скачать книгу бесплатно
– Никак нэт, трищ капитан, – донеслось из домика, окна которого были распахнуты настежь из-за удушливой жары. – Связи нэма. И электричества. Подождать трэба, когда дадут.
– Бардак, – сухо бросил я. – Разговор окончен, капитан. Или вы немедленно выполняете приказ, или…
– Я остаюсь на вверенном мне объекте, который не имею права покидать без письменного предписания вышестоящего начальства, – твердо произнес капитан. – Также со мной останутся бойцы, которым все происходящее кажется странным. А вы, товарищ капитан, поступайте, как считаете нужным. Перед советским судом я готов ответить.
Что ж, я видел его побелевшее лицо, упрямо сжатые бледные губы, капли пота на лбу. Сколько ему? Тридцати ж нет еще, а уже капитан, начальник заставы. И все правильно он сейчас делает. Поступает как настоящий офицер, для которого долг превыше угрозы обвинения в измене, который не боится попасть под расстрельную пятьдесят восьмую статью…
Зря.
Лучше бы он испугался…
Однако я не мог силой уволочь с заставы ее начальника. Но зато мог попытаться увести с нее бойцов.
– Данной мне властью я лишаю вас занимаемой должности и принимаю командование заставой на себя, – громко сказал я. – За неподчинение приказу вы ответите по всей строгости закона, не сомневайтесь. Остальные, слушай мою команду! Немедленно подготовить заставу к эвакуации. С собой брать только оружие, боеприпасы, провиант, медикаменты…
Я продолжал отдавать приказы, тыкая пальцем то в одного, то в другого – и бойцы неуверенно начали двигаться, периодически оглядываясь на командира, который стоял… и не предпринимал никаких действий. Если б он сейчас попытался меня переорать, возражал, может, даже за пистолет схватился – думаю, бойцы снесли бы меня с ног, повалили, связали и вместе с командиром начали выяснять, куда делась связь, почему особист приехал один, достали б у меня из кармана удостоверение с чужой фотографией, и тогда бы мне наверняка не поздоровилось. Но когда начальство молчит, люди склонны слушать того, кто громче орет, – а орал я знатно.
И у меня получилось!
Менее чем за полчаса вышколенные пограничники погрузили в архаичные с виду грузовики ЗИС-5 все необходимое и теперь смотрели на меня, ожидая дальнейших указаний.
– Последний раз спрашиваю – ты с нами, капитан? – негромко произнес я. – Нам сейчас очень понадобится каждая пара рук.
Но начальник заставы ничего не ответил. Развернулся – и пошел прочь, к казарме. И следом за ним одиннадцать бойцов, в основном младшие офицеры, включая заместителя в очках.
Плохо… Очень плохо. Но тут я уже ничего не мог поделать. Попытка арестовать упрямого командира могла закончиться как угодно, а у меня реально была на счету каждая секунда, потому что солнце уже почти закатилось за горизонт, вот-вот совсем стемнеет.
– По машинам, – скомандовал я и первый подал пример, загрузившись в свою «эмку». Которая, кстати, безнадежно застряла в грязи, как только я съехал с дороги и двинул по направлению к лесу. В результате до линии деревьев я доехал, болтаясь в кильватере броневика, к которому тросом прицепили штабную машину.
Лес, кстати, оказался годным. Густым, с толстенными деревьями. И сырым благодаря буйной листве, не пропускающей солнечные лучи. Это хорошо, не загорится, когда начнется…
А потом я снова удивил пограничников, приказав закопать броневик на кромке леса по самую башню, а маленькие пушки, ожидаемо оказавшиеся «сорокапятками», расположить по бокам броневика, метрах в двадцати от него, в окопах с земляными брустверами.
Бойцы работали молча при свете фар грузовиков и летней луны, которая щедро отражала свет невидимого нами солнца. Думаю, каждый из пограничников на все лады гонял в голове одну и ту же мысль: «Какого хрена происходит?»
Но высказывать ее никто не решился. В те времена Особый отдел НКВД имел практически неограниченную власть над жизнями и судьбами людей, и, как я понимаю, будь я реальным капитаном Особого отдела, действительно героический поступок начальника заставы был бы равносилен его самоубийству. Потому бойцы, ни проронив ни слова, трудились всю ночь не покладая рук…
До тех пор, пока работа была не сделана полностью.
* * *
Летом светает рано. Солнце еще не показалось, а небо уже из черного превратилось в темно-синее. Я глянул на трофейные часы, снятые с настоящего капитана.
Без четверти четыре.
Скоро начнется…
Я придирчиво осмотрел позицию. Неважно, конечно, но в данных условиях лучше ничего не сделать. Броневик и пушки защищены свежеотрытой землей по максимуму и замаскированы раскидистыми зелеными ветвями. Темная громада леса сзади – в плюс, на ее фоне позиция теряется, сливается с деревьями, со ста метров хрен разглядишь. Конечно, как только мы начнем стрелять, вся маскировка потеряет смысл, но мне было важно, чтоб позицию не обнаружили до поры до времени. А там уж как повезет…
– Знаешь чего?
Я обернулся.
Ну да, тот самый усатый сержант-ветеран. Стоит, смотрит с прищуром.
– Ты о чем, солдат? На «вы» к старшему по званию обращаться не учили?
Тот усмехнулся, подошел ближе. Сказал тихо, почти на ухо, чтоб другие не слышали:
– Насчет «на вы» обойдешься. О том, что из тебя особист, как из навоза пуля. Начзаставы пацан, пороху не нюхал. Сюда назначили то ли по ошибке, то ли сверху решили, что пора парню проветриться, реальной службы понюхать, людьми покомандовать. Другой бы тебя мигом вычислил.
Больше скрываться не было смысла, потому как на часах уже без десяти четыре…
– И где ж я прокололся? – усмехнулся я.
– Да везде, – спокойно проговорил сержант, ловко сворачивая самокрутку. – Водителя нет, рожа небритая, гимнастерка не по размеру, у сапог голенища не в плотный обхват, стало быть, без портянок обувался. И чушь нес такую, что уши вяли. Криком взял начальника нашего, на голос, напором.
– Ну допустим, – криво улыбнулся я. – Так что ж ты меня не сдал?
– А по делу ты все предложил, вот и не сдал, – пожал плечами сержант. – До Бреста можно было, конечно, доехать за пару часов, крепость там знатная, но если гансы всеми своими силами двинут, то не устоять ей. Так что коль они сегодня ночью попрут, твоя задумка единственно верная. Сегодня же?
Я кивнул.
– Сегодня.
– Так я и думал, – вздохнул сержант. – Звать-то тебя как?
– Иваном.
– И меня так же. Тезки, стало быть.
– Ага, – отозвался я. – Короче так, Иван. Лучше будет, чтоб пока о твоих догадках люди не знали, иначе все сегодня в землю ляжем. А я хочу побольше бойцов спасти – если выйдет, конечно. И фрицам заодно рыло полирнуть до мяса, а коль получится, и до кости.
– Фрицам?
– Ага. Так мы их зовем.
– Где там?
– Там, откуда я сюда прибыл.
Сержант кивнул. Думал, спросит откуда. Не спросил. То ли не счел нужным, то ли понял чего. У того, кто две войны прошел, чуйка должна быть как у настоящего сталкера – вон как он меня лихо просчитал…
А потом там, со стороны границы, загудело.
Сначала тихо так, а потом по нарастающей.
И тогда мы увидели это…
Небо в черных точках, надвигающихся со стороны Германии, неторопливо так, уверенно ползущих по рассветной синеве в нашу сторону. Много точек. Мириады. Все небо они заполнили, постепенно увеличиваясь в размерах и превращаясь в десятки, сотни самолетов…
А потом воздух разорвали грохот и вой. И в следующее мгновение там, в двух километрах от нас, вздыбилась земля, взлетела кверху, подброшенная огненными фонтанами. Я впервые воочию видел, что такое массированная артиллерийская подготовка, когда орудия методично, квадрат за квадратом превращают позиции противника в горы разорванной в клочья земли.
На том месте, где была застава, теперь бушевало море огня и дыма. Для того, чтобы снести несколько невзрачных зданий, хватило бы и одной десятой того огненного ада. Но немцы народ педантичный, привыкший все делать качественно, с гарантией. Поэтому артподготовка продолжалась еще ровно полчаса, и лишь после этого наши уши обволокла мягкая тишина.
Которая продолжалась недолго…
Почти сразу мы услышали звуки далеких разрывов на востоке, частых, словно там работало несколько пулеметов величиной с дом. Это бомбардировщики планомерно уничтожали аэродромы с не успевшими взлететь самолетами, гаражи со стоящей в них военной техникой и казармы с так и не проснувшимися бойцами…
А потом чрез границу двинулись они – навстречу восходящему солнцу. Самоуверенные, с засученными рукавами, с винтовками в руках и белозубыми улыбками на лицах. Фюрер обещал им блицкриг, молниеносную войну, где они бы так же легко прогулялись по России, как по Парижу, заполучив во владение огромные территории и целые толпы послушных рабов. И вот они уже идут по этой земле, перепаханной артиллерией, и рассматривают первые трупы, изуродованные снарядами. Эх, капитан Арсентьев, зря ты меня не послушался…
Все это я видел в бинокль, который нашелся в одном из грузовиков – тех, что сейчас стояли в лесу, тщательно замаскированные ветвями деревьев. До немцев, осторожно вышагивающих между воронками, было еще приличное расстояние. Пусть подойдут поближе…
– Да что же это? – раздался сбоку от меня звонкий крик. – Как же так? Это какое-то недоразумение! Немецкие товарищи ошиблись…
Орал уже хорошо знакомый мне рядовой Сапрыкин, которому я, сделав два быстрых шага, с ходу нанес короткий удар кулаком в челюсть.
Солдат, не ожидавший подобного, рухнул на спину, выронив винтовку. И, глядя на меня глазами, полными ненависти, прошипел, вытирая рукавом кровь с разбитой губы:
– Вы не имеете права! Я комсомолец…
– Гнида ты, а не комсомолец, – равнодушно сказал я. После чего вытащил из нагрудного кармана гимнастерки листок с доносом, смял его в кулаке и швырнул Сапрыкину в лицо.
Ударившись о щеку солдата, бумажка упала на землю, под ноги сержанту Иванову. Ветеран поднял ее, развернул, пробежался глазами по тексту… и даже не изменился в лице. Вот это самообладание! Не каждый может так держать себя в руках, читая фактически смертный приговор. А этот лишь усмехнулся, расправил листок, сложил его вчетверо и спрятал за пазуху:
– Хорошая бумажка, – сказал. – Сгодится на самокрутки.
И направился к закопанному броневику, бросив через плечо:
– Ну что, я в башню, к сорокапятке. Командуй, командир.
Я понимал: не у всех бойцов такие нервы и такой опыт, как у сержанта Иванова. Сейчас пограничники в шоке от увиденного, и от того, как поведу себя я, зависит дальнейшая судьба этих людей.
И я сделал то, что должен был сделать.
– Товарищи, – негромко сказал я. – Это война. Немецко-фашистские войска напали на нашу Родину. Вы видели, что они сделали с заставой и с теми, кто на ней остался. И единственное, что мы можем сделать сейчас, – это отомстить за погибших.
Я не мастер мотивирующих речей. Но в подобной ситуации растерянным людям нужен кто-то, кто пусть коряво, но объяснит, что произошло и что нужно делать.
И, кажется, я все сказал так, как надо.
Пограничники, которые минуту назад стояли, словно громом пораженные, вдруг стали совершенно другими людьми.
Сосредоточенными.
Напряженными.
И очень злыми.
– А я гансам никогда не доверял, – сказал крепкий пограничник, хрустнув огромными кулаками. – Они в мировую войну деда моего в крепости Осовец хлором задушили. Подлая атака была. Такая же, как сейчас. Спасибо тебе, командир, что дал возможность за деда поквитаться.
Я кивнул, а про себя слегка порадовался. Второй боец назвал меня командиром, и никто это не оспорил, даже Сапрыкин, который, утерев кровь с лица, подобрал винтовку и направился к укрытию, которое мы наскоро соорудили на краю леса.
Копать ростовые окопы времени не было, поэтому мы соорудили нечто вроде бруствера для стрельбы лежа, замаскировав его ветками. Можно было, конечно, в лесу спрятаться и стрелять из-за деревьев, но я боялся, что крупной щепой народ посечет не хуже, чем осколками, да и падающие стволы тоже штука неприятная. Потому лес остался за нашими спинами, делая нас невидимыми на его темном фоне.
До поры до времени, разумеется.
А между тем время настало…
Немцев было много. Очень много. Полк как минимум шел через наш участок границы. И техника – тоже. С виду немецкие танки начала войны выглядели не особо серьезно. Далеко не «тигры» и не «пантеры», которые летом сорок первого существовали лишь на черновых чертежах.
Но их, этих небольших и маневренных танков, перло через границу около трех десятков, что для моего небольшого отряда было более чем достаточно.
Правда, было одно но…
Поняв, что гипотетический противник уничтожен и сопротивления не предвидится, танковая лавина, объехав воронки, потихоньку перестроилась в походную колонну, которая двинулась по дороге, ведущей на восток. Хорошая такая дорога, грунтовая, правильная. Российская. Двум танкам на ней никак не разъехаться. Справа заболоченная местность, с камышами и лягушками. А слева, метрах в четырехстах, собственно, наш лес, отделенный от дороги широкой полосой грязи, через которую мы еле пробрались с нашей техникой – и то лишь потому, что пограничники хорошо знали местность.
В отличие от немцев.
– Артиллеристы, приготовиться, – скомандовал я. – Первое орудие по первой машине, второе и третье по замыкающей, бронебойными – огонь!
Первым орудием я обозвал сорокапятимиллиметровую пушку, торчащую из башни закопанного броневика. Вторым и третьим – две «сорокапятки» по бокам от него.
Все орудия рявкнули почти синхронно… и получилось так себе.
Один снаряд улетел в белый свет как в копеечку, второй сорвал гусеницу у первого танка, а третий… Третий просто раскололся о броню замыкающего, не причинив ему никакого вреда.
– Перезарядка бронебойными, – заорал я. – Огонь из всех орудий по замыкающей машине! Пехота, огонь по противнику!
На этот раз получилось лучше. Замыкающий танк с торчащими из башни двумя пулеметами вздрогнул, поймав в тушку три бронебойных, – и полыхнул огнем. Нормально. И еще неплохо бойцы по пехоте отработали.
У нас в распоряжении помимо «мосинок» было три пехотных пулемета Дегтярева, которые застрочили разом.
И весьма результативно.
Фрицы шли не таясь, в полный рост. Идеальные мишени. И когда сообразили, что происходит, по ним пулеметчики уже по половине диска отработали, нехило так накосив вражьей силы. Десятка три, не меньше, рухнули на советскую землю, пятная ее кровью и корчась от немыслимой боли. Остальные залегли, но помогло это мало – сейчас они были как на ладони, плюс деморализованы, что позволило пограничникам отправить в Край вечной войны еще примерно столько же, пока враги наконец сообразили, откуда стреляют, и открыли ответный огонь.
Вот тут нам очень помогли земляные брустверы. Земля хороша тем, что в отличие от бетона и дерева не дает осколков и щепы, которые на близком расстоянии ранят не хуже осколков. Пули просто вязнут в земле, не причиняя вреда людям, скрывающимся за ней.
Видимо, разведка фрицев показала, что разумнее на зачистку территории, по которой уже прошлись артиллерия и авиация, послать легкие танки, вооруженные двумя пулеметами. Из этих довольно неказистых с виду машин и полился на нас ответный огонь, плюс залегшая пехота к ним присоединилась. Но до этого, пользуясь эффектом неожиданности, мы успели вывести из строя еще три танка – одному башню сорвало, у другого баки вспыхнули, а третьему снаряд гусеницу сшиб. Короче, встала колонна, ни туда, ни сюда…
Но и моим бойцам несладко пришлось, когда на нашу позицию обрушился свинцовый ливень. Я скомандовал залечь, а сам к ближайшей пушке бросился – там наводчику, высунувшемуся из-за щита, пуля прямо в лоб прилетела.
Итого там двое осталось – заряжающий и подносчик. Молодые парни, сразу видать, необстрелянные, с глазами, круглыми от ужаса. Понятное дело, впервые увидеть мозги товарища, разбросанные по земле, то еще испытание.
– Ррработаем, мужики! – рявкнул я, соображая, куда какую рукоятку крутить. Так, вроде ничего сложного. Эта вправо-влево ствол поворачивает, эта вверх-вниз. А прицел – не до него, некогда целиться по науке. Я с вечера был на нервах, а когда их так выкручивает, я становлюсь ближе к своему Предназначению – или проклятию, это уж как назовешь, так и будет. И в это время во мне порой просыпается нечто, когда я начинаю чувствовать оружие, словно оно стало частью меня.
И с пушкой такое произошло. Лишь коснулся разогретого металла, на который кровь наводчика брызнула, – и все. Картина боя совсем другой стала…
