скачать книгу бесплатно
Возьмет такой тетрадочку и карандаш, сядет у окошка и давай ставить палочки, сколько прохожих прошло слева направо. А если справа налево идет прохожий, то палочка зачеркивается и таким образом получается крестик.
Но из окна не все было видно, да и дома по целому дню надоедало уже сидеть, поэтому один человек перебрался на улицу.
Он вытащил из квартиры и поставил поперек тротуара письменный стол, и стул принес, и так за столом в тетради, уже большой и конторской, стал дальше отмечать прохожих. Слева направо пройдет человек – палочка. Справа налево – палочка зачеркивается и получается крестик.
Потом один человек решил расширить и укрепить свою деятельность. Он принес из дома еще стул, и еще один, а потом уже все стулья и полностью перегородил тротуар, оставив узкий проход у стола. А еще принес швабру и закрыл ею проход наподобие шлагбаума. И стал требовать у прохожих паспорта, и записывал их фамилии, имена и отчества в конторскую тетрадь, и только после этого пропускал. Если же паспорта не было, то не пропускал прохожего, но отправлял за справкой об отсутствии паспорта и еще за справкой о наличии у прохожего фамилии, имени и отчества.
А противоположную сторону улицы, да и саму проезжую часть один человек загородил двумя платяными шкафами, которые тоже приволок из своего дома, и сервантом, и кухонной плитой, и гладильной доской, и обувной полкой, словом, всей мебелью своей и другими вещами, вплоть до кастрюль и цветочных горшков. Ничего ему не было жалко ради ответственного дела.
И что удивительно, прохожие слушались одного человека и предъявляли ему паспорта и ходили за справками и так далее. Даже по вечерам, когда один человек отправлялся домой и оставлял проход закрытым шваброй, никто не пытался эту швабру убрать и пройти. И машины тоже разворачивались и уезжали.
Потом один человек стал требовать от прохожих, чтобы они проходили через пропускной пункт строем и хором пели песню. А тех, кто ходил строем неумело или песню пел неправильно, отмечал он на отдельной страничке тетради и отводил в свою квартиру и замыкал на сутки и двое. Даже самому уже негде было спать и поэтому один человек стал ночевать на улице, сидя за письменным столом.
И совершенно непонятно, что случилось бы далее в этой истории, только в какой-то прекрасный день один человек, пропуская очередную марширующую и поющую колонну через проход из стульев, взял и умер. Прямо за письменным столом, когда чертил крестик. Наверное, от ответственности.
А потом неведомая сила подняла и стол, и стул, и одного умершего человека в воздух и вознесла и переместила их на крышу самого высокого здания в городе. И вороны облетали то место.
Но прохожие, что же они?
А какая разница.
Трамвай номер четыре
Древние говорили и новые за ними повторяли, и даже самые современные тоже так выражаются, что наш мир и тот, который потусторонний, разделяет какая-то речка, и лодчонка по ней, типа, шныряет, и если кому очень надо, того и перевезет.
Да черта с два. Где-где, а уж в Иркутске точно не лодка по речке, а трамвай номер четыре по улице Степана Разина в потусторонний мир возит, куда-то далеко за улицу Зимнюю. Там и снег круглый год, и льда там выше крыши, и солнце никогда уже не светит. Так что не зевай, выходи из трамвая того скорее, если раньше времени туда попасть не хочешь.
– А-а, явился, брателло! Вылазь, конечная! – встречают черти или кто они там закемарившего в трамвае пьяненького, а он им:
– Дык я, этово, заснул маленько, щас трамвай назад поедет и я с ним обратно!
А трамвай не едет никуда. Стоит и льдом вековечным покрывается.
Но оставим бедолагу и вернемся к жизни нашей.
А жизнь прекрасна!
Только трамвай номер четыре ее немного отравляет.
На улице Разина рядом с трамвайной остановкой стоит себе домик такой смешной, деревянный, и непонятно, сколько в нем этажей. Сдается мне, что три целых, а еще четырнадцать сотых или около того. Когда я был фарфоровой куклой, то некоторое время своей жизни обитал я в этом домике, а трамвай потусторонний мимо проезжал, да с таким грохотом великим, что домик сотрясался до основания своего. И все валилось в нем с полок и шкафов – книги, цветы в горшках, посуда, статуэтки какие-то и другие причуды, – и шкафы тоже опрокидывались, а кошки и люди от страха разбегались кто куда.
Но трамвай проезжал, кошки и люди сбегались обратно, шкафы поднимали и все вещи на место ставили, и меня тоже, и так до следующего трамвая, через полчаса. С шести утра до двенадцати ночи.
Вот однажды от удара и разлетелся я на части. Руки, ноги, туловище в одну сторону, а голова в другую. Потом все собрали и склеили, а голову искали-искали и не нашли. А все дело ведь в голове.
Голова моя в уголок за плинтус закатилась, а потом уборщица, не разобрав, на улицу ее вымела. Так и лежал я на асфальте этой самой головой набок и с ужасом следил за тем, как огромные стальные колеса трамвая номер четыре прокатываются рядом, но пока еще мимо. Колеса судьбы.
А после какой-то мужик добрый вышел из того деревянного и побрел себе, да запнулся о мою голову и поднял ее и рассмотрел и рассмеялся и сунул в карман и пошел в ночную темноту.
– Петрович, заходи еще, – скрипнули двери и мигнули лампочки в том домике смешном на улице Степана Разина, а потом нас нагнал трамвай номер четыре.
