скачать книгу бесплатно
Ведь наше время на исходе.
Пора лететь в Страну ветров,
Вытаптывать на небосводе
Поэмы чистых облаков…
1994 г.
ОТХОД НА СЕВЕР
Горячее южное Солнце
Прощально смотрит мне вслед,
Идущему прочь от бессонниц,
Пешком от ненужных побед…
В карманах нет писем и денег,
Но разве страшна нищета?
В душе никаких угрызений,
Дорога пряма и чиста…
Всё дальше и дальше на Север,
Туда, где белеют снега,
В поля, где на солнечный клевер
Ещё не ступала нога…
Теперь без малейшей интриги,
Мои записные враги,
Вы можете выбросить книги,
Порвать на цитаты стихи.
Плодите никчёмные слухи,
Устав от мараний пустых,
Трепитесь, пока не опухнет
Отточенный в спорах язык…
А я, опьянённый надеждой,
Обнявшись с подушкою трав,
Усну первозданным невеждой,
На ваши изыски плевав…
1994 г.
МОЙ ПУТЬ
Пускай всё прожито и новый путь бесцелен,
Любовь – плацебо, корни зла – добро,
Бог неприступен, строг и беспределен,
А сущее тождественно зеро —
Душа и тело распрощаться не сумели.
Нет, я не умер, я ещё живу
В чУдной капели уходящего апреля,
В ростках, пробивших жухлую траву…
Мой путь – надежда, цель – восьмое небо,
Где неразменно истин серебро.
А в Бога верится неистово и слепо,
И в каждой мысли кроется добро.
1994 г.
ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ ТВОРЧЕСКОЙ ГРУППЫ«ПОЭТИЧЕСКОЕ КОРОЛЕВСТВО СИАМ»
ПРЕДИСЛОВИЕ
Мне повезло, так как в молодости довелось общаться со многими творческими людьми. С большинством из них я был в приятельских отношениях, знал особенности их характера, слабости и секреты. Один мой завистливый товарищ обозвал меня «коллекционером человеческих душ». Но это не так. Мною всегда двигал искренний интерес к человеческой личности. Когда я задумался о написании своих воспоминаний, то понял, что написать чистую правду о своих друзьях и знакомых не могу (дабы не испортить их реноме), а писать полуправду не имеет смысла. Реальные события намного превосходят любые выдумки. Поэтому развлекать читателя байками не стану. Но я напишу о событиях литературной жизни, участником которых был лично и которые имеют ко мне непосредственное отношение, по возможности не затрагивая коллизий жизни моих друзей и знакомых. Мой творческий путь начался в творческой группе «Поэтическое Королевство Сиам». И по логике вещей я должен бы объяснить читателю, что это за группа и чем она занималась. В своё время о «Сиаме» выходило много статей в местной прессе, обычно с излишней патетикой, типа: «Их было семеро. Все они писали стихи. И ставили на уши косных обывателей. Они затевали постановку скандальных пьес, бредили очередным культурным переворотом. Устраивали полемические разборки на страницах местных газет, задрав подбородки, читали стихи на вечеринках и концертах, хлопали что есть силы дверьми графоманских по своей сути литературных объединений…» и т. д. Подобный стиль меня умиляет. Но мне бы хотелось видеть в своем изложении больше конкретики и фактов, пусть сухих, малоизвестных, но достоверных, как это принято в литературных мемуарах. Кроме того, у меня есть желание напомнить моим старым друзьям, какими они были в юности…
ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА
ВАДИМ ЯКОВЛЕВ
Независимая творческая группа «Поэтическое Королевство Сиам» была организована осенью 1988 года студентами краснодарских институтов. В неё вошли два будущих врача, два театральных режиссёра, дирижёр, филолог и журналист. Одним из них был я.
Ключевой фигурой в создании творческой группы «Королевство Сиам» стал Вадим Яковлев, будущий театральный режиссёр. Именно он свёл нас всех вместе. Впервые я с ним встретился в Краснодаре, на призывном пункте (так называемой «девятке»), 22 июня 1986 года. Это был последний в летнем призыве набор на срочную службу в Советскую армию, практически весь набор призывников был сформирован из студентов различных институтов города Краснодара. Если бы не служба в армии, думаю, мы бы никогда не встретились.
Первое впечатление чаще всего обманчиво. Вадим выглядел серьезным молодым человеком: высокого роста, поджарый, с выразительным, мужественным, загорелым лицом. В глазах его проблескивала какая-то отрешённость. Когда сержант срочной службы выстроил нас на плацу и стал выбирать старшего, выбор его, естественно, остановился на Вадиме. Но вместо того, чтобы жёстко, по-военному, отдать команду: «Напра-во! Шагом марш!» Вадим небрежно махнул рукой и что-то промямлил типа: «Ну, пошли, что ли?..» И стало понятно, что никакой он не солдафон, а нормальный пофигист, практически свой человек.
Постепенно мы стали входить в абсурд армейской жизни. На другой день нас забрал «покупатель», и мы очутились на секретном полигоне железнодорожных войск неподалеку от города Дзержинска. Бесконечная муштра и недосыпания в начале службы не позволяли мне поближе познакомиться с Вадимом. Он был довольно флегматичен, глубоко погружён в свой личный мир; иногда казалось, что окружающих для него не существует. Скорее всего, и я выглядел так же. Но при первой же свободной минуте мы бежали в ленинскую комнату, где торопливо листали подшивки свежих газет и журналов, а бывало, даже перебирали струны имевшейся там старенькой гитары. Вадим неплохо играл на гитаре, сам сочинял и пел песни, и был немало удивлён, узнав, что я грешу тем же. Должен признаться, что пел, играл и сочинял он намного лучше меня. Это не удивительно, ведь Вадик учился в институте культуры, а я – в медицинском.
Как бы то ни было, но наши отношения окрепли, по мере сил и возможностей мы стали поддерживать друг друга в той тягостной и беспросветной атмосфере казёнщины. Частенько, соревнуясь, делали стихотворные наброски в своих блокнотах, затем зачитывали друг другу. Сержанты, знавшие о музыкальных талантах Вадима, приглашали его в каптёрку, где он переписывал аккорды известных песен. Однако неформальное общение не давало ему никаких преимуществ. Работать и ходить в наряды ему приходилось так же, как и всем остальным. Уже в конце службы в учебной роте на Вадика, как на будущего режиссёра, возложили обязанности ведущего какого-то армейского утренника. С большой неохотой он занялся режиссурой. Утренник открывать пришлось ему самому. Сержанты, увидевшие результат напряжённой работы, попросту озверели. У Вадика произошёл настоящий сценический зажим. Он бормотал что-то невнятное, растягивал и терял слова, и к тому же беспрестанно, как гусь крыльями, размахивал руками. Любой ведущий, до известной степени, канатоходец, всегда высок риск сорваться. В общем, дебют оказался, мягко говоря, провальным.
Как-то летом мы попали в один наряд по свинарнику. Весь вечер таскали помои для свиней в огромных 40-литровых кастрюлях, чистили стойла, сгружали накопившийся навоз. Вадим полночи растапливал котёл, в котором варилась похлёбка для животных. В свинарнике шёл ремонт, поэтому спальных мест не было, спали по очереди в свином стойле, предварительно выгнав оттуда животных и застелив пол свежей соломой. Какой поэтический посыл! Естественно, в перерывах писали стихи. Я в ту ночь даже начал новый цикл под названием «Записки свинаря». Стихи – естественно, о звёздах, любви и прочей романтической чепухе. Кстати, вот они:
Глядя на хрустальный
Звёздный хоровод,
Я отправляюсь в странствие —
Последний мой поход.
Среди миров затерянных
Найду свою мечту —
Багрово-ярко-красную
Холодную звезду.
Сияньем тускло-розовым
Окутает меня,
И отворит пространство
Волшебная земля…
Там счастье одиночества
И радость многих встреч.
Любовь без опасения
Там можно уберечь.
Там облака лиловые,
Везде царит уют,
Там под вишнёвой радугой
Я свой найду приют…
05.09.1986 г.
(Стихи Вадима не сохранились)
Утром я обнаружил пропажу сапог. Оглядевшись, мы нашли их в соседнем загоне, с обгрызенными носками. Пока мы спали, жирный хряк умудрился ими полакомиться. Пришедший утром прапорщик по кличке Конь пожалел меня и выдал на время старые изношенные сапоги… Позднее мы с Вадимом зашли в каптёрку и на последние деньги купили у сержанта новые сапоги. Проблема была решена! Как говорится: «Бог не выдаст, свинья не съест».
Как все солдаты, я получал письма от своей девушки, любовь у меня была безответная. Инициатором в переписке выступал я, поэтому письма приходили редко. Вадиму письма приходили часто. Некая влюблённая особа систематически засыпала его нежными посланиями. Подобные письма ценились в армии очень высоко, выбрасывать их считалось кощунственным, а хранить было негде. Злобные сержанты постоянно шмонали тумбочки и карманы подчинённых. Тогда мы сделали «финт ушами»: вложили письма в стеклянные, герметично закрывающиеся, банки и закопали их в ближайшем лесочке, заранее договорившись вернуться сюда после срочной службы и откопать это богатство. (Скажу честно: не вернулись и не откопали).
Иногда, приткнувшись где-нибудь на лесопилке или вещевом складе, на груде противогазов, Вадик рассказывал мне о своей гражданской жизни и своих оригинальных друзьях, с которыми обещал когда-нибудь, в следующей невероятной жизни, познакомить… Речь шла о Шевкете, Сырьяновой, Пятикопове, чью песенку Вадик мне неоднократно напевал:
Если пёстрая орда
Не сомнёт меня однажды —
Не сгорю в огне бумажном,
Не растаю без следа…
Впервые там, в разговоре, промелькнуло имя Олега Виговского. По словам Вадима, эта странная категоричная личность, обладающая массой талантов, в том числе и поэтических, имела прозвище Декабрист; имя это он получил из-за стройотрядовской куртки, на которой по-французски был написан текст «Марсельезы». Декабрист был очень озабочен женским полом и предавался утопическим мечтаниям: хотел, например, обобществить всех женщин и пользоваться ими совместно, по мере возникновения естественной надобности. Сошёлся Вадик с Декабристом случайно, в студенческом трудовом лагере. Почему они заметили друг друга, было непонятным. (Но в том юном возрасте мы особо не задумывались о подобных вещах).
Запомнился ещё один забавный случай, когда сержант сдуру назначил меня взводным парикмахером. Дело было в том, что ножницы я никогда в жизни в руках не держал, но к утру весь взвод должен был быть подстрижен. Каждый выкручивался как мог. Мы с Вадиком тоже взяли ножницы и вышли на стадион. Там, сидя на трибунах, мы и приняли постриг друг от друга. Сержант, увидев на разводе наш панковский хайр, обозвал нас стрижеными баранами и немедля влупил нам пару нарядов вне очереди.
Честно говоря, первые месяцы службы были тяжёлыми, постоянно хотелось есть и спать. Многие солдаты таскали из столовой хлеб. За этим беспринципным делом был пойман и Вадик. В течение двадцати минут вся рота стояла с поднятой ногой, пока Вадик перед строем невозмутимо доедал стащенный батон хлеба. Возмущённые сослуживцы рвались начистить ему морду, но почему-то обошлось… Конечно, случались и серьёзные стычки. В нашей роте был набор из Дагестана, держались эти парни обособленно, вели себя нагло. Моя кровать стояла рядом с кроватью чемпиона Дагестана по боксу Джабраиловым. Правда, мне с честью удавалось избегать серьезных конфликтов. Однако Вадик как-то сцепился с Джабраиловым. Началась драка, и Вадим успешно выдержал пару раундов с профессионалом, после чего дагестанцы притихли.
Однажды осенью Вадику пришла посылка из дома. Мы отправились её получать, в этих широтах было уже холодно, лежали высокие сугробы. В посылке мы обнаружили сгущёнку, конфеты и две палки сушеной колбасы. Приносить посылку целиком в казарму было глупостью (сержант вытащил бы оттуда всё самое лучшее). Поэтому, недолго думая, мы на ходу съели палку колбасы (без хлеба!), а вторую палку зарыли в сугроб. (Сейчас вспоминаю эту колбасу ностальгически. Кажется, ничего вкуснее в жизни не ел).
Помню день рождения Вадика, когда ему исполнилось 19 лет. Накануне (19 сентября 1986 г.) мы пробрались в чайную и, потратив последние деньги, умудрились купить сока и пирожных. В те дни очень хотелось сладкого. Водки и подарков не было. Но я успел набросать экспромт и с важным видом вручил его имениннику:
В глазах рассвет, в стихах – клише.
Кипит безумие в душе…
Раскидист шаг, короток век,
И речь стремительна, как бег…
Суждений нить свилась в витки,
Мечты, надежды – коротки…
Порой несёт ужасный бред.
Так – целых 19 лет!
Вадик был польщён. Да и кто не был бы польщен таким перлом!?
В конце октября закончился срок нашей службы на секретном полигоне железнодорожных войск. Меня перевели в минскую бригаду, затем в «черный батальон» города Брянска. Вадика отправили в Амурскую область, поселок Свободный-7, в\ч №03415.
Разъехавшись по разным частям, мы не потеряли друг друга из вида. Изредка переписывались. Вернувшись в 1988 году на гражданку и восстановившись в свои институты, мы списались и договорились встретиться. Наши студенческие общежития оказались поблизости, на улице Шоссейной (сегодня – имени 40-летия Победы). В конце октября я отправился на поиски Вадика в общежитие института культуры.
Общага была старой, пыльной и тихой (студенты разъехались по колхозам). На третьем этаже я обнаружил комнату №115 и настойчиво постучал. Никто не отпирал. Я толкнул дверь рукой и вошёл. Не заметив каких-либо признаков жизни, я подумал, что перепутал комнаты, и хотел было ретироваться, но вовремя заметил на шифоньере, классически стоящем посреди комнаты, висящую гитару и смело двинулся вперед.
Действительно, за шифоньером в кровати кто-то спал, с головою укрывшись покрывалом. Я позвал: негромко, но настойчиво. На звуки моей речи из-под покрывала выглянула обнажённая грудастая девушка. Увидев меня, она юркнула обратно и закричала тоненьким голоском: «Вадик! Вадик! К тебе пришли!» Через секунду из-под покрывала появилось заспанное лицо Вадима. Увидев меня, он обрадовался и немедля представил своей подруге. Быстро накинув рубашку и штаны, Вадик выдал сакраментальную фразу: «Чувак, надо вбить „Красного гвоздя“ (так он в то время называл своё любимое вино „Красная гроздь“), я протусуюсь, а ты пока займи моё место». И он убедительно указал на кровать. Я призадумался. Чего нельзя было сказать о девушке: она с радостью протянула ко мне руки, едва захлопнулась дверь за Вадиком. Но воспользоваться ситуацией я не успел, магазин оказался рядом.
С Вадимом у меня сложились особые отношения. Он всегда мог поддержать беседу, но ещё лучше умел глубокомысленно молчать. На последнем курсе института Вадим поставил дипломный спектакль по пьесе «Реки на асфальте». На главную роль он пригласил Олега Виговского. Мы сидели в зрительном зале и с завистью наблюдали, как Виговский целуется на сцене с молодой студенткой.
Когда после свадьбы родители подарили Вадиму квартиру на улице Старокубанской, я частенько был его гостем. Над диваном в зале, фломастером на стене, рукой Вадима было написано: «Милая, разбуди меня утром. Только не буди мою гениальность», на другой стене был нарисован портрет Башлачёва. Меня Вадим обычно встречал в халате, мы шли на кухню, готовили чай, кормили мышку, которая жила у него за плитой. Затем усаживались в зале в кресла, неторопливо пили чай, включали проигрыватель. Я заказывал песню «Каменное сердце» в исполнении Мика Джаггера, и мы вместе молчаливо медитировали. Такое времяпровождение у нас называлось «искусство лени». Теперь Вадик живет в Канаде, и мне не с кем разделить свою лень.
ОЛЕГ ВИГОВСКИЙ
Сейчас трудно вспомнить, но, кажется, на следующий день после встречи с Вадимом я впервые увидел Олега Виговского. Вадик сказал, что он договорился о встрече с Олегом в полдень возле института культуры. Но, устав дожидаться, мы пошли навстречу и столкнулись с Олегом где-то посреди улицы Шоссейной. Он показался мне высоким, широкоплечим, с большой головой и крупными чертами лица. Эффект «большеголовости» был вызван копной длинных, выгоревших на солнце кучерявых волос. На лице Олега кое-где сохранялись юношеские угри. Он очень напоминал молодого Блока. Вадик представил нас друг другу, и мы впервые обменялись рукопожатием. Рука у Олега была крепкая и сухая. Виговский выглядел сдержанным, излишне сосредоточенным для своего возраста человеком. Для солидности у него, как у почтальона, была перекинута через плечо небольшая черная сумка. Постояв немного посреди дороги, мы решили выехать в центр города. Добравшись на трамвае до Политехнического института на улице Красной, мы уселись за столиком в кафе «Березка», заказали бутылочку сухого вина и продолжили беседу. Поскольку недалеко от кафе находился кожно-венерологический диспансер, то сюда частенько бегали сифилитики покушать мороженного, о чем я не преминул сообщить своим друзьям. У Олега присутствовало чувство юмора, но шутил он как-то натянуто и плоско, однако интеллект присутствовал во всех его речах. Не пытаясь войти в доверие к малознакомому человеку, я начал фонтанировать идеями, которые переполняли меня еще во время армейской службы. Предлагал изменить все и вся в этом мире и для начала в городе. Когда же Олег поинтересовался, какая же, на мой взгляд, первоочередная задача, я, ни минуты не задумываясь, убежденно ответил: «срочная сексуальная революция!» Вадик и Олег оторопело переглянулись, затем лица их просветлели. Все-таки мы были единомышленниками! Ведь поэт должен знать о любви всё, и, главное, научиться жить без неё. Олег так же, как я и Вадик, недавно демобилизовался из рядов СА (занятно, что он тоже служил в железнодорожных войсках, где досконально освоил профессию экскаваторщика). Учился Олег в институте культуры на факультете хорового дирижирования. От природы ему достался редкий бас, прекрасный музыкальный слух и чувство ритма. И еще Олег писал стихи…
Мы часто собирались у Олега дома, поэтому я хотел бы рассказать о самом доме и атмосфере, царящей в нем. Проживал Олег в частном секторе, на улице Дербентской, неподалеку от филиала Политехнического института (т.е. приблизительно в 20 минутах ходьбы от наших с Вадиком студенческих общежитий). Это был маленький кирпичный дом с мансардой, обнесенный невысоким деревянным забором. Во дворе было несколько фруктовых деревьев, перед входом имелась небольшая беседка, увитая виноградом, рядом находилась крошечная летняя веранда, за домом – перекошенный туалет. На кирпичной стене у входа масляной краской было выведено крупными буквами: «Революция была, Революция идет, Революция только начинается».
