скачать книгу бесплатно
В обязанность Ван Чанчи входило доставлять бетон, то есть возить тележку с цементным раствором от бетономешалки до грузоподъемника. Этой работой он занимался поочередно со своим напарником Лю Цзяньпином. Загрузив в подъемник четыре тележки цемента, они закрывали его железные створки и, нажав на кнопку, отправляли груз наверх. Подъемник, колыхая раствор, со скрипом поднимался на второй этаж, где резко останавливался, из-за чего часть цемента звучно шлепалась за края тележек. Всякий раз, когда начинал работать подъемник, Ван Чанчи замирал, навострив уши, в такие моменты ему вспоминался скрип деревянной коляски Ван Хуая.
Эту работу он нашел самостоятельно. Выйдя из автовокзала, он для начала осмотрелся по сторонам, нацелив свой взгляд на торчащие над городом строительные краны. Ван Чанчи обошел все места с этими кранами, но зря. Потом он нацелился просто на строительные леса. Обойдя их и так же оставшись ни с чем, он стал прислушиваться, откуда доносятся звуки забивания свай. Безрезультатно пройдясь по таким местам, он начал принюхиваться, силясь учуять запах бетона. В этом небольшом уездном городке Ван Чанчи обошел все десять с лишним действующих стройплощадок, и только на одной из них подрядчик согласился взять его к себе. У этого подрядчика была фамилия Хэ, звали его Гуй. У Хэ Гуя была голова с заостренной макушкой и белоснежная рубашка, разговаривал он тихим спокойным голосом и даже угостил Ван Чанчи сигаретой. В тот же день Ван Чанчи забрал оставленные под мостом вещи и перевез их на стройплощадку. Он дал себе слово, что если только выдержит физическую нагрузку, то стиснет зубы и за три месяца выплатит все накопившиеся у семьи долги.
В конце первого месяца, когда подошло время зарплаты, никто ее не получил, поэтому все рабочие отправились выяснять отношения к подрядчику Хэ Гую. Хэ Гуй с улыбкой стал заверять собравшихся, что зарплата выплачивается один раз в три месяца, и что волноваться по этому поводу не стоит. Однако некоторые заподозрили неладное и потребовали срочно выплатить им деньги. Хэ Гуй тут же вытащил пачку денег, похлопал ею об ладонь и сказал: «Тем, кто хочет получить деньги, я их выплачу, но тогда придется немедленно покинуть стройплощадку». Несколько рабочих прямо на месте получили свои деньги, собрали вещи и без сожалений ушли. Даже не став переодеваться, они так и пошли, заляпанные грязью, отчего издалека казалось, что на них камуфляжная форма. Большинство рабочих не шелохнулись, они не знали, что было на уме у Хэ Гуя. Между тем Хэ Гуй объяснил, что такие действия с его стороны называются управлением, другими словами, если он кого-то нанял, тот должен проработать у него по меньшей мере три месяца. В противном случае возникнет калейдоскопическая текучка кадров, а это серьезно сказывается на ходе всего рабочего процесса. Народ еще постоял какое-то время, а потом, ничего не придумав, разошелся по рабочим местам. Лю Цзяньпин, пока толкал тележку, без конца жаловался, называя подрядчика Хэ жуликом. Ван Чанчи успокаивал его, говоря, что на таком крупном объекте обман невозможен. Выплату зарплаты раз в три месяца Ван Чанчи рассматривал едва ли не как благо, поскольку это сдерживало его от лишних трат. Выходило, что его деньги словно лежат в банке, единственный минус – на них не набегали проценты.
Спустя три месяца Хэ Гуй взял и пропал. Рабочие взломали его кабинет. Кто-то забрал себе компьютер, кто-то – телевизор, кто-то – кулер для воды, кто-то – письменный стол, кто-то – пружинный матрац. Но большинство рабочих остались ни с чем. Одни столпились и матюгались на чем свет и даже громили строительную технику, срывая злость; другие играли в азартные игры, пытаясь хоть на время забыться; третьи сидели на корточках у забора и, не мигая, смотрели в сторону ворот в ожидании чуда. Ван Чанчи восполнял недосып, накопленный за девяносто с лишним дней изнурительной работы. Запах свежих сосновых досок уже улетучился, с улицы, то приближаясь, то удаляясь, доносился галдеж рабочих. В промежутках между сном в памяти Ван Чанчи невольно всплывал Хэ Гуй. Какой он прекрасный оратор, зубы белые, ровные, в кармане всегда пачка дорогих сигарет и одноразовая зажигалка. Встречая человека, он тут же протягивал ему сигарету, а когда тот зажимал ее в зубах, подносил ему огня. Все его движения были отработаны до совершенства и выдавали в нем курильщика со стажем, но между тем Ван Чанчи никогда не видел, чтобы сам Хэ Гуй курил. Как же мог такой предупредительный, вежливый подрядчик взять и исчезнуть без следа?
После таких дум, прерываемых сном, Ван Чанчи, чей живот от голода уже прилип к хребту, наконец слез со своей кровати. Он вышел из барака и тут понял, что проспал около полутора суток. По вечернему небу плыли багровые облака. На стройплощадке стало заметно тише. Некоторые рабочие ушли, некоторые остались сидеть у забора. Кто-то курил, кто-то чесал языком, а кто-то просто замер в оцепенении. Ван Чанчи попил из-под крана воды, в животе у него громко заурчало. Он подсел к Лю Цзяньпину и тихонько спросил:
– Ты ел?
– Ел, – ответил тот.
– Можешь одолжить мне денег? – спросил Ван Чанчи.
В ответ на это Лю Цзяньпин поднялся со своего места, отошел от Ван Чанчи на двадцать с лишним метров и уселся снова. Ван Чанчи посмотрел сначала налево, потом направо. Рабочие один за другим повставали со своих мест, отряхивая зады: кто-то направился в барак, кто-то просто отошел подальше от Ван Чанчи. В итоге пространство в радиусе пяти метров вокруг него освободилось, народ сторонился Ван Чанчи с таким видом, словно от него смердело. Тогда до него дошло, что с людьми можно говорить о чем угодно, но только не о займе денег. Опустив голову, он стал рассматривать выбившуюся из щелей траву и снующих туда-сюда муравьев. Одного из них он подсадил к себе на тыльную сторону ладони и стал наблюдать, как тот по ней ползает. Когда муравей добрался ему чуть ли не до плеча, Ван Чанчи снова пересадил его на тыльную сторону ладони. Муравьишка усердно карабкался вверх, силясь найти выход, ему было невдомек, что все пути для него закрыты. Забавляясь с муравьем, Ван Чанчи на какое-то время забыл о своем голоде. Постепенно стемнело, электричество на стройплощадке отключили. Ползавшего по руке муравья поглотила тьма. Теперь Ван Чанчи не мог его видеть, но чувствовал. В животе у него снова заурчало, к горлу подступила тошнота. Он наощупь прихлопнул муравья, оставив на руке мокрый след. Ван Чанчи отряхнул руки, поднялся со своего места и вышел за пределы стройки.
14
Ван Чанчи все это время думал, что Хуан Куя давно уже отправили за решетку. Тем не менее, решив, что попытка не пытка, он все-таки пришел на улицу Сяохэцзе. К его удивлению, прежняя громкая вывеска не только не исчезла, но стала еще ярче. Дверь заведения была открыта нараспашку, свет изнутри освещал улицу вплоть до самой реки. Теперь здесь уже не продавали мелкие товары – все помещение было очищено под офис. Хуан Куй вместе с двумя мужчинами пил пиво. Чайный столик перед ними был уставлен тарелками разной величины, в нос Ван Чанчи ударили ароматы соленого свиного окорока и маринованных утиных лапок. Словно увидев родственника после долгой разлуки, он импульсивно выкрикнул: «Хуан Куй!» Трое человек тут же обернулись, на их лицах застыло удивление. Больше всех был удивлен Хуан Куй, он вдруг перестал жевать и нахмурил брови. Потом его губы шевельнулись, и он заговорил:
– Ты разве не собирался поступать в университет? Ты же не хотел больше со мной путаться? Твои родители разве не считают меня негодяем? В прошлый раз ваша семейка уходила отсюда с таким видом, словно вы, чистые и не от мира сего, соприкоснулись со скверной. Вас так переполняла гордыня, что вы предпочли бы врезаться в стену, но только не смотреть в мою сторону.
– Клянусь, я несколько раз поворачивался к тебе, показывая, что виноват, – стал оправдываться Ван Чанчи.
– А я человек злопамятный, и то, с каким выражением ты осадил своего коня на краю пропасти и якобы встал на праведный путь, глубоко, ох, как глубоко отпечаталось вот здесь. – С этими словами он ткнул пальцем себе в висок.
Ван Чанчи, сглотнув, сказал:
– Я хочу помогать тебе отрубать пальцы.
– Поздно. Теперь я отрубаю их сам.
– Ну, может быть, я пригожусь чем-то еще?
– У тебя кишка тонка, чтобы мне помогать.
– Смелыми не рождаются, а становятся.
– Хорошо сказано. Раз ты такой смелый, сними штаны.
Ван Чанчи взял и действительно стянул с себя штаны. Его ягодицы и ляжки тут же обдало ветром. Взгляды Хуан Куя и сотоварищей стрельнули по нему, словно прожектора. Вся нижняя половина туловища Ван Чанчи была чернее ночи, белой оставалась только та часть, которую обычно закрывали трусы. Его «хозяйство», словно испытывая стыд, едва ли не полностью втянулось внутрь. Хуан Кую неожиданно вспомнилась школьная пора, когда они голышом вместе купались в реке. В те времена кожа у Ван Чанчи была такой же белой, как у него, и без одежды было не отличить, кто из них городской, а кто из деревни. Зато сейчас цвет их кожи контрастировал так же резко, как город с деревней, поэтому даже без одежды становилось ясно, кто из них откуда. В Хуан Куе пробудилась жалость, и он сказал: «Заходи». Ван Чанчи как был, со снятыми штанами, проследовал внутрь. «Одевайся», – злобно приказал Хуан Куй. Наевшись досыта, Ван Чанчи забыл про свою панику. Его ноги больше не дрожали, в пот его не бросало, он весь внутренне расслабился. Тут, почувствовав на себе взгляды Хуан Куя и его сотрапезников, Ван Чанчи вытер рот и сказал:
– Я извиняюсь, очень проголодался.
– Тебе не слабо посидеть в тюрьме? – спросил Хуан Куй.
– Если это не будет связано с убийством, то над этим можно подумать.
– Вчера одного человека арестовали за избиение и посадили на пятнадцать дней за решетку. Если ты его завтра подменишь, то за каждый день будешь получать по сто юаней, всего за четырнадцать дней заработаешь тысячу четыреста юаней.
– Но раз он уже сидит, как его подменить? – спросил Ван Чанчи.
– Это не твоя забота. Главное – громко откликайся на имя Линь Цзябай и все будет окей.
– А кто такой этот Линь Цзябай? – не унимался Ван Чанчи.
– Неважно. Важно, что ты сможешь заработать.
Вернувшись в барак, Ван Чанчи лег спать пораньше. Однако, не в силах уснуть, он ворочался с боку на бок. Когда пища переварилась и чувство голода исчезло, вместе с ним исчезло и ощущение суеты. Сытого его как будто подменили. Голодный он был готов на все: потеряв всякий стыд, он, наплевав на приличия, даже прилюдно вывалил свое «хозяйство». Но едва он насытился, как сразу уподобился среднему классу. Проявляя осторожность, Ван Чанчи стал задаваться вопросами, что он из себя представляет: он просто ничтожество? Преступник? Негодяй? Ван Чанчи? Линь Цзябай? И чем больше он думал, тем сильнее раскаивался и тем большее презрение испытывал к самому себе. А когда его скорбь достигла крайней точки, он почувствовал себя тем самым муравьем, которого прибил на своей руке. Вроде бы ему и было куда податься, но все эти пути вели в никуда.
Пока он был погружен в свои мысли, начало рассветать. Взяв сумку, Ван Чанчи бросился в сторону родной деревни. Вот перед ним показались водохранилище, чайная плантация, клен, деревня и, наконец, плотно закрытые ворота дома. Он постучался. Дверь с грохотом отворилась, и он увидел стоящего на пороге заспанного Хуан Куя.
– Ты чего так рано? – спросил он. – Только шесть утра.
Ван Чанчи испуганно вздрогнул; подобно лунатику, все это время он видел свое возвращение домой, в то время как ноги сами привели его сюда.
Хуан Куй организовал утренний чай, заставив стол всевозможными угощениями.
– Чем больше ты всего предлагаешь, тем меньше мне хочется есть.
– Переживаешь из-за денег? – спросил Хуан Куй.
– Ты меня прямо как смертника на убой кормишь.
– Ты слишком мнительный, там вполне нормальные условия, к тому же безопасно, считай, что отправился в отпуск.
– У меня со вчерашнего вечера голова деревянная, если бы я не дал честное слово, то уже давно бы улизнул.
– Не волнуйся, там тебя и воспитают, и закалят, и испытают. Тюрьма будет получше плавильной печи, это своего рода школа.
«Школа для нищих», – подумал про себя Ван Чанчи, но вслух ничего не сказал. Он попробовал взять что-нибудь в рот, но так и не смог ничего проглотить. Он вытащил бумажку, на которой был записан его домашний адрес.
– Пошли тысячу юаней моему отцу, – сказал он. – А остальные четыреста пока храни у себя. Только не пиши на бланке перевода свой адрес, чтобы мой отец к тебе снова не заявился. Если вдруг со мной что-нибудь случится… Пожалуйста, позаботься о моих родителях… чтобы у них было что поесть, что надеть, и чтобы похоронили их в гробах.
– Какие важные поручения, такое ощущение, словно мы расстаемся навсегда. Если с тобой и правда что-нибудь случится, я заберу твоих родителей в город и буду заботиться, как о родных. У них будет и дом, и машина, и медицинское обслуживание, и страховка, они будут ходить по спа-салонам, ресторанам и на танцы. Я позабочусь, чтобы они сполна вкусили радости настоящей жизни.
Ван Чанчи понимал, что Хуан Куй так говорит потому, что не верит ни в какой плохой исход, но все-таки он переспросил:
– Ты и правда сделаешь это?
– Я крайне редко бросаю слова на ветер, – ответил Хуан Куй.
– Если бы у них был такой замечательный сын, как ты, я бы умер с легкой душой.
Прежде чем отправиться за решетку, Ван Чанчи потратил минут десять на то, чтобы, словно какой-нибудь шпион, запомнить некоторую информацию: Линь Цзябай, мужчина, тридцать три года, не женат, сын некоего чиновника, председатель правления компании по операциям с недвижимостью «Великолепие», проживает в жилом комплексе «Парящий дракон» в доме № 1, подъезде № 2, квартире № 508. Первого числа в десять часов вечера, будучи за рулем «мерседеса» с номерным знаком 8888 и проезжая улицу Миншэнлу, снес фруктовый лоток Сунь Ипина. Вместе с Линь Цзябаем в машине находилась его подруга по имени Ван Яньпин, с которой они направлялись в бар. Линь Цзябай не только не возместил ущерб Сунь Инпину, но еще и избил его, сломав ему два ребра. Поскольку вокруг оказалось много возмущенных свидетелей, избежать ареста Линь Цзябаю не удалось. Девушка Ван Яньпин: двадцать три года, актриса уездного театра, дочь начальника Вана.
Хуан Куй на джипе подвез Ван Чанчи к воротам следственного изолятора. Всю дорогу Ван Чанчи настраивал свою психику на нужный лад. Поэтому, увидев медленно раскрывающиеся ворота изолятора, он уже мысленно перевоплотился в Линь Цзябая. Всего за каких-то полчаса он превратился из нищего в богача с полагающимися тому папашей-чиновником, крутой тачкой, роскошной квартирой и девушкой-красоткой.
15
Ван Хуай получил денежный перевод на тысячу юаней из административного центра провинции от лица компании «ПиЭй». Он громко позвал жену.
– Что случилось? – откликнулась та.
– У тебя сейчас давление в норме?
Подозрительно посмотрев на Ван Хуая, Лю Шуанцзюй ответила вопросом на вопрос:
– У тебя, что ли, не в норме?
– Ты себя как сейчас чувствуешь? – не унимался Ван Хуай.
Лю Шуанцзюй изменилась в лице и спросила:
– Что-то случилось с Чанчи?
Ван Хуай передал ей перевод на тысячу юаней. Лю Шуанцзюй приняла бланк и долго изучала его, пока у нее не поплыло перед глазами. Она смахнула слезы и сказала:
– Вот уж не ожидала, что Чанчи так быстро оправдает наши надежды.
– Я тут подсчитал, – подхватил Ван Хуай, – Чанчи нужно было получать хотя бы пятьсот юаней в месяц на еду, жилье и мелкие расходы, а у него получилось еще и нам отослать такие деньги.
– Но он же не директор какой-то, чтобы получать так много? – засомневалась Лю Шуанцзюй.
Тогда Ван Хуай ткнул пальцем в бланк, где было написано «ПиЭй».
– Видишь? Это иностранные буквы. Если в этой иностранной компании сидят какие-нибудь идиоты, то очень возможно, что они свои доллары перепутали с нашей валютой.
Лю Шуанцзюй растянула рот в усмешке:
– Ну, раз они там законченные идиоты, то нашему Чанчи привалила большая удача.
Едва по деревне разнеслась новость о том, что Ван Чанчи прислал деньги, народ один за другим повалил в дом к Ван Хуаю со своими поздравлениями. Сначала Ван Хуай предлагал гостям чаю, но потом понял, что одним чаем и сигаретами их не выпроводишь. Так что Лю Шуанцзюй пришлось задуматься над угощением. Она пошла к Чжану Пятому, чтобы купить у него в кредит солонину. Чжан Пятый испугался, что не сможет получить от нее деньги, но Лю Шуанцзюй вытащила бланк перевода и показала ему. Этот бланк уже кто только не трогал, он весь пропитался слезами, грязью, отпечатками пальцев и копотью. После того, как она побывала в руках Чжана Пятого, проверившего бумагу на подлинность, на ней прибавилось еще одно жирное пятно. Когда Лю Шуанцзюй поджарила для гостей мясо, Ван Хуай рассудил, что под него хорошо бы угостить людей водочкой. Тогда Лю Шуанцзюй вместе с бланком перевода пошла ко Второму дядюшке и пообещала ему вернуть долг, как только получит деньги, заодно прибавив к этой сумме счет за рисовую водку. Второй дядюшка тоже рассмотрел бумажку, оставив на ней очередные следы, теперь уже от винной барды. Бланк перевода уподобился кредитной карточке, которую Лю Шуанцзюй предъявляла всем, кому ни попадя, наморившись до сердечной боли. Гости, что приходили поздравить Ван Хуая и Лю Шуанцзюй, уплетая мясо, хвалили Ван Чанчи и за водочкой строили предположения, куда же все-таки тот устроился работать. Одни говорили, что компания «ПиЭй» занимается сотовыми телефонами, другие – что она делает телевизоры, третьи – что она производит компьютеры. «Кто знает, – отвечал Ван Хуай, – может, она даже выпускает автомобили».
Но какие бы догадки они ни строили, никому из них и в голову не пришло, что Ван Чанчи в данный момент сидит в тюрьме. Каждый день он сидел, съежившись в углу, и вживался в образ Линь Цзябая. В тот день, когда Хуан Куй подвез его к изолятору, он думал, что обмен будет похож на обмен военнопленными, однако он и подумать не мог, что его запустят через одни ворота, а Линь Цзябая выпустят через другие, так что Ван Чанчи не увидел его даже мельком. Как-то раз Ван Чанчи вдруг вспомнил, что подрядчиком той стройки, на которой он работал, значилась как раз компания «Великолепие». Оказывается, именно Линь Цзябай задолжал ему зарплату. И хотя в этот раз он получил от Линь Цзябая тысячу четыреста юаней, если из этой суммы вычесть девятьсот юаней причитавшейся ему на стройке зарплаты, выходило, что сейчас Ван Чанчи получил от него лишь пятьсот юаней. Так что на самом деле он оказался внакладе. Он считал, что таких, как Линь Цзябай, которые не отдают денег, заработанных по?том и кровью, нужно отправлять на пожизненное заключение или на расстрел, но сейчас в тюрьме вместо него сидел он, Ван Чанчи. И если Линь Цзябая и правда отправят на расстрел, то расстреляют лишь его имя. Как оказалось, вместо себя можно даже отправить на смерть другого, надо лишь согласовать цену вопроса. И только представляя себе подружку Линь Цзябая, Ван Яньпин, Ван Чанчи получал хоть какое-то удовлетворение. Он представлял себе, как она поет, какие у нее пышные формы и белоснежные ноги; представлял, как занимается с ней любовью…
Пока Ван Чанчи предавался пустым мечтаниям, в дом к его родителям приехала младшая сестра Лю Шуанцзюй вместе с одной девушкой. Эту девушку звали Хэ Сяовэнь, выглядела она настоящей красавицей. Едва она переступила порог, как взяла у Лю Шуанцзюй коромысло и отправилась за водой к колодцу, который находился в пятистах с лишним метрах от их дома. Возвращаясь обратно с полными ведрами, она одной рукой поддерживала коромысло, а другую отвела в сторону. Хэ Сяовэнь шла скользящей походкой, коромысло колыхалось вверх-вниз; ее косы раскачивались в такт, создавая впечатление, будто она танцует. Дорожка длиной в пятьсот с лишним метров напоминала подиум. Все деревенские смотрели на нее, и Ван Хуай тоже. Сестра Лю Шуанцзюй спросила Ван Хуая, пришлась ли девушка ему по вкусу. Ван Хуай на это ответил:
– Девушка-то хорошая, но необразованная, а без образования в городе не задержишься. А раз так, то у нее нет шансов жить с Ван Чанчи в административном центре. Чанчи устроился в иностранное предприятие, зарплата у него высокая, так что возвращаться в деревню, чтобы жениться, у него нет необходимости.
– Но таких красавиц, как Сяовэнь, нынче в деревнях днем с огнем не сыщешь. Если бы она была еще и образованной, так уже давно бы вышла замуж за кадровика.
– Деревенский кадровик вряд ли может тягаться с рабочим из административного центра, – упорствовал Ван Хуай. – Так что забирай ее, откуда привезла.
– Ты с головой ушел в свои мечты, а реальных трудностей, с которыми столкнулась ваша семья, не замечаешь. Моя сестра столько вкалывает, что ее того и гляди паралич хватит. Если у нее в помощницах появится Сяовэнь, она хоть дух переведет, да и тебе полегче станет.
– Не нужно эксплуатировать человека и создавать ему трудности. Мы со своей стороны не можем такое дело решать без Чанчи.
Пообщавшись с Ван Хуаем и получив от ворот поворот, она пошла обрабатывать свою сестру. Посовещавшись, женщины решили, что Сяовэнь на какое-то время задержится, чтобы пройти испытательный срок, по истечении которого Ван Хуай убедится, насколько она хороша.
В ярмарочный день Лю Шуанцзюй с личной печатью и удостоверением личности сходила на почту и получила перевод от Ван Чанчи. На ярмарке она накупила всего, чего хотела, в том числе легкое платьице для Хэ Сяовэнь. Хотя девушка еще не вошла в их семью, Лю Шуанцзюй уже воспринимала ее как невестку. Оставшиеся деньги были пущены на уплату долгов. Ван Дун, получив свои деньги, вернул Ван Хуаю его гроб, Чжан Сяньхуа разорвала расписку с гарантийным письмом. Второй дядюшка получил все свои деньги, включая последний долг за водку. Чжану Пятому вернулись его деньги за мясо. На оставшиеся деньги Лю Шуанцзюй и Ван Хуай, посовещавшись, купили двух поросят.
Хэ Сяовэнь готовила, носила воду, кормила поросят, во всех делах проявляя образцовую расторопность. Ван Хуай заметил, что всякий раз, когда поросят кормила Сяовэнь, те принимались за еду с двойным рвением, их аппетитное чавканье было для Ван Хуая как бальзам на душу. Вечером, покончив с делами по хозяйству, Сяовэнь мылась, надевала купленное Лю Шуанцзюй платье и усаживалась у порога за шитье. Она залатала все дыры на одежде Ван Хуая, пришила все оторванные пуговицы. Женщины непрерывной чередой наведывались к ним в гости, а за ними потянулись и мужчины. Ван Хуай и Лю Шуанцзюй прекрасно понимали, что наведывались они исключительно, чтобы поглазеть на Хэ Сяовэнь и поговорить с ней.
Как-то раз Сяовэнь налила тазик горячей воды, чтобы помыть Ван Хуаю ноги и подстричь ногти.
– Почему ты не училась? – спросил Ван Хуай.
– В нашей семье в школу ходил только старший брат, а меня родили, нарушив закон о планировании рождаемости. На нашу семью наложили большой штраф, поэтому учиться я не могла. Потом в нарушение того же закона родилась моя младшая сестра, жить стало еще тяжелее, и я стала помогать родителям в поле.
– А ты видела Чанчи? – спросил Ван Хуай.
Сяовэнь помотала головой и сказала:
– Только на фотографии.
– Я сполна ощутил, какая ты хорошая, но тебе лучше вернуться домой. Чем дольше ты у нас остаешься, тем больше меня мучает совесть.
– Мой старший брат и его жена сильнее всего переживают, что я не смогу выйти замуж.
– Они тебя недооценивают.
– Ко мне уже несколько раз сватались. Но меня никто не устроил, то на лицо гадкие, то безработные, а мне хотелось бы выйти замуж за такого, как братец Чанчи, и уехать из деревни в город.
– Ты ведь безграмотная, как же ты поедешь?
– Я тайком ото всех выучила больше сотни иероглифов, имя свое я писать умею, указатели на улицах тоже читаю, я и телефоном умею пользоваться, и считать.
– А что если Чанчи не согласится?
– Я смирюсь.
– Тогда ты нас возненавидишь.
– Пока я помогаю вам по хозяйству, вы меня и кормите, и одеваете, так что я все равно что уехала на заработки.
Вечером, когда зарево на горизонте подрумянило склон горы и над каждой из крыш вился белый дымок, Чжан Пятый в новой рубашке, насвистывая мелодию, возвращался в деревню. Вдруг у самой околицы он заметил Хэ Сяовэнь, которая на участке Ван Хуая заготавливала кормежку для поросят. Чжан Пятый в нерешительности остановился, а потом направился к ней, ступая меж грядок с картофельной ботвой. Хэ Сяовэнь поздоровалась с ним.
– Сможешь сохранить тайну? – спросил ее Чжан Пятый.
– Какую тайну?
– Которую я тебе расскажу.
– Если это никому не навредит, то сохраню, – ответила Сяовэнь.
Тогда Чжан Пятый вынул какой-то бланк и показал ей.
