скачать книгу бесплатно
– Ты побледнел…
– Я в порядке. Это гастрит.
– Точно?
Развожу руками. Боль внутри становится невыносимой, такой, что хочется выть. Но я улыбаюсь. Темные глаза, наконец, выпускают меня из своих объятий, так и не выискав лжи.
– Был у врача? – Лишний вопрос. Дань уважения собственным погонам.
– Да, я лечусь.
Снова взгляд ищет во мне ложь. Но не находит.
– Не запускай, это дело такое…
«Когда вы последний раз проходили обследование?»
Вопрос всплывает в памяти, как разложившийся утопленник.
«Я не помню»
Теперь улыбаюсь неподдельно. Глазами. Боль уходит. Расцепляю челюсти. И только кислая слюна все еще скапливается под языком.
– Что-нибудь нашел?
Пожимаю плечами, не понимая вопроса. Что может быть в пустой коробке с красивым, пышным бантом? Нет, я ничего не нашел. Только коробку.
Входная дверь неожиданно хлопает и все подпрыгивают. Просто ветер. На улице сегодня настоящая осень – золотая буря.
Нужно спуститься вниз, в подвал этого странного, картинного дома, по скрипучим пыльным ступеням. В полумрак чистилища. Туда, где убивали людей.
Понимаю, что до сих пор улыбаюсь. И все глаза смотрят на меня, в недоумении. Думают, что я свихнулся. Жаждут этого.
Стираю улыбку с лица, превращая его в каменное изваяние. Глотаю противные слюни. Это место великой скорби, я не должен был забывать.
Опускаю голову, направляясь к лестнице в подвал. Вижу красные полосы на деревянном полу. Они, словно адские указатели, ведут мое тело в темный мир бесконечной боли. И я шагаю туда, не в силах остановиться, сжимая крепко, между ладоней, цветастую коробку с ярким бантом. Именно там, внизу, я сумею ее наполнить так, что хватит всем. Так, что все будут блевать! Потому что не привыкли видеть такое! Потому что никогда не копали эту мерзость так глубоко, как я.
Ступени скрипят. Умоляют остановиться. Не слушаю их, опускаясь все глубже во мрак.
Тут тоже голоса. Я слышу женщину, узнаю ее. Но вижу лишь тени. Людей здесь по-прежнему нет.
– Антон!
Они приветствуют меня в унисон. Поднимаю руку.
Тусклый свет от грязной лампочки, висящей под потолком, льется вниз, как моча. Он, то и дело, мигает, предсказывая свою скорую кончину. Я погружаюсь в его мутные воды, ощущая физически, как он вливается ко мне в рот, вяжет язык, обволакивает зубы. В мерцающей серости, среди безликих теней, передо мной раскрывается вся ужасная правда этих стен. И я понимаю ее, смотрю, не в силах оторваться.
Посреди подвала стоит пыточный столб. Черный, вымокший от крови. Но до сих пор голодный и жаждущий. Ржавые крюки, вбитые в него под разными углами, шипят и извиваются, будто мерзкие щупальца подводной твари. Тянутся к новой жертве.
Рядом, будто верный пес, стоит железный хирургический столик, измазанный кровью. На нем все, что нужно для разделки людского мяса. Скальпель, пила, топорик и стальные, заточенные до блеска, крюки. Они, как вопросительные знаки в конце предложения. Почему он так любит их?
Первая зацепка.
Остальной инструмент, похоже, был просто устрашением. Неким фоном, от которого у пленницы темнело в глазах. Его величием над ней.
Из-под столика торчит кожаная ручка плети. Рядом валяются скомканные резиновые перчатки.
Кто-то подходит ко мне. Долго молчит, и я не выдерживаю:
– Что?!
Призрак исчезает. Оглядываюсь по сторонам. Никого.
– Антон? – Голоса. Я им не верю. – Ты в порядке?
Женский голос думает, что имеет право спрашивать. Из-за той ночи. И пока я раздумываю над ответом, раздается стук каблуков – она идет ко мне.
– Да, я… – слишком поздно.
Натягиваю сумасшедшую улыбку. Но ее это не страшит. Она рядом.
– Ты плохо выглядишь…
Что-то касается моих волос. Убирает, упавшую на глаза, челку, касается лба. Мне кажется, это Оксана, потому что прикосновения безумно холодные…
– Желудок…
– Не звонишь совсем… – она не слушает. Верит только своим словам. Тени не умеют любить. Просто им всегда нужен кто-то, чтобы существовать.
– Не здесь…
Я даю ей надежду. И на миг ее лицо вспыхивает передо мной, точно пламя. Но тут же гаснет.
– Поужинаем?
Чувствую ее тоску. Ее одиночество в пустой, съемной квартире:
– Да.
И снова лицо. Грустное и красивое. Передо мной.
Молчание затягивается. Она не уходит, стоит и чего-то ждет.
– Есть что-нибудь интересное?
– Все по-прежнему…
Она не понимает вопроса. Я спрашиваю про подвал. Не про нее. Хочу обратиться к ней по имени, но не могу вспомнить, как ее зовут. И от этого мне становится не по себе.
– Что-нибудь интересное… здесь.
– А, прости… – смеется. Глупо и неестественно. – Только начали, пока ничего…
– Плеть… – в горле саднит. Откашливаюсь. – Плеть под столиком.
– Не надейся на отпечатки…
– Хочу видеть, что она из себя представляет.
– Зачем?
– Ты достанешь?
Она уже натягивает перчатки. Резина противно скрипит.
– Сейчас…
Отхожу в сторону, давая ей простор. Рука осторожно вытаскивает плетку. Железные наконечники, на концах кожаных лент, звенят, будто колокольчики.
– Ух, ты… Адская игрушка. Антон?
Он бил ее по ногам. Хлестал изо всей силы, получая наслаждение. Но это не крюки. Не то, что по-настоящему его заводило.
– Хорошо. Нужно найти цепь.
Рука держит плетку двумя пальцами:
– Цепь?
Достаю сигарету:
– Да. Цепью он сломал ей колени.
Щелкаю зажигалкой. Дым заполняет легкие.
– Так и не бросил? – ненужные вопросы. Кончик сигареты обращается в пепел.
– Ищите цепь.
Плетка уплывает в сторону. Каблуки удаляются. Мы должны найти здесь хоть что-то. Разрыть эту выгребную яму до самого дна. Это наша работа! Наш долг!
У стены, по правую от меня руку, стоит железная клетка. Небольшая, в половину человеческого роста. Дверца распахнута. Ржавые трубы и косые швы с нагаром, дают понять, что убийца делал ее сам. Неумело, и значит, мог пораниться. Но как давно это было? У меня нет ответов.
Здесь он держал ее.
Подхожу к уродливой тюрьме. Одна из труб исцарапана чем-то металлическим. Ее словно бы неустанно скоблили. Вижу рыжую пыль на полу и спустя всего миг, загадка разламывается перед моим натиском, как гнилой пень.
Наручники! К ее ноге, потому что руки в ней он любил больше всего. Ни капли свободы! Даже внутри этого убогого железного ящика – как животное, как самое ничтожное существо на земле. Он хотел, чтобы она чувствовала себя таковой. И она чувствовала. Именно этими прутьями, этими кандалами, он сломал ее окончательно, заставил верить в свое величие.
Так тихо. Здесь никогда не было так тихо, как сейчас. Ее крики, его смех, удары, плач, мольбы о пощаде… что-то… всегда. И только теперь так тихо, как не бывает даже на кладбище будним промозглым днем. Мертвая тишина.
Мне нужно знать, сколько он пытал ее. Сколько боли вынесло ее тело. И почему мы так долго искали ее.
Все, что нужно сейчас.
Задаю эти вопросы теням, всем сразу, потому как не помню имен. Знаю, что ответит женщина, но все же надеюсь… Тщетно.
– Тебе не сказали?
Чертовски медленно. Я не хочу разговаривать с ней. Просто услышать ответы:
– О чем?
– Ее никто не искал.
Смотрю в недоумении. На пыточный столб, отсыревший от крови, на ржавые крюки… Ее никто не искал… Как же так?
Голос продолжает рассказывать. Монотонно, в нос. А я все не могу понять, почему же те, первые слова, такие страшные? И в полном, отчаянном ужасе до меня доходит, что я не знаю, кому же все-таки принадлежало бледное лицо?.. Проститутке? Ребенку? Человеку?
–… ранам на вид около двух недель…
Ее родители – завтра. Морг, холод, бледность. Должен ли я им хоть что-то?
–…простая случайность. Анонимный звонок. Может и убийца сам…
Оксана. До сих пор что-то живое. В этом имени. А значит, я должен. Не лживым слезам. Ей.
Я редко хожу на похороны, мне хватает смертей на работе. Я не люблю долгие прощания у холодных, черных гробов. Но это, не тот случай. Я хочу увидеть ее такой, какой она была. Обычной девушкой, которая идет мимо, не оставляя следа. Которая исчезает из памяти, как только я встречаю следующую, подобную ей. Проститься с ней такой, я желаю больше, чем вечно помнить этот подвал, эту кровь и зеленые, полные боли глаза. А значит, я буду там. И вдруг, стану самым близким из пришедших. Тем единственным, кто ее искал.
Кто-то спускается по ступеням. Смотрю в удивлении – ничего, кроме солдатских ботинок. Даже не тень – нечто, не имеющее названия. Пустота, обретшая голос.
– Антон Владимирович!? Кто тут из вас Антон Владимирович Сиб…
– Я, – поднимаю руку, обрывая пришельца. – Это я. Что произошло?
– Установили владельца дома. Прокурорский просит подняться.
– Я не поднимусь.
Больше мне сказать нечего. Но ботинки не уходят. Стоят на предпоследней ступеньке. В кишки возвращается пульсация, как предзнаменование нового приступа. Когда нервничаю, они случаются чаще.
– Так и сказать? – Голос совсем юн. Неопытен. Он еще верит в божество в синем костюме, и боится кары.
– Так и скажи! Мы работаем! – женщина уверена, что имеет право защищать меня. Но от ее слов, действительно, становится легче. Думается, будто я могу любить. Словно… готов?
Любовь. Что она есть? Этот подвал? Остывшее, изуродованное тело? Грязное удовлетворение похоти? Что? Вопросы. Крюки. К какой любви готово мое сердце?
Ступени натужно скрипят под тяжестью ботинок. Все выше и дальше. И наконец, смолкают.
