скачать книгу бесплатно
История любви
Эрик Сигал
Азбука-бестселлерИстория любви #1
Эрик Сигал был профессором античной литературы, преподавал в Гарварде, Йеле и Принстоне. А также писал киносценарии – например, был одним из авторов сценария битловской «Желтой подводной лодки». В 1960-е гг. он написал сценарий «История любви», отвергнутый несколькими киностудиями подряд, пока за него не ухватилась «Парамаунт», балансировавшая на грани банкротства. Фильм Артура Хиллера, главные роли в котором исполнили Эли Макгроу и Райан О’Нил, спас студию – и, заработав в прокате 200 миллионов долларов, стал первым современным блокбастером; картина получила пять премий «Золотой глобус» и номинировалась на семь «Оскаров», в том числе за лучший сценарий (получила один). Вдобавок продюсеры посоветовали Сигалу переработать сценарий в книгу – и выпущенный за несколько месяцев до кинопремьеры роман «История любви» стал невероятным издательским феноменом: год в списке бестселлеров New York Times, тираж свыше 20 миллионов экземпляров, перевод на 40 языков. Они случайно встретились в библиотеке – Оливер Баррет IV, будущий юрист, член хоккейной команды Гарварда, сын преуспевающего банкира, и Дженнифер Кавильери, студентка музыкального отделения, дочь пекаря. Встретились – разговорились – познакомились – влюбились – поженились (несмотря на протесты отца Оливера) – и зажили своей жизнью. Которая приготовила им трагический сюрприз… «История, казалось бы, незамысловатая и старая как мир – но тем и берет за душу» (Publishers Weekly). К 50-летию легендарного бестселлера – специальное издание! С предисловием Франчески Сигал (дочери автора). И в новом переводе Виктора Голышева – старейшины отечественной школы художественного перевода.
Эрик Сигал
История любви
Сильвии Хершер и Джону Флаксмену
…namque… solebas
meas esse aliqud putare nugas[2 - Ты безделки мои считал за дело (лат.). Валерий Катулл. Перевод Адриана Пиотровского.]
Erich Segal
LOVE STORY
Copyright © 1970 by Erich Segal
Introduction copyright © 2020 by Francesca Segal
© В. П. Голышев, перевод, 2020
© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2020
Издательство АЗБУКА
* * *
Если ваша душа еще способна на эмоциональный отклик, «История любви» заставит ее запеть. Вдобавок эта книга полна юмора, который иногда щекочет, а иногда жалит.
Associated Press
Самая трогательная и лиричная история любви в современной литературе.
Ladies' Ноте Journal
Романтическая, остроумная, строгая, простая, трогательная и нисколько не утратившая свежести, «История любви» вышла в 1970 году. Сюжет этой повести стар как мир и нисколько не устарел. Есть истории, которые не сдаются времени, и сегодня, как никогда, мы хотим верить в любовь. Нам необходимо в нее верить.
Франческа Сигал
Невероятно трогательная повесть, насквозь проникнутая ощущением чуда, – как и положено всем историям любви.
San Francisco Examiner
История, казалось бы, незамысловатая и старая как мир – но тем и берет за душу.
Publishers Weekly
Триумф романтики и ностальгии… что-то невероятное.
Washington Post
Увлекательно, бодро, остроумно – но в первую очередь неимоверно искренне.
St. Louis Globe Democrat
Повесть, которую никто не отваживался написать, но все так хотели прочесть.
Le Monde
Предисловие
К полувековому юбилею «Истории любви»
Романтическая, остроумная, строгая, простая, трогательная и нисколько не утратившая свежести, «История любви» вышла в 1970 году, за десять лет до моего рождения. Я не застала тогдашнего фурора. Не застала многомиллионных тиражей в бумажных обложках и рекордных – в твердых. Не застала шапок 24-м кеглем, рекордных кассовых сборов и плачущих зрителей по всему миру, от Токио до Теннесси, от Лондона до Лагоса, – в том же году, когда на экраны вышел фильм. Почти не застала тех четырнадцати лет, когда Дженнифер было самым популярным именем новорожденных девочек в США. «История любви» растрогала Америку и позволила утомленным снова поверить в любовь.
Чтобы понять ее исторический контекст, важно вспомнить, насколько отличалась от нынешней та эпоха – до интернета, до того, как родилось выражение «взорвать Сеть». Только битлы перед этим захватили мир так же. Повесть перевели на тридцать три языка. Книжку прочел каждый пятый американец – простую повесть о любви Оливера Баррета IV, гарвардского хоккеиста-чемпиона, и Дженни Кавильери, острой на язык студентки музыкального отделения из простой семьи.
Написав 131 страницу прозы, мой отец стал всемирно знаменитым – его полюбила читающая публика и осмеивали завистники в ученых кругах, считавшие, что профессорам негоже снисходить до массовой культуры. И этого я тоже не застала. Но повесть я знаю, и мне посчастливилось знать ее замечательного автора. Отец был душевным человеком и написал чистую, нежную повесть. В ней отразилась его душа, его сердечность, честность и юмор.
За книгу, которую вы держите в руках, он сел в тридцатилетнем возрасте, в морозные, заснеженно-тихие каникулы в Кембридже, Массачусетс. Он был молодым деятельным профессором античной литературы и компаративистики в Йеле и только что узнал, что жена его бывшего студента в Гарварде умерла от рака в возрасте двадцати пяти лет. Отец, всего несколькими годами старше, еще не отошедший после смерти своего отца, был потрясен этим известием.
Дженни и Оливер познакомились. Они полюбили друг друга, но его родители против брака. Дженни умирает, сердце Оливера разбито – и наше тоже. «Повесть, которую никто не отваживался написать и все ожидали прочесть» – так оценила ее дерзкую простоту «Ле Монд».
В 1970 году Америка была ранена, раздираема надвое долгой войной во Вьетнаме. В кино – насилие, эротика, цинизм. Убит Мартин Лютер Кинг. Между поколениями – пропасть, кажется, непреодолимая: республиканцы, доблестно служившие родине во Вторую мировую войну и в Корее, не понимали своих длинноволосых сыновей, рвавших призывные карточки, протестовавших против войны и отвергавших все, на чем стояли их родители. «Молчание растет, как рак», – пели Саймон и Гарфункель после убийства Джона Фицджеральда Кеннеди[1 - Имеется в виду песня «The Sound of Silence» с первого альбома дуэта («Wednesday Morning, 3 A.M.», 1964), ставшая большим хитом год спустя в версии с дополнительной оркестровкой; этот вариант вошел во второй альбом дуэта («Sounds of Silence», 1966). – Здесь и далее примеч. перев.]; немое отчуждение между родителями и детьми по всей стране.
В «Истории любви» на первом плане моральные ценности Дженни, и прежде всего – почитай отца твоего и мать. Очарование этой повести и сегодня, полвека спустя, отчасти в том, что это на самом деле две истории любви: одна – мужчины и женщины, другая – отца с сыном. Финальное примирение, когда горе приводит Оливера в объятия отца, было тайной надеждой отцов и сыновей в Америке.
Прошло пятьдесят лет; политический и эмоциональный ландшафт в Америке неузнаваем в сравнении с бучей 1970-х, но во многих отношениях он такой же точно. Страна опять расколота. После президентских выборов 2016 года нарастает гнев, обида и недоверие между правыми и левыми, республиканцами и демократами – укоренившуюся рознь преодолевать придется годами. Примирение непримиримых, воссоединение двух мужчин, разделенных глубоким конфликтом убеждений, – в 2020 году, перед грядущими выборами, это воссоединение Оливера Баррета IV и Оливера Баррета III читается, как никогда, аллегорией, надеждой, обещанием. Оно напоминает нам о том, что Америке удавалось преодолевать глубокий раскол прежде и удастся вновь; она бывала ранена и залечивала раны. Хиппи, дитя любви 1960-х, сегодня – ласковая бабушка; маятник не раз качнулся на ее веку.
Отсутствие отца я ощущаю каждый день. Он любил мою мать горячо и преданно; всем своим нежным и щедрым сердцем любил меня и мою сестру Миранду. Своими рассказами он привносил волшебство в нашу жизнь и на собственном примере показывал, что значит ценить долгий и счастливый брак. Литература была средоточием нашей семьи, языком, на котором мы общались, любовью, объединявшей родителей. Они часто сидели рядом на диване с раскрытыми скоросшивателями на коленях, спорили из-за фраз, обменивались цепочками синонимов, словно проявлениями нежности. Отец жил так, как творил, – честно, без притворства и хитростей. Писать это предисловие – честь для меня, но как бы хотелось мне, чтобы он написал его сам. Знаю, как бы он радовался и гордился тем, что эта обманчиво бесхитростная повесть тронет сердечные струны молодого племени. Есть истории, которые не сдаются времени, и сегодня, как никогда, мы хотим верить в любовь. Нам необходимо в нее верить.
Не случайно, что отец был специалистом по античной литературе. Сюжет этой повести стар как мир – и нисколько не устарел. То же относится ко всем его романам. В каждом – крупная серьезная тема: религия, семья, неверность, медицина, наука, но в первую очередь они о людях; стремительный сюжет, увлекательная фабула, живые, яркие характеры. Они реальные люди, мы можем разделять их переживания. В «Мужчине, женщине и ребенке» перед отцом встает неразрешимая дилемма после давнишнего романа на стороне. Во «Врачах» мы попадаем в беспощадный мир гарвардского медицинского факультета 1960-х годов, где двое молодых медиков борются за собственную жизнь. (Он навсегда полюбил Гарвард, где был счастлив и снискал успех. Окончил он по классу поэзии и по античной литературе – такого удалось достичь только лишь Т. С. Элиоту). В основании всего написанного моим отцом, включая его популярную прозу, лежат глубокие гуманитарные познания. Всего за три года до «Истории любви» он опубликовал «Римский смех: комедия Плавта», текст революционный для весьма аскетичного академического мира, поскольку Плавт был первым по-настоящему популярным римским драматургом («популярный» от латинского popularis, то есть «народный). Прежде историки снисходительно относились к успеху Плавта у современников; отец же обожал даже самые ранние формы народных представлений и, в отличие от многих коллег, понимал, что растрогать широкую публику, завладеть ее сердцами способна вовсе не банальность. Для этого необходимо понимать рядового человека и любить его. Ведь это у него в реальной жизни случаются трагедии и к нему приходит любовь.
Франческа Сигал
1
Что сказать о девушке, умершей в двадцать пять лет?
Что она была красивая. И умная. Что любила Моцарта и Баха. И битлов. И меня.
Однажды, когда она включила меня в компанию этих музыкантов, я спросил, в каком порядке они у нее стоят, и она с улыбкой ответила: «В алфавитном». Я тогда тоже улыбнулся. А теперь сижу и думаю: если бы я был у нее в списке под своим именем – шел бы за Моцартом, а если под своей фамилией – тогда пролез бы перед Бахом и битлами. В любом случае первым бы не шел, что по какой-то дурацкой причине меня огорчает, я ведь рос с представлением, что везде должен быть первым. Семейное, понимаете?
Осенью на последнем курсе я повадился ходить в библиотеку Рэдклиффа[3 - Рэдклифф – женский колледж в Кембридже, Массачусетс. Организационно связан с Гарвардским университетом.]. Не только чтобы поглазеть на чувих, хотя и за этим тоже. Читальня была тихая, никаких знакомых, и спрос на ходовые книги меньше. За день до экзамена по истории я еще не приступал к чтению первой книги в списке – эндемическая болезнь Гарварда. Я не спеша подошел к столу выдачи, чтобы попросить том, который поможет мне выпутаться завтра. За столом работали две девушки. Одна высокая, теннисного типа, другая мышастенькая, в очках. Я выбрал шуструю четырехглазку.
– У вас есть «Осень Средневековья»?[4 - «Осень средневековья» (1919) – философско-культурологический трактат голландского историка Йохана Хёйзинги (1872–1945).]
Метнула на меня взгляд. Спросила:
– У вас есть своя библиотека?
– Слушай, Гарвард разрешает пользоваться библиотекой Рэдклиффа.
– Я не о формальностях, новенький. Я об этике. У вас там пять миллионов книг. У нас – несчастные несколько тысяч.
Тоже мне высшее существо! Думают, что Рэдклифф относится к Гарварду как пять к одному и девушки в пять раз умнее. Вообще, таких я съедаю без соли, но мне позарез нужна была чертова книжка.
– Слушай, мне нужна чертова книжка.
– Можно без сквернословия, мажор?
– Почему ты решила, что я мажор?
– С виду глупый и богатый, – сказала она, сняв очки.
– Ошибаешься, – запротестовал я. – На самом деле умный и бедный.
– Нет-нет, умная и бедная – это я.
Она смотрела мне в глаза. У нее были карие. Ладно, пусть я выгляжу богатеньким, но какой-то барышне из Рэдклиффа – даже с красивыми глазами – не позволю называть меня глупым.
– А ты отчего такая умная?
– Потому что не пошла бы с тобой пить кофе.
– Знаешь, я бы и не предложил.
– Вот поэтому ты глупый, – сказала она.
Позвольте объяснить, почему я пригласил ее выпить кофе. Ловко капитулировав в решительный момент – то есть притворившись, что мне вдруг захотелось кофе, – я получил книгу. А поскольку она не могла уйти до закрытия библиотеки, у меня хватило времени выцедить важные фразы о том, как в одиннадцатом веке влияние церкви на монархов сменялось влиянием юристов. На экзамене я получил пять с минусом – и столько же, кстати, поставил ногам Дженни, когда она вышла из-за стола. Не могу сказать, что дал высокий балл ее наряду – на мой вкус, немного чересчур богемному. Особенно противной была индейская штука, служившая сумочкой. К счастью, я не высказался – как выяснилось позже, это было ее собственное творение.
Мы пошли в ресторан «Лилипут», где кормили сэндвичами, и, вопреки названию, не только малорослых. Я заказал два кофе и шоколадное пирожное с мороженым (для нее).
– Я Дженнифер Кавильери, – сказала она. – Американка итальянского происхождения.
Как будто я не догадался.
– Специальность – музыка, – добавила она.
– Я Оливер.
– Это имя или фамилия?
– Имя, – ответил я и затем признался, что полное имя – Оливер Баррет. (Отбросив какие-то мелочи.)
– А, – сказала она. – Баррет – как поэтесса?[5 - Элизабет Баррет Браунинг (1806–1861) – английская поэтесса, жена поэта Роберта Браунинга.]
– Да, – сказал я. – Не родственница.
Последовала пауза, и я порадовался про себя, что она не продолжила вопросом: «Баррет – как Холл?», потому что особая для меня заноза – быть родственником того, кто построил Баррет-Холл, самое большое и уродливое здание на «Гарвардском дворе», – колоссальный памятник моим семейным капиталам, тщеславию и самодовольному гарвардизму.
После этого она заметно успокоилась. Неужели мы так быстро исчерпали темы для беседы? Или я ее разочаровал – что не родственник поэтессы? А? Она сидела напротив меня с полуулыбкой. Чтобы чем-то заняться, я просмотрел ее блокноты. Почерк был интересный: мелкие угловатые буквы без заглавных (кем она себя считает – э. э. каммингсом?)[6 - Эдвард Эстлин Каммингс (1864–1962) – американский поэт-модернист, прозаик, художник. Писал свои инициалы и фамилию с маленькой буквы.]. И предметы взяла крутые: Сравн. лит. 105, Музыка 150, Музыка 201…
– Музыка двести один? Разве это не выпускной курс?
Она кивнула, не очень умело скрывая гордость:
– Ренессансная полифония.
– Что такое полифония?
– К сексу не относится, колпачок.
Почему я это терпел? Она что, не читает «Кримсон»?[7 - «Гарвард Кримсон» – ежедневная студенческая газета Гарвардского университета, выходит с 1873 г.] Не знает, кто я такой?
– Э, ты не знаешь, кто я такой?
– Ну как же, – ответила она с легким пренебрежением. – Это тебе принадлежит Баррет-Холл.
Действительно не знала.
– Он мне не принадлежит, – уточнил я. – Это мой прадедушка подарил его Гарварду.
– Чтобы его правнучка наверняка приняли?
Это уже был край.
– Дженни, если ты так уверена, что я баран, зачем выставила меня на кофе?
Она посмотрела мне в глаза и улыбнулась:
– Мне нравится твое тело.
Привыкший к победам должен уметь проигрывать. Парадокса в этом нет. Это типично гарвардское умение: превратить поражение в победу.
«Не повезло, Баррет. Ты шикарно сыграл».
«Да? Рад, ребята, что вы так к этому отнеслись. Понимаю, как вам нужен был выигрыш».
Конечно, настоящая победа предпочтительнее. То есть если бы выбор был за тобой, то желательно, чтобы в конце счет был в твою пользу. И, провожая Дженни к общежитию, я все же верил в конечную победу над этой рэдклиффской цацей.
– Слушай, нахальная рэдклиффская фря, в пятницу вечером хоккейный матч с Дартмутом.
– Ну?
