скачать книгу бесплатно
Сиреневый коктейль
Константин Александрович Сидоров
Могут ли ожить персонажи книг? Конечно, ведь они такие же реальные, как и мы с вами. Казалось бы, перебраться со страниц книг в настоящий мир могут разве что ведьмы, но Стелла не умеет колдовать, вместо этого она использует воображение писателя в качестве магии – он-то и есть её проводник в мир людей. Но понравится ли вымышленному персонажу наш мир?
Константин Сидоров
Сиреневый коктейль
– Дружище, налей-ка мне что-нибудь выпить.
– Что, неважный выдался день? – спросил у меня бармен.
– Да, – ответил я, опустив голову на барную стойку, но слегка переборщил, не рассчитал тяжесть собственной головы и ударился лбом о твёрдый пластик.
С этим человеком мы были давно знакомы. Ещё в свои двадцать с небольшим я стал заядлым посетителем этого заведения. Зовут его Степан, он немного старше меня. Работает барменом, сколько себя помню. За прошедшие шестнадцать лет, которые я сюда хожу, я ни разу не видел его сменщика, всё время, каждый божий день Стёпа стоит у барной стойки.
В этом заведении раньше стояли игровые автоматы для подвыпивших посетителей. Сейчас, конечно, их убрали. Зато теперь здесь не так шумно. Бар стал уютным местом, которое любят немногочисленные завсегдатаи. Здесь тихо, все свои в доску. Редко когда зайдёт новый клиент.
Вот и сейчас возле барной стойки я один. Как всегда в дальнем углу зала сидел Ванька, мерно покачивая кружку с пивом в руках, да опустив свой взгляд на дно бокала с пенным напитком. При моём появлении в баре Ваня мне кивнул и снова уставился на дно бокала. Наверное, он считал количество пузырьков в пиве.
Чуть ближе ко мне сидели трое: Миша, Стас и Василий. Стас был самым крупным из них. Под два метра ростом, широкий в плечах, и с большой лысой головой. Его кулак был размером с голову любого из остальных в баре. И голос его был низким, грубым, но иногда будто бархатный. Только говорил он редко. В основном между собой переговаривались Миша с Васькой. Они-то были самыми что ни на есть обычными мужичками. Обоим за тридцать, оба в разводе и платят алименты. У двоих же старушки-авто отечественного производства. Сидят и просиживают вечера в нашем баре. Коротают время и свою жизнь. Ведь могли же ещё найти себе какую ни какую женщину – молодые ещё. Но нет, сидят тут и пьют. Под вечер опять начнут сильно шуметь и тогда Стас, которого пиво почти не берёт, громко ударит кулаком по столу. После чего обычно эта троица идёт по своим домам.
Ещё у нас иногда бывает Света, но сейчас на привычном месте её нет. Она приходит три раза в неделю, садится у окна, заказывает бутылку вермута и один апельсин, и весь вечер смотрит в окно на прохожих, потягивая свой напиток прямо из горла бутылки. Ей за сорок, но она ещё хороша собой. Следит за внешностью и фигурой. Да и как иначе, если работает завучем в местной школе!
В баре всего два окна, и возле второго сидит индус. Я вечно забываю его имя. Возраст его мне тоже не известен. Как по мне, у индусов бывает три возраста: юный индус, взрослый индус, и старый и седой индус. Всё. Другого не дано. Пока ещё рано, он приходит ровно в пятнадцать минут седьмого, а сейчас только 17:54.
Конечно, есть и другие посетители. За первым столом сидят Марк и Сьюзи. Девушка не понимает по нашенскому, потому и молчит. А Марк ей постоянно что-нибудь рассказывает, а она просто кивает ему в ответ и потягивает через трубочку яблочный сок. Иногда, когда Марк подвыпьет, он начинает рассказывать ей анекдоты, и сам же над ними смеётся.
Второй столик у нас всегда пуст – он для случайно забредших к нам гостей.
Третий и четвёртый столики в баре сдвинуты для компании студентов из педагогического университета. Когда-то и я там учился и вот так же заходил в этот бар после уроков.
Пятый стол, он же в углу, для Ивана с его думками о пиве. А шестой – для Олеси. Все думают, что она его бывшая подруга, но девушка это отрицает. Хотя неизменно Олеся приходит ровно через пять минут после Ваньки. Она всегда сидит к нему спиной и смотрит на нас со Стёпой, пожёвывая свой вегетарианский салат. Мерзость это, а не салат, как по мне.
Прошло минут пять, прежде чем я поднял голову и увидел перед собой рюмку с коньяком. Я его даже смаковать не стал, как обычно это делаю. Двумя глотками опустошил рюмку.
– Так что стряслось? – спросил Степан.
– А? – не сразу я понял, что Стёпа ко мне обращается. – Да машина утром сломалась. На работу опоздал. А вечером шеф позвал меня к себе.
– И что? Дальше-то что?
– А дальше, – продолжил я, – он заявил мне, что я не справляюсь со своими обязанностями.
– Как так? Где там можно не справиться? – спросил Стёпа. Он даже перестал протирать стакан полотенцем.
– Вот и я тоже самое спросил у него. А тот мне, мол, не справляешься, и всё тут. Говорит, ты не с тем выражением лица на кнопочки нажимаешь.
– Да как так?!
– Во-во. И я ему тоже самое, – отвечаю я Стёпе. – Налей ещё.
Стёпа плеснул в рюмку ещё сто граммов коньяка, и настроился слушать мой рассказ дальше. А я решил потомить его, не спешил продолжать. Закурил. Медленно затянулся и так же медленно выпустил изо рта дым. Степан ждал. Это тоже входило в его работу – ждать и слушать. Он умел это делать, ничего не скажешь. Вот и сейчас он ждал, пока я докурю и затушу в пепельнице окурок.
– В общем, я тоже удивился, – продолжил я свой жалобный рассказ. – Но этот старый хмырь и глазом не повёл. Не нравится ему и всё тут. «Каждый должен любить своё дело», – сказал он мне. А я ему: «Да что ж я, не люблю что ли, по-вашему?», а он мне – «не любишь». И всё тут, весь разговор. Пиши, говорит, по собственному. Пришлось писать.
– Во дела, – огласил Степан и замолк. Он бы тоже сейчас опрокинул со мной рюмочку, если б пил. А так Стёпа закурил. Курил он как паровоз, от того в баре всегда стояла дымка и всё здесь было пропитано запахом сигарет. Один единственный кондиционер явно не справлялся.
Мы помолчали. Стал слышен разговор Миши с Васей, хотя ничего интересного в том не было. Только-только пришёл индус и сел к окну, но уже начал постукивать пальцем по столу от нетерпения. Стёпа посмотрел на него, понял чего тому налить и принял заказ.
На улице что-то громыхнуло и полился дождь. Сильный, как из ведра. Будто небо прорвало, словно трубы в квартире. Потоки воды тут же залили дороги и прохожих. Трое забежали к нам, прячась от грозы. Заказывать ничего не стали. Потом вбежали ещё шестеро, и ещё двое. Один из этой промокшей своры заказал себе пива и сел за стойку рядом со мной.
– Не против? – спросил незнакомец.
– Нет, конечно, – ответил я.
Я продолжал слушать стук огромных капель о стены, окна, дверь бара. Ударники всех оркестров города собрались и исполняли небезызвестное произведение грозы. Шума много. Нервно, игриво, зло, адски, а под конец – жалостливо. Именно жалостливо закончился концерт ударников оркестра природы. А название пьесы – гроза. Как у Вивальди.
Те, кто прятался в баре от дождя, разошлись. Остался только тот, кто присел ко мне за стойку. Он допивал второй бокал пива, после каждого глотка которого съедал один орешек жареного арахиса. К этому времени и я потягивал пиво, но не закусывал.
Мужчина оказался приятным и интеллигентным. Работал на оптовом книжном и, кажется, знал наизусть всех авторов и их рассказы. Его звали Ефим, просто и звучно, и, главное, запоминается хорошо, в отличие от того индуса возле окна. Я закурил очередную сигарету, когда Ефим выдал:
– Хочешь, я завтра поговорю с твоим шефом? За тебя выскажу всё, что ты о нём думаешь. Всем проще будет. Вот смотри, ты как бы высказался, хотя сам и не подставишься и не опустишься до оскорблений. Он – получит по заслугам, ну а я… А я что, мне просто не сложно, да и высказаться тоже хочу. Не люблю я таких начальников.
– Спасибо, Ефим, не надо, – ответил я ему. Я с трудом ворочал языком, так как уже изрядно запьянел. – Я пойду, подышу воздухом.
Степан бросил на меня сочувственный взгляд и продолжил заниматься своей посудой дальше. Ефим промолчал и глотнул пива.
А на улице было хорошо. Свежо, аж дышалось легко, полная грудь воздуха… После мелкого дождика пахнет пылью и духотой. А после грозы хорошо, как будто попадаешь в лес, вдали от цивилизации и копоти машин. Очень просто закрыть глаза и представить вокруг себя громадины ели, белок с их шишками, щебетание птиц и треск веток.
Возвращаться в бар уже не хотелось. В эту духоту, где всё провоняло дымом сигарет и спиртом. Но надо было расплатиться со Стёпой, да и с остальными попрощаться.
Прогуляться пешком в тёплый майский вечер после грозы одно удовольствие. Невзирая на лужи под ногами я топал к своему дому вдыхая запах весны. Внутри тепло от коньяка, снаружи – от скорого лета. Вообще-то не так уж и плохо, что меня уволили с работы, есть ведь и вторая, так что с голоду не помру. Да и времени теперь будет побольше, может книгу напишу. Хотя куда мне. Только чужие и горазд читать. Сказать кому, так засмеют. Даже бармену я никогда не рассказывал о своём желании писать. Хотя обо всём остальном в моей жизни он узнавал первым.
Вот была у меня молодость, учился я в местном универе на филолога, так Стёпа знал о каждой моей новой подруге, о каждой драке с однокурсниками, о каждой новой прочитанной книге. Помню, рассказывал я ему о Гёте за кружкой пива, а тот слушай себе да дыми в потолок. Я ему всего «Фауста» пересказал в стихах, Стёпа выкурил, наверное, целую пачку сигарет, пока меня слушал.
А как-то был вечер, когда меня бросила очередная девушка. Трагедия всей моей жизни! На тот момент я именно так и думал. А Стёпа знай себе да кури, пока слушал мой рассказ об этой стерве. Он узнал за тот вечер всех, с кем она мне изменяла.
И что это на меня нашло? Тёплый майский вечер. Через неделю лето, а я тут вспоминаю. Отпуск же!
Пока я работал в здешней филармонии пианистом, у меня и времени-то не было вспоминать что-то. Благо всё закончилось. На кнопочки видите ли я нажимаю без любви. Попробовал бы он выучиться в консерватории на пианиста, послушал бы я тогда, что скажет шеф. Какая ему разница, люблю я играть или нет? Никогда мне не говорили, что я плохой пианист. Никогда. Что я много пью – да, говорили. Что я безответственный – было дело. Что я исполняю музыку не так как принято – говорили и не раз, но на то она и музыка, чтобы чувствовать её по-своему. Или нет, лучше не так. На то ты и человек, чтобы чувствовать. Вот. Но что бы я плохо играл?! Такого никто и никогда мне не говорил. Разве что преподаватель в консе, только это не в счёт. Они все так говорят, как бы ты ни играл.
Два дня я просидел дома и ровным счётом ничего не делал. А ведь так много задумывал! Казалось бы, отпуск. Но нет, лентяйничал как умел. Зато было время подумать, осознать и переосмыслить своё бытиё. Всё-таки зря я расстроился из-за увольнения. Надо теперь со второй работы уйти и начать чистую жизнь. Новую жизнь с чистого листа – так принято говорить. Наверное, так и сделаю, но перед этим схожу в свой любимый бар, может Стёпа подскажет что.
На улице жара не смотря на вечернее время. Люди идут с работы, кто-то спешит, кто-то неторопливым шагом перемещается куда-то. Люди, люди… У всех есть дела, заботы, а я бесцельно трачу своё время. К сорока годам мне уже, а я даже не женился. Паразитом общества живу. Играю на рояле. Вот кому от этого польза? Никому. Музыка – она ведь никому не нужна. Люди приходят на концерты, а на следующий день не помнят даже названия произведений, не говоря уже о самой музыке.
А вот и наш бар. Недалеко от входа два типа что-то громко выясняют.
– А я тебе говорю, что он здесь!
– Да нет же, в соседнем баре он тусит.
– Шеф сказал прийти сюда.
– Хватит здесь тереться, вчера уже заходили, и позавчера. Пойдём теперь в соседнем подежурим.
Я прошмыгнул в заведение мимо этих двоих. Из их разговора понятно, что они кого-то ищут. Но здесь и правда не могло быть никого, кто бы решился перейти дорогу этим двоим. Не хрупкие дядечки. Разве что Стас мог бы таких обидеть, но он у нас спокойный. В молодости хватило на его душу.
Когда я вошёл в бар, то первым делом приметил за вторым столиком молодую девушку. Она здесь впервые. Но пока я шёл к стойке бара, девушка встала и направилась к выходу.
– Как дела? – спросил меня Степан.
– Нормально. Отдохнул дома, – ответил я ему.
– Выпьешь? – спросил бармен, протирая полотенцем бокал. У Стёпы было два занятия в баре: протирать бокалы и курить.
– Да, пивка светлого, – ответил я.
Бармен налил мне светлого холодного пива и закурил. Контингент в заведении остался прежним. Разве что к нам присоединилась Света с вермутом и апельсином. Пьёт и смотрит на прохожих. Редко кто из зевак на улице заглянет в её окно. Но когда это случалось, Света будто не замечала их.
Я решил присесть к ней за столик. Она милая женщина и вполне симпатичная.
– Добрый вечер, – приветствовал я Свету.
– Добрый, – как всегда печальным голосом ответила она.
– Как дела в школе? – попытался я завязать разговор. Светлана на меня бросила такой взгляд, что стало не по себе. Наверное, так она смотрела на самых злостных нарушителей школьного порядка.
– Макс, тебе заняться нечем? – ответила она. Света явно не в настроении, хотя половину бутылки уже выпила. Обычно под конец вечера она более дружелюбна.
– Я просто хотел поболтать.
– Прости, не люблю по вечерам о школе говорить, – ответила Света. – Видишь ли, Макс, завучем работают не те, кто бы любил школу или детей.
– Да, я понимаю.
– Или не так, – продолжили она, будто меня рядом и не было. – Сначала ты любишь детей и свою работу, а потом тебе предлагают стать завучем, и ты за первый же год забываешь всё хорошее, что есть в школе.
– От того тебе и грустно? – спросил я.
– Да.
Света стала ходить в наш бар года четыре назад. Два года она терпела работу завучем в школе, а потом пришла в бар к Степану. Раньше она была чуть добрее и веселее, чуточку разговорчивей и дружелюбнее. Но с каждым годом ей всё тяжелее и тяжелее. Света скучает по временам, когда работала учителем младших классов. Вот и топит свою память в вермуте.
Я молча допил свой бокал пива и пошёл к стойке за вторым. Вернулся к окну. Света всё так же смотрела на прохожих и пила.
– А ты чего такой весёлый? – спросила она. – Тебя же с работы выгнали.
– Так не всё так плохо оказалось, – ответил я и закурил. – Два дня дома бездельничал и, скажу тебе, очень даже не плохо. Не надо часами сидеть за роялем, не нужно никуда бежать, гладить белую рубашку.
– Да уж, велика радость, – иронично сказала Света. – А разве не в этом весь смысл? – немного погодя спросила она.
Мне пришлось задуматься. Ведь в чём-то она права. Мы всю жизнь спешим, что-то делаем, к чему-то стремимся. А моя профессия шагнула дальше всех в этом смысле. Творческие люди всё время что-то ищут. Не в этом ли смысл? В погоне. В суете самой жизни ради самой суеты жизни. Или жизнь в суете, в погоне. Нет. Бред.
– А разве в этом? Разве суета и есть смысл? – парировал я. – Какой смысл в постоянном поиске и беготне? В белой рубашке, в конце концов, – продолжал я. – А где тогда жизнь? Вот ты пьёшь…
– Пью, – подтвердила она. – Но я же не музыкант. На кой мне смысл-то искать. Я у тебя спросила, в чём смысл, если не в беготне и не в рубашке, что б её. Нас ведь этому учили. Вспомни уроки философии в педагогическом.
– Да помню я, – ответил я немного грубо. Половину бокала я уже выпил. Иногда с этой женщиной было тяжело говорить.
– Макс, зря ты так легко простился, – сказала Света. Её бутылка была почти пуста, а значит и её пребывание здесь подходит к концу.
– С работой? – уточнил я.
– С прошлым, – пояснила она. – Ты всегда легко всё отпускал.
– Да почему ты такого мнения?! – взбунтовал я. Эта женщина меня практически не знает. За эти четыре года мы общались с ней раз пятнадцать от силы, и всегда на отвлечённые темы, а тут она мне такое заявляет.
– Да оттуда, что по тебе видно, – ответила Света. – Ты себя в зеркало видел? Отрешённая от мира сего морда, небрежно завязанный галстук, когда ты после очередного выступления сюда заявляешься. Небритый, пьяный, и со стопкой нот в руках! После каждого концерта ты стараешься забыть моменты проведённые на сцене, или просто не помнить их. Отыграл, и слава богу, как говорится. А потом удивляешься, что люди музыку быстро забывают. Ты забываешь исполненные произведения быстрее, чем слушатели. Те хотя бы успевают донести впечатления до дома, родных, а ты же забываешь всё ещё до того, как выпьешь первый бокал пива.
Мне нечего было ответить. Эта женщина права. Она допила свою бутылку вермута, положила в рот последнюю дольку апельсина и посмотрела на меня.
– Ну что? – спросила Света. – Продолжим разговор или мне уйти?
– Прости, – только и смог я сказать.
Не спеша я перебрался за привычное место возле Стёпы, Светлана ушла. Степан курил. Возле него стояла почти до краёв заполненная пепельница. Компания из троих говорунов сидела рядом и рассуждала о правильности существования скинхедов в лихие девяностые. Ох и зря Миша с Ваней затронули эту тему. Лысый Стас мог их обоих одним ударом за такое уложить.
В те самые девяностые, когда я окончил консу и на всякий случай поступил в местный педагогический, Стас со своей бандой зачищал ряды приезжих. Он был главарём местной банды скинхедов. Грозой не наших. Да что там, его даже свои боялись!
Проходя мимо них к стойке бара, я слегка тронул Стаса за плечо. Не дай бог он встанет.
– Стас, не бери на свой счёт, – сказал я ему.
– Угу, – буркнул он в ответ.
Надеюсь, я его хоть капельку подуспокоил, иначе нашему бару конец. Я помню, как он взахлёб говорил о своей молодости, как хорошо было шугать этих не наших, как он с ребятами ломал им головы, руки, ноги… Помню его рассказы о ментовке девяностых, в которой он оказывался по два или три раза в неделю… Помню и его запои по тем друзьям, которые оказались с пробитой головой в морге…
– Тебя тут спрашивали, – сказал мне бармен, когда я присел на своё обычное место напротив Степана.
– Кто? – не понял я.
* * * * *
Меня искала та девушка, которая вышла сразу после моего появления в баре. Впервые она пришла в тот вечер после грозы, но меня уже не застала.
Девушка не представилась бармену, но моё имя ей было известно. На вид ей нет и тридцати. Стройная, высокая, длинноволосая брюнетка. Личико вылеплено будто из гипса – настолько ровные и правильные черты.
Степан сказал мне, что в тот вечер девушка спросила меня, и приходила затем каждый вечер. Но почему ушла сейчас, когда я пришёл, непонятно.
