скачать книгу бесплатно
– Господин! Нет, дорогой товарищ Сталин! – воскликнул опять выскочивший вперед Влад Юристович, – наша партия – самая революционная! Наша партия всегда поддерживала политику сильной руки, которую вы, как выдающийся менеджер, всегда проводили в жизнь!
– О какой политике толкует этот безродный космополит? – прохрипел оторопевший вождь. – Каким мерзким словом он осмелился меня обозвать?
– Мы всегда поддерживали линию партии и правительства, независимо, кто приходился у власти, – сильно оробев, прошептал Влад Юристович.
– А я слышал в кулуарах, что вы регулярно поносите компартию последними словами? Как вы это объясните?
– Это просто элемент маскировки, разве вам не донесли об этой договоренности?
– Если и была такая договоренность, то вы ее нагло нарушили! Ваша маска так прилипла, что ее уже от лица не оторвешь! Касается вас лично: болтунам не место на оперативной работе! Партия ваша прямо по Марксу – фарс какой-то! Вы, как червяк, сожрали плод изнутри! Вы своей словесной пеной прикрываете разграбление страны! Посмотрите, кто сидит в этой клетке? Это все ваши клиенты!
На своей скамейке всполошился губастый адвокат, он поднялся с места и, патетически протянув руку в сторону президиума, воскликнул:
– Доколе мы еще будем терпеть в зале эти обломки прошлого и хранить в нашем шкафу пронафталиненные скелеты?! Заключите обратно в ящик этого эффективного менеджера, иначе он так нами управит, что мало здесь никому не покажется!
Коммунисты на своей скамье ехидно и антисемитски засмеялись. Остальные присяжные подавленно молчали.
Тут встрял маленький картавый адвокат в золотом жилете и примирительно сказал:
– Господин генералиссимус! Зря вы так на наших клиентов ополчились. Они же ведь кровь от крови, плоть от плоти, грязь от грязи от вас, от большевиков. Они же вам как родные! Вспомните, как вы с фараоном, извините, с товарищем Лениным, украли всю страну? Телеграф, заводы, пароходы! Банки, недра, экономику! И наши клиенты такие же! Да плевать, что они себя либералами называют, это термин такой для прикрытия свободы рук! Большевики себя ведь тоже слугами народа называли? А где теперь тот народ?!
– Вы что же?! Либералом меня считаете?! – оскорбился Сталин. – Вам это с рук не сойдет!
– Да не вас либералом, а либералов большевиками! Разве это не очевидно?
Сталин, видимо, совсем запутавшись в терминах, потеряв терпение, вскипел, набрал в рот побольше слюны и плюнул в направлении клетки. Плевок был настолько объемен и быстр, что совершенно накрыл золотую клетку и всех там сидящих. Липкая субстанция зацепила и некоторых других персонажей, находящихся поблизости, а именно Влада Юристовича, который забился в ней как муха в сиропе, но скоро полностью растворился и стек под пол. Такая же участь постигла и остальных сидельцев, только сама клетка, да и некоторые настоящие драгоценности остались целы – известно, что золото инертный металл и выдерживает почти любой химикат.
Жидкость, оставшаяся на полу, источала отнюдь не фимиам. Яйца Фаберже лежали на полу, обретя наконец свободу, и радостно поблескивали боками, предвкушая скорое соединение с дюжиной своих собратьев.
– Так будет с каждым, кто усомнится в нашем пути в коммунизм! – воскликнул Сталин. – Мы проведем это решением полит… – тут вождь осекся и повалился на подкосившихся ногах, обмяк на пол и стал быстро покрываться трупными пятнами.
– Ему теперь не выжить, – раздались убежденные голоса в зале. – Весь химикат на этих поганцев перевел. Пожертвовал собой на благо родины!
Ужков, ловко увернувшийся от химической атаки, на нервной почве от утраты супруги, а может и из-за нежданно свалившегося на него наследства, потерял адекватность и восхищенно аплодировал.
– Я не виноват! – прокричал вскочивший на ноги меднолицый Юганов, – он сам так придумал! Видит Бог, я тут ни при чем! – осенил себя крестным знамением коммунист. – Дима! Ну, хоть ты им скажи устами младенца, что я не виноват! – Юганов подбежал к спящему мальчику и потряс его за плечо, – Дима! Дима! Ты меня слышишь?
Дима с трудом протер глаза и сел на кровати, находясь еще во власти приснившегося ему кошмара.
– Дима! Дима! Проснись, что с тобой? – тряс его за плечо обеспокоенный отец…
Дима
В залитованых, но странных
Никому не нужных песнях
Мы поем о чем-то вместе
Неприятно и туманно…
1. Недавно
Казалось, совсем недавно страна стояла незыблемо и солидно, как Антарктида под своим ледяным панцирем, но как быстро поменялась жизнь!? Отваливались целые глыбы, звенела капель, стремились ручьи. Или не льды это были, а отмерзшие в северных лагерях слезы народа?
В прежнее, дореформенное то есть, время линия жизни Димы Григорьева, казалось, шла вверх под крутым углом к горизонту. Успешно трудился он на внешней ниве, заключал сделки, грузил товары, крупных ошибок не совершал, поскольку всегда советовался со старшими товарищами и перекладывал ответственность на них. Не пренебрегал он и советами мудрого папаши.
Уже и в партию ему те же старшие товарищи намекали, так, пока в коридоре. Обсуждали общественную нагрузку. А за вступлением в ряды, если кто помнит, следовал скачок в карьере. Дима наматывал прозрачные намеки на ус – стал осмотрительней. Стал обдумывать, какую бы нагрузку общественную взять – полегче, но позаметнее. С иностранцами посторонних, неслужебных связей не заводил – на этот счет опытный его отец специально предупредил. Среди своих тоже трепа бестолкового, диссидентского не заводил и не поощрял. Как только начиналось в курилке что-то сомнительное, тотчас он отвлекался от разговора и уходил.
Но тут – трах, бах! Началась перестройка! Всех застала врасплох!
Какая теперь – к черту ее скорее послать – партия! Зачем она? Там же одни глупцы, негодяи проклятые собрались и карьеристы! Ничего у них святого нету – они и церковь родимую нашу чуть не погубили! Сами отоваривались в распределителях да по «Березкам», а нас в очередях морили! Сами все по заграницам – а мы тут мрем без товара!
Кончалась советская власть, и с этим надо было что-то делать. Оболочка пока оставалась, но содержание уже не пугало. Спасать советскую власть от нее самой в планы Дмитрия не входило. Он, по большей части, беспокоился о собственной судьбе. Очень Дима перепугался. Зашатался сам фундамент, а с ним и каркас того сооружения, в которое он стремился вписать свою жизнь.
Фимиам демократии начинали уже курить повсюду. Всякий чиновник в душе относился к ней подозрительно, справедливо опасаясь подвоха. Но и от советской власти уже ждать чего-нибудь приличного в скором будущем не приходилось…
Жизнь в этой стране, где никто ни в ком не был уверен, более того, чем меньше ты знал, тем безопаснее себя чувствовал, представлялась Диме удивительной, но единственно возможной. Подчиняясь неведомым мужским инстинктам, он интересовался политикой, хотя, объективно говоря, интересоваться ею смысла не было никакого – правды было не узнать, а повлиять на события не представлялось возможным. Будь ты хоть трижды партийным! Со студенческой скамьи Дима, не без добровольной помощи преподавателя «научного коммунизма», научился читать советские газеты между строк, но то, что он между этих строк вычитывал, было обычно не менее отвратительно, чем в самих строках.
И вот, после начала перестройки, заметил Дима, что-то похожее на правду стало появляться на газетных страницах. Дальше – больше. Бывало, он даже отказывался верить в смелые тексты, напечатанные черным по белому. Он даже вырезал из газет эти проявления гласности и пытался сохранить их как документы «эпохи». Впоследствии эти вырезки, конечно, пропали за ненадобностью, поскольку страна просто потонула в потоках гласности и демократии.
Ужас, который с утра до вечера сопровождал работу внешнеторговой организации, начал едва заметно ослабевать. Скоро это стало заметно многим. Уже стали пока еще робко восстанавливаться на работе те, которые были безжалостно вырезаны из полотна государственной деятельности за прегрешения при прежних порядках. Не успели люди оглянуться, а ужас уже перешел в простой страх, потом и страх превратился во всего лишь привычную опаску. Опасаться, правда, стали уже не прямого административного удара, а служебной конкуренции или предательства близкого партнера.
Одновременно он отметил, что насыщенность фирмы персоналом с погонами под пиджаком явно падала. Протокольный отдел, в котором и гнездились по большей части эти зоркие люди, ослабил хватку, стал требовать меньше отчетов. Поэтому сладкий поначалу запах свободы очень скоро стал таким приторным, что напоминал запах разложения оставленного на жаре мертвого тела.
Внешнеторговую организацию его, а торговала она всякой химией и нефтепродуктами, стало основательно трясти по экономическим причинам. Прикрепленные к ней ранее заводы, вернее сказать, их директора, быстро расчувствовали всю прелесть независимости от государства. Находили они западных торговцев, тех же самых, с которыми торговал Дима, заводили с ними прямые связи. Заводили, по совету тех же торговцев, доверчивые люди на далеких островах оффшорные компании и сливали туда разницу в цене. На налоги для родного государства предпочитали не тратиться – оставляли ему сущую безделицу. В городах своих делали они торговые дома и фирмы, которые, правильно мыслите, возглавили их родные детки. Ну, какие могли быть после этого обороты у внешнеторговой фирмы? Убытки одни!
Но не сразу все так резко обломилось. Кое-какая инерция имелась, и Дима, надо отдать ему должное, умело ею воспользовался. Он подумал так: «Вот моя контора имеет пятьдесят долларов с тонны параксилола, а если она будет сорок иметь, кто-нибудь это заметит?» Он оглянулся по сторонам и обнаружил, что никого нет, никто не заметит. Куда-то подевались надзиратели и охранители государевых денег. Ушли все, примкнули, видимо, к кооператорам.
Так получил Дима свои первые десять тысяч зеленью. Привез ему их в чемодане иностранный друг-партнер Питер Хардспун. Дима, когда принимал под ресторанным столом пакет, почувствовал легкое смущение, но, глядя в бесстыжие глаза партнера и слушая его циничные речи, запросто это смущение преодолел и уже более к нему не возвращался.
Кроме параксилола существует и другая химия. Например, пластмассы или каучук. Или, допустим, бензол. Дима неплохо знал конъюнктуру цен на все эти товары и при прочих равных условиях спокойно торговал с теми, которые правильно понимали его устремления.
Тут-то он, находясь на самом взлете, и женился. На свое горе.
Теперь уж поздно об этом говорить, но одолела его в тот момент гордыня. Уже лежала в чемодане первая сотня тысяч зеленых и прямо-таки настоятельно требовала как-то себя проявить. Обладание такой, как ему тогда казалось, значительной суммой повысило комфортность восприятия окружающей невеселой действительности и придало ему вес в собственных глазах. «Ничем я не хуже других», – решил Дима и купил сразу две машины. Взял он пятилетний «Пассат» и в компанию к нему красавицу-итальянку – почти новую представительскую «Лянчу».
На «Пассате» он прибывал в офис, мытьем машину не баловал. Словом, выглядел как обычный русский пролетарий.
«Лянчу» же он полюбил почти как женщину. Покупал ей подарки. Одним из первых была «ракушка». Про косметику не стоит и упоминать. Не зря фирмы рекламируют омолаживающий эффект – «Лянча», казалось, молодела после каждой мойки. По выходным он выезжал на ней для встреч с прекрасным. Прекрасное, по большей части, разгуливало по тротуару и подразумевало противоположный пол.
Познакомился он с Яной на дороге – у нее спустило колесо. Ну, понятное дело, не у нее самой, а у ее машины. Черт знает, какие острые предметы могут валяться на дороге!
«Вот так нога под ней!» – про себя восхитился Дима, когда увидел у обочины, рядом с «восьмеркой» девушку, поднявшую в поисках помощи изящную лапку. Дима в этот момент плавно рассекал на «Лянче» пространство недалеко от тротуара.
«Ого! Да у нее и глаза! И вообще телка в порядке!» – Дима решил остановиться.
Едва он вылез из машины, Яна, а это была именно она, подошла к нему, излучая буквально тонны обаяния.
– Вы мне поможете? – веселые голубые глаза смотрели искренне, шикарная, простодушная улыбка обнажила ровные, ухоженные зубы.
– Не вопрос! – воскликнул Дима, немедленно заразившись от нее такой же веселостью. – А что случилось?
– Не знаю! Колесо, наверное, лопнуло! – Яна с восхищением обозрела Димин автомобиль. – Вы поможете?
– Не вопрос! Запаска, домкрат у вас есть?
– Не знаю, а что это такое?
Диму тронула такая техническая безграмотность. Он расценил ее как истинное проявление женственности. Он посмотрел на Яну с удовольствием и протянул руку за ключами:
– Сейчас посмотрим!
Ну, натурально, нужных предметов в багажнике не оказалось. Пришлось Диме доставать свой домкрат, снимать колесо и везти его в ближайший шиномонтаж. Яну он, понятно, взял с собой – не бросать же красавицу на дороге. После того как он положил сдутое колесо в свой багажник, ему почудилось, что он уже обладает какой-то частичной собственностью на эту девушку. А свою собственность он не привык бросать на дороге.
После того как все технические манипуляции были проделаны и торжественно завершены водружением колеса на Янину машину, выяснилось, что у этой парочки очень много общего. Ну, например, Яна обожала французский язык и вообще Францию. Дима считал, что английский язык для бизнеса ему полезнее, но уважал выбор девушки и его одобрил. Что же касается Франции, Дима, хоть сам там никогда не был, но много слышал о ней от отца, который считал, что Франция – очень хороша, но без французов была бы еще лучше. Вслух он этого не сказал, боясь обидеть девушку.
Когда позднее они сидели в недорогом ресторане и продолжали взаимное изучение, Яна проявила чудеса искренности и объявила Диме о своем возрасте. Дима решил, что она еще вполне молода. Далее Яна, пользуясь все той же привычкой к искренности, сообщила ему, что любит Францию, потому что несколько лет прожила с французом. Жила она с ним и в Москве, и во Франции, конкретно в Марселе. Потом они расстались.
– Чудесный город, – заметил одобрительно Дима, который, что понятно, в Марселе никогда не бывал, но ему хотелось понравиться красавице. Диме хотел было спросить о причинах расставания, но он побоялся налететь на еще более искренний ответ, поэтому сдержался. Однако он был настолько очарован и покорен откровенностью Яны, что даже чуть было сам не начал рассказывать о своих влюбленностях и романах, но вовремя остановился. «Что девчонке хорошо – парню смерть!» – вспомнилась к месту искаженная цитата из классика.
Но Яна тут же сама призналась, что с французом они просто не сошлись характерами, тот оказался нудным деспотом. Виновато в этом, видимо, было его частично африканское происхождение. Нет, нет! Он не был уж совсем черным, как, допустим, свежий асфальт, просто сильно смуглый, с таким, что ли, вечным загаром. Мулат, короче. В Москве он работал какое-то время в представительстве торговой фирмы, потом его попросили вернуться в Марсель. Ну, Марсель, на ее вкус, не особенно красив, порт – он и есть порт… Вообще ей нравится теплый климат и море, но человеческие отношения важнее.
«Как правильно! Как правильно! Конечно, отношения важнее!» – восклицал про себя Дима и кивал согласно головой. Он все больше подпадал под обаяние этой необычайной женщины и был готов услышать он нее все что угодно, даже про любимого негра, причем без всякой критики.
Далее выяснилось, что Яна очень любит анекдоты, но совершенно их не запоминает, так что ей можно рассказывать их практически непрерывно. То есть всякий раз один и тот же. Посмеялись. Дима понял, что от него требуется анекдот, поскольку разговор постепенно заходил в фазу, когда общие темы оказывались исчерпанными. Диме, может, и интересно было бы поговорить о футболе, да только сомнительно, чтобы Яне интересно было это слушать. Словом, нужна была разрядка.
Дима память на анекдоты имел неважную, но у него были несколько дежурных, на разные жизненные ситуации. С еврейским или эротическим, которых он знал немало, Дима решил повременить, и рассказал такой:
«До войны в Америке были запрещены аборты. Но, как часто бывает, одна хорошая девушка забеременела от хорошего мальчика, однако жениться они не могли по причине разного экономического положения. Что делать?
Пошла девушка к семейному доктору, открылась ему. Попросила держать все в тайне и сделать ей аборт.
– Дейзи, послушай, дорогая, – говорит врач, – аборт – опасная штука! Мало того что противозаконная, но ты за него можешь поплатиться бесплодием. Никто заранее не скажет, как все закончится. Давай поступим по-другому?
– Как? – спрашивает Дейзи.
– Ты выносишь этого ребенка. Я так сделаю, что родители твои ничего не заподозрят. А как подойдет время рожать, я положу тебя в клинику, а младенца подложу какой-нибудь роженице, скажу, что, мол, у нее двойня.
Так они и решили.
Прошли положенные месяцы, ребенок появился благополучно на свет. Да вот незадача! Не было ни одной роженицы в этот день у доктора в клинике. Один только пожилой священник с аденомой простаты.
Делать нечего. Приносит доктор священнику мальчика и объясняет ему:
– Святой отец, какое счастье! Мы-то думали, что у вас опухоль простаты! Ничего подобного! Оказывается, вы просто были беременны! Вот ваш сын!
Ничего не сказал священник, только подумал: «Чудны дела твои, Господи!», перекрестился, забрал конверт с мальчиком и уехал в свой приход.
Прошло лет двадцать. Умирает старый священник, зовет к смертному одру сына и говорит ему:
– Джон, сынок! Хочу перед смертью открыть тебе нашу семейную тайну. Ты ведь всю жизнь думал, что я твой отец?
– Да, папа!
– Извини меня, старика, но это не так! На самом деле я – твоя мать! А отец твой – наш епископ!»
Анекдот Яну не рассмешил. Вместо смеха она посмотрела на Диму сверкающими от близких слез пронзительными голубыми глазами и печально сказала:
– А я аборты делала!
У Димы дыхание перехватило от такого признания. Сладкая волна нежности поднялась в его груди, да так и не опускалась до самого расставания.
2. Воспоминания в сновидениях
Этой ночью после знакомства с Яной, то ли от возникающей влюбленности, то ли от света полной луны, Дима долго не мог заснуть. Он перебирал в голове все произошедшие разговоры, менял свои реплики на более остроумные и воображал, как бы на них ответила Яна. «Ну, почему же я сразу так не сказал!?» – упрекал он себя, невольно подтверждая старую мудрость о крепости заднего ума.
Вспомнил он и о Яниных абортах. «А меня это совсем не задело? Почему? Не возмутило? Вообще-то это дело дрянное и плохо ее как бы характеризует, а я всего лишь пожалел ее?»
В этом сумбуре и наплыве чувств хотелось разобраться. Дима стал вспоминать, что курсе, примерно, на третьем института был у него очень трудный роман. Девушка, предмет его страсти по имени Лена Птичкина, была выдающейся красоты и еще более выдающейся гордыни. Парней она в лучшем случае считала за какой-то щебень под ногами, а кто может отличить один камушек от другого? Так что Лена топтала, пинала и разбрасывала эти камушки безжалостно.
Были у нее основания так поступать? Да, считала она, были основания!
Во-первых, она была красивая. Стройная блондинка, слегка осветленная, с милыми голубовато-зелеными глазами. Ротик пухленький, аккуратненький. Лобик не слишком высок, такой мужчинам нравится, женственный лобик. Скулы узкие – европейского образца. Нос тонкий, выдающийся в меру. И главное, все пропорционально. Хорошее лицо. Такое лицо хотелось целовать.
Во-вторых, не такая уж она была и дура! Институт-то у них был нелегкий, а она все же доучилась до конца! Звезд с неба не хватала, трояки в основном, но до пятого курса все же доползла, а уж диплом-то она по-любому защитит. Кто там реально будет чертить-рисовать-считать – неважно, выяснять не будем! Главное, Лена контролировала этот процесс, притом успешно.
В-третьих, таинственные родители ее пребывали бессрочно в какой-то неизвестной загранице. У нее была отдельная квартира в центре, где она, правда, жила с братом.
В-четвертых, характер у нее был веселый и легкий. Она даже нисколько не сомневалась, что была добрым человеком. Впрочем, кто тут разберется, а право на мнение имеет каждый.
Дима сам был парень недурен собой, выше среднего роста, худощав. Лицом смугл, даже слегка красноват, но не до отвращения. Как будто недавно с горы спустился, из турпохода. На типичного русского не очень похож, но и не туземец какой-нибудь. Происходил из семьи внешнего торговца. Папа его регулярно рос по службе, сей факт для знающих людей означал крепкую связь с органами. Какими, спросите, органами? Известно, с какими. Со специальными! С «конторой», проще говоря.
Девчонки институтские Диму отмечали как очень, очень перспективного парня, а некоторые просто на него всерьез обижались из-за его невнимания. Как-то раз, на первом еще курсе, одна провинциальная студентка до того себя взвинтила, что прилюдно закатила Диме пощечину, сопровождая это эмоциональное действие словами: «Да как ты смеешь ко мне приставать!». Дима вообще эту девицу практически не знал, но в возникшей душевной сумятице не нашелся, что ответить, поскольку был еще очень юн и не подозревал о тонких движениях девичьей души.
В отношениях с девушками Дима вел себя инстинктивно, другими словами, как Бог на душу положит. С какими-то из них он сходился очень весело и легко, едва ли не в первый вечер запускал руку под юбку, и обычно праздновал быстрый и полный успех. С другими он гулял долго, и они в конце концов теряли всякое терпение и просто-таки требовали от него близости при первой возможности. Он, тем не менее, никак не мог себя заставить пойти на эту близость. Что его останавливало, он и сам понять не мог. Он себя за это заслуженно критиковал порой даже ядовитее и острее, чем невозлюбленные им студентки.
«Ну, чем Зойка плоха, скажи мне? – ехидно и самокритично спрашивал он себя. – Глаза, глянь какие! А губы – так бы и съел все без остатка, не приходя в сознание! Целуется – просто с ума можно сойти! Да все, все у нее в порядке! Сладкая она, сладкая! И хочет ведь! Вчера только сказала, что девственность хочет потерять. Не иначе в девках боится застрять? А я, идиот, что же я делаю? Я что? Не понимаю чего-то? Она уже прямым текстом говорит! Чего же я дожидаюсь?! Так она насмерть обидится!» И правда ведь – обижалась Зойка.
«Или взять Лизу, – вспоминал он свою другую пассию, – ух какая! Прямо художественная гимнастка! Правда, не московского она разлива. Украиночка. Хочет, стало быть, девчушка, за Москву зацепиться после института. Пожалуй, что и в загс загонит через комсомольскую организацию, если что. Циничные у нее ценности, да и принципы тоже, хоть и красавица – нет слов! Да, здесь все правильно, с Лизкой-то как раз осторожность не помешает!»
«Ну а Танька? Отец – генерал-полковник, сама – хоть и разведенка, а хороша! Квартира в центре на Садовой – четыре комнаты на троих в «сталинском» доме! А я как болван себя веду! Чего мне не хватает?»
Словом, не был Дима профессионалом в сердечных делах, как и большинство окружающих его юношей. Не хватало ему цинизма и расчетливости, что тут поделаешь? Поэтому к Лене Птичкиной подступил он как любитель и романтик – то есть стал звонить, предлагал в театр или кино, подходил к ней в институте и звал в кафе, отчаянно звал даже к себе домой, когда родители куда-то вместе отбывали. Только толку от этих призывов долгое время не было.
Наконец Лена включила его, настойчивого, в то, что она про себя называла короткий список контактов. Сколько всего контактов было в этом списке, мы никогда не узнаем, да не особенно и хочется.
Стали они встречаться после института. Димина влюбленность, которая поначалу была микроскопической и возникла, прямо скажем, из соперничества с другими ухажерами, стала нарастать по мере того, как Лена отказывала ему в разных мелочах. Чем больше она отказывала – тем больше ему хотелось, ну, например, взять ее под руку. Или на прощание поцеловать в губы. Нет, только в щечку! А ему хотелось непременно в губы. Нет, только в щечку! Вот такая мелкая борьба приобретала в его голове какой-то ненужный размах и значение.
