скачать книгу бесплатно
– Знаю, но не фанат, – отвечает Томас. – Как-то раз мой сосед Андре на него за что-то злился и спросил Веронику, что она в нем нашла. Я сам слышал – она даже не поняла, о чем он.
– Ура! – прыгает от радости Дэйв Тощий. – Так и знал, что этот мудак наврал! Позвоню-ка ей.
Томас чешет в затылке:
– Чувак, не хочу тебя расстраивать, но теперь она встречается с Андре.
Дэйв Тощий мешком падает обратно на скамейку; мы ржем.
– Чем кончилась «Дикая охота»? – спрашивает меня Томас. – Ты выиграл?
– Через десять минут попался, – признаюсь я, сажусь к Женевьев и беру ее за руку. Она вдруг высвобождает ладонь – и подставляет ее светлячку. Когда они не светятся, про них легко забыть. А потом они внезапно прилетают снова. Чем-то они напоминают боль утраты.
– А вы знали, что светлячки мерцают, чтобы найти, с кем спариваться? – спрашивает Томас.
– Не, – отвечаю я. – В смысле верю, что это правда, но не знал.
– А прикиньте, мы бы тоже могли привлекать партнера светом? А то приходится душиться одеколоном, так что на пятнадцать метров дышать нечем. – Странно, его одеколон же нормально пахнет.
– Аарон и Женевьев вот уже вовсю спариваются, – шутит Нолан.
Женевьев снова показывает Нолану средний палец:
– А вы знали, что мерцанием светлячки еще и еду приманивают? Прикиньте, это как если девчонка крутит перед тобой задом, заманивает в темный переулок и там съедает!
– Дичь, но прикольно, – отвечаю я и обнимаю ее за плечи. Надеюсь, мне она голову в темном переулке не откусит. До сих пор я и не думал сравнивать девушек с голодными светлячками-хищниками.
А-Я-Псих давит на Малявку Фредди, чтобы тот купил в «Лавочке вкусной еды» новый мяч для гандбола: мы играли в бейсбол и забросили старый на крышу. Они долго переругиваются; вдруг Томас достает из кармана доллар и протягивает А-Я-Психу. Типа в благодарность за то, что пустили на свой праздник. А-Я-Псих кивает – «спасибо» не говорит – и сует деньги Малявке Фредди. Тот скалится: с одной стороны, круто уже то, что ему не придется тратить свои деньги, с другой стороны, его все равно сделали мальчиком на побегушках. Вернувшись с мячом, он швыряет его А-Я-Психу:
– И чего теперь?
– Суицид! – низко рычит А-Я-Псих. Звучало бы дико, даже если бы он разговаривал нормальным голосом. Впрочем, он вовсе не предлагает нам всем наложить на себя руки с помощью мяча, потому что это, во-первых, было бы бестактно по отношению ко мне (хотя ему плевать), а во-вторых, невозможно.
Женевьев оглядывает нас, как будто попала в секту и А-Я-Псих – наш духовный лидер.
– Игра такая, – вздыхаю я.
Как играть в суицид
Каждый сам за себя; кто-то кидает мяч в стену, он отскакивает. Если мяч просто падает на землю, его кидает кто-нибудь другой. Но если мяч ловят, тот, кто кидал, бежит к стене и кричит: «Суицид!» Добежал и крикнул – играет дальше. А если его успели подбить мячом – проиграл.
– Игра заканчивается, когда остается один игрок, – объясняет моей девушке Брендан.
– Жесть какая, – отвечает она.
– Если хочешь, в тебя можем не кидать, – предлагает Малявка Фредди.
И правда, у нас есть правило для мелких и девушек: когда они бегут, мы кидаем мяч не в них, а в стену; успели кинуть – они выбывают.
– Лучше посиди посмотри, – предлагаю я. Не хочу знать, что будет, если ей в спину зарядит мячом А-Я-Псих.
– Справлюсь как-нибудь, – возражает Женевьев.
– Играл когда-нибудь? – спрашиваю я Томаса.
– Когда-то играл.
Мы собираемся у стены под моим окном. На стекле собрался белый пар: у нас хреновая вентиляция или типа того. На подоконнике громоздятся награды отца, куча комиксов и пара моих тетрадей с набросками.
Первым кидает А-Я-Псих. Никто не ловит. Думаю, специально, а то кинешь в него слишком сильно, он и озвереет. Дальше очередь Нолана. Брендан и Малявка Фредди бросаются к мячу и сталкиваются лбами. Оба коснулись мяча. Нолан проходит в следующий раунд, а эти двое несутся к стене. Я хватаю мяч и подбиваю Малявку Фредди.
Он выбыл.
Не успевает кто-нибудь перехватить мяч и подбить Брендана, как он добегает до стены и кричит: «Суицид!» Хреновая, прямо скажем, идея в День семьи. Все собравшиеся – особенно мама с братом – тут же отрываются от дел и пытаются выяснить, не сделал ли я опять что-нибудь с собой. Скоро они понимают, что мы просто играем в игру, которую до сих пор не переименовали, хотя все нас об этом просят.
Играем дальше. Дэйв Толстый вышибает Нолана, Деона и Дэйва Тощего: он, конечно, толстяк, но меткость у него снайперская. Потом мяч кидает он сам, и его ловит Женевьев.
– Бей прямо в цель! – подбадриваю я.
Женевьев бросает. Ну что ж… если мы когда-нибудь крупно поссоримся и она захочет метнуть в меня нож, я могу даже не дергаться. Успокаивает, знаете ли.
– Суицид! – кричит Дэйв Толстый.
Адреналин так и хлещет, мы как будто на минном поле.
Женевьев не двигается с места (а по правилам должна бежать к стене).
Никто не тянется за мячом (а по правилам ее надо подбить).
Наконец мяч хватает Брендан.
– Не смей! – кричу я. Надо было самому его схватить.
Женевьев бросается бежать. В метре от стены мяч попадает ей в плечо. Она разворачивается, возводит глаза к небу и складывает руки на груди:
– Думали меня запугать вот этим?
– Я тебя пожалел, – возмущается Брендан. Женевьев садится рядом с другими выбывшими.
Брендан бросает мяч, тот рикошетит прямо Томасу в руки. Томас кидается в погоню, швыряет мяч, но попадает в цель уже после того, как Брендан крикнул: «Суицид!» – и получает штраф. Мяч катится к А-Я-Психу – Томас с непривычки что-нибудь себе сломает! Я бросаюсь на перехват, падаю и отбиваю себе плечо. Вскакиваю; Томас еще не у стены.
– Живой?
– Бросай! – орет А-Я-Псих.
Я бросаю – блин, промазал.
Теперь к стене бежим мы оба. Томас кричит: «Суицид!» А я не успеваю: в меня прилетает сокрушительный удар, я впечатываюсь в стену и сползаю по ней.
– Аарон!
Ко мне бросается Женевьев. Но я в порядке, подумаешь, пару дней голова погудит. Женевьев массирует мне виски. Я оборачиваюсь: А-Я-Псих пляшет на месте, радуясь классному удару. Брендан только головой качает: ему стыдно, что я так бездарно бросил.
Остаток игры мы сидим с Женевьев вдвоем. Голова трещит.
– Все точно нормально, малыш?
– Угу, щас бы аспирина нажраться до потери пульса… – Поскольку я недавно пытался покончить с собой, мне стоило бы выражаться осторожнее.
Мы следим за игрой и обсуждаем, что во вторник она улетит в Новый Орлеан и там некому будет доставать ей что-нибудь с верхних полок, потому что я-то остаюсь. Когда я собираюсь сказать ей кое-что из фильмов для взрослых, Томас мощным ударом подбивает Дэйва Толстого. Брендан уверяет, что даже у него в ушах звенит. Конечно, парня с защитной жировой прослойкой все жалеют… А мне, блин, по голове двинули, и никто, кроме моей собственной девушки, и слова не сказал. По ходу, теперь я под ее личной ответственностью.
Играть остаются только Томас, Брендан и А-Я-Псих. По ходу, Томасу или Брендану придется срочно отращивать яйца, а то А-Я-Псих выиграет, пальцем о палец не ударив. Брендан очень неудачно кидает мяч (но не буду же я смотреть на него с укором), он откатывается к моей маме и соседям.
– Сейчас принесу, – вызываюсь я: надо же проверить, могу ли я после такого удара ходить. На удивление, я даже не шатаюсь и не дергаюсь, как игрушка с отходящим контактом. Я подхожу к маме, беру у нее из рук мяч и кидаю Брендану.
– Жестко играют.
– Скучаю по шарикам с водой, – вздыхает мама.
– То есть когда мы обстреливали А-Я-Психа бутылками с водой, тебя все устраивало?
– Боюсь, бедному мальчику уже ничего не страшно, – вздыхает мама чуть громче, чем надо. Соседи – я их вроде бы знаю, но при этом мы не знакомы, если вы понимаете, о чем я, – хихикают.
С ними стоит женщина, которую я типа как бы точно знаю. У нее незабываемые пронзительные зеленые глаза и взъерошенная копна огненно-рыжих волос. Она похожа на зажженную свечку.
– Привет, приятель, – произносит рыжеволосая красавица; у нее британский акцент с легкой ноткой южного Бронкса.
– Эванджелин! – едва не выкрикиваю я.
Когда-то она была моей няней, и я был в нее безумно влюблен. Так странно видеть у нее в руках алкоголь… В детстве я никогда не видел, чтобы она пила; хорошие няни не пьют при детях.
– Я бы тебя обнял или типа того, но я дико вспотел и, ну, воняю…
Девушка отставляет пиво и смело меня обнимает. Ерошит мне волосы, заглядывает в глаза:
– Вот ты какой, Аарон Сото девять лет спустя… Симпатяга вырос. Небось за тебя все красавицы передрались?
– У меня одна-единственная девушка, – гордо заявляю я. А классное ощущение – сказать своей первой любви, что уже занят. А вот не надо было меня отшивать после марафона «Могучих рейнджеров»!
– Замечательная девушка, у которой он вчера, оказывается, ночевал, – ворчит мама. – Мне даже не сказал!
– Как тебе Лондон? – спрашиваю я Эванджелин, будто не замечая маминого ворчания. Если я не путаю, няня старше меня всего лет на девять-десять. – Ты же разбила мне сердце ради учебы за границей! – Когда она уехала, я плакал днями напролет, но сейчас, конечно, ни за что не признаюсь.
– Да, я изучала философию в Королевском колледже. Хотя, если бы можно было отмотать время вспять, я бы лучше с тобой в машинки играла, чем слушала про всех этих досократиков.
– Столько лет ждал этих слов! – улыбаюсь я. – Надолго ты в городе?
– Надолго, надолго. Мне еще предстоит искать работу, но как же офигенно вернуться в Штаты! Даже в самые убойные пробки наше метро все равно лучше лондонского. – Вдруг она грустно смотрит на меня; раньше она с таким видом сообщала мне, что мама еще на час-два задержится на работе. – Соболезную насчет отца, приятель. Если захочешь поговорить, звони. Готова выслушать даже о том, как брат не дает тебе поиграть в консоль.
Я сую ладонь в карман, чтобы не было видно шрама. Мама опускает голову. Пожалуй, с Эванджелин поболтать всяко лучше, чем с доктором Слэттери, мерзким психологом, к которому я ходил несколько недель.
– Позвоню. – Я натягиваю на лицо улыбку: все вокруг желают мне счастья не меньше, чем я сам. – Добро пожаловать домой.
Я возвращаюсь к друзьям: А-Я-Псих как раз подбивает Брендана. Томас, видимо, выбыл пару минут назад: он уже подсел к Женевьев и, наверно, снова обсуждает с ней светлячков. Я сажусь с другого ее бока. Малявка Фредди спрашивает:
– Что за рыженькая стоит с твоей мамой?
– Моя бывшая няня, Эванджелин. Красивая, да? – Женевьев навострила уши, оторвалась от разговора с Томасом и обернулась посмотреть на соперницу. – Я в детстве был в нее безумно влюблен. Но это было давно.
– Почему я об этом впервые слышу, сукин ты сын? – спрашивает Брендан.
– Кретин, я еще не выпустил комикс про свою жизнь!
Остаток вечера мы с Женевьев сидим вдвоем в укромном уголке, а потом ее забирает отец. Завтра мы с ней не увидимся: они с тетей едут закупаться перед лагерем, – но мы будем держать связь и встретимся в понедельник в день ее рождения. Я провожаю ее до машины. Она пихает меня в плечо и садится рядом с отцом. Тот что-то мне бурчит и заводит двигатель.
Я возвращаюсь к ребятам; Томас, похоже, уже устал. Он сидит чуть в сторонке и наблюдает, как все пьют холодный чай из банок и ржут.
– Все нормально? – спрашиваю я.
Он кивает:
– В нашем квартале так не повеселишься.
– Чего завтра делаешь?
– До пяти работаю.
– Где работаешь?
– Продаю итальянское мороженое на Мелроуз.
– Мерзнешь и грустишь?
– Мерзну и грущу.
– Зайду за тобой вечером, сыграешь с нами в «Дикую охоту».
– Классно придумал, Длинный. – Мы ударяемся кулаками.
Когда взрослые расходятся навстречу утреннему похмелью, мы играем в баскетбол – под грохот пивных банок в «кольцах»-мусорках и шорох крышек из фольги, – потом немножко в гандбол, а потом и сами уходим спать.
5
Безглазый смайлик
Назавтра днем я отправляюсь на Мелроуз-авеню.
Томас работает в кафешке «Мороженое Игнацио», и кондиционер тут выкручен на полную. Я не собираюсь ничего покупать. Если бы за кассой стоял кто-то другой, я бы, может, сделал гадость: съел бы пробник и свалил, – но Томас, похоже, не в настроении терпеть такую хрень.
