Бессмертные сердца. Часть 1. Путь к сердцу

скачать книгу бесплатно


Я вздохнул и протёр глаза рукой. Не нравилось мне это всё. Кашпирцев не нравился, Грибась тем более, Майоров этот тоже приятных эмоций не вызывал. Но приходилось мириться. Цикл обязывал. В течение дня мы с Анатолием Олеговичем выходили на перекур ещё дважды.

Возвращаясь из ближайшего кафе к концу своих окон в расписании, я увидел его знакомую фигуру напротив гимназии. Он ещё не закурил, зато успел заметить меня.

– Юрий Николаевич!– эта радостная улыбка продолжала казаться мне натянутой.– Как вам десятый класс?

Третий и четвёртый уроки познакомили меня с десятым «Г» классом. Именно там я и увидел того одноглазого мальчика. Он сидел за партой один, опустив голову. Его даже спрашивать ни о чём не хотелось после того, как при перекличке он прохрипел «я…» в ответ на «Станислава Грачёва». Мы с Кашпирцевым закурили.

– В целом порадовали. Только вот…

– Дайте угадаю, вас Грачёв смутил?– я увидел в ухмылке биолога искреннее удовольствие. Было совсем непонятно, что его вызвало.

– В целом, да.

– Не обращайте на это ничтожество ни малейшего внимания. Он просто получил по заслугам.

– За что же?– поинтересовался я.

– В другой раз как-нибудь расскажу,– отмахнулся Кашпирцев.– Там долгая история и… а ты не обнаглел, друг мой?

Эта фраза была обращена к Тарасу Грибасю, который вразвалочку шагал к гимназии, докуривая какую-то дешёвую сигарету. Услышав Анатолия Олеговича, он нехотя повернулся и хохотнул:

– А что, перемена же.

– А ответственность за твою задницу кто нести будет?– Кашпирцев немного завёлся.– Марш на урок, Грибась. И чтоб я больше не видел тебя на улице во время учебного дня.

Парень развернулся и направился к воротам школы.

– Вы же понимаете,– медленно начал я,– что у меня сейчас с ним урок?

– Прекрасно понимаю,– кивнул биолог. Улыбка сразу спала с его лица.– Задайте ему жару. Влепите двойку с самого начала. С ним только так можно. Эта дрянь не боится никого. И компромиссов с ним не найдёшь. Сразу сделайте так, чтоб он вас возненавидел.

– Да?!– я начинал нервничать.– Чтобы потом кнопки искать на стуле?

– Да какие кнопки,– отмахнулся Анатолий Олегович.– Он не способен на насилие по отношению к учителям. Он будет только хамить, но ничего не сделает и выместит злость на других учениках.

– То есть страдать всё-таки кто-то будет? Может мне просто игнорировать его?

– Игнорировать, Юрий Николаевич, не получится,– Кашпирцев вдруг бросил из рук свой окурок и пнул его ногой в полёте.– Иначе вы будете посмешищем для всей школы. Его юморком в классе все восхищаются. И потом все будут смотреть вслед вам и вспоминать шутку Тараса про химию. Пускай страдают ученики, но ваша репутация сохранится. Такова жизнь, Юрий Николаевич. Такова жизнь,– промолвил Анатолий Олегович, уходя в здание под мой растерянный взгляд.

В первый же день мне пришлось задержаться в школе допоздна. В принципе, работать здесь можно. Даже проще, чем в том корпусе. Но почему-то меня не покидало ощущение, что эта гимназия мне ещё очень многое преподнесёт. Когда я запирал кабинет, мне на секунду показалось, что в конце коридора, у лестницы, я вижу какое-то странное голубоватое свечение, но наваждение быстро рассеялось. Похоже, уставать здесь тоже получается проще, чем в другом корпусе. Но это ничего. Это только один день. А меня ждёт цикл ещё как минимум на восемь месяцев.

Глава 2. Рахиль

Рабочая неделя подходила к концу. Уже завтра наступит долгожданная суббота и я наконец смогу выспаться. День пролетел незаметно, но всё равно тяжело, перемен я не почувствовал от слова совсем – на каждой приходилось бегать на улицу, где недавно похолодало, чтобы покурить. А для этого необходимо было накинуть на себя одежду, что существенно замедляло процесс.

Как только последний на сегодня ученик вышел из кабинета, я тут же свалился как подкошенный на преподавательское кресло и минут десять существовал на нём без единого движения, закрыв глаза. Посреди темноты моих век сверху вниз колесили разноцветные фосфены. Состояние было примерно таким, какое бывает после первой утренней сигареты, только все приятные моменты отсутствовали напрочь.

Следующие несколько часов я провёл за нудной и однообразной работой, которая становится опостылевшим бытом каждого учителя – проверка тетрадей, составление планов и отчётов. Непонятно почему нельзя взять из базы школы количество учеников в каждом классе и отправить эту информацию СтатГраду. Фантазия преподавателя проверяется каждую пятницу при составлении плана на неделю и придумывании вопросов для проверочных и контрольных работ. Иногда я очень завидую работникам школ с лояльной администрацией. Счастливые люди, которым не нужно составлять кипы документов в пятничные вечера, когда уже так хочется пойти домой и… и свалиться от усталости на родную кровать!

Как обычно, я засиделся в школе допоздна. Когда я выглянул в коридор, то не увидел ни одного лучика света из-под дверей кабинетов своих коллег – все уже ушли. Даже Кашпирцев, этот незыблимый коварно-флегматичный любитель тёмного времени суток – и тот уже отправился домой. Лампы на потолке показали всю свою тусклость, которую нельзя было заметить днём из-за яркого солнца проникающего в здание через все окна. Теперь же эти сияющие чернотой проёмы стали жалкими входными дверями для опустошающего окружающую действительность сумрака, пришедшего, казалось бы, из каких-то потусторонних жутких миров, населённых страшными молчаливыми созданиями.

Я шёл по коридору и где-то в глубине души чувствовал нарастающий страх перед темнотой улицы и таящимся там холодом и одиночеством. Неожиданно я понял, что для глубинного страха слишком уж сильное чувство меня обволокло. По спине побежали мурашки, резко выступил холодный пот, и я вдруг мгновенно вышел из своих раздумий и сосредоточился на окружающей меня действительности.

Мне оставалось пройти буквально пару шагов до двери на лестницу, прямо напротив которой располагались стеклянные двери в рекреацию четвёртого этажа, огромный зимний сад с высокой стеклянной крышей. И, несмотря на то, что в саду не было ни фонарей, ни ламп и с наступлением сумерек он превращался в тёмные и устрашающие джунгли, сейчас я снова увидел льющийся оттуда голубоватый свет. Совсем как в первый день моего пребывания в главном корпусе, только на этот раз свет явно был ярче и сильнее. Я сделал несколько шагов и осторожно повернул голову направо, к источнику света. То что я увидел, заставило меня обомлеть.

Прямо посреди зимнего сада, в нескольких метрах над полом парила женщина. Нельзя было даже рассмотреть её фигуру из-за объёмистой сорочки, колышущейся, как будто её обладательница находилась под водой. Ноги были скрыты за полами белой ткани, в то время как руки были сложены так, как будто она молилась. Черты лица этой женщины сочетали в себе мягкость и дружелюбие, вместе с отрешённостью и печалью. Большие ресницы чуть подрагивали будто она вот-вот заплачет. Поджатые пухлые губы поддерживали это впечатление.

Но самым удивительным в ней было совсем не странное сияние, исходившее от её тела и одежды и даже не то, что женщина парила над полом. Самым неестественным, но при этом завораживающим в ней были волосы. Их нельзя было назвать просто пышными, или объёмными. Казалось, что они занимают всё пространство вокруг обладательницы этих бесконечных нежно-голубых прядей. Волосы, также как и одежда, колыхались в воздухе совсем как в воде.

Я стоял как вкопанный, не в силах оторвать взгляд от этого фантастического зрелища, как вдруг она позвала меня.

– Подойди, не бойся меня,– голос будто бы возник у меня в голове. Губы женщины не шевелились, а вот печальные глаза открылись и устремили свой взор прямо на меня. Я совсем не противился их зову.

Открыв двери в зимний сад, я медленно зашагал к таинственному созданию с тоскливым, но прекрасным обликом. Она смотрела на меня, будто бы даже с жалостью. Когда я оказался прямо перед ней, то понял, что помимо волос, сияния и левитации, женщина сама по себе была ощутимо больше меня. Даже если бы она стояла на земле, то я бы едва доходил до её груди.

– Как тебя зовут?– спросила она.

– Юрий Николаевич Боголовский,– запнувшись, произнёс я.

– Красивое имя…– задумчиво сказала женщина.

– А как мне обращаться к…– я не знал, использовать мне “ты” или же “вы”.

– Моё имя – Рахиль,– странно прозвучит, но в тот момент я почувствовал что кончик каждого волоса повернулся ко мне.

– Кто ты, Рахиль?– наконец выдавил я из себя.

– Я боль, Юрий Николаевич Боголовский. Я всего лишь боль, которую оставила после несчастной жизни. Когда-то давно-давно я умерла телом, оставив свою боль скитаться по миру. И только тогда я познала настоящую жизнь. Когда я была человеком, то представляла из себя всего-навсего одинокую бесплодную женщину. И умирая в голоде и холоде, я оставила себе лазейку в мир живых людей, концентрацию своей тоски. Вот кто я такая.

– Мне очень жаль,– пробормотал я.

– Напротив, Юрий Николаевич Боголовский! Ты должен не жалеть меня, а радоваться вместе со мной. Я познала человеческую сущность, смогла узнать тайны всех земных миров, а свою боль использовала для того, чтобы создать ребёнка. Я назвала его Джозефом и научила всем тонкостям жизни в такой форме. Мы вместе начали заботиться о несчастных душах. А вскоре он также смог создать ребёнка. И, о чудо, моей боли хватило и на его отпрысков! У меня появился чудесный внук – Юго. Он также как и Джозеф создал позже своих детей. Так продолжалось очень долго, пока моя боль не иссякла.

Рахиль вдруг замолчала. Лицо её из задумчивого и печального сделалось вдруг усталым и безразличным. Почему-то я не чувствовал перед ней страха и решился спросить:

– А зачем ты пришла сюда и явилась мне?

– О, Юрий Николаевич Боголовский! Я лишь пытаюсь спасти тех, кто остался в этой школе, от несчастий.

– Почему же именно здесь?

Рахиль вздохнула и тихо начала говорить:

– Когда боль иссякла, мой далёкий потомок по имени Кастор, не послушавшись моих просьб, создал себе сына. Пусть мы все помогали ему, но что-то пошло не так. Кастор назвал сына Эйяфьхом. Эйяфьхь был весёлым и любознательным мальчишкой. Рос он, как и многие мои дети, в человеческом мире, зная о своём происхождении. Учился Эйяфьхь в этой школе под человеческим именем. Шло время, весь наш клан ожидал проблем и опасностей, которые могут подстерегать мальчика. Но всё было хорошо, пока в какой-то момент на его руке не появилось маленькое чёрное пятнышко. В тот день мы все поняли, что это начало конца,– я увидел, что Рахиль плачет, а слёзы её поднимаются к стеклянному куполу над зимним садом, вопреки всем законам гравитации.– Вскоре Эйяфьхь потихоньку начал становиться тенью, мраком. Когда он понял, что происходит, то было уже поздно,– она вдруг замолчала.

Мы стояли так какое-то время, пока не прекратился поток её беззвучного плача. Стоило последней капле подняться под потолок, как Рахиль взглянула на меня.

– Мне пора, Юрий Николаевич Боголовский. Я надеюсь, что мы ещё увидимся с тобой.

– Взаимно,– я ошарашенно кивнул.

Рахиль улыбнулась и, закрыв глаза, растаяла в воздухе. Я пару минут стоял на месте и не двигался. Что это было? Плод переутомления или же мистификация, розыгрыш? Не могло же всё произошедшее быть реальностью?

Идя к дому, я мысленно порадовался, что у меня есть два дня на обдумывание этого сюрреализма. А после – новый, но такой хорошо изученный цикл.

Глава 3. Модель по крымскому образцу

– Шлюха эта ваша Стольцева! Шлю-ха!

– Алевтина Валентиновна, не могли бы вы хоть здесь не выражаться?– Имма Николаевна устало потёрла лоб.

– Ну невозможно уже! Вот послушайте!– Алевтина Валентиновна подняла толстый палец, похожий на сардельку и, оглядев всех, собравшихся в учительской, провозгласила:

– Я преподаватель с сорокалетним стажем работы. Я не буду просто так называть молоденьких коллег вертихвостками. Уж поверьте мне, стаж позволяет говорить такое. Только в тех случаях, конечно, когда это действительно правда. И Стольцева заслуживает такого мнения! Жаль что не все здесь разделяют его,– историчка косо взглянула на сидевших за столом в углу физрука и трудовика.