скачать книгу бесплатно
– В ТРИПОЛИ, ПОД ПОГРУЗКОЙ СТОИМ. А ТЫ, ШКИПЕР, ПРИВЫКАЙ, ЭТИ РЫБАКИ-КОЛХОЗНИКИ, КРОМЕ СВОЕГО БАСУРМАНСКОГО ЯЗЫКА, НИКАКОГО НЕ ЗНАЮТ.
– ЕЩЁ РАЗ СПАСИБО. УДАЧНОГО ПЛАВАНИЯ!
Часа через три начало светать, и хоть ветер и волны не уменьшились, при свете как-то стало веселей и не так страшно. На горизонте появился маленький остров, скорей кусок камня с небольшим посёлком Линоза. Было принято решение спрятаться с подветренной стороны, встать на якорь и переждать стихию. Хотя больше нужен был физический и моральный отдых. Мне просто необходим был стакан виски и минимум три часа сна.
Из люка показалась голова дочери.
– Папа, меня опять укачало!
– Уже скоро приедем, час остался, спрячемся – качка прекратится.
– Ну укачало-то сейчас.
– Ну потерпи немного…
– А можно ещё пива?
Поп-звезда
– Ну что, изменник родины? Жив ли ты там, на хлебах заморских? – протяжно, словно нехотя, будто продолжая вчерашний разговор, произнёс в трубке скрипучий тенорок. Эту интонацию, эту словесную игру я не мог ни с чем спутать. И хотя не слышал этот голос больше десяти лет, заученно, почти профессионально, отреагировал на реплику.
– Хлеба заморские – ой как сладки, а дым Отечества до нас не долетает. Чего тебе, Шапкин? Почто тревожишь толстого, ленивого диссидента? Отчего нарушил мою дрёму и негу послеобеденную? Неужто соскучился, хороняка, кости старые решил погреть на земле Рыцарей Мальтийских, а денюжек на постоялый двор жалко? Всего-то ничего, лет двенадцать прошло, как не виделись – не слышались…
Лёша Шапкин был моим однокурсником по театральному училищу, ровесником и былым близким другом. После выпуска, в конце восьмидесятых, нас стандартно развела судьба. Лёша отправился покорять Москву, как все молодые актёры, я же вернулся на Север, решив окончить театральную карьеру и стать серьёзным журналистом. Связь мы быстро потеряли, но в театральном мире это не беда. Этот мир очень узкий, можно сказать, камерный – все театральные через одного друг друга знают, и слухи об успехах или провалах каждого очень быстро расходятся по всему Советскому Союзу.
Я слышал, Лёша сделал головокружительную карьеру в одном из московских театров, к тридцати годам стал Заслуженным Артистом России, но потом пропал со всех горизонтов. Почти всегда это означало или тяжёлую болезнь, или смерть, но в Лёшином случае – ходили какие-то неподтверждённые сплетни, что он попал в секту, увлёкся религией и… в общем, никто ничего не слышал о нём. Конечно, я был несказанно рад услышать бодрый голос былого друга, от вопросов распирало, но нужно было придерживаться сценария.
– Ой, ну вот тебя и раньше было не провести, зришь в корень, провидец ты наш, – продолжал тянуть резину Лёша. – Ну, конечно, куда нам, сирым и убогим, до вас, богатеев мальтийских с яхтами и весталками, одной просфорой сыты бываем, что Бог даст – тем и живём. Но вот тут Бог, как ты истинно заметил, дал мне возможность посетить твой благословенный остров, я и выпросил твой номер у твоей бывшей жены (тоже нашей однокурсницы). Найдётся у тебя уголок мощи старческие кинуть?
– Ну разве что в порядке дела благого. Глядишь, зачтётся…
– Ещё как зачтётся, я уж постараюсь.
Лёша Шапкин, парень из небольшого приволжского села, никогда не блистал ни ростом, ни статью. Приёмную комиссию театрального он покорил исключительно своим талантом. Был Лёша чуть ниже среднего роста, имел заштатную внешность, жидкие волосы и мощное обаяние острохарактерного актёра. До поступления он даже умудрился пару лет поработать в профессиональном театре и играл там отнюдь не «Кушать подано…».
Вместе с опытом большой сцены Лёша принёс в училище и опыт «закулисья». В интригах, сплетнях и изворотливости ему не было равных. Наверное, это нас и сблизило. Я вырос в театре и легко определял, когда однокашник врёт или задумал какую-нибудь «поганку». Лёша грамотно счёл, что нам лучше быть друзьями, нежели скрытыми противниками, благо по фактуре мы кардинально отличались, чем исключалась сценическая конкуренция. Только вот тщеславен он был безмерно.
Встречая Шапкина в мальтийском аэропорту, я наблюдал, как самолёт из Москвы заруливает на стоянку, как подают трап и думал: «Интересно, как он изменился за эти годы – потолстел, полысел, узнаю ли сразу?»
Двери самолёта открылись, и первым на трап шагнул… русский поп в богатом, парадном, расшитом золотом облачении. Высокий головной убор он придерживал рукой, в другой нёс дорогой кожаный портфель.
– Мать твою… – мелькнуло в голове. – Только Лёха мог устроить такой спектакль, его стиль. Но как?
Когда священник появился в зале ожидания, провожаемый сотнями любопытных взглядов мальтийцев и туристов, и направился ко мне, я чуть не впервые за свою жизнь оробел. Ряса, богатое убранство не было бутафорией. Мало того, финальную точку в образе ставил настоящий боевой орден на груди моего однокурсника.
– Лёша… ой, простите, Батюшка… – промямлил я, не зная, приложиться к руке священника или протянуть для пожатия?
Именно на такой эффект Шапкин и рассчитывал. Медленно подойдя ко мне, он аккуратно поставил портфель, повернулся к толпе встречающих и размашисто осенил их православным крестом, благословляя. В ответ добрая сотня человек почему-то захлопала. После чего повернулся, обнял меня и, так же картинно, троекратно поцеловал, после чего протянул руку, но хитро, ладонью вниз, почти как для поцелуя.
– А вот хрена два, – прошептал я. К счастью, Лёша чуть переиграл, дав мне оправиться от удивления.
– Облом. Что, затянул сцену, пережал? – весело спросил священник. – Да, всегда страдал от этого, меры не знаю. Да ладно, вези меня, боярин, в келью монашескую, надеюсь, «кровь господня» у тебя припасена в больших количествах?
На яхте попу была определена собственная каюта, из которой через полчаса вышел обычный Шапкин, в китайских шортах неопределённого цвета и застиранной футболке. Пригладив жалкие остатки сметённых временем волос, он заорал: «Стас, дай я тебя поцелую, сколько лет…»
– Эээ, минуточку. Надо сначала определиться, кто есть ху… – отстранился я. – Вы… ты… и вправду священник?
– Иеромонах отец Иоасаф, настоятель одного из подворий Санкт-Петербурга, позвольте представиться.
– Иеромонах, то есть чёрный монах?
– Уже да, два года назад принял третий постриг.
– Ни фига себе. А это какое звание, если на военный лад перевести, для тупых и недалёких в церковной иерархии?
– Полковник, как минимум.
– И как мне вас теперь называть?
– Ты достал уже! Чего напрягся, попа первый раз видишь? Для тебя я был, есть и буду Лёша Шапкин. Ну разве что на людях, когда я в одеянии, не матери меня, пожалуйста. Так нальёшь зелья какого-нибудь, с устатку?
– А тебе пить можно?
– Всё, я понял. Издеваешься. Мстишь за аэропорт. Сволочью был, сволочью остался…
– Ну, так и быть – целуй, но смотри, не доверяю я вам, ксендзам… в свете последних тенденций в церкви.
– А это не у нас, это у католиков содомия сплошная, мы в РПЦ не такие, – захихикал иеромонах.
За столом Лёша хорошо поставленным голосом артиста-проповедника поведал о жизненных перипетиях.
– Ну о моей театральной карьере ты наверняка знаешь. Не буду останавливаться, скажу только, что там я быстро всего добился, получил «заслуженного», и уготовано мне было, согласно моей фактуре, всю жизнь играть дурачков да Бабу Ягу. Ну, может, под старость, если бы повезло, Короля Лира дали сыграть. В театре сплошной террариум и серпентарий, все едят всех, да и девяностые начались – ни сьемок, ни ролей, ни денег. С женщинами, как сам помнишь, у меня как-то не складывалось никогда. Нет, были, конечно, даже ребёнок на стороне есть, но… им подавай богатых или хотя бы видных, а я… я – мелкая копия Милляра. Но я хочу внимания, хочу, чтобы все мне поклонялись.
– Погоди, так религия – это твоя персональная сцена? Поэтому в попы подался?
– Нет, конечно. К Богу я шёл долго. Бросил театр и уехал в дальний монастырь, три года послушником, поступил в семинарию, совершил постриг, получил первый сан, но на приход не пошёл, стал келейником у епископа. Я ж звезда – мне и путь нужен звёздный, быстрый. За пару лет стал ему незаменимым помощником, даже иногда решал мелкие вопросы своей волей, конечно, с благословения. Скоро заслужил авторитет у братии. В итоге получил от епископа хороший приход, сейчас заканчиваю духовную академию, лично знаком с патриархом. На то, чего я добился за десять лет, многим жизни не хватает.
– Сильно! Лёш, скажи, а что за орден у тебя на рясе висит, не похож он на церковную или гражданскую побрякушку?
– Чечня, две командировки.
– Ох, ни фига себе, так ты же не можешь воевать, ты же священник?
– А кто солдатиков окармливать будет, в России нет института капелланов, вот и напросился на войну, хоть и страшно там до ужаса. Но как-то пообвык там, эта работа – исповедовать умирающих солдат да благословлять на ратную битву – очень угодна Богу, да и почетна среди священнослужителей. Сейчас служу в Питере, но планов дальнейших – громадьё. В общем, я ведь сюда не только отдыхать – повидаться приехал. Хочу почву провентилировать. Наверху есть мнение – приходик здесь открыть, наш РПЦ-шный, пока Зарубежная Православная Церковь не влезла. А я уже давно на покой хочу, в тёплую спокойную страну, сам себе хозяин, все тебя любят, все ручку целуют… да доход здесь неплохой видится. Как, одобряешь такую идею?
– Ну почему же не одобрять, дело хорошее, правда, сомневаюсь в реализации. Мальта – очень католическая страна, они другие конфессии сюда не пускают. Да и православных здесь не много.
– Ну тут дело больше политическое, это решать на уровне руководителей государств и церквей будут, нам только почву подготовить, идейку кому надо в голову закинуть, да помелькать здесь в чёрном греческом одеянии. Видел, как меня в аэропорту принимали?
– Могу с Послом России свести разве что, в другие инстанции я не вхож, да и не сильно хочу.
– Боже! Да это вообще супер, я даже не чаял на приём к послу попасть, а ты тут тоже времени не теряешь, говори, чего вы с властью мутите?
– Ничего, земляк он мой, знакомы ещё с Севера. Сейчас позвоню, встретишься. А мы с ним просто выпиваем изредка да анекдоты травим.
– Песен-то наших училищных петь будем, не разучился играть?
– Вроде нет, вечером девушка придёт, разгуляемся.
– Точно, ты ж разведён теперь, а что за девушка, как мне себя вести с ней?
– Как отец Иоасаф, конечно. Золото можешь не надевать, но подрясник уж будь добр.
– Нельзя мне ругаться, грех, но какой это отдых выпивать и песни петь в одеянии, да ещё в такую жару?
– Ручку поцелуешь, разрешу снять…
– Вот скотина злопамятная, прости Господи! А если на то пошло, то у меня тоже обида на тебя есть. Помнишь, на втором курсе ты завалился ночью ко мне на съёмную квартиру с двумя подружками и парой бутылок мерзкого, польского «Cinzano»?
– Как такое забудешь. Классно было же…
– Это тебе было классно. А ты забыл, как завалил обеих на мою кровать и устроил там вакханалию, а я вынужден был вертеться в углу на полу, слушая ваши развратные хихиканья? Вот, может, тогда ты подорвал во мне веру в себя, как мужчину…
– Э, я прекрасно всё помню, мы тебе не раз предлагали присоединиться. Ты отнекивался и скромничал. Где тут моя вина? Сам понимаешь, тут дамы выбирают, к кому в постель прыгать, это же приличные студентки были, не шлюхи какие-нибудь.
– Но моральную травму ты мне нанёс, друг называется, мог бы привести их и свалить…
– Ну, ты красава, а ключ от квартиры, где деньги лежат, тебе тоже надо было отдать и свалить? И потом, если этот случай так повлиял на тебя, так, значит, я и явился главным стимулом для твоего обретения Бога. Благодарен должен быть.
– Да, ладно, шучу, конечно, просто вспомнилась жизнь наша студенческая. Ох, куролесили… Но, если серьёзно, покаяться я перед тобой должен. Есть грех на мне. Помнишь, у тебя пропал второй том Михаила Чехова, редкое издание, как раз с описанием его системы работы над образом через психофизику актёра?
И тут Лёша, аккуратно выйдя из-за стола, на полном серьёзе бухнулся на колени, ударил земной поклон и перекрестился.
– Прости меня, Станислав, грешного, каюсь, я украл его. Украл и не признался. Да всякие гадости мелкие за спиной иногда позволял себе говорить. За это тоже прости. Примешь мое покаяние?
– Конечно, приму. Про гадости я знал, конечно, да и сам этим грешил. Ты тоже меня прости.
– Вот и ладненько. Официальная часть закончена. Мы с тобой чисты перед Богом теперь. Поцелуемся?
– Одно у вас, попов, на уме – лобзания. Ладно, но в первый и последний раз.
Утром в воскресенье иеромонах Иоасаф неожиданно появился из своей каюты в полном монашеском одеянии: идеально пошитая по фигуре шёлковая чёрная ряса, клобук, наперсный крест из жёлтого металла. Жидкая бородка была тщательно подстрижена и расчёсана.
– Одевайся прилично, батюшка Станислав, в церковь идём, на службу. Воскресенье – Господний день.
– Где же мы тут церковь-то найдём, Отец Иоасаф, нет на Мальте православного прихода, даже молельного дома нет, раз в месяц приезжает из Палермо наш поп и окормляет немногочисленную паству в какой-то квартире. Некуда нам идти.
– Тёмен ты, сын божий. Тёмен и сер. Для разговора с Господом не важна конфессия или религия, Бог един и Бог в сердце твоём. Вратами к Богу является любое строение, где молятся, будь то синагога, мечеть или молельный дом мормонов. Ищущий Господа может возносить молитву, где угодно. Веди меня в ближайший католический храм на мессу.
– Так католики же сидя молятся, а мы вроде стоять должны?
– Так и постоим, служба-то у нас по одной книге идёт, христиане мы. Ты язык-то освоил уже?
– Вроде более-менее справляюсь, только ведь служба не на английском, а на латыни у них, только проповедь на мальтийском или английском. Вряд ли я смогу перевести.
– Службу, батюшка, я наизусть знаю, перевод мне не нужен. А с людьми общаться ведь придётся. Греческий ортодокс на католической мессе вызовет сильный интерес.
– Опять ты что-то задумал…
Мы вошли в собор минут через пять после начала праздничной мессы, дождавшись, когда прихожане рассядутся и начнётся служба. Встали сзади скамеек, чтобы не привлекать внимания. Шапкин погрузился в молитву, изредка осеняя себя православным крестом. Было видно, что делает это он совершенно искренне, без всякой театральности. Я же, прочитав про себя пару раз «Отче наш», послушно повторял со всеми «Аминь» и больше разглядывал убранство и слушал пение псалмов великолепного хора мальчиков, участвовавшего в богослужении в честь какого-то, неведомого мне, католического праздника или святого. Вели службу четыре католических пастора в белых, расшитых золотом облачениях. Также на алтаре находились с десяток монахов и хор. Было бы странно, чтобы чёрный монах не привлёк внимания прихожан. Сидящие, заметив Иоасафа, всё чаще начинали оглядываться, на лицах было истинное удивление и нескрываемый интерес. Очень скоро его заметили и проводящие мессу священнослужители.
Во время небольшого перерыва в службе пастор что-то шепнул монаху-служке и тот тихо по краю зала направился к нам.
– Отец настоятель приглашает господина греческого священника присоединиться к нашей молитве у алтаря.
Отец Иоасаф благосклонно кивнул и тихо, но величественно проследовал за монахом. На возвышении он скромно встал в ряд монахов и продолжил молитву. Лёша был счастлив. Несколько сот глаз пристально наблюдало за ним.
– Дети мои, – произнёс по окончании основной службы настоятель храма, – сегодня мы хотим поприветствовать русского пастора, отца Иоасафа, который молился вместе с нами в этот праздничный день. Его визит символизирует сближение наших церквей и стремление к устранению межконфессиональных различий перед ликами Господа нашего Иисуса Христа и Девы Марии Богоматери. Поприветствуйте его.
Лёша величественно вышел и низко поклонился пастве. После чего широко благословил наперсным крестом, в православном стиле. Это был полный успех.
Отойдя назад, он начал всячески подавать знаки, чтобы я подошел. Пришло время неформального межконфессионального общения, нужно было переводить.
В небольшом зале за алтарём собрались несколько местных священнослужителей и повели доброжелательный дипломатический разговор с представителем Русской Православной Церкви. Отец Иоасаф был готов к нему. Быстро определив главного, он достал из кармана рясы явно заранее заготовленные подарки: икону Николая Угодника и частицу мощей какого-то, почитаемого католиками, святого. В ответ был задарен подобными символами христианства и образцами местного религиозного культа.
Вдоволь насладившись вниманием, Лёша шепнул мне: «Наверное, пора сказать им, что я здесь как частное лицо, не более. Нет у меня благословения выступать от имени всей церкви, скажи им это как-то попроще, да и пора переводить встречу в неофициальный формат».
Хозяева поняли намёк моментально, и, похоже, сами с облегчением вздохнули. Уже через пять минут на столе появилось мальтийское церковное вино, хлеб и сыр, и скоро встреча перестала быть томной.
За время пребывания Шапкина на Мальте мы объехали почти все крупные соборы и монастыри и осмотрели все святыни острова-государства в сопровождении специально выделенного архиепархией священника.
В один из вечеров по трапу вежливо постучали. На понтоне стоял незнакомый парень лет тридцати.
– Здравствуйте, вы Станислав?
– Да, а вы кто?
– Мы телевизионщики с Первого канала, снимаем тут сюжет про историю Мальты. Нам в консульстве сказали, что у вас гостит русский поп. Можно с ним поговорить?
– Сейчас спрошу.
Лёша моментально надел подрясник, напустил на физиономию благостное выражение и велел мне впустить гостя.
Явно неопытный репортёр, стесняясь и робея, поклонился и был вынужден приложиться к ручке, после чего принялся уговаривать Лёшу дать какое-нибудь интервью и попозировать на фоне мальтийских рыцарских храмов и строений, в надежде сляпать какой-нибудь сюжет. Лёша плотоядно улыбался. Акула шоу-бизнеса увидела жертву.
– Сын мой, побойся Бога, Батюшка на отдыхе, а ты его работать хочешь заставить. Нехорошо… Ты ведь и сам не знаешь, что снять хочешь, тебе моя ряса нужна на фоне архитектуры, а не я. Грех это, добра надо желать ближнему. Вот пришёл ты в гости к незнакомому попу, ни тебе уважения, ни тебе подношения, хоть бы бутылку принёс, что ли, куда катится молодёжь, обмельчали… – соловьём заливался Заслуженный артист республики.
Журналиста как ветром сдуло, и уже через пятнадцать минут я накрывал на стол.
