скачать книгу бесплатно
Все, что получает победитель
Дарья Всеволодовна Симонова
Опасные удовольствия
«Все, что получает победитель» – в гибели Марты Брахман, богатой женщины, подозревается Сергей Ярцев, ее муж – типичный жиголо, красивый молодой мужчина. Круг интересов Марты весьма широк, она вращалась в богемно-хипстерской среде, любила эзотерическую чепуху, игры в магию, занималась меценатством и была прирожденным манипулятором – все это затрудняет поиски виновного в ее смерти…
«Амнистия» – убийство старухи-процентщицы – прекрасная основа для криминальной драмы в постмодернистском духе. Именно так должен был выглядеть сценарий Игоря в рамках учебного семинара. Однако в основе сюжета не игра воображения, а реальные события, грех, который терзает душу много лет…
Дарья Симонова
Все, что получает победитель
© Симонова Д. В., 2022
© «Центрполиграф», 2022
© Художественное оформление серии, «Центрполиграф», 2022
* * *
Все, что получает победитель
Take Five
Увидев ее неестественно изогнувшейся в своем любимом кресле, Серж в первую минуту подумал, что это начало какой-то новой дьявольской игры. Она умела играть. А он не знал, как из этой игры выйти. Все в нем кричало о страшной предательской ошибке, которую он совершил. И вот теперь наступило освобождение. Сейчас он видел только один путь – сбежать. Трусливо, подло – но так он был научен. «Сынок, если есть хоть какая-то вероятность, что тебя обвинят и посадят, – беги куда глаза глядят». Он запомнил этот разговор с отцом. Тем более что этих разговоров было не так много.
Марта Брахман, к несчастью, успела стать его официальной женой. Это стало легкой сенсацией, в том числе и для самого Сержа. Его основной чертой была беспечность, а брак… «штампы и штаммы не моя стихия». Ему было хорошо с Лерой. Однажды они попали в дом к известной богатой тусовщице. Богатой не по меркам «Форбс» конечно, но имеющей некоторые соблазнительные излишки. Помнится, при первом взгляде на Марту Серж ее одновременно пожалел и испугался. Но некрасивые и влиятельные женщины, похоже, не выходят из богемной моды. И со средствами, конечно. Удивительно, что при этом она авторитетно несла всякую чушь. Обычно такие люди рационально корыстны, их роднит даже плоское бесцветное вибрато в голосе. У Марты был другой голос – он мог казаться уютным, даже когда она вела жесткие переговоры с арендаторами. Все, чем она занималась, было одновременно значительным и провальным. Но деньги у нее не переводились – похоже, она все-таки умела сохранять фамильный капитал, и основную его часть не трогала. Одних квартир у нее было штук восемь. Впрочем, Серж, у которого не было ни одной, считал не пристально. Пообщавшись с Мартой, он открыл для себя, что деньги – это бремя, и, чтобы блюсти имущественный статус-кво, нужно вести утомительную повседневную борьбу за приумножение имеющегося. Бесконечно менять то, что дешевеет, на то, что дорожает. Иначе говоря, даже для того, чтобы стоять на месте, надо непрерывно бежать вперед. И это довольно нервное и беспокойное занятие. До встречи с Мартой Серж никогда не назвал бы работой продажу собственных квартир и покупку новых, перевод их в коммерческую недвижимость, сдачу в аренду и улаживание проблем с жильцами. Он полагал, что все это человек делает помимо своего основного занятия. Впрочем, его несчастная жена, которую он сейчас видел перед собой мертвой по неизвестным ему причинам, была уверена, что ее основное занятие – руководить творческими потоками. А это значило прежде всего быть в известных отношениях с творцами.
Но сейчас пора было сняться с ее крючка. Кажется, Серж теперь наследник – и первый подозреваемый. Надо было пересидеть в укрытии, изобразить свое отсутствие на момент ее смерти. Почему-то сразу подумалось об убийстве, хотя внешних признаков насилия не обнаружилось. Но он и не всматривался. Еще не хватало оставить следы своего присутствия! Тихо прикрыв дверь, почти на цыпочках спускаясь по лестнице, не вызывая лифт, он чувствовал себя преступником. Он был уверен, что кто-то очень хочет, чтобы его таковым признали. Марту убили, а виноватым сделают проходимца-муженька, нищего иногороднего жиголо, который младше жены на пятнадцать лет. А может, и на все двадцать – поговаривали, что Марта подделала дату рождения в паспорте. Господи, зачем же он на ней женился?! Кажется, она просто попросила, сказала, что это для чего-то нужно. Хотя нет, не просила, а просто поставила в план на день. Она всегда писала планы и старалась их выполнять. Вечером сидела, напялив очки, и проверяла, все ли она выполнила… Она сказала: нам надо оформить отношения. Для чего-то конкретного – Серж ее никогда не слушал, если касалось ее дел. Ее дел! Он не воспринимал женитьбу как свое дело, вот и поплатился. Но он думал, что поймал шанс. На самом деле поймали его.
…Он позвонил в дверь три раза, коченея от стыда. Лера, как всегда, долго не подходила, потом в свойственной ей сибаритской манере недовольно крикнула: «Кто?» и, не дожидаясь ответа, открыла.
– Выслушай меня, пожалуйста. Мне нужно дня два побыть у тебя. Иначе меня могут посадить в тюрьму. Марту убили. Я – единственный и наиболее вероятный подозреваемый. Я гнусно поступил по отношению к тебе. Но я прошу помочь мне сейчас. И ты никогда не пожалеешь об этом.
У нее в руке было яблоко. Спич был чудовищно бездарным. Летний вечер, город остывает от зноя. Ее вообще могло не быть сегодня дома. Лето – беспощадное время, люди уезжают в отпуск именно тогда, когда они нужны позарез. Жизнь висит на волоске. Она прогонит его. У нее кто-то есть, и он сейчас выйдет и даст в морду, и к этому пошлому исходу событий надо быть готовым. А у Марты Брахман Серж отвык от природного хода событий, от игры мускулами, от меню повседневности…
– Похоже на попытку поучаствовать в конкурсе Хемингуэя «Рассказ из шести слов». Многословно, не находишь? Про детские ботиночки все равно лучше…
И она мстительно откусила свое яблоко. Но дверь не закрыла. Серж осторожно просочился.
– Лера, это не розыгрыш. Она лежит там… дома. Она не дышит.
– А может, это все-таки розыгрыш? Только это она тебя разыграла. Притворилась мертвой, чтобы посмотреть на твою реакцию. Очевидно, что экзамен ты не выдержал. Не обессудь – теперь недвижимость и счета на Каймановых островах достанутся не тебе. Вообще, это в духе Брахманши… но ты не кисни, она всех своих бывших фаворитов пристраивает к себе на побегушки за пансион. Да что я тебе рассказываю, ты же сам все знаешь.
Лера была в ударе. Ночь предстояла длинная.
Мы зря перестали писать длинные путаные письма, объясняя свои поступки. Теперь это считается напрасной тратой времени. К тому же искренность по горячим следам – рискованный шаг. По прошествии лет мы иначе смотрим на многое, что происходит с нами. И все же крик души – дело духоподъемное. А также – единственно возможное алиби между близкими. Напиши Серж в тот горький момент, когда ушел от Леры, она бы иначе смотрела на его сегодняшнее вторжение. Потому что, в сущности, он не уходил. Он исследовал новые возможности. Марта – словно крупный морской порт или железнодорожный узел. Через нее можно было связаться с нужными людьми, путь к которым не проложен для простых смертных с улицы. И если бы это получилось, то от этого выиграла бы и Лера. Потому что она… умная, резкая, одаренная, но чертовски наивная. Серж прежде всего искал возможности для ее проекта, потому что многое в нем – и его рук дело. Это было их общее дитя, но увы, не рожденное. Для того чтобы дать ему ход, нужны были средства. Нужно было заинтересовать крупные фигуры… словом, бейся оземь и обращайся в птицу феникс! Оземь бился, а получался в лучшем случае цыпленок. Серж всего лишь симпатичный олух из Ирбита. Он почувствовал, что не тянет. У него… закончилась злость! Пошли выпивка и бесконечные базары с пустышками, играющими в продюсеров и режиссеров. Началось шоссе в никуда.
И тут подвернулась Марта. Хотя сказать про нее «подвернулась» – вопиющая неточность. Это ей кто-то мог подвернуться, а сама она – наступала, словно полярная ночь. Марта всегда сначала внимательно выслушает того, кто появился в ее поле зрения, усыпляя его бдительность и умасливая самолюбие, притворяется глупой бездельницей, болтающей про эзотерику, а потом… до размякшего визави постепенно будет доходить, что этот милый спектакль всего лишь для того, чтобы мадам Брахман поняла, как его лучше использовать. И ведь у каждого свой срок понимания, некоторым и жизни не хватает. Сержу, впрочем, хватило. Ему вообще показалось странным, что Марта выбрала его, пусть и на время. Он слышал, конечно, что ее «тянет на молодое мясцо». Еще бы – ведь он дружил с Шуриком Фомичевым, который был ее предыдущим… особо приближенным. Но в брачную паутину тот не попал, отчего смотрел на прочих со смешливым снисхождением. Их отношения с Мартой – тайна тайн. Ведь он до сих пор ей предан, словно жертва стокгольмского синдрома. При этом не скалится на Сержа. Во всяком случае, виду не подает. Имеет ключи от ее квартир. И даже от той, где, собственно, Марта и проживала. Но на этой пикантной подробности внимание не заострялось. Вроде как в порядке вещей. Но сейчас только на это обстоятельство и надежда – есть вероятность, что именно Шурик обнаружит тело своей госпожи и заявит куда следует.
Лера окатила кипятком свою любимую кружку с известным карикатурным профилем Фрейда – по совместительству контуром голой женщины. Щедро засыпала ее чуть ли не до половины молотым кофе. Заварила.
– Убийцам кофе не предлагаю!
Уселась на подоконник, упав взглядом в огни большого города. Взяла паузу, чтобы сменить амплуа. Обернулась уже в роли холодной и проницательной.
– А правда… почему бы тебе было ее не убить? Ведь краеугольный вопрос – кому выгодно. Выгодно – тебе! Откуда мне знать, что ты в очередной раз не разводишь меня, как тетерю.
Так прошло полночи. Лера должна была выжать из ситуации все возможности для актерского тренинга. Она побывала и прокурором, и свидетелем обвинения, и жертвой, и даже немного преступником, сознавшись в приступе гнева, что с удовольствием сама бы придушила паучиху Брахманшу. «Неужели ты не слышишь, что в самом имени ее – черная трясина!» Сержу более ничего не оставалось, как спокойно выдержать этот бенефис, раздавив зубами свою гордыню, словно надоевшую карамельку, и, только когда становилось уже совсем невмоготу, вставлять молитвенные реплики. Чтобы напомнить Лере, что она сейчас – не королева психодрамы в своем невротическом театре, а в реальном времени, и Марта уже не коварная соперница, не ведьма и не шарлатанка, а просто неподвижно лежащее тело, которое Серж бросил на растерзание обстоятельствам. Все чудовищно и паршиво.
Наконец Лерочка устала и расплакалась.
– Сереж, ты говори хотя бы честно: ты ушел к ней не из-за корысти… ты в нее влюбился, она тебя сожрала и не подавилась. Я даже уверена, что никакой ты не наследник. Чтобы Марта Брахман не обезопасила себя от потери собственности?! Да никогда! Зачем эта игра в благородного сталкера, который отправился в логово дракона, чтобы добыть ключи от волшебной дверцы? Наплевать тебе было на меня…
Наплевать так наплевать. Серж не возражал. Главное, что ему не указывают на дверь, а все прочее он вытерпит. Его телефон отключен. Никто не знает, где он. Главное – не взорваться… тсс!.. не слететь с катушек.
Наконец он заснул, оставив повисшие в воздухе вопросы, как перьевое облако после драки подушками. И Лера осталась в облаке одна. Испуганной, злой и постыдно победившей. Хотя свою сомнительную победу она тщательно вытеснила. Она легко убедила себя, что задыхается в кровавом смятении. Молчание было мучительно – но делиться мрачной и абсолютно неправдоподобной новостью было ни с кем нельзя. Да и если бы можно – у кого просить совета? Кто из ее окружения был в подобной ситуации… А Сержу и правда наплевать на нее – ему даже не приходит в голову, какой опасности он ее подвергает. Ведь подозрение в убийстве падает и на Леру! Особенно теперь, когда он у нее прячется… «Месть бывшей любовницы» – примерно таким может быть заголовок в желтых источниках информации. Воображение заработало: вслед за заголовком вспыхнули и фотографии с места происшествий… расследование много лет спустя, ретроубийство. Почему бы не стать героиней очерка, написанного в далеком будущем. Рубрика «Крим пасьональ», преступления на почве страсти… Пять минут славы за преступление, которого ты не совершал. Но в этом деле чем громче нота, тем она фальшивее.
Он все-таки к ней вернулся. Это предрекали некоторые знакомцы из ближнего круга, а она тогда сжалась в свинцовый комок, защищаясь от приторных утешений. Лера всегда думала, что такое могут говорить только лицемерные Иудушки. Впрочем, не стоит поминать всуе Иуду – много чести для легковесных болтунов. Иуда – предатель по неведению. Уход Сержа заставил ее глубоко изучить вопрос предательства. Она никому не говорила об этом. Только Сонька поняла бы ее – это она, как преподаватель Божьей милостью, умела так осветить вопрос, что хотелось немедленно погрузиться в тему. С ее легкой руки Лера узнала, что, кроме Михаила, есть еще один Булгаков – философ. И он реабилитировал Иуду. Знает ли об этом мир? В своем маленьком театре «Психея» Лера собиралась ставить спектакль на эту тему. Но Соня уже не узнает, что ее зерно легло на благую почву. Она умерла несколько лет назад.
И не дано было предугадать… как причудливо проросло ее зерно. И сколь неожидан ракурс. Серж в своих попытках оправдаться сорвался в ту же тему – предательства и прощения. Напирая на прощение, конечно! История уходила корнями в джазовую классику – отношения легендарного Дейва Брубека и не менее легендарного саксофониста его квартета Пола Дезмонда. Когда-то Дезмонд был более именитым, и Брубек играл у него на клавишах. А Пол… его обманывал, урезая долю заработка вопреки договору. Брубек бедствовал, они рассорились, и их музыкальный союз распался. Прошло время – и Брубек пошел в гору, а Дезмонд оказался на мели. Перевертыш судьбы! И тогда талантливый и… не слишком щепетильный Пол постучался в двери своего обманутого и ныне успешного приятеля. Жена Брубека не хотела пускать предателя на порог. Но ее великодушный муж все же простил Пола. И оказался прав: иначе не родилась бы культовая тема Take Five и еще много божественной музыки, которую они создали вместе. Как иным мужчине и женщине суждено сойтись, чтобы родить гения, так и музыкантам суждено встретиться, чтобы создать шедевр. Великая роль прощения!
О да, главное – к месту рассказанная история. Лера даже задумалась, как эффектно вплести ее в спектакль. В моменты смятения, отчаяния или обиды ее спасала эта особенность – импульсивно увлечься замыслом. Сублимировать. Тем более она не могла глубоко скорбеть по Марте. Неловкая пристыженная жалость – вот, пожалуй, что можно было чувствовать к этой женщине. Ведь и соболезновать по поводу ее смерти, в сущности, было некому. Родных у Марты… а впрочем, что Лера о ней знала! Единственное, что ей казалось более-менее понятным, – то, что Брахманша стремилась к статусу замужней женщины. При ее образе жизни ранее никто не мог ее в этом заподозрить, однако история с Сержем недвусмысленно говорит об этом. Лера подняла на смех его рассказ о таинственных и сугубо прагматичных мотивах Марты, когда она его попросила жениться на ней. Только идиот мог поверить в это!
– Она просто-напросто запудрила тебе мозги – ведь не могла же она обнаружить, что ей, такой свободной и авангардной, замуж невтерпеж! Как можно быть таким идиотом?! – возмущалась Лера.
– Ты многого не знаешь. Она хотела обезопасить свое имущество от нежелательных наследников, – бубнил Серж.
– Первостатейный абсурд! Выход замуж – это не защита, а угроза для наследства. В случае если ты богачка, не составившая брачного контракта.
Но выяснилось, что у Марты были трудности не юридического, а этического характера. Ей было проще отказать неимущим родственникам, если ее муж – и его мифические родственники! – будут столь же неимущи…
Лера даже расстроилась оттого, что не понимала, как можно купиться на подобные россказни. Хотя сама купилась, когда вся эта история только набирала обороты. Серж нежно полировал ей мозг о том, что надо войти в среду, иначе тебе как творческой личности не дадут хода. Пропуском в таинственную среду служит не столько талант, а скорее побочные бонусы. Внешность и молодость – пожалуй, но тут надо правильно наметить цели и не напутать с ориентацией. Серж не напутал, попал в точку. Марта оказалась удачной мишенью. Несколько нервно бессонных суток в ожидании любимого, который усердно тусовался в сугубо профессиональных целях, – и ржавая машина подозрений со скрипом заработала. Лера не любила конфликтовать. Она хранила объятия открытыми и считала, что любой человек достоин свободы. Захотелось ему забежать налево – да пожалуйста! Только без грязи, s’il vous pla?t. Но у Сержа не получилось изменить с элегантной легкостью. Он увяз в болоте, считай, в грязи, только в эзотерической. При этом Марта умело вплетала в свое шарланство манипулятивные коды. И вот уже Серж просил Леру отпустить его в отпуск… вместе с престарелой любовницей и не менее престарелым продюсером, который… заинтересовался Лериным театром «Психея». Какой тонкий ход! И главное, было совершенно очевидно, откуда ветер подул. Сам Серж до такого не додумался бы. Хотя он был способным учеником. И мало-помалу принялся идеологически обрабатывать Леру. Она долго уворачивалась от неминуемой раны выбора. Пыталась его вразумить:
– По-твоему, чтобы обрести имя, надо потерять совесть?
– Нет, надо просто расстаться с романтическими иллюзиями.
И все же Лера предпочла расстаться не с иллюзиями, а с Сержем. Долгое время она терзалась вопросом о том, что выгода – всего лишь прикрытие. А на самом деле ее любимому предателю просто больше понравилась Марта. Ведь это первое, что должно прийти в голову в подобной ситуации. Если, конечно, это рассудительная голова свидетеля, а не участника событий. Но Лера никак не могла быть рассудительной. И теперь, когда Серж в столь зависимом от нее положении, она решила, что вправе знать, даже если вселенная опять расколется надвое. Требовала в упрямом исступлении сказать просроченную правду – пока он не уснул. Пересохшими губами Серж пытался донести ей выжимку из всех своих правд – и одновременно не сказать лишнего. Он все больше отстранялся от Леры, словно опасаясь, что она потребует новой невыносимой откровенности. Она знала, что мучает его, – и не могла остановиться.
– …не знаю, как сказать… для меня Марта была новым насыщенным жанром. Она… неожиданная. Могла лежать, как квашня, а потом внезапно превращаться в тугой сгусток энергии. А потом… я почувствовал ее запах. Не знаю, как объяснить… мертвый! Как если бы она была продуктом, вначале свежим, а потом… испорченным. Странные внезапные превращения. С ней можно курить на балконе, ловить пивной кайф с брюшком семги, а через минуту увидеть перед собой абсолютно чуждого человека, который выговаривает тебе за грязную плиту.
– Поверь мне, эти превращения входят в понятие брака. А про мертвый запах…
– Нет, я не сейчас придумал! Меня как раз и ужаснуло, что ее запах стал моим предчувствием.
– Почему ты называешь его мертвым?
– Толком не объяснить… Однажды в детстве я был на похоронах. Умер хороший знакомый моих родителей. Тогда он казался мне… пожившим на свете. А сейчас я понимаю, что он был молодым. У него недавно родился ребенок. С тех пор у меня внутри – заготовка для соляного столба, как я это называю. После тех похорон я долго не мог ни смеяться, ни радоваться. Во мне работал ступор вины. Мир мне казался бункером для трагедии. И запах… Там был запах, который запомнился мне на всю жизнь… Хотя мне было-то лет семь. Никто и не думал, что я так проникнусь происходящим. А я запомнил все так ярко! Что это был за погребальный дух… может, цветы какие-то особенные? Но от Марты, клянусь, пахло так же!
Лера пожалела, что затронула эту тему. Не хватало еще воспоминаний!
– Я думаю, дело в ее парфюме. Просто обонятельная ассоциация! Не бери в голову.
– Нет, она не пользовалась духами. Никакими – до недавнего времени. Ей как раз твой аромат нравился. Духи, которые я тебе подарил, помнишь? Она их себе купила.
– Она украла… даже мой запах! – обескураженно прошептала Лера.
– Но, поверь, это ей не помогло! – с мученической гримасой отозвался Серж.
«Марта Брахман лежит сейчас в странной позе и пахнет моими духами. Может быть, я следующая? Может быть, убийца найдет меня по запаху? Может быть, Серж все это выдумал, чтобы я не приставала к нему больше с ревнивыми подозрениями. Ведь запах – это серьезно. Теперь я успокоилась по части Марты. Разве можно ревновать к женщине, которая плохо пахла… Тем более лежачего не бьют. Значит, он ее не любил. А кто же тогда любил эту странную женщину? Зачем она жила на этом свете… Почему все это произошло?» Лера не заметила, как, прикорнув, уснула. В кресле. Ее тело было гиперартистично – оно, не дожидаясь нейронных сигналов, воплощало образ, над которым безуспешно билась мысль.
Сильный демон
Телефон зазвонил ранним утром. Но Лера, почти не спавшая, словно и не выходила из темы. «Вот кто действительно дорожил Мартой!» – подумалось ей. Почему? Это так странно… «еще один, упавший вниз»?
– Лера, привет! – Голос Шурика был непривычно сух и отрывист. – Сергей у тебя?
Секрет Полишинеля.
– Откуда? Ты о чем? По-моему, рановато для бреда. Что у вас – любовь втроем разладилась? Порно с дельфинами не вышло?!
Система Станиславского в действии: эффект неожиданности и инстинкт самосохранения заставил Леру непритворно злиться. Мгновения назад она была совсем не готова защищать Сержа-предателя, но совсем другое дело, когда мифическая угроза начинает превращаться в реальность.
Шурик не ответил на ее выпады – хотя обычно он был благодатным партнером по словоблудию. Он сказал, что его только что допрашивали в полиции. В той самой, которая ныне разыскивает Сергея. И теперь Сержу лучше бы стать зверем, бегущим на ловца. Потому что на убегающего все подозрения. Тем более он – муж жертвы! Умерла жена – ищи мужа. Так делают все полиции мира.
Этого Фомичев, конечно, не говорил. Лера додумала сама.
– Понятия не имею, где он! – прокричала она, и ее лжесвидетельство стало очевидным.
– Да, я понимаю, – с нарастающей злостью в голосе отозвался Шурик.
Артистичная конспирация Леры, не успев окрепнуть, дала трещину.
– Господи, Шур, прости, что я на тебя спустила собак! Может… давай встретимся?! Ты все расскажешь?
Это были жалкие потуги к неуместному сочувствию. И Шур на него не повелся. Лера, к стыду своему, провалила этот этюд, в котором должна была изобразить шок от внезапной смерти Марты. Он все понял. А проснувшийся Серж зевал и отмахивался от жесткой реальности, желая вернуться в уютную морфейную грезу. Он недооценивал Шурика: профессиональный нахлебник… легко быть добрым за чужой счет… Все это Лера слышала с тех пор, как их познакомила. По иронии судьбы она сама протоптала дорожку к Марте Брахман. Но она относилась к Шурику иначе, зная его давно, с тех светлых времен, когда они вместе гуляли по ночному городу и вынашивали замыслы, из которых потом родились самые драгоценные Лерины спектакли. И фильм! Пока единственный. Но эта короткометражка наделала шума во Всемирной паутине, и благодаря легкой волне популярности Лера и смогла воплотить свой маленький театр под крылышком психологического центра, где не последнюю роль играл доктор Айзенштат, бывший Сонин муж. Золотые времена, когда все задуманное получалось. Тогда казалось, что рождение было в муках, но сейчас, в эпоху свинцового «нет», понятно, что эти муки были всего лишь камешком в туфле – по сравнению с теперешним параличом надежды.
А фильм нашумел Лериным фрагментом. Патологическим танцем на проезжей части в час пик. Пробка только-только начинает рассасываться. Озверевшие люди рвутся вперед. И тут – выскакивает чокнутая девица в эротичных лохмотьях, с бешеным маниакальным взглядом. Сцена сумасшествия Жизели в современном прочтении. Лера щедро заимствовала у жемчужин хореографии – Эйфмана и Бежара, добавила в экспрессию свой почерк, получилось сочно и свежо. Она была одержима желанием искренне рассказать о том безумии, которое сидит сжатой пружиной в каждом из нас. Ужас и восторг противостояния проклинающей тебя толпе. Это была артхаусная бомба, она пошла по соцсетям. Лера наивно полагала, что после этого ее пригласят в большое кино. Но этого не случилось по горячим следам, а пока она погружалась в тонкости форматов, в которые не вписывалась, наступил кризис. К счастью, она успела до него создать свое неформатное театральное детище, в котором сладостно предавалась творческой свободе. Психодрама и ее ответвления. Групповая терапия на грани искусства отважного обнажения альтернативных «Я». Театр, излечивающий душу. Он пока жив, слава богу. И благодаря Мише Айзенштату, который не закрывает гуманитарно-некоммерческий проект, как бы сделал на его месте любой начальственный упырь. Но театр – еще и память о Соне. Когда-то Лера боялась и мечтать о своем театре. А Соня сказала: «Валери, действуй!»
Шурик тоже стоял у истоков. Сцену вакханалии на трассе Лера придумывала вместе с ним. Упоительные ночные бдения… она по ним скучала. Тогда они еще оба дымили и покупали самый терпимый из дешевых коньяков – «Кенигсберг». Сейчас-то и его Лера вычеркнула из скудной винной карты, но тогда жизненный тонус бил из всех щелей. Шурику хотелось усугубить сцены безумства, он требовал, чтобы Лера в разодранных лохмотьях устроила государственный переворот. По сценарию фильма, разумеется. Но, к счастью, Шурику не дали права голоса на съемках. С ним нельзя было перебирать, как и с алкоголем. С ним можно было сливаться в ночном творческом экстазе, а после расходиться и ни о чем не договариваться. И еще… он умел заговаривать кровь. Кому расскажи – на смех поднимут. Но Лера страдала кровотечениями. Однажды попала в больницу. Там ничего не могли сделать. Шур пришел к ней и заставил твердить какое-то древнее заклинание… Лера сама своим ушам не верила, что ударилась в лубочное мракобесие, но надвигалась первая премьера в ее театре – они ведь с группой энтузиастов должны были начать не с психотерапии, а с ударного зрелищного действа, близкого к теме психо… выбрали судьбу Чаадаева. Но Лера тонула в крови и, как выброшенная за борт кошка, висела на одном яростном когте над бездной. Не то чтобы по мановению Шуриковой палочки все прекратилось, но постепенно перешло в вялотекущий режим. Усилием иррациональной воли.
– У тебя сильный демон. Именно поэтому тебе противопоказано не только говорить о задуманном, но и мечтать о нем. Помнишь, ты говорила, что стоит тебе представить, «как все будет», – и этого не будет никогда?
Как же не помнить главный кошмар ее жизни! Сколько она себя помнит – столько и вредит самой себе. Оказывается, это ее личный демон, антипод ангела-хранителя. Она-то считала, что так у всех, пока не узнала о методе визуализации. Который для многих – лучший метод. Она даже пыталась его практиковать, вопреки накопленному опыту. Устроила себе пытку на уровне тонких энергий. Но демон только рассвирепел – началась черная полоса. Умерла Соня. Лера понимала, что связывать бытовую магию, игру ума с гибелью лучшего человека из тех, что она знала, – кощунственная глупость. Но она не посмела больше спорить со своим мелким бесом. Она потеряла слишком много.
Кто еще мог диагностировать демона и остановить кровь? Никто, кроме Шурика. А уникумы часто ни на что не годятся, кроме уникальных задач. Лера к этому привыкла. Поэтому, в отличие от многих, не задавалась вопросом, почему симпатяга Шур – полный балбес. Ни кола ни двора, ни семьи, ни одной профессии, ни даже прошлого! Даже если человек не пристал ни к одной гавани, он имеет за плечами хотя бы багаж горьких разочарований. Болезненный развод, бывших жен, неоконченное высшее, брошенную мечту… Шурик же был девственно-чист. Он, как в рекламе поляроида, жил только настоящим. Он появлялся в жизни Леры из ничего и так же исчезал. И это ничего было непонятным, но напряженно содержательным. Когда Лера впервые их увидела вместе с Мартой, они занимались… лозоискательством! Задавались вопросом, покупать ли на завтра рыбу, и с мрачной торжественностью вавилонских жрецов на физиономиях крутили перед собой рамку-лозу. Лера сначала приняла это за шутку и с бодрящей некорректностью поинтересовалась, с каких пор средневековое мракобесие опять в тренде. Но Шурик безмолвствовал. Куда девалось его тусоватое остроумие? Помнится, тогда Лера решила, что Марта просто его старит, как плохой костюм. И что это быстро закончится. Но она ошиблась – Шурик словно приклеился. Проще всего было валить на мракобесие и ведьминские чары. Лера бы и это приняла как необходимый витамин экзотики, если бы Шурика, с которым они время от времени встречались, не постигли странные метаморфозы…
– Серж, собирайся! Нам нужно съездить к Мишелю.
– К Айзенштату? Это еще зачем?
Лера могла ответить лишь нервным молчанием. Но крупные неприятности и катастрофы всегда приводили ее к дяде Мише. Он был создан для того, чтобы его звали на помощь. Но скрывал это взрывной раздражительностью и сезонной ксенофобией – чтобы не растерзали его гуманную душу и крепкую плоть на сувениры. Начальство, гастарбайтеры, соседи, налоговые инспекторы, судебные приставы, женщины за рулем или все женщины… – доктор Айзенштат ненавидел их с темпераментным смачным красноречием. Более всего доставалось пирамиде вышестоящих организаций и прочим государственным инстанциям, но и простым смертным перепадало его жаркого яростного огня. Но если огонь переждать в окопе, а потом вылезти и побить челом нервному доктору, – он с той же страстью погрузится в твою проблему, даже если ты вовсе не его пациент. Он патологически отзывчив, и от этого «я давно свой собственный пациент», как он представлялся иной раз в компании. Доктор Айзенштат был суицидологом. Спасал людей от самоубийства – и был самоубийственно беспощаден к себе.
Строго говоря, Сониным мужем он не был. У них была дочь и несколько лет «пограничного» романа. Соня говорила, что Миша не способен воспринимать людей, если они не собираются перешагнуть опасную грань самоуничтожения. А уж чье-то наслаждение жизнью приводило доктора Айзенштата в форменную тоску – если только это была не умелая маскировка, а действительно радость бытия. Увольте, тут не о чем говорить! Невысокий, упитанный, с коренастой медвежьей ладонью и толстыми короткими пальцами… Этими пальцами он раздвинул прутья кованой старинной решетки, которая чуть было не задушила ребенка на лестничной площадке средь бела дня. Дитя просунуло головенку – и оказалось хрипящим в западне. Дядя Миша вышел покурить свою «последнюю» сигарету. Он собирался бросить, но после такого поворота судьбы он стал курить одну за одной. «Отстаньте, я знаю, от чего я сдохну. Я готов! А вы готовы сгинуть из-за чудовищной уродливой случайности?» Миша с тех пор боялся не оказаться рядом…
А Серж наотрез отказался идти к Айзенштату. Тогда Лера отправилась к нему одна. У нее был формальный рабочий повод – разные внутритеатральные неурядицы, а уж под этим соусом развить интересующую ее тему она сможет. И пускай Серж предает ее анафеме за разглашение тайн следствия. Раньше она бы испугалась разорвать отношения с разгневанным… мужем не мужем, но таки любимым человеком ныне и присно, хоть и не во веки веков! Теперь же нет смысла поджимать хвост – он ее первый предал. И пришел просить о помощи. Никто не будет больше диктовать ей условия. Она заплатила за это одиночеством.
… и это не самая горькая цена.
Волшебный перещелк
Сережины страхи были напрасны – Миша Айзенштат свято верен принципу «Не навреди». Его даже приглашают в качестве судмедэксперта… вроде бы. В этой теме Лера плавала, потому что никогда ею особо не интересовалась. В любом случае дядя Миша несравненно умнее в том, что касается грани между жизнью и смертью. И сегодня воскресенье, его дежурство. В будний день он был бы загружен… Хотя как только подошла к двери его кабинета, она поняла, что дежурство выдалось горячим, а главный суицидолог искрится праведным гневом, спасая этот мир от геенны огненной. Впрочем, как всегда…
– И зачем ты суешься в чужие проблемы, хотел бы я знать? – Миша сделал две затяжки, потом нетерпеливо затушил сигарету, смяв ее гармошкой.
– Тебя не вызывали сегодня ночью… на какое-нибудь место преступления… к погибшей при странных обстоятельствах женщине? – выдавила из себя Лера, после того как вкратце описала свою необычную проблему.
– Даже если бы и вызывали, я не мог бы разглашать подробности, – огрызнулся дядя Миша больше для острастки. – И вообще, что за дурь – выгораживать бывшего хахаля, который ушел от тебя к какой-то богатой тетке, да еще, возможно, ее и прикончил. Тебе не приходило в голову, что ты соучастница убийства?
– Именно поэтому я и пришла к тебе, – поникла Лера, вся обратившись в просительную ноту. – Раз я за него ручаюсь, значит, в случае его обмана готова нести ответственность.
– Нет, это уже полная ахинея! – взревел Айзенштат. – Ты понимаешь, что в нашем государстве такие «честные» игры с законом – верный путь за решетку. Тебя-то и сделают крайней! Ты же такая удобная фигура для обвинения – бывшая любовница, подговорившая парня отравить жену, которая оставила ему наследство… Я на месте какого-нибудь карьериста-следака новые погоны хапнул бы на этом деле.
Дядя Миша еще долго пускал ядовитые стрелы негодования, обличая женское виктимное поведение, которое культивирует ненавистный ему шансон. Да и вся наша культура в целом, если уж копнуть поглубже. Потом он убежал к больным, вернулся, они с Лерой пили ядреный кофе по Мишиному рецепту – и он все не мог успокоиться по части странной манеры некоторых барышень упоенно лезть в чужие дела. Лучше бы с тем же рвением писали квартальные отчеты. Лера приуныла – отчетность была ее слабым местом, и если сейчас пойдет речь о ней…
– Как звали жертву? – внезапно поинтересовался Миша.
– Марта Брахман.
– Что ты говоришь?! Неужели на свете есть вторая Марта Брахман?! Фамилия редкая. – Энергичный доктор забурлил уже в более дружелюбном ключе. – Тот, кого я считаю моим первым пациентом, тоже носил эту бархатную фамилию. Да и сейчас благополучно носит. Лева Брахман. Лев Львович. И его сестра Марта. О, только не это! Лева, Лева, чудик хренов!
– Твой пациент?! То есть он… хотел наложить на себя руки?
– Ох… строго говоря, Лева был пациентом моего незабвенного учителя, который передал его мне как учебное пособие. Я тогда напрашивался к нему в аспирантуру, а Петрович… он был доктором от Бога, но романа с наукой у него не было. Он отлынивал от бремени в виде моей скромной растрепанной персоны и придумывал отговорки. И наконец, задал мне, желторотому ординатору, задачку: «Освободишь меня от Левки Брахмана – возьму тебя!» Взять – означало ввести в ремиссию. На излечение я не надеялся – Левка в ту пору мне казался безнадежным безумцем. У него была попытка суицида из-за неразделенки. Как выражался Петрович, случай неглубокий, но геморройный. Но мне тогда во всем виделась бездна! Мы же с Левой ровесники, да и, сказать честно, я был в ту пору не меньшим невротиком, чем он. Потому и выбрал свою специализацию. Спаситель хренов над пропастью во ржи…
Лера, заикаясь, попыталась встрять о том, чтобы он не смел сомневаться в своей спасительности, но дядя Миша замахал руками – дескать, он давно не тот, цену себе знает, но какой ценой, пардон за каламбур! А Лере было не до каламбуров. Внутри словно разорвалась резиновая бомба с кипятком. Дядя Миша лечил брата Марты. Мистика тесного мира! Получается, что суицид – это у Брахманов фамильное?
– Погоди, так ведь есть виолончелист такой – Лев Брахман. Это, случайно, не он?
– Случайно, он. Выстраданная мной карьера, – усмехнулся Айзенштат. – Ладно, шучу… но в этой шутке доля шутки. А тебе не советую делать поспешные выводы! Брат и сестра в этой семье выдались очень разными. У них с матерью какая-то странная история, но меня в нее не посвятили. И как я потом ни пытался прощупать почву, ничего не пронюхал. Даже Левка молчит до сих пор. Нет-нет, грешным делом задумаюсь, а не лежит ли его матушка на «вечной койке» в дурдоме? А семья бережно хранит этот скелет. Но как же такая наследственность от меня ускользнула?! – Миша театрально воздел глаза к небу. – Какой же я после этого доктор? Впрочем, теперь меня эта наследственность не интересует. Я и без нее по Леве могу диссер написать. И что же получается? Я сам остался в неведении, а тебе должен выложить всю врачебную тайну? Ну да ладно, срок давности давно вышел… хотя мы с Левой остались приятелями. Когда-то я дал себе горячую клятву наблюдать его всю жизнь. О, я тогда был старательный – все записывал подробнейше и любовно. Ночами, корпел, сопел…
– Что же это был за случай?
Быть может, не такой уж и необычный. Кто в юности не сходил с ума от любви? Просто у всех разная степень резистентности к этому яду. У Левы Брахмана не было ее вовсе. Он был ранимым истеричным ботаником и жил одной лишь музыкой и своими экзальтированными музыкальными теориями. У него была мания эклектики, он мечтал объединить – например! – виолончель, якутское горловое пение и группу «АББА». Судя по современным музыкальным тенденциям, не такой уж он был безумец. Многое из того, что Лева проповедовал тридцать лет назад, превратилось в актуальные современные течения. Уже тогда было ясно, что Брахман – талантище.
И путь его будет трудным, как у всех, кто выходит из берегов отпущенной тебе речки жизни. Однако жизнь не состоит из одной лишь музыки. А грубую реальность Лева искренне не замечал. И она ему отомстила! Какая-то жестокая девица-однокурсница поспорила с товарками, что соблазнит недотепу Брахмана. Просто из спортивного интереса – доказать свою безграничную сексапильность…
Все эти деликатные детали молодой доктор Айзенштат выковыривал из Левы, словно рассыпавшийся бисер из пыльных углов. И усмехался в едва проклюнувшиеся усы: «Подумать только – поспорила она! Да ведь соблазнить Леву, горячечного девственника, который боялся девочек как геенны огненной, но втайне-то пребывал в сладких грезах чуть не о каждой, – это было раз плюнуть».
