Дальние мои дали

Наталия Шушанян

Дальние мои дали

© Текст: Шушанян Н.

© Иллюстрации: Шмаков Г.

«На Плато Путорана…»

На Плато Путоранапородой базальтанебеса рисовалигребни волнистые,под влиянием вулканая озера бальзама(и автограф Бальзака)тебе отсылаюв конверте душистом.

«Где ты, моя Индиана…»

Где ты, моя Индиана,где прячешь свои деревьяс птицами райскими в кронах,со светляками в соцветиях,изящными белками в норах,дальние мои тропы,идущие твердо и плавномеж стройных твоих платанов,щедро обвитых лианой,где ты, моя Индиана?Думаю о тебе, чтобыввысь ускользать к звездам,к звездам твоим сверхновым,к самому дальнему небу,в самую близкую небыль.Где ты, мечта моя, солнце?Думаю о тебе, чтобынеба не рушился остов,а облака белого островптицы держали в небе.Где я, упавшая с неба?Как Элли летать я умела,знаю, как лунный голубьныряет поутру смелов охристо-синюю пролубь.Где ты, любовь моя, песня,где ты, весна, моя нежность?Не узнаёшь меня здешней?Канюк тебя пел утрамив далекой такой Индиане.

«Ты просто кивнул…»

Ты просто кивнул,а я и не въехала,ночь заглотнулапугливое эхо,«завтра» в нем было,и было «вчера»,вереницею плылив нем вечерасеребряных ложек,не смолкающих лир,в бархатной ложевосседал там факир,он звезды горстямивынимал из карманов,там были гостямильвы-игуаны,панголин в чешуе,пятнистый маргай,а страус-крупьеглазом моргали пальцем манилв пепел сиреневый,в сиреневый дым:с шатровых стропил,лапой держась одной,там свисала ондатраи дымила как мы когда-то —одну за другой,киваешь ты снова,я снова въезжаю,вместо нескольких словзайцев стаискачут по хрусталю,стольких ведь не выпитьи не отстрелить,да я и не тороплю.

«Не келья мне ночью приснилась…»

Не келья мне ночью приснилась,а кров совсем незаслуженный,небольшой, но редкой жемчужинойя в кровати формы раковины ютилась,а звезды глядели глазами такими синими,прямыми, большими и ясными,что сегодня засну неразбуженнойпод оливой зелено-глазастой.

«Нежными, одинокими, тихими вечерами…»

Нежными, одинокими, тихими вечерами,зная, что ты далеко и еще дальше,я толстовку твою надеваю,и тогда раскрывается небо над нами,а, может, сжимается, но путь это точно кратчайшийне то, чтобы до какого-то края,а для наполнения будущим настоящего,наполнения этих тихих вечеров,где я в безумье, нашими вечерами,где уходят все основаниядля тоски и печали, для сведения всяких счетовсо всем, что водило нас разными берегами,даже разными океанами,счетов с прошлым, заполнявшим будущее кем-то не нами.Кофта твоя однажды стала моей кофтой,твое небо бесконечно становится моим небом,и этого так много,что не будь мне, Толстовка, ни Горьковкой,ни Маяковкой,а будь лишь кофтой-мишкой, с нею я в Небыльнырну, не успев у Богавыпросить главного: «Мне бы …»Мне бы неба над намитихими, нежными вечерами,мне бы вечности той, где дней счастливыхне счесть,мне бы, Господи, того, что у меня было когда-то,и мне бы того, что у меня уже есть.

«Ведь я совсем не местная…»

Ведь я совсем не местная,но мне зачем-то помнятсяглаза твои небесные,и васильковый дым,сгущая воды вешние,весну с зимою путает,в ней я почти что здешняя,в ней ты – почти что ты.

«Смотри, какая выходит у меня история…»

Смотри, какая выходит у меня история,тихая, вроде, но сплошь романтика,два моих Я меж собою в ней спорят:Я-солнечный-зайчик и Я-лунатик.Я, которое заяц, радуется, скачет, едва завидятвою улыбку,а Я-лунатик ночами всё плачет:и счастья, мол, нет, любовь ошибка.И бродит впотьмах, не радуется,будто и звезды ничего не значат,по лунным канатам безо всякой надобностискользит и падает, а солнечный зайчику края какой-нибудь бездны его спасает, —насквозь идущей от Тянь-Шаня до Карибати,от горного края до водного краятам ведь буквально – рукою подать,Карибати это почти что грузинское,да и Тянь-Шань как будто родной,так и кочует энергия моя иньскаяот одной бескрайности к другой,а нет, чтобы в лунные зайцы податься,там ведь и весело, и тоже романтика:улыбнешься, будет повод для радости,отмахнешься, значит, тоже вроде лунатика.

«Я искала тебя на морском берегу…»

Я искала тебя на морском берегу,Легонько взлетев на песчаный мысок,Я потрогала руками горячий песок,Я представила, что это твои руки.И когда я сдувала песчинки с ладоней,Трубы морские взвыли протяжно,И рассказ, пропитанный щедро тобою,Полился, будто вправду искрила однаждыНад нами беспечными чья-то мечта,где к «Франческо» [1] стекался Кальяри,а прижатые странно друг к другу телаНеустанно всю ночь танцевали.

«Так и я знала…»

Так и я знала,что Кафка вечерний и утренний брютдо добра не доведут,близилась ночь,сплошной чередой мысли шли о тебе,потом в темнотечудно сплетались сны:то рябь на пруду, затянутом ряской,манила своею пляской,то неба глотнув,исчезала я и рождалась сызнова,соблазненная вызовомнад землёю паритьлетягой-зверушкой, палевкой одно-лаповой,то с подвесом одноламповымв рассеянном светеоблачной я неслась норушкой прямикомк сказкам от Древнего Востока,красиво, слегка одиноко,потом пустыней желтойдолго брела я без вина и воды,а «холмы это край земли»,вдруг значок от wi-fiвсплывает гигантской такой волной,бурлящей четверть-кругами,и в этом вай-фаеближняя четверть кругараскачивает огромную бутыльс чудищем безобразным внутри,и оно мне грозит,когтями отстукивает по стеклу,растопыривает их, снова стучит,сейчас, мол, всё взлетит,вцепилась я в лампу-подвес,давай бубнить невпопад, уговаривать невесть кого,чтоб стало вокруг светло,Гудзоны, Манилы,Аргуни, Амуры, пусть станет вокруг светло,чтоб не замелопутей туда и назад,туда, где влюбленная я мечтала у твоих сидеть ног,дивный такой Восток,и назад, где любовьдаже маленькая (открылось это с тобой)может быть безумно большой,пусть все вернется, пусть,а с Кафкой вечерним или утренним брютомкак-нибудь разберусь.

«Давай закурим сразу по второй…»

Давай закурим сразу по второй!К чему нам первая?Давай помиримся без ссори будем вернымисвоим желаниям, смыслам и мечтам,им будем равными,мы будем здесь, мы будем там,мы будем главнымив небесной глади с лунным гало,мы в нем утонем,а если неба станет мало,мы всё, что кроме,оставим для другой ночи длиноюпочти что в вечность.К чему нам встречи под луною,к чему нам встречи!?Давай представим все и сразу.К чему скупиться?Как рухнет небо, сбросив стразы,как сникнут лица.Страдать издержками офлайн-режиманам не пристало.И ведь могли мы стать чужими,но мы не станем.

«Я бы карточку Вашу держала в бюваре…»

Я бы карточку Вашу держала в бюваре,Я б украдкой глядела к нее,Я бы карточку в узорчатой рамеНа старинном держала в трюмо.Я бы карточке этой такие писала стихи!(хи-хи)Или темными вечерамиМы бы желтое пили вино.Отчего ни стихов Вам не нужно, ни рамы?Отчего Вы не пьете по утрам кофеё?

«Чтоб бестрепетней слиться с Курой…»

Чтоб бестрепетней слиться с Курой,двум Арагвам пришлось смешатьсяи, стирая оттенков контрасты,с опасной нестись быстротой.

Нина[2]

Все сигареты, что я не скурила,и все сигары,туфли все, что я не сносилана Сен-Мишель бульваре,платья, чулки как у артистки бурлеска,парики,неначищенные мною до блескапятакис портретом бездарного племянникаНаполеона[3],в вине утонувшиеили заблудшиев карманах случайных гостей Салона,пудреницы, помады, духи-приманки,Браслеты,шпильки, ванны с шампанским,валеты,кропленные кровью чужой,на дне Парижа ждало меня всё это,даже один смешливый король,Мон сеньор,а ты говорил, я стрелять не умела [4],я любила тебя, Борис Николаевич Белый,и вас, Аврелий, Веригин и Нелли [5].

«Он ничего не сказал…»

Он ничего не сказал,она нечего не сказала,и в этом просторе событий и фактовне было ничего, что «от края до края».и не глядели глаза её строго,и голос глубокий его не звучал,и не было в этом ни лжи, ни обмана,и чистился чат, и чат исчезал,а кровать ещё повторяла чьи-то черты,и кто-то один еще глядел в телефон,но не было уже ни забытых платков, ни заколок,и буквы слагались в «запрос отменен».Ни запаха, ни шипящего поутру витаминав стакане,больше никто на него не кричал,белоснежней всё становился экран,ведь чистился чат, и чат исчезал,а когда памяти становилось всё большев телефонах,у них ее становилось меньше, и неспроста.Чтоб никто не смог сказать уже, что чат исчез,потому что статус его небесный был таков,будто бы и не было его никогда.…….А в небе томился заблудший средь звездкрошечный ангел: «Но кто же я тогда?Who am I? Have I turned into a ghost?»И крылышки чистил как никогда.

«Все не просто, и не сложно 1…»

Все не просто, и не сложно [6],жизнь течет, мотив разгадан,судьбы наши слишком схожи,но меня держать не надо,ты ведь – русло, я река,ты ведь – парус, а я ветер,доля будет нелегкадруг без друга нам на свете,но когда заметишь вдруг,что сквозит меж нас прохлада,не кори меня, мой друг,убеждать меня не надо,так судьбе, видать, угодно:нам любить и ненавидеть,ты и есть моя свобода,ты и есть моя обитель,без присяг и обещанийи у нас сложилась карта,ты ж почти мое призвание,и держать уже не надо.

«Я люблю разводить в саду цветы…»

Я люблю разводить в саду цветы,а мама моя любит собирать эти цветы.Пока я наполняю для них вазу водой из крана,она говорит:«Милая, какой у нас в доме чудесный родник»!И добавляет: «Вас бы с дочкой моей собратьобеих враз,она так на тебя похожа, правда, у нее не бываеттаких печальных глаз».Потом она глянет на мое фото с самым яркимфильтром для Инстаграммаи воскликнет: «Да вот же она, дочка моя!Красавица! Это я – ее мама!»Я улыбнусь, помою ей руки у нашего родничка.Да, родная, такая вот у тебя дочка, не одна.«Это от коровки?», – спросит она, отпив теплогомолока.Я кивну, коровка так коровка, по имени «Азбука».Потом мы сядем рядышком и будем смотретьв окно,у нас глядящее вдаль есть окно, на двоих одно,и будем сидеть мы у окна до самой до темноты,а весной в саду никто не будет срывать цветы.

«Мир – странная штука, ветру казалось…»

Мир – странная штука, ветру казалось,в нем всякий на небе всё ищет луну,а умеет, в сущности, самую малость:проснуться, вдохнуть и подойти к окну.В нём дождь, танцуя по свету, льется слезами,каплями тяжелыми долбит и долбит землю,льется и смеется он разными голосами,но дремлют притихшие, дремлют.А травинки в лесу считают чьи-то пальцы,в пальцах чьи-то мысли и лица,которых они касались, сонмы скитальцев,и золото заката им снится и снится.Но кто-то очнется совсем ненадолго, на час,проверит, на месте ли окна и двери,отворит, затворит, посчитает потери,вздохнет, не поняв, как жить и как угасать.

«В неукротимом самоотрицании…»

В неукротимом самоотрицании,в спонтанности своей,под чьим-то пристальным вниманием,у берегов ничьих морей,в клубке чужих до-разуменийвдруг захотелось жизнь сложить,уж если не совсем с тобой, то в поле зрениятвоих прекрасных глаз и временами бытьв затерянной и нежной сказке

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Название ресторана.

2

Нина Петровская (1879–1928) – русская писательница, поэтесса, переводчица, мемуаристка.

3

Шарль Луи́ Наполео́н Бонапа́рт (1808–1873), Наполеон III

4

В1907 г. Н.Петровская стреляла в В.Брюсова после открытой лекции А.Белого в Санкт-Петербурге, пистолет дал осечку.

5

Псевдонимы В. Брюсова

6

Перевод с испанского песни «Un Сompromisо» (Аntonio Macnin)