скачать книгу бесплатно
– Желать зла – вот это я еще понимаю. Всегда болеешь в тайне за плохих. А как могут показывать плохого, как не в виде автомата? Это в комедии нет хороших и плохих. А смерть не должна сопровождаться смехом.
– Опять ты ломаешь комедию, злосчастный! Где твоя совесть?
Расскажем еще немного про Анимоху. Что именно вас может заинтересовать? Не делая предположений, заявим сразу, что юридически особой властью он не обладал. Однако фактически его прорицания действовали на народ завораживающе: почище любой рекламы. С ним и держались как с оракулом.
Он жил в уединении и имел очень узкий круг общения. По городу он боялся передвигаться: все места казались ему напоминаниями о каких-то детских травмах. Он боялся своего детства и снов. Детские воспоминания мучили его всю жизнь. Он записывал собственные сны и тут же сжигал написанное, если не терял. Записям он не придавал никакого значения. Так говорили все – это была его черта.
Работать руками он ненавидел, но иногда ни с того ни с сего брался за тяжелую и грубую работу и работал с остервенелым удовольствием. Но, получив деньги, быстро терял к работе интерес. Вообще-то, у него был какой-то достаток, иногда у него вдруг появлялось помногу, и он тратил, не глядя.
Но невозможно было бы представить Анимоху за рулем автомобиля. История о попытке устроиться водителем – ошибка или заведомая инсинуация. Он и на велосипеде-то ездить побаивался. Стоять в очереди ненавидел, заходить в магазины – тоже.
Сегодня он не мог обсуждать некоторые вопросы всерьез. Чего обсуждать, когда нужно действовать. Хотя молчание и бездействие выше всего. Действие, связанное со словом, если оно не сакрально, является безнравственным. Тот, кто говорит сам с собой – лицемер, кто на людях – негодяй; тот, кто говорит сам с собой, но внешне делает вид, что говорит с собеседником, то есть, отвечает на свои же вопросы – преступник и подлежит заключению под стражу.
Ты накапливаешь стаж безделья; кстати, пожалуй, не разбогатев, но, не спившись и не уработавшись, ты сохранишь свежесть восприятия и остроту глаза до старости. Это было бы здорово, доживем ли вот только мы до старости?
Мы бы не стали задавать подобные вопросы Анимохе.
В это время на площади происходил разговор между Падишахом и Анимохой. Мы не можем сказать, о чем они беседовали, но разошлись необычайно довольные. Возможно, они что-то замышляют. Мы знаем нрав Падишаха: этот любит преступление больше Анимохи раз в сто. Причем именно уголовное, а не политическое. Анимоха же всегда с любопытством следил за его проделками,
Анимоха терпеть не мог холод. Жару еще как-то, а холод – когда-то. Трудно понять, что человеку, если он задумается, скажет предыдущая фраза.
АНИМОХА: НЕПРЕДВИДЕННЫЕ СЛОЖНОСТИ
Ни одну вещь Анимоха никогда не назвал бы родной. Даже любимые книги казались ему чужими. Но самая чуждая в его жизни вещь была – собственное тело.
– Только не телесная умеренность, – говорил Анимоха, – и не потворство собственному телу. С телами окружающих я обязан вести себя по-джентльменски, но вот мое собственное тело я жалеть не намерен. Что мне с тобой делать, презренный раб природы? Не убоишься ли ты тех бесчисленных испытаний, которым я намерен тебя подвергнуть? Нет? А зря. Я бы на твоем месте уже трепетал – трепещи же!
– Иногда мне кажется, – продолжал Анимоха вслух, – что все мои проблемы – из-за памяти. Вся моя жизнь в моей голове как на ладони! О, черт подери. Как это мучительно! Даруйте же мне забвение! Или нет, нет, только не забвение!
Все-таки я вынужден согласиться с тем, что ненавижу тьму больше света. Свет только выбивает меня из колеи, тьма же на самом деле пугает. Один пройти по темной улице я не способен; мне приходится спать при свете.
Короче, дело в том, что Анимоха отказался давать показания. Нет, ничего подобного. Сей, как говорится, доблестный муж, находясь в камере, сказал стражнику, которого уполномочили командовать допросом: «я показаний давать не намерен».
Как, по-вашему, какие показания собирались выуживать у Анимохи? Да, не следует сомневаться, что никакие показания не испортили бы его репутацию. Ему не сложно было наговорить о себе что угодно. Все отлично знали, какие байки он о себе рассказывает, и поддерживали эти мифы. В результате, было бы сложно отделить, как говорится, правду ото лжи. То, что у него финансовые затруднения, и так все знали. Но еще больше его пугала возможность утраты компетенции. Я, говорил он, должен быть в авангарде всех ведущихся исследований. Иначе – зачем же мне жить? Во всех исследованиях меня привлекает только самое ненужное и бессмысленное – только такое имеет в моих глазах какую-то ценность. То есть то, что остальные отвергли.
Анимохина неподкупность и прямолинейность
Нда… чего это он разговорился? Много, поди, выболтал? Много вслух сказал? Трость, смокинг? Да, думал про это. А как он это выразил? Ну, сказал что предпочитает строгий стиль, не любит современной моды. Ну да, и он не соврал.
– Хоть я и не припомню, что говорил такое вслух, но именно такого мнения я придерживаюсь.
Падишах:
– Анимоха, не ломай комедию!
– А кто ломает? Какие еще показания? Я говорю только по собственному желанию, и только то, что хочу говорить, ни больше ни меньше. Ваш закон для меня ничего не значит. Можете сравнить меня с огнем пожара: вы, организовавшись, убьете огонь пожара! Но пожар никого не спрашивает разрешения, он действует так, как ему хочется. Да, он действует обусловлено, но перед нами он свободен. Вот и я так, ребята! Что, записываете??? Записывайте, черт подери! Я сказал, прекращайте записывать тот бред, что я перед вами несу! Я не хочу, чтобы когда-нибудь мне кинули обвинение в растлении нравов! А ведь так и случится! Да, так оно однажды именно и случится! Я это знаю наперед.
Ох, что я тут наговорил… дайте мне прийти в себя…
Падишах (в сторону): да у него истерика! Что это с ним. А если сейчас начнется припадок? Я лично не готов оказывать ему первую помощь. Как-то, помню, мне представился случай оказывать первую помощь эпилептику. Как я себя повел? Растерялся! А что я мог бы сделать? Врачи, и те порой теряются. А представь, человек боится вида крови? И видит такое! Поневоле растеряешься! Да уж.
– Ты жив?
Анимоха (слабо):
– Вроде бы да. Агония длиной в мгновение? Что со мной было?
– Ты здорово нас напугал.
– Я еще выпью шампанского, – говорит Анимоха Падишаху.
– Ну, ты вымочил, – отзывается Падишах, – делаешь вид, что спрашиваешь у меня разрешения?
– Да нет, я тебя предупреждаю!
Что у тебя останется, если исчезнет любознательность? Можно поинтересоваться, как ты умудряешься делать одновременно два одинаковых дела?
Да, остановить его было сложно: вслух он говорил охотно и подолгу. «Какая скромность, – удивлялся он на свою аудиторию. – Я несу такой вздор, что самому стыдно».
Он не льстил своим слушателям, а с огромным удовольствием говорил им гадости. «Да как меня еще не остановят». Он хотел спровоцировать у слушателей какие-нибудь сильные эмоции. Как его следовало понимать? Стать, как говорится, «жертвой народного гнева» и врагу не пожелаешь. Он с горечью вспоминал подобные случаи, и переживал так, будто их жертвами стали его кровные родственники. Сегодня Анимоха идет в присутственное место. Что он там будет врать? Следователь, говорят, женщина неплохая. Но черт подери, сколько все эти нелепые формальности займут времени? Он всего лишь свидетель, или скорее уж лжесвидетель.
– А если тебя вызывают в качестве обвиняемого? А представь себе, чтобы милиция была бы таким же опасным местом, каким были органы при Советах?
– Я сейчас об этом думал, – сказал Анимоха. – Вам везет, что Падишах строго настрого запретил мне заниматься политикой. Боюсь подумать, куда я утянул бы страну, развяжите вы мне руки. Или, может, (в сторону) протянуть им свои несвязанные руки и предложить связать?
Анимоха подумал, что сейчас его обвинят в умении понимать каждую свою фразу дважды (как делать два дела одновременно). Дело в том, что дальше возможны два варианта развития событий. Как вы сами думаете, что произошло? Хотите ли вы видеть продолжение светлым или мрачным? К тому же, что-то подсказывает: советы тут недопустимы, если мы хорошо помним, что было на самом деле, что произошло дальше, мы должны сами это описать.
Наболтал какой-то невнятицы и рад, думает Анимоха про себя и одновременно прикидывает, сколько фраз осталось до конца мысленного абзаца, потому что последние три фразы он всегда произносил вслух!
– Беда, если я начну критиковать собственную речь своими же словами. Если, допустим, я дам своей путаной речи такое же путаное, если даже не сложнее, толкование, то все воспримут это как должное. Но если я скажу, что о ней думаю, на можно сказать их языке, пожалуй, меня не поймут еще больше.
Толпа уже смотрела на Анимоху с удивлением. Так и не привыкли к его замашкам за столько времени.
– Сейчас захохочет! – говорит один,
– Нет, говорит другой, сейчас убежит или уйдет на цыпочках и крадучись! Смотри, уже руку поднял!
– Сейчас он… – крикнул наудачу кто-то из толпы, – и в следующий миг все увидали, как Анимоха превратился в зайца, и в два прыжка исчез. Крик застрял у зеваки в горле: пусть кажется слишком пафосным, но как написано, так и оставим!
Куда делся Анимоха? Нам этого пока не узнать, посмеемся же над незадачливыми зеваками. Да, он уже обращался в зайца, кричал один, другой вторил: были случаи! Да уж, если у него такие способности, чего ему бояться суда? Да он и так вечно торчит в заточении. Что его вообще туда затягивает? Ворует по мелочи что ли, или хулиганит? Да не, говорит другой. Его тянет туда сдуру: он, видите ли, хоть и понимает, что это совершенно бессмысленно, подбивает заключенных на всякие бунты. Я что-то подобное слышал, или читал об этом заметку. Точно заметку (обширная цитата). Да, но ты мне не все этим объяснил. А что еще? А он умеет передавать свои способности? А тебе зачем? Ну как, интересно ведь… НЕ СВЯЗЫВАЙСЯ, говорю тебе. Это не доведет до добра. Ну, хорошо, уговорил. Зеваки постепенно начинают расходиться.
Черт подери, может однажды читатель этих хроник обвинит автора в чрезмерной симпатии к своему персонажу. Но как тут можно оставаться беспристрастным?
– Давай еще что-нибудь загони! Интересно тебя послушать.
– Ты что, надо мной издеваешься? Я, по-твоему, шут – тебе на потеху разговаривать?
– А ты что, хочешь, чтобы я у тебя каждое слово вымаливал! Я хочу говорить, черт подери!
Кто-то с места:
– Падишаха наслушался, подражает!
– Пошли вы к черту! Какие подражать проклятые? Я вам покажу – подражаете!
Это Анимоха разошелся на пиру во дворце. Разошелся он так потому, что Падишах оплатил пир, а сам уехал за границу. За его спиной, как нетрудно догадаться, происходит невообразимое. Все разговаривают одновременно, и никого в отдельности не поймешь.
Что за околесицу они несут, – подумал Анимоха. Хотя можно предположить, что услышанное для него что-то значило, и мысль про околесицу он продумал чисто для отвода глаз. А можно еще предположить вот что: в магазине Анимоха, не будучи силен в арифметике, не пересчитал сдачу, но сделал вид, что пересчитал, чем вогнал продавщицу в краску. Выходя на улицу, он подумал: компенсация в виде материально выраженной сдачи как энергии с энергией затраченной шеей продавщицы, чтоб вогнать ее лицо в краску.
Очень странный день. Второй раз меня сюда заносит. Это каким несознательным надо быть, чтобы все время действовать автоматически? Мне надо поменять свойства собственного тела, а не ума. Тело, тело, вот в чем проблема. Что мне с ним делать, черт подери? Эй, негодный раб, что мне с тобой делать (и тут же отвечает себе измененным голосом, якобы от имени собственного тела): Мой повелитель, вы до такой степени погрязли в подхалимстве и подражании Падишаху, что говорите со мной его словами! Разве не так? Молчать, презренная материя, я не намерен с тобой церемониться! Сейчас пойдем прыгать с моста, причем на камни! (измененным голосом) Ну-ну, как же, так ты и не испугался! Да ты даже совсем пьяный как-то побоялся прыгнуть в речную воду зимой! Я хорошо помню этот случай – каким сильным было твое искушение. Молчи презренный, снова кричит Анимоха. Не смей перечить, какой у тебя разум? Куда мы этак придем, к чему? Мне как-то посоветовали заняться каким-нибудь изнурительным трудом: якобы так у меня отношение к собственному телу изменится. Не знаю, физический труд действительно отупляет, а уж чего-чего, а отупеть я совсем не хочу. Вот уж чего я не хочу, так это отупеть за просто так. Я больше думаю, мне еще повезло, судьба всегда была ко мне так участлива. На что тебе вообще жаловаться? Да прекрати же ты спорить вслух сам с собой! Ты ведь вечно о вреде слов и разговоров с самим собой говоришь!
Анимоха надолго умолк. Оделся и вышел на улицу. Какие его подстерегают приключения? В данный момент никто этого не знает. Будем следить за ним из этого окна. Ого, скрылся из виду. Что теперь, броситься вдогонку? А если подумает, что шпионим? Нет, не следует, пускай идет. Можно просто сказать несколько слов от себя. Без этих слов не назовешь полной нашу хроника. Кажется, что с Анимохой происходит что-то. Кто это понимает, кто заметил? Кажется, его линия судьбы спиралью заворачивается.
Не пытайтесь избегать сухих описаний, мне лично как раз сухие описания и нравятся. В диалогах меня не устраивает их сырость, ну а приглаженные диалоги кажутся неестественными. Да, на тебя не угодишь. Только бред в диалогах у тебя недалеко ушел от бреда в описаниях. В высшей степени противоестественно выражаешься!
Не добавляй для смеха в слова лишних букв. Но и не укорачивай, как будто обиженный. Кто пытается сократить слова? Тот, кто обижается. Удлинить? Тот, кто рад. Короля счастливые придворные торжественно приветствуют полным именем. ЗЭКа называют вообще по номеру – полная редукция.
Попытаемся найти с нашими героями общий язык
Выходят Анимоха и Падишах, оба в чёрном.
Начинают перебранку. Их голоса едва слышны, мы не можем как следует разобрать, о чем зашла речь. Размахивают руками, качают головами. Сейчас что-то произойдет, говорит конферансье. Давайте зрители, выбирайте варианты. Что предложит читатель?
Приблизить сцену, чтобы расслышать голоса? Сменить декорацию? Заставить наших героев перейти на Русский? Ничего этого не будет! Занавес закроется.
Переходим к следующей сцене.
Как же много уже сделано для непонимания нашего персонажа! Но как мало между этими разрозненными описаниями соответствий! То-то будет работенка будущим исследователям! Как будут смотреть на подобные нестыковки ученые?
Умерь свою гордыню, ничтожный!
Я всегда был антифеминистом, – заключил Анимоха, – притом, что никогда особенно не страдал от женщин. Скажу так: мне, возможно, очень повезло, но женщины на самом деле для меня много не значат.
НЕ ПРИВОДИТЕ МНЕ ТАКИЕ АБСТРАКЦИИ КАК…
Ежедневное (не воскресное) издание газеты «Нью-Йорк Таймс» содержит больше информации, чем средний англичанин 17-го века усваивал за всю свою жизнь.
Покажите мне, как это выглядит, по-вашему, на деле.
Что он усваивает и как? Опасно клевать на подобные уловки!
И вообще будьте осторожнее с фактами. А что делать, если всюду абстракции? Как быть? Перестать обобщать начисто? Пожалуй, что да. Не знаю. Всеобщие законы на самом деле до добра не доводят. Я говорю, действуй по своей вере: то, что ты делаешь, и есть то, во что ты веришь. Объяснять не надо, сами, что нужно, поймем.
– Ну, наконец-то. Теперь-то он обозначил свою позицию.
– Ничуть не бывало. Ты что, купился: Да он никогда не скажет то, что думает.
– А вот и скажу. И скажу.
– Чего? Помалкиваем? Сейчас он будет говорить. Ха-ха!
Что? Ну, слушаем…
Анимоха открывает рот, как будто готовится произнести речь.
– Сегодня, уважаемые… а нет, я не про это. Итак, разрешите мне сказать… короче, выслушайте мое сообщение.
На местах ропот: ему нечего сказать… а вы как хотели… да не, сейчас скажет…
Анимоха:
– Ну это… вы, как это сказать…
На местах:
– Смотри-ка ты. Что это с ним? Обычно разливается соловьём, а сегодня двух слов связать не может.
– Уважаемые граждане…
Сейчас будет говорить.
И на самом деле, несмотря на заминку в начале, Анимоха в тот день произнес замечательную речь, которая произвела на нас неизгладимое впечатление. Что он сказал, записано и в свое время будет предано гласности. Толпа кричит: мы не позволим…
Ладно, хватит об этом. Короче, конспект речи однажды будет опубликован в газете, остальное неважно.
Проклятье, ведь надеяться совершенно не на что. Решительно и бесповоротно!
– Какие еще, черт подери, татуировки? Да меня вид собственной руки пугает, а ты еще что-то наколоть на этой руке предлагаешь. Это прямо-таки смешно.
И вообще не желаю иметь никаких примет.
Не знаю, я вообще хочу избавиться от любых индивидуальных черт. Но не изничтожиться. Хотя, с другой стороны, какая разница. Хуже просто уже ничего и не сделать. Ох, не знаю. Не знаю, чем эти ваши затеи обернутся. Но подлинной ценностью обладают те действия, на которые ты решился по собственной инициативе. А если мы начнем отстаивать идею отсутствия собственного? Игрушка в руках бешеных страстей, о проклятье, неужели это так и есть? А что, на то как раз и похоже. На то и похоже. Черт подери, куда мне спрятаться.
Падишах:
– Ты занят, Анимоха?
– А что? Нужно помочь по ремонту?
– Оставь свои шуточки, паяц. Ты знаешь, как сегодня шатко твое положение. Кончилась коту масленица. Ничего у тебя не получиться. Ты только будешь напрасно терять время. Вот и сходил, вот что страшно: время прошло, но ничего, клянусь, ничего в мире не изменилось. Все остается по-прежнему, и событие, опираясь на которое ты жил последние дни, наконец в прошлом: но решительно ничего оно не принесло. Ничего, время унеслось, ты ничего решительно не понял – погляди на это беспристрастно, вообще без всяких эмоций. Ты сам мог бы обеспечить себе еще более неприятные переживания, чем эти.
– Чего, – сказал Анимоха в ответ Падишаху, – сосчитать дни моей жизни? Я не хочу. Больно надо.
– Ничего у тебя не получится. Или получится все-таки, как думаешь?
– Не трудись открывать рот. Сам подумай, как нелепо и старомодно все, что ты говоришь.
– Ах ты, чертов скептик. Найдешь ли ты хотя бы след мысли в моих ощущениях?
