраивала на хорошее. Он полежал с открытыми глазами. Батон учуял, что Павел Петрович не спит, и вскочил на кровать, чтобы его погладили. Но даже кот был несколько удивлён, обычно его людской опекун цеплялся за сон до последнего, не хотел вставать, разочарованно отключал будильник с видом невольника.
Клочков встал, окончательно взбодрился холодной водой. Не зря русская пословица гласит: «Утро вечера мудренее». Мысли с рассветом ясные, логичные и легко находимые. А думать было о чём, потому что неожиданно Клочков задал себе вопрос: «Что делать?». Ещё вчера бы он сказал: «Как что? Ехать на работу, мучиться, ждать отпускных или премии». Сегодня утром у него не было ответа на этот вопрос.
Клочков почаёвничал, надел привычный костюм, сдавил горло галстуком. «Как это было бы символично – повеситься на таком атрибуте официального внешнего вида, галстуке. А вот хрен вам, не дождетёсь!». Чувствуя прилив сил и смелости, даже безрассудства, Павел Петрович взял свой портфельчик, сел в прихожей, словно перед дальней дорогой.
– Ты чего? – спросила удивлённо жена.
– Сегодня надо пораньше, сегодня надо, ответственный день, – отозвался Клочков и решительно встал.
До министерства он решил дойти пешком, хотя расстояние было немаленьким – три с половиной километра. Но как не хотелось ехать на маршрутке №56, слушать ретро-радио…
По сути, он разучился за эти годы ходить: дома – сиди, на работе – сиди, в транспорте – сиди. Если бы Клочков был изначально рекой, то к сегодняшнему времени он бы заболотился, загнил, стал источать затхлый запах. Когда-то Клочков спокойно и связно изъяснялся, теперь же – слегка заикался, слова будто спотыкались, то и дело появлялись неотвязные «эт самое», «в общем», «типа». В сознании прочно засел язык документооборота. Вместо «Надо прогуляться, весна, погода чудесная» мозг выдавал: «На основании соответствующих, эт самое, погодных условий и типа чрезвычайной задолбанности на работе назрела необходимость покинуть пределы квартиры».
Клочков шёл легкой походкой, дышал весенней новизной и глазел по сторонам. Он поймал себя на том, что и «глазеть» он отвык. Ну, а что: из маршрутки №56 виды всегда одинаковые. Говорят, у человека падает зрение, когда он смотрит на мир без интереса. А если ему вообще и жить неинтересно, то у него, наверно, всё атрофируется. И как потом себя реанимировать?
И Клочков начинал догадываться – как…
У подъезда убирался дворник, Павел Петрович его поприветствовал. Долгожданная листва распустилась, вот-вот зажелтеют звёздочки одуванчиков. Навстречу попадались люди с добрыми лицами – в маршрутке народ был обычно озадаченный, сосредоточенный и угрюмый. А ведь это счастье – просто идти пешком! Кровушка бегает, сердце стучит, мысль работает. Клочков сейчас осознал, что ещё несколько лет сидения за компьютером – и он станет горбатым, и это не считая букета приобретённых на нервной почве хронических заболеваний. Тьфу, какие фигуры речи гаденькие – нервная почва, букет заболеваний. Или так: букет заболеваний на нервной почве…
Как полезно смотреть на мир в непривычное время, другими глазами. Может, для одного человека зелёный цвет – это синий, красный – это фиолетовый. А животные видят всё совсем иначе. Дальше, острее, в иных пространственных пропорциях, в особой палитре. Мы же привыкли к одному и тому же, и ничего не знаем про другие миры.
Дорога была желанна, и не требовалось никакой «дорожной карты». Павел Петрович обратил внимание на свежую разметку. Прочитал афишу – сто лет не был в театре и на концертах. А ведь в наш город иногда заглядывают вполне приличные, интересные исполнители. Сто лет не слышал живой музыки. Что он только не делал за эти сто лет…
Мимо прошла улыбчивая девушка, с выкрашенными в ярко-ярко фиолетовый цвет волосами, в которых была брошка в виде цветка. Хорошо. Неторопливо проехала поливальная машина с предостерегающими световыми сигналами, мол, отойди в сторонку, не то окачу! Очень хорошо. Пыль была прибита к дороге. Свежесть – это прекрасно.
Клочков шёл и всё больше убеждался в том, что надо делать.
Павел Петрович добрался до своей работы, и было как раз без пяти девять. Он увидел столь знакомую утреннюю картину: служащие министерства озабоченно спешили, боялись опоздать. Со стороны они выглядели довольно жалко.
Клочков не пошёл сразу на работу. Он захотел опоздать впервые за много лет. Павел Петрович отправился на набережную, где столько раз раздольным видом на Волгу-матушку пытался отвлечься от нервяков и стрессов. Мост, баржи, широкие пространства… Как сладко – что-то прогулять, на что-то, как выражались некоторые друзья, забить болт. Ветер трепал клочковскую шевелюру, как в детстве, и словно приговаривал: «У, прогульщик, учительница поругает, поставит двойку за поведение, тебя отчислят, и будешь вместо аттестата со справкой». Как бы сейчас сгонять в футбол… А не с кем. Кто ещё поставит на траву портфель с документами, кто вынесет мяч? «Бросай, Клочков, портфель, надувай мячик и играй по своим правилам. И не бойся ничего – только смелым покоряются моря», – сказал себе Павел Петрович. Тут он нарушил ещё один запрет из детства – закурил. Специально купил пачку. Сел на лавку – какой всё-таки вид!.. Затянулся. Хорошо. Конечно, ни семья, ни тем более коллеги-женщины курение не одобряли, не одобрял его и сам Клочков. Но сегодня…
Мобильный Павла Петровича взорвался звонком. «Химера» – высветилось на дисплее. «Да, Фаина Петровна?!» – спокойно и насмешливо сказал Клочков.
– Павел Петрович, в чём дело? Вас уже полчаса нет на работе!!! Почему вы не ставите нас в известность?
– Фаина Петровна, сегодня произошло страшное событие. Умерла последняя на планете самка белого носорога. Этого никто не заметил.
– Клочков, вы в своем уме? Вы трезвый? Я буду вынуждена написать докладную Максимгеннадичу!
– Фаина Петровна, у меня всё хорошо. Просто я наконец-то понял, что у нас с вами разные «дорожные карты» и разные реперные точки. Я сейчас подойду и урегулирую наши разногласия, связанные с исполнением служебных обязанностей и психологической совместимостью. Живём-то один раз.
Клочков затянулся сигаретой, включил телефон на громкую связь и положил рядом с собой на лавочку. Из трубки доносилась испуганная ругань, угрозы, удивление. Павел Петрович смотрел на свой мобильный, как на большого таракана, – с любопытством и брезгливостью.
Когда Клочков появился на работе, преодолев охранника Георгия, управление по надзору в сфере образования напоминало встревоженный улей. Все уже были в курсе неадекватности Клочкова. Даже Леночка смотрела на него округлившимися глазами: как, мол, в этом червяке, в этом лакее вдруг проснулось мужество и появилось человеческое достоинство? Неужели нашёл новую работу? Или выиграл в лотерею пять миллионов? А может, его взял под защиту Сами Знаете Кто? А может, он решил уехать за границу, и ему теперь всё до лампочки? Никто этого не ожидал от жалкого, нескладного Клочкова.
– Где вы были всё это время? – с ужасом, но гневно спросила его Фаина Петровна.
– В заблуждении, – ответил Павел Петрович и сел писать заявление по собственному.
«Ну, вот я и вылетел с работы. Вы-ле-тел, – думал Клочков, расправляя плечи. – Экипаж лайнера приветствует вас. Температура на борту отличная. За бортом – ещё лучше. Атмосфера позитивная. Пристегните ремни, в полёте может быть турбулентность».
Батон четвертый, улетающий
Двухкомнатная квартира на пятом этаже хрущёвки, обследованная за эти годы вдоль и поперёк, переливалась огнями, словно стартовая площадка. Лапы ступали уверенно, потому что Батон знал, что сейчас он отправится в путь. Он вскоре познает мир, которого никогда не видел, не слышал, не нюхал. Он понял, что дальше так жить нельзя – от кормёжки до кормёжки, от сна до сна. Он выпрыгнет из этого замкнутого круга, из этой клетки повышенной комфортности.
«Почему коты не летают, как птицы? Или как майские жуки. Ежу понятно, что если я сейчас не полечу, то не полечу уже никогда. Вот, ежу и то понятно, но Батон в полной мере осознал это лишь сейчас. А ведь всё это время он считал себя Правителем Котовасии, полагал, что ему всё кошачье население завидовать должно. А какой же он Правитель, когда он настоящей Котовасии и видеть не видывал? Не был он, конечно, никаким Царем Всея Котовасии, не был обычным котофеем, он четыре года был котофейком. Да простят меня Павел Петрович, Ира и Маринка. Они меня так захолили и залелеяли, что я стал чемоданом на четырех лапках, заплыл жиром, и мне ничего не хочется. А должно хотеться. Вот сидит Павел Петрович, телевизор смотрит, передача про дальние страны. Я же вижу, как бы он с радостью там оказался, как бы в морях купался, как бы по горам карабкался. А он пивка попьёт и спать идёт. Вот так и я: в окошко погляжу – и на боковую. Я даже в нашем дворе никогда не был, никогда».
Батон вскочил на балконные перила, удивительно легко и даже воздушно, и огляделся. Луна блистала призывно и неотвратимо. Звёзды вспыхивали и меркли, словно искры в наэлектризованной шерсти, когда Батона гладили в темноте. И этот майский воздух – воздух дальней дороги и возможности выбирать себе путь.
Батон обернулся. Ничего не подозревающие слуги-люди безмятежно спали, Павел Петрович даже похрапывал, завтра бедняге, наверно, идти опять куда-то, он говорит, что в гадюшник. И вот тут Батон понял, что любил этих людей, и сейчас, скорее всего, видит их в последний раз.
Заиграла музыка из скрипок и колокольчиков. Соловьи выводили сумасшедшие трели.
Батон взлетел. Оказывается, ничего сложного. Тут главное – сделать первый решающий толчок, а там уже перебирать в воздухе лапами не составляет особого труда. Батон – ну, какой он теперь Батон, он теперь Эфир или что-то в этом роде – плыл по воздуху. Для начала, конечно, сделал кружок вокруг родной пятиэтажки, осмотрел двор, только что распустившиеся деревья, припаркованные машины. Поднялся повыше. А таких-то дворов, оказывается, десятки, сотни! И везде своя жизнь, многообразная и непознанная. Вот люди, говорят, тоже сидят в своей Солнечной системе и носа дальше не высовывают. А выше, а дальше! Леса, поля, реки, моря, океаны… И везде где хочешь приземляйся, живи, лови мышей, если надо, изучай, познавай, ухаживай за кошками, размножайся (давно пора), знакомься с другими котами, учи их язык. Хотя в кошачьем мире только диалекты, местные говоры, а язык один, поэтому с этим проблем не будет. И только жаль, безумно жаль потраченных в хрущёвке лет, где живет человеческая семья, которая тоже хочет и не умеет летать.
