скачать книгу бесплатно
Начнем с того, что вкуса водки до армии я не знал, но имел о нем представление. Оно складывалось из нескольких факторов. Первый и самый яркий – это лицо моего отца в момент употребления водки. Оно почему-то морщилось, особенно сильно в районе губ, как у стеклодува, выдувающего невидимой трубкой очередной стеклянный графин. И по этой причине становилось слегка несимпатичным. Второй и самый болезненный фактор, – последствия праздника, судя по которым, водка – это просто землетрясение, только действующее очень избирательно. Третий фактор – положительный: под спиртное и закусочку собиравшиеся на праздник родственники очень хорошо пели, вспоминая при этом такие старые и редкие песни от первого до последнего куплета, чтобы потом, с утра, забыть даже их названия. То есть водка – это одновременно средство для памяти и от памяти.
Конечно, с такими представлениями я был абсолютно не готов к первой дегустации. А прошла она случайно и в совершенно непрогнозируемой ситуации. На первом курсе зимой наше отделение получило боевую задачу. Нам было поручено произвести траурный залп на похоронах офицера. Получили оружие, сели в автомобиль Урал-4320, ставший впоследствии моим любимым по целому ряду причин, и поехали. Холодно, в кузове грузовика вообще всегда почему-то очень холодно или очень жарко, промежуточный вариант не предусмотрен конструкцией автомобиля, едем. Понятно, что церемония непростая, занимает время, мы все на взводе, в смысле при оружии. Построились, по команде сделали три залпа – и снова в автомобиль. Какое-то время сидим, смотрим, к автомобилю быстро подходит мужчина, видимо, кто-то из родственников умершего, и быстрым движением протягивает в кузов бутылку водки, за ней вторую. Население кузова оживилось. Предложения отложить выпивку на потом или выбросить бутылки за борт не поступило. Потому решили выпить сразу, на ходу, без закуски, из горла. Что значит решили? Если честно, то мыслей вообще никаких не было. До сих пор помню этот вкус почти безвкусного морозного пощипывания с отрыжкой через нос в виде послевкусия. Первая сделала круг и закончилась. Я тогда еще подумал: «Интересно, кому досталось больше всех?» Про себя помню только, что сделал два нормальных глотка. Между первой и второй, как говорится, паузы вообще не было, так что две бутылки разошлись быстро, махом. Ехали гораздо веселее, благо по прибытии удачно дошли до казармы, сдали оружие тоже без последствий и внеплановой стрельбы. И все-таки «спалились». Только палево это было каким-то приятным, поскольку коллективным, а потому безответственным. Я давно заметил, что любая безответственная движуха приятна по определению. Командир взвода слушал доклад «замка» о результатах поездки и, разумеется, учуял «русский дух». После разборки, как нам потом рассказали, был сделан единственный правильный вывод. Произошло коллективное пьянство, о котором лучше умолчать и не поднимать шум. Нам приказали отдыхать, что мы и сделали. Представляете, какой кайф?!
Я считаю, правильно все получилось: и опыт нужный, и результат приемлемый. «Уж лучше сокрушаться о содеянном, чем сожалеть об упущенном», – сказал бы оценивающе Лев Толстой. Вряд ли об этом случае кто-нибудь из участников думал по-толстовски и уж тем более написал об этом в письме родителям. Кто сейчас об этом помнит?
?
Я давно заметил, что любая безответственная движуха приятна по определению.
Водка – это одновременно средство для памяти и от памяти.
Нам приказали отдыхать, что мы и сделали. Представляете, какой кайф?!
Мясная тематика. Эпизод I. Новогодний
Не так давно в разговоре с любимой женщиной я попытался вспомнить свои «Новые года». И первый, который пришел на ум, был первый Новый год в училище. Он не был семейным, тем более он не был веселым, а запомнился больше всех. Почему? Он как бы подвел итог моему выбору жизненного пути. Я увидел, что человек может оставаться счастливым при не самых приятных жизненных ситуациях. Правда, вывод этот мне пришел в голову несколько позже.
Новый год, как и любой другой праздник на службе, отличается тем, что его контролируют с особым вниманием. Поскольку существует серьезный риск загулов, самоволок и прочего. Есть даже очень часто цитируемая пословица: военнослужащий на празднике, как лошадь на свадьбе, – морда в цветах, а задница в мыле. Подготовка, инструктажи, многократная проверка – все это есть. Но есть и приятные вещи, например, праздничное меню для курсов и солдатиков с котлетами и картофельным пюре. Но эти приятные вещи для наряда по столовой оборачиваются двойным объемом работы. Шесть эмалированных ванн картошки вместо трех (в армии чищеный картофель измеряется банальными ваннами, которые советское население, как правило, принимало) и не две, а четыре туши говядины.
Итак, Новый год, курсантская столовая, варочный цех. Весь взвод в наряде по столовой. Среди них есть «официанты» – как правило, «элита» роты, самые больные, блатные, «ответственные». В их обязанности входило убирать со столов и мыть пол. Их обычно человек восемь, на каждый этаж по четыре. Есть работники «дискотеки». Это те, кто моет посуду. Как правило, девять человек. Есть варщики – те четыре человека, которые помогают поварихам варить еду. Варить еду – звучит гордо, а на деле трудозатратно. Кипятить воду, закладывать пищу, мыть пшенку в шести водах и таскать стальные и алюминиевые бачки. Поскольку к элите роты я и сам-то себя не относил, а мыть посуду, в особенности алюминиевую, не люблю, то я всегда был варщиком, за исключением пары случаев.
Особая гордость профессии варщика в наряде по столовой – рубка мяса. Так получилось, что весь предновогодний вечер мы с моим другом Коляном, тоже талантливым варщиком, рубили мясо. Обычно я махал топором, а Колян держал туши, легко и непринужденно. Чудесная колоритная повариха нас контролировала и показывала, эротично проводя ножом по очередному куску мяса, что рубить и на какие куски. Что характерно, на полевом выходе приготовление пищи происходит без участия гражданских поваров. В условиях, приближенных к боевым, к ним было мало доверия. На зимних же квартирах в училище они играли видную роль. Зачастую «мясо белого медведя» могло оказаться даже без прожилок мяса. Несли сумками. Особенно если в наряд заступал какой-нибудь раздолбайский взвод. Наш коллектив я таким не считал. У нас был очень серьезный «замок» – Славик Цацура.
После каждой туши наш розовощекий «контролер» ненадолго отходил, а когда возвращался, мы в ней наблюдали серьезные перемены к позитиву. Еще более здоровый румянец, блеск в глазах и расслабленные словесные формулировки. Старый и очень необычный год уходил с планеты, покачивая крутыми поварскими бедрами. После четвертой коровы, в смысле говядины, гражданский персонал окончательно отошел от дел: «А что, хорошие традиции нарушать нельзя». Благо мы справились вовремя, и за несколько минут до «хэппи нью еар» сели за роскошный стол, почти половину которого занимал огромный, сладкий и очень масляный торт.
К нам пришел командир роты, капитан – трезвый, подтянутый и молодцеватый. Поздравил в своей обычной непринужденной манере. Не знаю, как для других, но лично мне было приятно. В этом было даже что-то семейное, только семья воспринималась как-то по-новому…
Потом был легкий и чуткий трехчасовой сон и продолжение наряда, в котором еще как минимум три раза повторялась одна и та же технологическая цепочка: баки наверх, раскладка, уборка, мойка, приборка. Слегка устав, я присел на приступок возле 250-литрового котла, прислонился спиной и задремал. И приснился мне сон, как всегда цветной, широкоформатный, с титрами (мне почти всегда снятся именно такие сны, не люблю дешевый ширпотреб с плохой режиссурой) … Как будто я уже командир, моя рота на учениях. Мы выполняем важную тактическую задачу, обходим условного противника с тыла, преодолеваем то брод, то заграждения с колючей проволокой. И вот, когда ощущение победы уже совсем близко, налетает вражеская авиация, по нам стреляют… из брызгалок, какие мы делали в детстве из старого шампуня, а вместо воды какая-то розовая каша. Рядом в таких случаях, как и в любом правильном советском фильме, оказывается замполит. Лежа на спине с соломинкой во рту, он с невозмутимым видом поясняет, что по нам киселем стреляют. Новое оружие – готовится легко, горячее, остывает медленно, если попадет на кожу… И тут в меня по-па-да-ют этим «новым оружием». Кисель горячий, а я и думаю: «Хорошо, что в голову – голова-то в каске». Но каска не помогает, плавится от температуры киселя, голове становится все горячее и горячее, шея как деревянная… Что делать? И замполит куда-то делся, а то бы помог. Нестерпимо горячо, и прилипло, и спускается уже к спине, и сделать ничего нельзя, и я смотрю на это со стороны и вижу себя с розовым киселем на спине так явственно, как будто я оператор фильма, а не пострадавший…
Дико дергаюсь, смотрю по сторонам. Сижу. Затылок горит, спина тоже. Вот оно что – пока дремал, чудесная повариха запалила конфорку, вода в баке нагрелась и даже приготовилась кипеть. Ожогов не было, а в памяти осталось это состояние, как во сне, и цель уже – вот она, и соратник был рядом вот только что, а все рушится из-за какой-нибудь мелочи, типа киселя на голову…
По совершенно закономерному стечению обстоятельств история с новогодним нарядом у меня повторилась. Правда, на новом витке развития – в действующей части, в лейтенантском звании…
?
Варить еду – звучит гордо, а на деле трудозатратно.
Старый и очень необычный год уходил с планеты, покачивая крутыми поварскими бедрами.
Мясная тематика. Эпизод II. Легкий шмонец
Колбаса. У каждого, кто рос в СССР, это слово наверняка ассоциировалось с бутербродами и магазином «Колбасы». Название магазина правильнее трактовать как призыв – «Колбасы!». Восклицательно и требовательно. Для курсанта это слово было командой, предметом особого вожделения. Колбаса на курсантский стол попадала двумя способами: в посылке или в заначке. Посылки нам присылали родные «с воли». Поскольку почта тех времен особо не отличалась экспресс-характеристиками, то колбаса редко доживала в свежем виде. В этом плане колбасе сложно конкурировать с салом. Тем не менее в те редкие случаи, когда посылки приходили с «живой» колбасой, наступал праздник. Это был народный праздник у целого отделения (в количестве 10 человек). Заначки же делали наши местные товарищи. Например, перед полевым выходом, караулом или выездным нарядом. Из магазина колбаса к нам практически не попадала – первое время по причине дефицита, который продолжал зверствовать в стране примерно до 1991 года, затем – по причине высокой стоимости этого супержеланного товара.
Сложно передать в этой связи радость моего подразделения, когда нас направили в качестве шефской помощи на мясокомбинат. Мне даже сейчас непонятно, по отношению к кому все-таки была шефская помощь – к курсам или к заводчанам. Но для нас мероприятие сулило солидные перспективы.
Утром нас погрузили на любимый КамАЗ-4310 и повезли навстречу неизведанному колбасному счастью. Сопровождал нас в этом походе командир взвода, старший лейтенант Гринев. Забегая вперед, скажу, что до этой «боевой» задачи он характеризовался как спокойный, внимательный и доброжелательный командир. Выглядел всегда не просто образцово, а как-то даже по-своему шикарно. На нем так сидела военная форма, и так он в ней эффектно перемещался в пространстве, что окружающих посещали философские и литературные воспоминания о балах, дуэлях и благородном офицерстве. При этом где-то за кадром звучала мелодия в исполнении Ивашова «Русское поле… поле, я твой тонкий колосок…»
Приехали. «К машине!» Можете себе представить: тридцать юношей в бушлатах проходят через проходную с лицами, выдающими крайнюю форму возбуждения от значимости мероприятия и перспективы двух дней антивегетарианских отношений.
Завод, на который нас привезли, располагался, насколько помню, практически в центре города. Как и все «центровые» заводы, он был довольно старый, зато с высоким забором и почему-то не очень приятным запахом. На удивление пахло не столько колбасой, мясом или соей (ею тогда вообще не пахло), сколько чем-то давно не съеденным, потому несвежим. Нас провели в главный корпус завода, в подвальное помещение, в котором мы должны были продалбливать траншею для кабельной линии. Для этих целей нам выдали ломики, кирки, лопаты и другие инструменты. Активная работа кипела минуты три. За это время мы многое успели – снять бушлаты и надеть рукавицы. Затем трудовой накал начал сам собой спадать, ломики у большинства товарищей смогли только раз подняться и опуститься. Все. Дальше терпеть было нельзя. Надо что-то делать. Где-то совсем рядом производится, варится и коптится то, что впоследствии будет называться вареной, копченой, сыровяленной, сырокопченой и полукопченой колбасой. А мы внизу, в полумраке подвала и бетонной пыли. Никто и не пытался останавливать нашу курсантскую лавину, которая ринулась изучать производство, временами переходя на бег. На первом этаже мы наткнулись на склад готовой продукции. Тут же была обнаружена колбаса, которую я идентифицировал как ливерную. По форме она напоминала исторический каравай хлеба, только без соли. Уверен, что и по содержанию она была такой же. Ничего, поели. Прямо тут же, без хлеба, закусили парой батонов. Не скажу, что нас это удовлетворило, скорее придало новые силы для поиска. Тем временем часть группы продолжала вторжение. Дальше в одном из цехов мы увидели вареную колбасу и сосиски. Они были разложены на больших вертикальных вешалах-решетках. Кубической формы, два метра в поперечнике, они были снабжены колесиками и стояли перед печкой. Вот именно, что перед. Недолго думая, мы неспеша начали снимать пулеметные ленты сосисок с вешал, рассовывать по карманам, по сапогам. Филя обмотался ими по-матросски. Проходившая мимо сотрудница завода обратила наше внимание на важную деталь, что сосиски лучше брать после печки. Мы, как оказалось, набрали колбасного фарша в пленке. Тут же все содержимое карманов было вывалено на пол. Обошли печку – правда, вот они, слегка порозовевшие, еще теплые и такие молочные… Никогда больше не ел таких вкусных. Операция с рассовыванием и наматыванием повторилась. Можно было остановиться, но… «Сервелат!» – прозвучало как команда «Огонь!» И мы снова пошли в наступление. Этажом выше оказался цех копченой колбасы. Все бы ничего, но есть колбасу без хлеба уже мало кто мог. Надо взять с собой. Все карманы, сапоги и даже рукава набили докторской, русской и любительской. А тут – сервелат. «Сбросить балласт», – пронеслось в каждом отдельно взятом курсантском мозге. Ну, мы и сбросили. Тут же, не отходя от полок с сервелатом. Чудесная охота, на грани с безумием…
