скачать книгу бесплатно
Очертания Ле Мана остались позади, высокие каменные стены сменились деревушками, разбросанными вдоль дороги, как рощицы, за ними чистое поле, а что дальше – Адди не знает.
В детстве она часто карабкалась по холмам, что окружали Вийон, подбиралась к самому краю, где склон обрывался вниз, и замирала с колотящимся сердцем, подавшись вперед. Малейший толчок – и остальное твой вес сделает сам.
И хоть сейчас она не стоит над пропастью, все же чувствует, что теряет равновесие.
Но вдруг во тьме раздается голос Эстель.
«Как дойти до края света?» – спросила она однажды. Адди не ответила, и тогда старуха ухмыльнулась морщинистым ртом и сказала: – «По шажочку».
На край света Адди не собирается, но куда-то идти нужно. И в этот самый миг Адди понимает, куда пойдет.
Она отправится в Париж.
Адди и знает-то всего два города – Ле Ман и Париж. Это название множество раз произносили губы ее незнакомца, отец упоминал этот город в каждой сказке. Столица королей и богов, золота, величия и обещаний.
«Вот как начинается история», – сказал бы отец, увидь он ее сейчас.
Она делает первый шаг, и земля летит навстречу, но на сей раз Адди удается удержаться на ногах.
XVII
12 марта 2014
Нью-Йорк
День просто замечательный.
Солнце взошло, и воздух прогрелся. В таком большом городе, как Нью-Йорк, столько прекрасного – еда, искусство, множество культурных развлечений. Но больше всего Адди нравится его масштаб. Маленькие города и деревушки легко исходить вдоль и поперек. За неделю запросто обойдешь весь Вийон, изучишь каждую тропинку, запомнишь в лицо всех жителей. Но в Париже, Лондоне, Чикаго, Нью-Йорке нет необходимости продвигаться маленькими шагами и откусывать по чуть-чуть, чтобы сохранить новизну. Их можно пожирать жадно, от души, глотать каждый день и ночь, и пища никогда не закончится. Броди здесь годами – всегда останется новый переулок, новая лесенка, новая дверь.
Наверное, поэтому Адди раньше его не замечала.
Если спуститься по ступенькам, обнаружится полускрытый тротуаром магазинчик. Козырек когда-то был фиолетовым, но давно выцвел до серого, хотя название, выделенное белыми буквами, все еще читается отчетливо.
«Последнее слово».
Судя по вывеске – букинистический магазин, витрина которого пестрит корешками. У Адди слегка частит пульс. Она была уверена, что отыскала их все, но в том и заключается прелесть Нью-Йорка. Адди обошла существенную часть его пяти районов, и все же у города остались секреты. Некоторые спрятаны в тайных уголках – подвальные бары, подпольные заведения, клубы только для своих, – а другие находятся на виду. Словно пасхалки в кино, которые замечаешь, лишь посмотрев фильм пару-тройку раз. И дело не только в пасхалках: сколько бы Адди ни бродила по этим кварталам, сколько бы ни тратила часов, дней или лет на изучение Нью-Йорка, как только она поворачивается спиной, все будто тут же меняется. Одни здания растут, другие уменьшаются, закрываются и открываются магазины, приходят и уходят люди, колода сама по себе тасуется вновь и вновь.
Разумеется, Адди не упускает возможность зайти. Негромкий звон колокольчика оповещает о прибытии покупателя, однако звук приглушают кипы разномастных томов. Некоторые книжные магазины больше похожи на выставочные галереи, другие стерильны, предназначены лишь для новых нетронутых книг. Но не этот. Здесь внутри – лабиринты стеллажей и груды фолиантов, нагромождения в два-три ряда, бумажные переплеты соседствуют с кожаными и картонными. В таких магазинах легко затеряться. Адди их обожает.
У двери – касса, но за ней никого. Адди спокойно бродит по проходам, роясь на приглянувшихся полках. Покупателей почти нет, кроме белого старика, изучающего триллеры, и потрясающей чернокожей девушки, которая, скрестив ноги, сидит в кожаном кресле в дальнем конце магазина. В ушах и на пальцах у нее сверкает серебро, на коленях – огромный художественный альбом.
Проходя мимо отдела с надписью «Поэзия», Адди кожей ощущает дуновение мрака. По голому плечу скользят острые, точно лезвие, зубы.
Приди, любимая моя!
С тобой вкушу блаженство я[8 - Марлоу Кристофер. Страстный пастух / пер. Н. Жданова.].
Ответ Адди почти затерт от постоянных повторений:
Откуда тебе знать, что такое любовь[9 - Строка из песни «You Don’t Know What Love Is», которую исполняли многие популярные американские певцы.].
Она не задерживается, поворачивает за угол, погладив надпись «Теология». Примерно сто лет назад Адди ударилась в своего рода духовное пьянство и прочитала Библию, Упанишады и Коран. Шекспира с его собственной религией она тоже оставляет позади.
В «Мемуарах» Адди останавливается. Изучает названия на корешках – так много «Мои…», «Мое…», «Я – …». Собственнические слова для описания собственных жизней…
Какая роскошь – поведать свою историю. Чтобы ее прочли и запомнили.
Что-то задевает руку, Адди смотрит вниз и встречается с парой янтарных глаз. Кот – комок пушистого рыжего меха, такой же старый, как книга у нее в руках, – заглядывает ей через плечо. Он открывает рот и издает какой-то глухой свистящий звук – то ли мяукает, то ли зевает.
– Привет. – Она почесывает кота между ушами, и тот негромко мурлычет от удовольствия.
– Ничего себе, – произносит мужской голос. – Томик обычно не пристает к людям.
Адди оборачивается, собираясь сказать что-нибудь умное насчет клички кота, но увидев, кто стоит позади, сбивается с мысли. Всего на мгновение, прежде чем успевает рассмотреть лицо говорящего, она думает, что это…
Но это не он. Разумеется, не он.
Черные волосы обрамляют лицо непослушными локонами. Цвет глаз за очками в массивной оправе скорее серый, а не зеленый. Да и взгляд какой-то уязвимый, а не жестокий, и голос мягкий, теплый, без сомнения человеческий.
– Вам помочь?
Адди качает головой.
– Нет, – откашлявшись, говорит она. – Я просто смотрю.
– Что ж, – с улыбкой отвечает продавец, – тогда не стану мешать.
Она наблюдает, как черная копна исчезает в лабиринте книжных корешков, а потом снова переводит взгляд на кота.
Но тот тоже скрылся.
Адди ставит книгу обратно на полку и опять принимается бродить по магазину, задержавшись в «Искусстве» и «Всемирной истории». Ей все кажется, парень вот-вот появится еще раз, и цикл повторится заново. Она раздумывает, что бы ему такого сказать. Нужно было попросить помощи, пусть бы он устроил ей экскурсию, однако продавец не возвращается.
Колокольчик звякает вновь, оповещая об очередном покупателе. Адди к тому времени уже в отделе «Классики». «Беовульф», «Антигона», «Одиссея»… Последняя представлена в десятках разнообразных изданий. Адди просто берет первую попавшуюся, и вдруг в тишине раздается взрыв звонкого смеха. Через щель в книгах видно юную блондинку, облокотившуюся на прилавок. По другую сторону стоит продавец и протирает полой рубашки очки. Голова склонена, темные ресницы подрагивают. На девушку, которая даже привстала на цыпочки, чтобы стать к нему поближе, он и не смотрит. Та легонько касается его рукава, как Адди минуту назад касалась книжных корешков, и продавец улыбается. Застенчивой тихой улыбкой, которая стирает последнее сходство с мраком.
Пользуясь тем, что он занят, Адди сует книгу под мышку и направляется к выходу.
– Эй! – окликает ее голос – его голос, но Адди продолжает подниматься по лестнице на улицу.
Миг – и она окажется на тротуаре, а парень ее забудет. Лишь миг – его разум умолкнет, и тогда…
На ее плечо опускается рука.
– Книги, вообще-то, денег стоят.
Адди оборачивается. Перед ней стоит юноша-продавец с запыхавшимся и слегка раздраженным видом. Адди смотрит мимо него на приоткрытую дверь магазина. Наверное, она не закрыла створку. Он должен был остаться за дверью и все же выскочил за ней наружу.
– Ну и?.. – требовательно вопрошает парень, убирая руку с плеча Адди и протягивая ее открытой ладонью вверх.
Конечно, можно сбежать, но дело того не стоит. Адди проверяет ценник на обороте книги. Недорого, но больше, чем она думала.
– Извини, – улыбается Адди, возвращая книгу.
На лбу парня собирается слишком глубокая для его лица морщина. Похоже, он хмурится слишком часто, хотя на вид ему нет и тридцати. Молодой человек опускает взгляд на книгу и удивленно приподнимает брови.
– В магазине полно антиквариата, а ты стащила «Одиссею» в мягкой обложке? За нее много не выручишь.
Адди выдерживает его прямой взгляд.
– Кто сказал, что я хочу ее перепродать?
– Ты хоть видела, что она на греческом?
А вот этого Адди даже не заметила. Впрочем, какая разница. Сначала она выучила классическую латынь, а несколько десятков лет спустя и греческий.
– Такая уж я идиотка, – сухо отвечает Адди. – Надо было воровать на английском.
Он почти – только почти – улыбается, но это отчего-то ее смущает.
– Забирай, – говорит юноша, протягивая ей томик, – мы не обеднеем.
Адди борется с желанием отпихнуть книгу обратно. Она не любит благотворительность.
– Генри, – выглядывает из дверей хорошенькая черная девушка, – звонить копам?
– Нет, – отвечает тот, не отрывая взгляда от Адди. Смотрит с прищуром, точно старается запомнить. – Все хорошо. Просто недоразумение.
Адди разглядывает юношу – Генри, – затем забирает книгу, крепко прижимает к себе, а он спускается обратно в магазин.
Часть вторая. Самый темный час
«Забытая ночь», Саманта Беннинг, 2014.
Акрил, холст, дерево.
Предоставлено «Лизетт прайс Гэллери» Нью-Йорк.
Черно-белое полотно с нанесенной послойно краской, рельефное изображение состоит из черного, угольного и серого цвета. На заднем плане выделяются семь маленьких белых точек.
Хотя картина известна и сама по себе, она служит фронтисписом для серии работ Беннинг под названием «Я смотрю на тебя», где автор изобразила членов семьи, друзей и любимых в образе неба.
Оценочная стоимость 11500 долларов.
I
12 марта 2014
Нью-Йорк
Генри Штраус возвращается в магазин.
Беа снова сидит в старом кожаном кресле, пристроив на коленях раскрытый альбом.
– Куда ты ходил?
Он хмуро оглядывается на дверь.
– Да так, никуда.
Пожав плечами, Беа снова принимается листать руководство по неоклассицизму, которое и не думает покупать.
Нашла библиотеку…
Генри вздыхает, возвращаясь за кассу.
– Прости, – говорит он девушке у прилавка. – Так о чем это мы?..
Та прикусывает губу. Кажется, ее зовут Эмили.
– Я собиралась пригласить тебя выпить.
Генри немного нервно смеется в ответ – привычка, от которой он уже и не надеется избавиться. Девушка красива, по-настоящему красива, но ее глаза неприятно блестят, в них горит знакомый льдистый огонек, и Генри с облегчением сообщает ей о планах на вечер, радуясь, что не нужно врать.
– Тогда как-нибудь потом, – улыбается она.
– Как-нибудь, – эхом отзывается Генри.
Эмили берет книгу и уходит.
Едва за ней закрывается дверь, как Беа многозначительно откашливается.
– Что? – спрашивает, не поворачиваясь, Генри.
– Мог бы спросить ее номер.
– Вообще-то у нас планы, – отвечает он, постукивая по прилавку билетами.
Беа встает с кресла, кожаная обивка негромко скрипит.
– Знаешь, – замечает подруга, кладя ему руки на плечи, – самое лучшее в планах то, что их всегда можно перенести на другой день.
Генри разворачивается и обнимает ее за талию. Они стоят, словно пара детей в мучительном школьном танце, их руки образуют широкий круг, точно ячейка сети или звено цепи.
– Беатрис Хелен, – укоризненно улыбается Генри.
– Генри Сэмюэл.
Двое молодых людей хорошо за двадцать обнимаются как малолетки. В другое время Беа надавила бы посильнее, принялась бы разглагольствовать о том, что необходимо найти кого-то (нового) и стать счастливым (опять). Но у них сделка: она не упоминает Табиту, а Генри помалкивает насчет профессора.
