скачать книгу бесплатно
как отменённою буквою «ять»
прыгнуть с вокзала…
«Слова мои не прощены…»
Слова мои не прощены,
как долго буду я, страдая,
мечтать, чтоб осень золотая
отмыла память от вины,
да, я в отчаяньи живу,
и не надеюсь на удачу…
Я говорю?
Нет, я так плачу
над непокорным словом «мы»…
«Сегодня, лазая в Сети…»
Сегодня, лазая в Сети,
познала (Господи, прости!):
рэп, мат, стёб, поп, и просто трёп;
болтала с девочкой,
старухой;
кретину врезала по уху,
критиковала мазохиста,
бежала ушлого юриста,
о Билли Гейтс,
ты возле бога как апостол,
ты ангел просто;
сегодня в ухо мне шептали —
права как будто своровали,
какие вопли раздаются,
когда за край слова прольются,
о боже, где искать поэта,
в тисках таможни интернета;
ля-ля и три куплета сбоку —
не Пушкин, нет, не Сумароков, —
не повторить за разом раз
один заказ;
нет, парень, каКчества не видно —
вот то и стыдно;
долой всё авторское право, —
и Блок и Стенли – всё отрава,
неповторимо,
непокупно —
так недоступно!
О, мать твою не пожалеть,
вне монитора бродит смерть,
она закосит всех когда-то,
кто верит в истины апдато.
«Не думать, не искать…»
Не думать, не искать,
не ждать и не мечтать;
прожить полжизни
и уже простить
тех, кто не смог заставить
жить в границах,
и обязать саму себя
себе самой
определить границы;
прожить полжизни и забыть о том,
что радости бывают и печали,
и сколько раз опять стоять в начале,
и зов бессмертья слышать впереди;
прожить полжизни,
всё начать с конца,
и примитиву ужасаться снова:
скатиться от Платона до флэшмоба!
Вавилоняне, чуден наш язык,
бог разделил,
и правит он умело,
ещё чуть-чуть, и под звериный рык
мы будем азбуку учить набЕло.
«Да, наша жизнь отмечена не страхом…»
Да, наша жизнь отмечена не страхом,
и не любовью, нет,
увы, увы,
презренья обжигающая маска
вгоняет в краску.
Нет, не прощаем мы причуд,
и не прощаем мы уродства,
как не прощали первородства
князей тщеславные враги.
Презренны старые, смешные,
презренны юные, тупые,
презренные пахнущие плохо,
презренно всё, всё, что плохо,
что нарушает карту мира
вновь сотворённого эфира.
Не поддавайся, мой герой,
возненавидь меня однажды,
мне расставание не страшно,
но лишь бы взгляд не свысока,
пускай мужское превосходство,
для силы гендера печать,
меня волнует, но опять
прошу жестокой я отваги —
пусть мне презренной не бывать!
«Да – Чичиков рулит в «Раю…»
Да – Чичиков рулит в «Раю»,
Коровьев клубы жжёт без спичек,
всё для чего – трясти синичек
вуалехвостых за бока.
Булгаков, чёрта интуистик,
как жизнь твоя была легка —
чуть-чуть фантазий, море жизни,
и летопись в круговорот
уже запущена навечно,
ужель, о боже, всё конечно —
итогом проданной культуры —
сплошные клетки, жопы, дуры;
и место лобное горит,
огонь мосты сожжёт втихую,
и я на пустыре рисую
вполне доходную клоаку,
и всё по новой —
жизнь со смаком,
и цимес кровью растечётся,
и чёрт под цахесом пасётся.
«Маршрутка – тот ещё экстрим…»
Маршрутка – тот ещё экстрим,
наивных юных психо-лОгов
учить из паутин рубашек
вылавливать очаровашек
маньяков разных и -образных
вонючим яблоком гнилым;
и сколько взглядов исподлобья,
а можно даже не глядеть,
ведь за рулём банкует смерть,
а рядом дед прижмёт бедром;
напротив, крут, как сопли всмятку,
пацан терзает пятихатку,
и слыша разговор серьёзный,
случайный в этой лотерее,
мобильник цапает и долго
подруге уши чушью греет;
супругов пара – вол за волом :
он как жеребая корова,
она селёдкина сестрица
(а дочка скоро разродится,
ещё запой у тётки тоже);
а рядом громогласно рожа
опухшая уже с рожденья
вещает другу откровенья,
как объегорить всех и смыться,
и полу-, полу-, не девица,
хоть возраст вроде бы младенца,
трясёт все в люрексах коленца;
нет, не виновны, не невинны,
как червоточина природы,
какие всё-таки уроды
имеют душу человечью,
и спит она, и слюни пустит,
но иногда восстанет вдруг,
и ты дивишься – что же было:
иль чёрта на понос пробило,
иль ангел пёрышко посеял..,
а более —
откуда этой дрянью веет,
