скачать книгу бесплатно
Мы из Бреста. Ликвидация
Вячеслав Николаевич Сизов
Военно-историческая фантастикаМы из Бреста #4
Новый военно-фантастический боевик от автора бестселлеров «Мы из Бреста. Бессмертный гарнизон», «Мы из Бреста. Рейд выживших» и «Мы из Бреста. Штурмовой батальон».
Выведя из окружения гарнизон Брестский крепости, наш современник меняет историю 1941 года.
Гитлеровский блицкриг сорван. Наступление Вермахта на Москву провалилось. Пути снабжения группы армий «Центр» фактически парализованы Брестской Отдельной Штурмовой бригадой под командованием «попаданца».
Пришла пора зачищать тылы Красной Армии, разгромив бандформирования на Северном Кавказе. И «бессмертный гарнизон» приступает к горной спецподготовке для проведения контртеррористической операции в Чечне, зачистки Ведено и ликвидации бандподполья…
Вячеслав Сизов
Мы из Бреста. Ликвидация
© Сизов В. Н., 2016
© ООО «Издательство «Яуза», 2016
© ООО «Издательство «Эксмо», 2016
* * *
Мой товарищ, в смертельной агонии
Не зови понапрасну друзей.
Дай-ка лучше согрею ладони я
Над дымящейся кровью твоей.
Ты не плачь, не стони, ты не маленький,
Ты не ранен, ты просто убит.
Дай на память сниму с тебя валенки.
Нам еще наступать предстоит.
Иона Деген (1944 г.)
Пролог
Из неопубликованных воспоминаний Маршала Советского Союза Шапошникова Б. М. (АИ)
«…В конце декабря сорок первого года в ходе обсуждения дальнейших планов наступления наших войск на Калининском, Западном, Центральном и Брянском фронтах Сталин напомнил мне о письмах, хранившихся у него. В свое время материалы тех писем нам серьезно помогли. Вот и теперь Иосиф Виссарионович предлагал мне вновь воспользоваться сведениями оттуда.
Говорить о том, что те письма давали нам ответ на все вопросы, глупо. Мы пользовались ими как справочными материалами, так как целый ряд событий, описанных в них, не нашли своего отражения или были нами своевременно не допущены. Например, прорыв войск 2-й ТГ в тыл Юго-Западного фронта, захват Брянска и т. д. Автор писем к Сталину, по моему мнению, будучи долго оторванным от своей исторической Родины, не смог предусмотреть великого патриотизма нашего народа, его веру в Победу над врагом. Не смог он предусмотреть массовый героизм и подвиг советского народа на оккупированной территории. Например, рейд по немецким тылам сравнительно небольшой оперативной группы войск НКВД, захват ею в плен Гудериана, уничтожение целой плеяды выдающихся полководцев Германии, создание Слуцко-Бобруйского кармана, героическая оборона Смоленска и Могилева, восстание в Минске. Что дало возможность советскому командованию своевременно подготовиться к обороне Москвы, накопить необходимые стратегические резервы и уничтожить врага.
Верил ли Сталин изложенному в тех письмах? Я думаю, что до конца нет. Но то, что он их хорошо изучил, могу утверждать. Об этом говорили его закладки и пометки на страницах писем. Слишком уж там был пессимистический вариант развития ситуации для наших войск. Тем не менее надо отдать должное профессиональной подготовке автора, его аналитическим способностям, предусмотревшего еще задолго до войны возможный сценарий боевых действий и указавшего на возможные ошибки при проведении тех или иных операций…
…С учетом того, что складывавшаяся в тот период обстановка на советско-германском фронте в целом соответствовала описанному в письмах, мы воспользовались анализом возможных ошибок, совершенных нашими и германскими войсками в ходе проведения Ржевско-Вяземской стратегической наступательной операции 1942 г. Благодаря этому нам в значительной степени удалось осуществить многое из задуманного в ходе Сычевско-Вяземской, Торопецко-Холмской, Ржевской наступательных операций войск Калининского фронта, Минской и Вяземской воздушно-десантных, Можайско-Вяземской наступательной операций войск Западного и Центрального фронтов…»
Глава 1
Из воспоминаний красноармейца Пономарюка Андрея Станиславовича (АИ)
В армию меня призвали по мобилизации в июле. У нас в артели я был лучшим краснодеревщиком, поэтому директор наш Семен Григорьевич никак не мог с этим согласиться. Все «бронь» в горкоме партии пытался мне сделать как нужному в производстве человеку. Да не вышло, все равно призвали. Так попал я в саперы. Под Смоленск. Батальон наш там оборонительные укрепления строил.
В плен попал в августе. Нашему взводу тогда поставили задачу восстановить разрушенный авианалетом мост. Приказ нам тогда был срочно все исправить, так как войска выходить из окружения там должны были. Мы приехали, посмотрели, что к чему. Нужно было заменить часть настила и столбов. По-хорошему там работы той было часа на два, а вот времени-то столько и не было. Наши вроде как уже на подходе были, и требовалось ускорить работы. Вот только народа у нас для этого мало было, а помогать нам было некому. Охрана моста во время налета погибла. Взводный в деревню, что в пяти километрах стояла, поехал насчет помощи узнать. Ну, а мы делом занялись. Ребят погибших в воронке похоронили. Потом в рощу, что неподалеку была, я с десятком парней пошел бревен напилить. Управились быстро. Напилили и назад несем. Только мы к мосту подошли и бревна на землю положили, а тут немцы на всей скорости на бронетранспортере подъехали. Стоят, хохочут, руками показывают, чтобы мы, значит, продолжали работу. А у нас оружия с собой нет. Мы его, чтоб не мешало в работе, на телеге сложили. Тех, кто решился бежать, немцы из пулемета положили. Осталось нас стоять у моста от взвода всего двенадцать человек. Немцы опять руками показывают, мол, работайте, делайте свое дело. Пришлось делать, жить-то хочется. Мне тогда всего 25 лет было. Сначала мы одни работали, затем к немцам подкрепление пришло, в том числе и их саперы. Обер-лейтенант немецкий посмотрел, что и как мы делаем, похвалил, своих солдат на помощь прислал. Так что через два часа мост был готов, и немцы через ту речушку переправились. А наш взводный так и не появился. За работу немцы нас накормили, паек дали, разрешили погибших парней похоронить и как были с инструментами и вещами к себе в тыл отправили. В сопровождение дали двух своих раненых. Так мы до сборного пункта пленных и топали. Держали нас от остальных пленных отдельно в небольшом бараке. Обер-лейтенант, оказывается, записку своему командованию про нас написал, что мы специалисты хорошие. Вот немцы нас и использовали по специальности, на разные работы посылали. Чаще всего мосты да дома ремонтировать. За это кормили из своего котла, куда как получше других пленных, одежку какую-никакую давали. Старшим у нас был знающий русский язык, прихрамывающий на левую ногу пожилой немец. Он и за охранника, и за переводчика, и за начальника в одном лице выступал. Нас сам не обижал и другим в обиду не давал. Посредником в меновой торговле выступал. Я от скуки из остатков материалов поделки всякие вырезал, а он их менял у своих сослуживцев на продукты, папиросы или вещи для меня. Ну и себя и своих друзей не забывал, частенько просил какой-нибудь подарок сделать. Глядя на меня, и остальные наши мастеровые стали делать поделки да менять. В общем, по сравнению с другими пленными неплохо мы жили. Мастеровой человек – он нигде не пропадет. Я в немецком языке очень даже поднаторел, часто сам с немецкими инженерами и специалистами говорил.
В октябре нас под Оршу послали чинить железнодорожный мост, что партизаны взорвали. Дело было уже привычное, да вот я в реку упал. Слава богу, выплыл и свой инструмент не потерял. Простыл, не без этого. К тому времени у меня уже немецкие документы были. Поэтому лечиться определили в немецкий госпиталь. Там несколько палат для русских помощников имелось. Обслуживали нас русские и немецкие врачи. Хорошо лечили, дело быстро на поправку шло. Однако вскоре нас в Минск было решено эвакуировать, так как мест для прибывающих с фронта раненых и больных не хватало.
По дороге наш поезд был подорван и обстрелян из леса, часть вагонов сошла с рельсов и опрокинулась. В том числе и тот, в котором находился я. Раненые и больные посыпались с полок. Так получилось, что на меня сверху упал очень крупный немец с открытой раной на теле и почти придушил своим весом. Я его с себя аккуратно сдвинул и положил рядом. Вылезти из-под него хотел, да не совсем получилось. Смог я только слегка приподняться и его под себя слегка подтолкнуть. Слишком уж он крупный был, зажал мне руку своим телом, кровью меня всего измазал. Я слабый еще был от всех переживаний и сомлел. Так нас и нашли лежащих рядом. Спасатели посчитали, что я немца того собой прикрыл, так как рядом с нами трое немецких солдат убитыми оказалось. Немец тот был большим чиновником из организации ТОДТа. За его спасение мне выдали 200 рублей премии, а когда выписали из госпиталя, то направили в рабочую команду на склад ТОДТа в Минске.
Работало нас на складе всего полсотни человек – русских, украинцев, белорусов. Жили мы своим тесным мирком. Тут, в отличие от других рабочих команд пленных, нам за работу платили деньги, выдавали неплохой продовольственный паек и рабочую одежду, практически не охраняли, давали возможность еженедельно помыться в бане. Бригадиром у нас сначала был Рудольф, выдававший себя за поляка, жителя западных областей Польши. Но это было неправда! Евреем он был чистокровным! Уж чего-чего, а евреев я во Львове насмотрелся и могу лучше гестапо определять, где еврей, а где поляк. Хотя они все там и перемешаны и сами не знают, кто есть кто. Нехороший и злой человек, вот что я о нем могу сказать. Вел себя он в отношении нас хуже, чем сами немцы. Те 7 ноября нам бутылку водки и небольшой шмат сала передали, а этот гад у нас постоянно воровал из пайки. Ну да бог шельму метит! В конце ноября его забрали на службу в охранную дивизию.
Хоть выход в город у нас был свободный, специальный пропуск для этого выдали, ходить нам было некуда. Если только на рынок купить что-нибудь из вещей. Деньги, что мы получали, я откладывал на будущее. Краж и побегов у нас не было. Да и куда бежать? Кругом же немцы, а с местными мы почти не общались. О том, что в Минске подполье готовит восстание, мы не знали, так как целый день были заняты на погрузке-разгрузке и ремонте. Немцы на католическое Рождество нам на всех выставили пару бутылок водки. Еще дали каждому по пачке своих сигарет и пирогу с капустой, а следующий день объявили выходным. Вечером мы постирались, выпили, закусили и легли спать пораньше. Проснулись, когда на складе начался бой. Караул восставшие быстро скрутили. Там и было-то всего десять пожилых солдат. Из казармы нас не выпустили, оставив под охраной часовых из числа подпольщиков. Правда, несколько человек из нашей команды, чего-то испугавшись, сбежали через окно в уборной.
К обеду появились чекисты, которые занялись нашей проверкой. Мне и остальным парням скрывать было нечего, присягу мы не нарушали, никого не предавали. Я следователю все без утайки рассказал, как в плен попал и где находился, чем занимался. Чекистов больше кто сбежал интересовали. Я, что о них знал, поведал.
Вечером нас отправили на сборный пункт, где присоединили к группе бывших пленных из «Пушкинских казарм», зачисленных для службы в штурмовой полк комиссара Григорьева. Привезли на окраину города, всех сводили в баню, постригли под машинку, а тем, у кого не было вещей, выдали обмундирование: брюки, гимнастерку, шинель, ремень, шапку, варежки, ботинки с портянками и обмотками. Часть вещей были трофейными, с немецких складов. Прямо на заснеженной лесной поляне при свете костров нас разделили на батальоны, роты и взводы. Назначили командиров из числа чекистов-штурмовиков. Ротным к нам поставили опытного товарища, орденоносца младшего лейтенанта Прокудина. Очень скоро мы в роте поняли, как нам невероятно повезло. Прокудин оказался очень хорошим командиром. Во время боя он всегда был рядом и все свои силы направлял на решение трех главных задач: безоговорочное выполнение приказов вышестоящего командования, максимальное сохранение личного состава роты и обучение военному делу своих подчиненных.
При получении оружия мне досталась самозарядная винтовка Токарева – СВТ, делающая десять выстрелов без перезарядки. Сначала это понравилось, но уже очень скоро стали ясны ее недостатки: повышенная чувствительность к малейшей грязи. Чистить винтовку приходилось иногда по несколько раз в день, а во время боя это было очень некстати. Так я и тащил эту дуру, пока не обзавелся трофейной винтовкой «Маузер».
Под утро следующего дня мы участвовали в атаке и захвате города Заславль. Охрану станции и лагеря для военнопленных там держали две немецкие роты охранной дивизии и железнодорожники. Узнав о восстании в Минске, немцы в Заславль еще подкрепления прислали, вот они и засели в окопах, что от летних боев остались. Рано утром под минометную канонаду нас бросили в атаку. Первую атаку нашего батальона немцы отбили. Не очень охотно парни в атаку пошли, не добежали до врага. Под пулеметным огнем залегли на поле, а потом и отступили на исходные. Даже раненых с поля не забрали. Только «штурмовики» за окраину городка зацепились, дрались в городских кварталах и рвались к железнодорожному вокзалу.
Нас, тех, кто уцелел в атаке, собрали в перелеске, дали минут двадцать отдохнуть и снова бросили в бой. За нами развернулась пулеметная рота, поддержавшая нас в новой атаке. Во время нее мы бежали в сторону противника, стараясь оттеснить его и заставить выйти на поле под огонь полковых минометов. Неожиданно из немецкого окопа выскочил высокий пожилой унтер-офицер. Увидев невдалеке нашу пехоту, он сразу же буквально нырнул обратно. Я ближе других находился к нему и, не задумываясь, прыгнул в тот же окоп. Немного пробежав и вскинув винтовку, хотел было выстрелить, но немец внезапно исчез за очередным поворотом. Пробежав еще метров тридцать и несколько развилок, я окончательно потерял противника из виду и приостановился, чтобы понять, что делать дальше. Неожиданно сзади послышалось дыхание бегущего человека. В нескольких метрах от себя я увидел штык-нож винтовки того самого унтер-офицера, за которым чуть раньше гнался сам. Уберечься от удара не оставалось времени, и я почти бессознательно упал. В тот же момент по телу скользнуло холодное железо, рядом прогремел выстрел, и меня обдало чем-то горячим. Это были кровь и мозги немца, которого сверху в упор застрелил бежавший недалеко от меня командир роты, видевший немецкого унтер-офицера и меня, бросившегося за ним. Сейчас я могу смело утверждать, что остался жив только благодаря умелым действиям нашего комроты. Мы закрепились в захваченных траншеях, а чекисты-«штурмовики», поддержанные танками и артиллерией, окончательно выбили врага из города в чистое поле. Где их и добили. После этого нас оставили в городе в качестве гарнизона, для получения пополнения и обучения.
Вскоре в качестве пополнения мы получили бывших пленных из Минского шталага. На парней было страшно смотреть – худые, как сама смерть, одна кожа да кости, как только вообще передвигаться могли. Все никак согреться не могли, все к печке поближе старались сесть. Их и в новую форму одели, и теплые вещи выдали, и горячим бульоном кормили, и первое время на занятия в поле не брали, а они все мерзли. Больных среди них много было, вся санчасть ими была забита. Но выкарабкались. Особенно те, кто жить хотел. Я, слава богу, не болел, за собой следил, все занятия прилежно посещал, и вскоре меня назначили командиром отделения.
Под Заславлем мы проходили обучение, заново постигая воинскую науку. Учили нас чекисты-штурмовики жестко, никаких поблажек не давали. Может, потому я и выжил. Прежде всего нас готовили к борьбе с танками. Танковые атаки тогда наводили ужас на пехоту. Нервы многих солдат не выдерживали, и они просто убегали куда глаза глядят, подставляя спины под пулеметные очереди. Вот чтобы этого не было, нас и учили бороться с танками, куда и как бросать бутылки. Обкатывали танком или трактором. Вскоре в роте появился специально подобранный взвод ампулометчиков. Эти ребята, находясь в окопе или в другом удобном месте, ожидали приближающуюся боевую машину, выбирали мертвую зону, недоступную для поражения пулеметным огнем, неожиданно выскакивали и бросали в танк бутылки с горючей смесью. Потом в роте появились две 45-мм противотанковые пушки…
Глава 2
«Не, ну его к черту, эту должность, надо проситься в роту, – в который раз зарекался Никитин. – Никакого тебе покоя, сна и еды, только и знаешь, что мотаешься из края в край. То на аэродром в штаб группировки, то в горком или в обком партии, то по постам, то по казармам и отрядам, то к десантникам, то по лагерям военнопленных, то на склады, то в бывшее гетто, то по заводам, то по лазаретам и баням, то в Заславль, то на железнодорожной станции в сторону Барановичей или Борисова товарищ старший лейтенант посылает. Другие вон встали в оборону и в ус не дуют, а мне приходится все время на ногах мотаться. Совсем загонял меня Николаевич, и меня, и себя не жалеет. Чего он на себя столько навалил? Вон в штабе группировки пять генералов и куча полковников есть, а комендантом Минска Николаич стал! Не могли кого другого назначить! Хотя, может, действительно не могли. У остальных товарищей командиров своих забот и ответственности хватает. Тут и спланировать все как надо, и боями руководить. Да и города они совсем не знают, не то что мы, за месяц, что здесь в лесах обитали, успели выучить. Товарищ старший лейтенант его знает, словно родился в нем. Оно и понятно, сколько раз они с Сашкой Могилевичем да с остальными парнями бывали тут, пока к восстанию готовились. Вот Сашка Командиру все и показал, а у Командира память отличная, если что увидит, то обязательно запомнит. А остальным-то командирам, что из Москвы прибыли, когда по городу ходить да все запоминать? Некогда им! Они в делах и заботах свой штаб почти и не покидают. Как Командир говорит, у них вечный «цейтнот». Одно руководство войсками и поставками грузов чего стоит! Я, когда в штабе с поручениями бываю, вижу, какая это запарка.
Партизаны, танкисты, подпольщики и часть наших «ястребков» сразу после захвата города на Барановичи нацелились, а то оттуда, как только немцы узнали о восстании в Минске, каратели поперли. Хорошо, что наши, захватив немецкие артсклады и танки, привели их в порядок и смогли раскатать «сусликов» на подходе к городу. Немцы-то только вдоль дорог действуют, так как снег кругом глубокий, чуть ли не по грудь. Вот наши этим и пользуются, знают, где их встречать, и из засад громят. В первые дни-то по несколько атак отбивали, а как у немцев резервы кончились, наши сами вперед в наступление на Барановичи пошли. Наступлением, опять же, из штаба группы войск руководят. Так что некогда товарищам штабным командирам решать другие вопросы. Да и мало их, на все направления деятельности штаба не хватает.
Десантники вон, хоть и мало их еще, по прибытии сразу же в наступление на Борисов и Марьину Горку пошли, громя по дороге немецкие и гитлеровские гарнизоны. Генерал Левашов со своими штабными только и успевает, что донесения получает и с картой работает. И ведь не только со своими десантниками на связи, а еще с летунами, танкистами, что его подразделения усилили. С тыловиками и снабженцами Горохова, что на трофейных немецких складах командуют, у них любовь вообще отдельная. Потому что получить боеприпасы и продовольствие больше-то и негде. То, что из-за линии фронта приходит, – так это совсем капля по сравнению с тем, что есть на складах. Бойцы его корпуса, что самолетами прибывают, с собой немного привозят, только на день-два боя. С бойцами-то тоже проблем хватает, кого куда отправить, какие подразделения усилить или пополнить. Вот и некогда ни генералу, ни его командирам городом заниматься.
Летчики – так на тех все вообще держится. С утра до вечера и с вечера до утра впахивают. И как только успевают отдыхать? Как к ним ни придешь, они в бумагах или на телефоне и рации сидят. С утра и до вечера с горкомом и госпиталем списки на эвакуацию и заявки на поставку необходимого готовят. Потом самолеты встречают, разгружают грузы, грузят эвакуируемых и провожают самолеты в рейс. За ночь-то до сорока самолетов на аэродромы вокруг города садятся, так что некогда им совсем остальные вопросы решать.
Наши батальонные товарищи командиры, как мы город взяли, так все в разгоне оказались, даже вместе собраться у них не получается, только по радио и общаются. Комиссар товарищ Григорьев с «ястребками» на Заславль ударил. Смяли они там фашистов, наших пленных еще чуток освободили. Товарищи Акимов с Петрищевым и погранцами на «фильтре» сидят, бывших пленных проверяют. Начальник штаба товарищ Алексеев при генерале Константинове в главных помощниках ходит. Так что все товарищи старшие командиры при делах получаются.
Тех товарищей командиров, что из лагеря для военнопленных освободили, пока на должности не ставят. Их еще лечить и откармливать надо. Доходяги, в прямом смысле этого слова! Они же почти все сплошь либо раненые, либо больные. Многие животом маются, заморили их совсем немцы голодом. Да и тифозных и вшивых из них много. Пока обработку пройдут, подлечатся, в себя придут, времени много уйдет. Так что от них пока толку мало.
Вот и поручило командование группировки нашему Владимиру Николаевичу коменданствовать в столице Белоруссии. А забот тут сплошное море – всех надо накормить и напоить, по домам расселить, завалы разобрать, трупы с улиц и дворов убрать, оружие и документы собрать, обеспечить охрану захваченных складов и пленных, контролировать формирование новых воинских частей и фильтр пленных, поддерживать порядок на улицах города, его оборону, да и еще много другого. Вот и приходится мне по поручениям Командира летать, куда пошлют, а посылают часто. Связь-то телефонная, что от немцев досталась, хоть и работает, но еще не все нужные объекты подключены. А везде глаз да глаз нужен. Вот Владимир Николаевич меня и гоняет. Хорошо хоть у врага лошадей захватили, а то ногами не успел бы все поручения выполнить.
Позавчера часть проблем по работе с населением с нас вновь образованный горком партии снял. В него местные подпольщики, что восстание в городе готовили, вошли. Они, зная местных жителей и их проблемы, нам на помощь пришли. Занялись восстановлением коммунального хозяйства, разбором завалов, обеспечением жителей топливом и распределением продуктов питания. Да и вообще общение с местными жителями во многом на себя взяли. А то одни евреи из гетто со своими проблемами чего только Командиру стоили. Ведь их там под семьдесят тысяч, и детей, и взрослых. Кроме наших местных сидельцев, немцы туда еще и иностранных из Европы целую кучу нагнали, а они по-русски ничего не понимают, на разных языках говорят. И все они к товарищу Седову на прием лично рвались и чего-то с него требовали, как будто он всемогущий. А ведь чего требовали – и чтобы кого-то там срочно за линию фронта эвакуировали, и кого-то в первую очередь лечили, кого-то одели, кому-то медикаменты и еду дополнительно дали, и т. д. и т. п. И так с утра и до вечера на разных языках, то по-белорусски, то на иврите, то по-немецки или по-польски, то вообще не пойми на чем. И всех их Командир принимал, и понимал, и вопросы решал! И как только Владимир Николаевич со всеми ними справлялся? Нервов-то сколько надо, а они-то ведь не железные. Понятное дело, что люди настрадались, но, кроме них, еще под сотню тысяч наших бывших пленных, что в здешних лагерях у немцев сидели, есть, и городское население никуда не делось. А их ведь тоже всем необходимым обеспечивать надо и их проблемы решать. И все со своими проблемами в комендатуру шли. На фронте и то легче было. Чтобы снять нагрузку, товарищ Седов всех наших оставшихся в городе батальонных командиров назначил комендантами районов и припряг, чтобы они на месте вопросы населения решали, а ведь им и боевые задачи никто не отменял. Так что, когда горком свою работу начал, всем нам слегка полегче стало. Они и списки на эвакуацию и на обеспечение питанием составляют, и городским хозяйством занялись, оставив комендатуре только военные вопросы и охрану порядка. А сегодня вон товарищ Пономаренко, первый секретарь партии, и нарком внутренних дел Белоруссии товарищ Цанава со своими работниками из Москвы прилетели так, что с нас еще часть проблем снимут.
Сашка Могилевич-то теперь таким важным стал. Целый лейтенант ГБ, ходит со шпалой в петлице, отрядом руководит. Мы-то, как сюда прилетели, у него на базе были, вместе в городских боях участвовали. Он со своей группой здание гестапо блокировал, а потом штурмом брал. Все надеялся семью свою найти, да не получилось. Говорят, что немцы его дом еще в июне разбомбили, а семья где-то в эвакуации находится. Вот только где именно, неизвестно. Парень сильно переживает по этому поводу, да Командир сказал, что найдет через наркомат, там специальный отдел для этого есть. Сегодня Сашка со своим отрядом и парой человек из группы Цанавы опять куда-то отправлен. Вроде как в Несвеж.
Вот интересно, какими нас наградами за захват города наградят? Не, конечно, мы не за награды воюем, но все же хотелось бы перед Оксаной покрасоваться, да и деньги неплохие за них дают. Две медали «За отвагу» и медаль «За боевые заслуги» на груди, конечно, хорошо смотрятся, но с орденом куда как лучше будет. А там, глядишь, и звание прибавится. Сашка-то Могилевич за летний рейд орден Красной Звезды получил. Его ему генерал Константинов еще в начале месяца вручил, а сегодня товарищ Цанава приказ о присвоении нового спецзвания за подготовку восстания передал. Да сказал, что на Саньку представление к еще одному ордену подписано. До отъезда Санька успел свою шпалу слегка обмыть. По сто грамм шнапса выставил. Так, глядишь, скоро генералом будет, нос совсем задерет. Ну да ничего, я тоже скоро командиром стану. Старший политрук, что мои записи о командире и рейде брал, обещал, как назад в Москву вернемся, меня сразу в школу комсостава войск НКВД направить. Единственное – просил продолжать все фиксировать и отмечать. А мне что, сложно? Когда есть время, почему не сделать нужное для страны дело!
Ксюша обещала ждать. Любит меня по-настоящему. Если все будет хорошо, то, как школу комсостава закончу и кубики в петлицу получу, поженимся. Детей заведем. Очень она троих сыновей хочет, а я и не против, семья должна быть большая. После войны на Украину, на Киевщину, к Оксаниным родителям знакомиться поедем. Она пока в Москве в театре работать будет, а там посмотрим, говорила, что хотела в университет поступить учиться на врача или инженера. Так это дело нужное, я же свою мечту стать командиром обязательно в жизнь воплощу. Только бы поскорее мир наступил. То, что у нас здесь, в Минске и Белоруссии, все получится и мы успешно выполним задание страны, разобьем врага и вернемся с победой, даже не сомневаюсь. Командир сказал, что мы победим и войну закончим в Берлине, значит, так и будет. Мы не подведем, сделаем все как надо, а он нас вытащит из любой передряги, в это все наши из «старой гвардии» верят. Ведь и в не таких переделках бывали…»
Глава 3
Идя на подвиги, не алчут орденов,
Не бредят благодарностью державы,
Не узнают примерный вес чинов,
Достойных стать эквивалентом славы.
Идя на подвиги, не ведают о том,
Насколько щедрость Родины огромна,
И называют чрезвычайно скромно
Все то, что станет подвигом потом.
Виталий Коротич
Немецкое командование на захват Минска и его железнодорожного узла отреагировало моментально. Уже в обед над городом появились бомбардировщики. Много. Ударили они по лагерям военнопленных и ряду захваченных нами объектов. Удар был ожидаемый, и потому потерь среди личного состава было не так много, больше гражданскому населению досталось, особенно в гетто. Повторить налет немцам в тот день не удалось. Вмешалась природа, усилив ветер и закрыв небо облаками. А вечером, несмотря на продолжающиеся в городе бои, на аэродроме в Мачулищах разместился истребительный отряд из авиагруппы Паршина. Так что экспертам Люфтваффе на следующий день пришлось сбрасывать свой груз далеко от города. Бомбардировщики Люфтваффе летали с аэродромов в Лиде, Орше, Полоцке и Витебске, их прикрывали истребители с аэродромов в Могилеве, Ивацевичах, Барановичах, Бобруйске, Орше и Борисове. По первости перевес, естественно, был на стороне немцев. Мы могли им противопоставить только дежурные пары истребителей и редкий заградительный огонь зенитной артиллерии, но постепенно ситуация изменилась. Самолеты врага все реже стали появляться над нами. Все объяснялось банально просто. Топливо у немцев восточнее Минска стало редкостью, да и с бортами проблема возникла. Не то что у нас.
На аэродромах вокруг Минска было собрано большое количество немецких самолетов и, главное, огромные запасы авиатоплива и запчастей. Для снабжения группы армий «Центр» в сутки требовалось 120 железнодорожных эшелонов. К началу декабря немцами железнодорожные пути были перешиты на «европейскую» колею только от Бреста до Минска, поэтому грузы требовали перевалки на автомобильный транспорт или в вагоны «русской» колеи. С учетом потерь в автотранспорте и диверсий на железнодорожной линии части Вермахта, действовавшие на Московском направлении, получить со складов все нужное не успевали, а грузы в Минск эшелонами все доставлялись и складировались. Поэтому склады в Минске нам достались богатые, что топливные, что остальные. Если у немцев была проблема в технике и ГСМ, то у нас она заключалась в летном и техническом составе. Подготовленных специалистов для трофеев катастрофически не хватало. Не только на самолеты, но и на все остальное, в том числе танки и автомашины, и это несмотря на больше сотни тысяч бывших пленных, освобожденных из минских лагерей.
Почти десятую часть освобожденных, тех, кто явно сотрудничал с врагом, вместе с русской администрацией лагерей, администрацией гетто, уцелевшими в бою полицаями и всякой другой шушерой пришлось сразу ставить к стенке. По-другому не получалось. Враг был кругом. Устраивать суд и разбирательство – почему перешли на сторону врага – времени не было. Решение «тройки» обжалованию не подлежало. «Липы» никому не шили, особенно с учетом захваченных картотек и показаний спасавших свои жизни Абверовцев и лагерной администрации. Фильтрацией пленных занимались ребята Цанавы, прибывшие вместе с ним из Москвы. Они вдумчиво и со всем старанием изучали карточки пленных и заводили фильтрационные дела. Это требовало времени, а его у нас просто не было. Тем не менее отпускать в строй без проверки «чекисты» никого не хотели, даже если это был действительно необходимый специалист. Лезть в бутылку из-за скорости проведения фильтра расхотелось после беседы с наркомом ВД Белоруссии. Все он понимал и знал, что без механиков и специалистов стоит куча трофейной техники, но потребовал не лезть в дела оперсостава и заняться своими делами. Я не стал обострять отношения с Лаврентием Фомичом, тем более что по остальным вопросам у нас с ним было полное взаимопонимание.
Всех прошедших «фильтр» ставили в строй штрафбатов или отправляли на лечение в тыл за линию фронта. Мой батальон и прикомандированные к нам «ястребки» стали основой для формирования новой штурмовой бригады. В нее вошло в том числе и несколько штрафных батальонов. Меня же с согласия Москвы назначили ее командиром. Сначала мы несли комендантскую службу в Минске и готовили город к обороне, а затем перед бригадой встал вопрос подготовки к рейду на Молодечно и Лиду.
Вообще, я предлагал расширить географию рейда, внеся в него еще и Вильно. Для этого мне нужно было еще пять стрелковых батальонов. Они требовались для закрепления освобожденной от врага территории. По сообщению разведки, гарнизон города Вильно был небольшой: несколько батальонов литовской вспомогательной полиции, штаб охранной дивизии с немецким пехотным батальоном, охранный батальон лагеря для военнопленных и немецкие железнодорожники. Захват железнодорожного узла Вильно сулил в будущем большие перспективы для наступления наших войск – перерезалась еще одна стратегическая магистраль снабжения немецких войск сразу двух немецких ГА – «Север» и «Центр». Плюс это давало возможность пополнить войска нашей группы за счет наших военнопленных, содержавшихся в лагерях Молодечно и Вильно.
За мое предложение были Цанава и Константинов. Против выступило партийное руководство республики и штаб генерал-лейтенанта Болдина. У них были другие предложения. После захвата Минска у народа было головокружение от успехов. Они хотели все получить сразу, без разведки, точных сведений о противнике и предпринимаемых им действиях.
Партийное руководство выступало за скорейшее освобождение Белоруссии от немецко-фашистских захватчиков и восстановление здесь советской власти. Они были не против рейда на Молодечно и Лиду, наоборот, обещали помощь партизанских отрядов, но вот планы наступления на Литву встретили со значительным холодком. Им больше импонировало предложение о сильном ударе на Барановичи, внесенное несколькими полковниками из группы Болдина. Это предложение основывалось на данных городских подпольных групп в Фаниполе, Дзержинске, Столбцах, Городее и Барановичах. Исходили они из того, что во всех указанных населенных пунктах гарнизоны немцев слабые – не более роты Вермахта плюс силы жандармерии, вспомогательной полиции и отряды «организации Тодта». Что во всех перечисленных населенных пунктах есть рабочие команды военнопленных численностью до 250 человек, и они присоединятся к нашим частям. Что Барановичи рядом и якобы сведения о гарнизоне проверенные, а у нас есть силы для захвата этого города. На мои доводы о том, что там крупный железнодорожный узел, сильный гарнизон и аэродром с мощным зенитным прикрытием, что гарнизон после минских событий насторожен, внимания не обратили. Напирали на то, что в городе большой лагерь для военнопленных, что в городской тюрьме страдает около 20 тысяч советских граждан, на поддержку местным городским подпольем нашего наступления и т. д. и т. п. Слава богу, в трусости меня никто из них не обвинил, памятуя о том, чьими силами взят Минск, а то бы я тогда точно кого к стенке поставил или морду лица набил!
Решение на удар и штурм Барановичей принималось штабом группировки под давлением партийного руководства республики, без участия Константинова, выехавшего в 214-ю десантную бригаду Левашова, действовавшую в направлении Марьиной Горки и Борисова. На Барановичи бросили шесть недавно сформированных штрафных стрелковых батальонов и танковый батальон с несколькими партизанскими отрядами. В итоге они потеряли почти двадцать единиц бронетехники и несколько тысяч человек убитыми и ранеными. Город как был под немцами, так и остался. Хорошо, что наши хоть смогли закрепиться на «линии Сталина».
А нашу бригаду, чтобы мы не мешались под ногами, отправили в согласованный со Ставкой рейд на Лиду и Молодечно.
Подготовка к рейду на Лиду началась еще в первый день нашего прибытия под Минск. В июле, отправляя группу Могилевича в рейд из Пружан, пользуясь послезнанием истории, я просил Иониса добраться до своих родных мест и закрепиться там, ведя разведку немецких гарнизонов в Лиде, Новогрудке, Воложине и Молодечно. Что тот и сделал, устроившись на работу по специальности в управу. Через своих знакомых и друзей он собирал сведения о численности и местах расположения противника, лагерях и рабочих командах военнопленных, настроениях местного населения. Могилевич смог установить контакт с землемером, и тот через наши группы посылал разведданные о положении дел на Гродненщине. Дополняли сведения Иониса действовавшие в Налибокской пуще и в районе Лиды диверсионные группы НКВД и партизаны. Сведения постоянно уточнялись и перепроверялись. Мы знали фамилии комендантов, местоположение и численность гарнизонов Вермахта и вспомогательной полиции. Немцы стояли в основном в крупных населенных пунктах рядом со стратегическими магистралями, а вспомогательные полицейские силы численностью от трех до пяти человек – по деревням.
В зоне наших интересов наиболее крупные немецкие гарнизоны силами до батальона 403-й охранной дивизии были в Молодечно (663-й ландверный) и Лиды (564-й ландверный), там же стояли подразделения организации Тодта, Люфтваффе, команды Рейхсбана (Германские железные дороги). Небольшие, силами в роту, немецкие и полицейские гарнизоны стояли в Воложине, Ивенце, Вишневе, Ивье. Команды Рейхсбана были на всех железнодорожных станциях. Полицаи были из местных поляков и белорусов, кроме того, в районе Вилейки, Молодечно, Новогрудка и Слонима отмечались действия литовских полицейских батальонов и отрядов. В городках и местечках действовали антисоветские организации Национально-Трудового Союза (НТС), собиравшего под свои знамена всякую шваль. В Минске мы разгромили их штаб, вербовочную группу Абверкоманды 103Б и штаб «Белорусской народной Самааховы (Самообороны)». В них были захвачены очень интересные документы о взаимоотношениях всякого рода «общественных» организаций с Вермахтом, Абвером и СД. Так что снимать их со счетов мы не собирались.
Местом сбора личного состава бригады стал Заславль. Там на территории Заславского погранотряда, военно-технического склада ПВ НКВД и бывшего лагеря для военнопленных формировались боевые группы и команды бронепоездов, обучалось и одевалось прибывающее пополнение штрафных батальонов. С учетом наличных средств и сил было решено нанести практически одновременно два удара. Один на Молодечно, второй на Лиду. На Молодечно должен был действовать отряд Акимова, а рейд на Лиду возглавил я.
В задачу отряда Сергея входил разгром немецкого гарнизона, захват и удержание Молодечно и его железнодорожного узла, освобождение военнопленных из дулага № 112 (по предварительным данным, там содержалось порядка 32 тыс. наших военнопленных) с последующей эвакуацией после «фильтра» больных и раненых по железной дороге к Минску. Для этого в его распоряжение отдавались: батальон из числа «истребителей», три штрафных стрелковых батальона и два самопальных бронепоезда, созданных из четырех железнодорожных составов, захваченных на станции «Беларусь», и трофейной бронетехники. Действия Сережиного отряда должны были отвлечь от нас внимание немецкого командования и Люфтваффе. Проблем у Сереги была куча, особенно с пленными. По сведениям, в дулаге зверствовали голод и тиф. От недоедания и болезней в нем умирало до 300 человек в сутки, кроме того, немцы ежедневно расстреливали до 200 человек. Народ надо было срочно спасать, да и линию фронта следовало подальше от Минска оттянуть. После захвата железнодорожного узла Акимов один из бронепоездов должен был направить на Лиду, а второй держать на обороне станции. Была и еще одна причина (подсказанная опять-таки послезнанием истории), по которой следовало срочно разобраться со 112-м дулагом. Немцами там проводился первичный (неявный) отбор пленных для комплектования кавказских и украинских легионов. Именно поэтому туда из Минска был переведен целый ряд врачей и медработников кавказских национальностей. Отобранных пленных направляли в лагеря уже в Германии и генерал-губернаторстве, где вербовщики активно продолжали с ними работу, готовя кадры для засылки в наш тыл или для строевых подразделений Вермахта и СС.
Политрук Григорьев с батальоном «истребителей» и еще одним штрафным батальоном оставался в Заславле занимать оборону в оставшихся после июньских боев укреплениях Минского УРа и на старой госгранице (зоне заграждения) для прикрытия Минска с северо-запада. По мере фильтрации бывших военнопленных в Минске и комплектации подразделений в его распоряжение должны были поступать дополнительные силы. Задача, стоявшая перед политруком, была очень сложная. Необходимо было имеющимися в его распоряжении силами прикрыть линию фронта длиной около 50 км. Вначале думалось, что нашу участь облегчат ДОТы, но на рекогносцировке выяснилось, что их трудно, а иногда и совсем невозможно использовать по прямому назначению. Оружие и приборы наблюдения отсутствовали, связь, свет, вентиляция не действовали. Сильный мороз и глубокий снег мешали оборудованию позиций.
Мой же отряд, состоящий из бойцов «старой гвардии», батальона «истребителей», танкового батальона и артиллерийского дивизиона, группы авиаспециалистов и сводной роты пограничников на автомашинах, бронетранспортерах и трофейных танках, направлялся по автодороге Минск – Гродно. Нам предстояло, громя немецкие комендатуры и полицейские участки, пройти 164 км по территории, занятой противником, и ворваться в Лиду. Основная наша цель – аэродром Лида, находился с юго-восточной стороны, а железнодорожный узел и депо – в западной части городка. Среди «летунов» нашлось несколько человек, ранее там бывавших, они-то и помогли в определении путей подхода к аэродрому и остальным целям.
Глава 4
К своей цели мы двинулись с рассветом, через несколько часов после выхода отряда Сергея. На первом этапе нам требовалось разгромить гарнизоны вспомогательной полиции городов Ракова, Ивенца, Воложина и ближайших деревень к трассе Минск – Гродно. Для выполнения этой миссии, после захвата Ракова, отряд пришлось разделить на две части: одна во главе со мной шла на Воложин, вторая – на Ивенец. У второго отряда была еще одна задача. После совместного с партизанами разгрома полицаев в Ивенце они должны были оставить там сильную группу бойцов в качестве гарнизона города и для организации мобилизации местного населения, прикрытия наших действий со стороны Столбцов и Дзержинска.
Обойти Воложин по дороге на Лиду никак нельзя. Поэтому и пришлось озаботиться разгромом его гарнизона. Он состоял примерно из 300 польско-белорусских полицаев во главе с группой немецких офицеров, немецкой комендатуры и отделения гестапо. В свете минских событий немецким командованием гарнизон Воложина был усилен пехотной ротой и группой полицаев из гарнизона с. Вишнево. У них на вооружении было стрелковое оружие, трофейные ДП и «Максимы», несколько противотанковых орудий. Сказать, что город не готовился к обороне, сложно. Противником в каменных домах были подготовлены ДОТы, часть улиц была перекрыта колючей проволокой и снежными валами с подготовленными огневыми точками. Немцы выставили усиленные пулеметными расчетами полицейские посты во главе с немецкими солдатами на въездах в город, у гетто, казарм и комендатуры. У казарм под охраной часовых располагались автомобильные и орудийные парки, конюшни. Но сильный мороз сыграл с противником злую шутку – загнал его солдат в теплые помещения, так как даже в светлое время суток желающих мерзнуть на улице было мало.
В город мы вошли со стороны Молодечно по трассе Минск – Вильно. Снять закутанные в сторожевые тулупы посты на въезде в город, у баррикады на улице Пушкина и у мостов через реку Воложинку не составило труда. Дальнейшее было делом техники и опыта моих парней. Врагу противостоять танкам, крупнокалиберным пулеметам и хорошо подготовленной штурмовой пехоте было нелегко. Тем не менее он пытался это сделать, особенно когда понял, что ничего, кроме смерти, ему не предложат. Тяжелый бой завязался за комендатуру, отделение гестапо и казарму, где оборону держали немцы. Мои бойцы накачку получили заранее, еще в Минске посетив еврейское гетто и лагеря для военнопленных, так что особенно не церемонились. Через несколько часов все закончилось и над зданием, где размещалась комендатура, взвился красный флаг. Из еврейского гетто было освобождено около 3500 жителей города и близлежащих сел. Больше 200 человек из них попросилось в мой отряд. Я был этому только рад. Из них была сформирована гарнизонная рота во главе с одним из моих раненых сержантов.
Пришлось выделять силы и для удара по Вишнево. Оставлять сильный гарнизон противника у себя в тылу ой как не хотелось, а делить отряд еще на несколько частей – тем более. Тем не менее вынужден был это сделать. Особо напрягаться не пришлось. На свою беду, немцы, получив сигнал о нападении на Воложин, выдвинулись сюда на помощь. В районе Севятевичи их автоколонна попалась «на зубок» моим танкистам и мотострелкам. Итог был очевидным…
Дальнейшее продвижение по Налибокской пуще нам обеспечивали партизаны. Лиду взяли утром следующего дня. Не помешали нам это сделать ни передовой заслон из 100 полицаев и 30 немецких жандармов, выставленных на трассе в районе деревни Филоновцы, ни сеть ДЗОТов и ДОТов, развернутых на подступах и внутри города, ни большой гарнизон, ни восемь зенитных батарей в самом городе и еще три в деревнях поблизости, ни почти сотня боевых самолетов, стоявших на аэродроме, ни члены их экипажей, ни подразделения охраны и обслуживания аэродрома. Проблема немцев была в том, что они строили оборону города в первую очередь против партизан и не допускали появления рядом с ними крупных регулярных войск противника. Именно поэтому на постах вокруг города стояли лишь полицаи, а часть оборонительных сооружений вообще не была занята гарнизоном.
Мы действовали по той же схеме, что и в июльском рейде. Впереди широким фронтом шла разведка, искавшая и решавшая вопросы с полицаями и немецкими представителями оккупационных властей. Следом шел усиленный танковой ротой авангард, при необходимости усиливающий разведку, ну а потом всей толпой остальные. Замыкал колонну арьергард, собиравший отставшие и требовавшие ремонта машины. По ходу дела к нам присоединилось несколько партизанских отрядов и диверсионных групп НКВД. Немецкая авиация нас не трогала. Да и не видели мы ее, видно, всех «ночников» к Барановичам и Минску отправили.
Удар по городу наносился в стиле кавалерийского наскока. Стремительно, с ходу. На нашей стороне были внезапность, быстрота и слаженность действий, подготовка немцев к встрече Нового года, как-никак было 30 декабря 1941 года на дворе. За час до общей атаки егеря и снайпера бесшумно зачистили охрану аэродрома и блокировали казармы гарнизона Южного городка. Танковая рота в сопровождении мотопехоты, вырезав посты, ворвалась в город с юга и заняла железнодорожный вокзал и железнодорожный узел. А потом артиллерия, расположившаяся на господствовавшей высотке на подступах к Лиде, по заявке командиров штурмовых групп накрыла расположение врага. Активно действовали и приданные штурмовым группам танкисты, штурмовые орудия, самоходные минометы и расчеты крупнокалиберных пулеметов, установленных на бронемашины. Не скажу, что город нам дался легко, скорее наоборот. Мы потеряли больше 300 человек убитыми и ранеными, в основном из последнего пополнения. Для нас это было много, даже очень. Немцы и их приспешники дрались ожесточенно, но не зря говорят, что сила солому ломит. В обед бой в городе затих. Нам достался город, его склады, железнодорожные составы и куча немецких пленных, в том числе и целый госпиталь.
Самому мне поучаствовать в схватке не дали. Мои «ангелы-хранители» с сержантскими треугольниками в пограничных петлицах, со строгими лицами стерегущие мою «бесценную тушу», не дали мне лично поучаствовать в «веселье». Так и пришлось смотреть в бинокль на все со стороны, расположившись на высотке, откуда хорошо просматривались окрестности города, в том числе и аэродром. Хорошо хоть радиосвязь с подразделениями действовала почти безупречно.
Не скажу, что местное польское и белорусское население нас встречало радушно. Пока продвигался по городу, то и дело ловил неприязненные взгляды местных. Оно и понятно – Западная Белоруссия. Интересно, польские войска они встречали бы так же? У них вообще-то тут вся местная власть при немцах была из представителей польской нации, а по лесам в округе действовали отряды и группы «аковцев».
Из 155-го дулага, расположенного в Северном городке, нами было освобождено около 3 тысяч человек. Примерно столько же было и в гетто. Комендант дулага майор фон Тройенфельс и его адъютант обер-лейтенант Клатт оказались достаточно адекватными людьми. Сначала пытались организовать сопротивление, но поняв, что дело пахнет керосином, с остатками своего батальона попытались прорваться в сторону Вильно. Не повезло! Нарвались на наш усиленный танками заслон и попали в плен. Комендант и его помощники так спешили покинуть расположение лагеря, что совершенно забыли уничтожить картотеки (может, у них команда такая – сохранять их и передавать нам в целости? Ведь не первый случай уже!), так что с проверкой военнопленных проблем не было. Немцами они были разбиты на рабочие команды по 250 человек и привлекались для работ на аэродроме, складе снабжения и железнодорожной станции. Около 70 человек из числа пленных украинцев находились на положении расконвоированных. Они жили на квартирах в домах местных жителей, расположенных рядом с железнодорожной станцией, и были привлечены немецкой администрацией в качестве кочегаров в состав паровозных бригад и железнодорожных рабочих на станции.
Первыми под раздачу «фильтра» попала лагерная «аристократия» из числа пленных: лагерные переводчики (большинство из них – немцы Поволжья или жители Западной Украины, хорошо знавшие немецкий язык), лагерный комендант из числа пленных и его помощники, начальник лагерной полиции и два десятка его полицейских, коменданты бараков, «агентура», перебежчики и «помощники» из числа уголовников. Ну, а затем все остальные. Мы не церемонились, тем более что Цанава и его парни были далеко. Карать было за что. Пленные содержались в скотских условиях. В бараках продохнуть было нельзя, вонь и антисанитария жуткая. Кормежка дрянь. Как пленные ухитрялись выживать и работать, трудно было понять.
Перебежчики жили лучше остальных – в отдельном бараке, им выдавали по 600 г хлеба в сутки. По ведомостям на выдачу пайков удалось выявить агентуру, не числящуюся в картотеках, или завербованных для службы во вспомогательных частях Вермахта. Среди них оказалось много выходцев из Средней Азии и с Кавказа, распропагандированных немецкими пропагандистами и эмиссарами Абвера. В бараках были найдены экземпляры газет «Заря», «Новое слово», «Доброволец», «Руль», «Газават» – изданные специально для представителей кавказских народов, исповедующих ислам, различные брошюры антисоветского и антисемитского содержания. И ведь никто их не использовал для подтирки – берегли! Так что работы для комендачей и погранцов было много.
Те, кто прошел «фильтр», представляли собой жалкое зрелище. Хуже были только в Минске. Смена одежды, белья не производилась, поэтому большинство пленных донашивали то, в чем попали в плен. Они ходили в почерневшем от грязи и полуистлевшем на них белье, на ногах рваная обувь, а некоторые босиком. И это при морозе под минус сорок! Часть военнопленных напоминали уродливые шарообразные фигуры. Эти военнопленные, у которых не было шинелей, чтобы не мерзнуть, обматывали себя соломой, засовывая ее под гимнастерку и брюки. Другие делали иначе: обматывали себя соломой поверх надетых на них лохмотьев и обвязывались шпагатом или проволокой. Военнопленные не мылись месяцами. Среди них было много больных и раненых. Немного лучше выглядели находившиеся в гетто. Хотя и среди них хватало больных. Пришлось мобилизовывать все местные бани и отмывать горемык. В итоге в строй мы смогли поставить только небольшое количество освобожденных из плена и гетто, сформировав из них два стрелковых батальона. Остальных свели в команду выздоравливающих. Одежду (в том числе советскую военную) и лекарства для них нашли в вагонах и на складах железнодорожной станции. С оружием тоже проблем не было. Все нашлось, и в немалых количествах.
Трофеи нам достались богатые. Только на железнодорожной станции захватили больше ста вагонов с грузом боеприпасов и продовольствия для ГА «Центр». На площадке рядом с вокзалом стояли 20 занесенных снегом новеньких КВ-2 и еще четыре десятка советских танков разного типа, в том числе и 20 Т-34. Все танки были в рабочем состоянии, нужно было только заправить горючим, провести квалифицированное обслуживание и небольшой ремонт. В часть КВ был даже загружен боекомплект. Для остальных боевых машин боекомплект нашелся в складах. Историю этих танков рассказал один из железнодорожников.
Вечером 21 июня на станцию Лида из Полоцка эшелонами прибыли два стрелковых и артиллерийский полки 17-й стрелковой дивизии, эшелон с танками из Ленинграда. «На станции стояли эшелоны с танками КВ и Т-34, эшелоны сопровождал технический персонал. Все танки были заправлены горючим, но отсутствовал личный состав, который мог управлять этой техникой. 22 июня по приказу комдива 17-й стрелковой дивизии генерал-майора Богданова среди красноармейцев нашли бывших трактористов. Их посадили в танки и поручили сгонять их с платформ. Несколько перевернули и оставили на путях. Спущенные танки отгоняли в указанные места, закапывали в землю и пользовали как орудия». Немцы, выбив наших из города, собрали захваченную технику на площадке у вокзала, а потом откуда-то еще пригнали советские танки для ремонта. В августе с десяток Т-34 и штук 20 Т-26 и БТ немцы отправили эшелоном на Полоцк. Остальные танки оставили стоять на станции, также готовя их к отправке.
С учетом того, что нам пришлось строить оборону сразу по трем направлениям, наличие танков было ой как важно. Часть можно было использовать по прямому назначению, остальные – в качестве БОТов и огневых точек поездов. Экипажи для них нашли среди бывших пленных местного дулага, кроме того, позже доставили самолетами из Минска.
Аэродром нас тоже порадовал своими трофеями. Более сотни самолетов различного назначения из подразделений 2-го и 8-го авиакорпусов 2-го Воздушного флота Германии достались нам в целости и сохранности. В основном тут, как и в Минске, были бомбардировщики Do-17Z, НЕ-111Н и Ю-88А, транспортники Ю-52, штурмовики Ю-87 и Hs-123, истребители Ме-109, разведчики «Хеншель Hs126», учебные и связные машины. Нашлись и наши трофейные машины (куда без них) – Р-Z, МиГ-3, Пе-2, И-16 и И-153. Не зря я с собой «летунов» тащил. На каждого штук по пять машин пришлось. Значительная часть что наших, что немецких самолетов требовала ремонта. В качестве бонуса нам достались запасные части к авиадвигателям, оборудование из мастерских по ремонту авиамоторов, устроенных на бывшей обувной фабрике «Ардаль». Часть бортов сразу же пустили в дело – нанесли бомбовые удары по мостам через Неман, железнодорожным станциям в направлении Вильно, Гродно и Барановичей. Сам авиаузел меня порадовал подготовленными площадками аэродромов: Лида (Южный городок), Чеховцы (6 км к северу от Лиды), Конюхи (25 км севернее Лиды, около Погородно), Ясковцы (5 км восточнее Лиды, в 2 км восточнее Южного городка). До войны здесь дислоцировались 122-й истребительный авиаполк 11-й смешанной авиадивизии, командный пункт авиадивизии, авиасклад № 899, 213-е стационарные авиамастерские, штаб 38-й авиабазы, 165-й БАО и его подразделение обслуживания, 152-я аэродромно-техническая рота. Аэродром Лида был с твердым покрытием и оснащен всем необходимым для посадок самолетов всех систем и типов в дневных и ночных условиях. Имелись подземные хранилища бензина, капитальные ангары и склады.
После обеда, коптя дымом небо, настороженно водя орудиями своих танков и зенитных установок, на железнодорожную станцию Лида прибыл дивизион поездов Сафонова. Старлей доложил, что железнодорожная линия до Молодечно очищена от врага. Железнодорожный путь на Минск полностью свободен, все станции и разъезды контролируются нашими десантными партиями. Это было очень кстати, требовалось срочно, «еще вчера», эвакуировать захваченные трофеи и раненых. Я не надеялся с теми силами, чем располагал, длительное время удерживать городок. Отсиживаться в обороне и ждать у моря погоды тоже не собирался, как и бросать с таким трудом захваченные трофеи. Конечно, весь бомбовый склад вывести было нереально, но и оставлять его врагу было глупо. История за нас все решила сама…
До определенного момента немецкое командование не располагало точными сведениями о силах, какими мы оперировали. Поэтому наши действия оно рассматривало как удачный партизанский рейд, которые тут периодически случались. Свободных резервов у немцев на этом направлении не было. Они срочно требовались на трещавшем под ударами советских войск фронте под Старой Руссой, Ржевом, Ельней и Смоленском. Против нас Вермахт мог направить только охранные и полицейские части, ближайшие к нам гарнизоны которых располагались в Вильно, Гродно, Новогрудке и Барановичах. С учетом боев за Барановичи местный гарнизон немцы трогать не стали. Не тронули они и гарнизон Новогрудка. Утром 31 декабря против нас были брошены усиленные артиллерией два (1-й и 6-й) недавно сформированных вспомогательных литовских полицейских батальона «Шума» гарнизона Вильно, численностью по 500–600 человек при немецкой группе связи из офицера и пяти старших унтер-офицеров Вермахта. Вот только не учитывало командование 403-й охранной дивизии наличие у нас боеготовых сил авиации. Выдвижение колонн автотехники и продвижение нескольких железнодорожных эшелонов из Вильно авиаразведка установила своевременно. Ну а дальше было дело техники. На полпути к Лиде у железнодорожной станции Бенякони полицаев для начала обработали наша бомбардировочная авиация и штурмовики. Затем подошедшая танковая рота с артпоездом Сафонова и десантной партией. Надо отдать должное врагу. Несмотря на понесенные потери, литовцы сохранили боеспособность. Они развернули часть своей артиллерии и пулеметных расчетов и их огнем попытались остановить танки и нашу пехоту. Даже преуспели в этом, подбив две машины. Но тут вновь вмешалась авиация. Пятерка Ю-87, не встречая зенитного огня, отлично отработала по хорошо видимым на снегу артпозициям, пулеметным точкам, автомашинам, скоплению людей и железнодорожному составу. Не выдержав комбинированного удара, преследуемые танками и ударами штурмовиков с воздуха, бросая раненых, оружие и технику, литовцы отступили к Вильно. Деваться им было больше некуда, дорога у них была одна, закрепиться на станции и в поселке не получилось, а уйти по снегу в леса ой как трудно. Полному разгрому врага помешало только наступление ранних зимних сумерек.
Разгоряченный победой народ рвался брать Вильно. Пришлось его успокаивать и останавливать. Не с нашими силами штурмовать хорошо укрепленный город с крупным и сильным гарнизоном, с откровенно не любящим нас населением. И так хорошо повеселились! Да и потери в личном составе были немалые. Собрав трофеи и подобрав раненых, мы отступили к Лиде.
Я очень опасался удара со стороны Гродно и Новогрудка. По имеющимся сведениям, немецкий гарнизон в Гродно состоял из батальона полевой жандармерии, нескольких охранных батальонов, подразделений Люфтваффе и Абвера. Хватало там и сил вспомогательной полиции. Гарнизон Новогрудка тоже не был слабым – около тысячи человек из числа подразделений полевой жандармерии, 727-го пехотного полка 403-й охранной дивизии, Абвера и СД, батальона вспомогательной полиции. Во главе гебитскомиссариата стоял активный и опытный хауптштурмфюрер СС Вильгельм Трауб. Гарнизон Новогрудка довольно быстро мог получить подкрепление из Барановичей.
На наше счастье, в первые дни после взятия Лиды атаки со стороны Гродно и Новогрудка не последовало. По сообщению разведки и подпольщиков, немецкие гарнизоны, получив сообщение о захвате Лиды, усиленно готовились к обороне. Готовились к ней и мы, делая завалы на дорогах, минируя все, что можно, и очищая склады от захваченных запасов.
Глава 5
Немецкая авиация трижды наносила удары по Южному городку. Хорошо, что мы вовремя большую часть боеготовых машин успели перегнать на другие аэродромы и в Минск, а то немцы нам всю полосу перепахали и десяток неисправных самолетов сожгли. Рыскали в воздухе, изучая обстановку, и их разведчики. Мы старались отгонять «птенцов Геринга» зенитным огнем и истребителями, но они упорно лезли к нам. Вообще это был полный «сюр». Немецкие бомбардировщики гоняли истребителей с немецкими опознавательными знаками. Путались не только немцы, но и наши зенитчики, сбившие несколько наших бортов и пропустившие тройку бомберов со стороны Барановичей на город и станцию. Центр города был разрушен еще в июне, так что основной свой груз «люфты» сбросили на станцию. Пострадало много работавших там людей. Так что новый, 1942 год мы встречали в делах и заботах, только под утро удалось пропустить рюмку французского коньяка из запасов Люфтваффе в честь праздника.
Всю первую половину января пришлось решать постоянно возникающие задачи и проблемы. Какие? Разные. В первую очередь связанные с обороной и закреплением отбитой у врага территории.
Я уже говорил, что не хотел надолго задерживаться в Лиде. Смущал меня большой отрыв от основных сил группировки – 160 км. А это вам не это! Кроме того, у моего отряда фактически не было флангов. Только небольшие группы бойцов и партизан, оставленные для прикрытия дороги на Минск. Планируя операцию, думал после разгрома гарнизона города, захвата и уничтожения аэродрома сразу отступить к укреплениям «старой границы», где и занять оборону, но не судьба. Сначала мои планы проиграли трофеям. Я не мог их оставить врагу, а уничтожать было жалко.
