Веер откровений

– Ну? В чём дело?

– Тоши сегодня празднует шестнадцать, – директор выделил слово «сегодня», – я дал ему выходной.

«Он что, издевается?» – Икити Тоёда поднял на директора взгляд, полный удивления. Но прежде, чем Икити приказал вызвать Маруяму любыми средствами, Сакамото добавил:

– Первый выходной за два года. Что бы вы ни думали, мы тут работаем на победу.

Когда Икити Тоёда вышел на воздух, уже смеркалось. Небеса, разбитые розовым, горели над чёрным пятном вдалеке. В наблюдательной вышке блекло горело квадратное окно. «Даже не уберутся, а завтра по новой будут испытывать», – подумал Икити и открыл небольшой блокнот.

Для формального отчёта дзайбацу требовалось узнать обстоятельства и причины падения истребителя, проверить обстановку на заводе, а также приложить краткий отчёт о состоянии вдовы Ёсио Шибаты. Последний пункт вовсе не был обязательным, управителей больше занимал собственный порядок, чем чужое горе. Но обстоятельства толкали Икити Тоёду отправиться по необязательному адресу, написанному под именем: Касуми Шибата, вдова.

Хотя бы для того, чтобы скормить прессе пару ярких фактов из жизни бедной вдовы.

Знаменитого токко Шибату расквартировали неподалёку. Временный дом был совсем не похож на военные бараки, какими их представлял Икити Тоёда – свежевыкрашенная терраса, новые сёдзи на фасаде и небольшой сад. Служебная машина подвезла его на самый край. Икити аккуратно хлопнул дверью и медленно прошёлся по тропе, про себя угадывая кусты.

Справа узнавалась аллея из слив с одиноким деревцем груши. Слева росли три диких камелии. По обе стороны террасы торчали кусты нандины – прекрасной во все времена года. И во все времена года одинаково ядовитой.

Странно. Куст нандины, дальний от входа в дом, оказался почти полностью голым. Ягоды осыпались вокруг. Пару красных Икити Тоёда заметил и у самой двери.

Он постучался.

Касуми Шибата была женщиной маленькой и худой. Сгорбленной девочкой, которая рано прожила всю жизнь. Улыбнувшись, вдова коротко поклонилась и пустила Икити в полумрак дома. Не зная, с чего начать, Икити Тоёда начал с очевидного.

– Наверное, трудно быть женой такого уважаемого…

– Нет, совсем нет.

– …обеспечивать ему надёжный…

– Это Ёсио был нашей защитой… моей.

Касуми ёрзала в кресле, то и дело расстёгивая верхнюю пуговицу на вороте рубашки и застёгивая её обратно.

«Одета не по традиции, – заметил Икити и поморщился. – Теперь понятно, почему Ёсио Шибату всегда в глазах прессы рисовали одиноким».

– Он защищал вас от журналистов, верно?

Касуми кивнула:

– И нашего сына. Мы были его тайной, но мы были и его сердцем. А потом… потом…

– Что случилось?

Касуми посмотрела на Тоёду пустым взглядом, руки затряслись, пальцы потянулись к вороту.

– Не… не-ет.

– Какое блюдо вчера было на ужин?

– Блюдо? Ёсио всё для нас делал. Он принёс сяку риса, чтобы я и Тэйто…

– Тэйто?

– Мы его назвали в честь министра… Вы знаете, Ёсио очень хотел, чтобы наш сын вырос знаменитым… Но ведь, чтобы вырасти, нужна еда…

Касуми вдруг затряслась сильнее и побледнела. Её пальцы обхватили горло, потянулись ко рту, но не смогли сдержать рвоту. Между Икити Тоёдой и вдовой великого токко Шибаты раскинулись полоса из красных ягод.

«Так любила, что решила отравиться, и теперь бредит, – решил Тоёда. В его блокноте не было ни единой записи о сыне Шибаты. – Чего только не бывает в горе».

– Где у вас… чтобы убрать? – Икити зашагал по комнате в поисках чего-нибудь, способного прибрать рвоту, но не обнаружил ни единой тряпицы.

Икити прошёлся по дому.

В спальне на фусуме он наконец нашёл кучу белья. Будто всю ткань, которая была в доме, принесли сюда. Но зачем? Икити осторожно потянул за краешек ткани, показавшейся ему армейскими брюками. В тряпичной куче что-то перевернулось. Икити Тоёде показалось, будто недра фусумы скрывают чью-то белую кожу. Колыбель? Она ведь говорила о сыне. Тряхнув головой и уже не беспокоясь о стыде, Икити распутал тряпичную сердцевину и сам еле сдержался, чтобы не вырвать.

Внутри заботливо уложенного тряпья, будто в мягком коконе из одежды и красных непереваренных ягод, лежал младенец.

«Мальчик», – отметил Икити, обхватив двумя пальцами хрупкое детское запястье. Пульса не было.

– Я… я… не знала, чем накормить, – голос Касуми разбил пульсирующую тишину. – Риса больше… Он больше…

Касуми Шибата зарыдала, так и не закончив признание, но Икити Тоёде оно было не нужно. «Вот как бывает, – подумал он. – А ты, горделивый дурак, на директора хотел всё повесить».

Ночь не успела обнять горизонт, а Икити Тоёда уже отправил телеграмму председателю дзайбацу «Митсубиси» и провёл конференцию с прессой на пороге третьего кобана Хамамацу.

Убийца был найден. Найдена. Сумасшедшая вдова, которую завтра журналисты распнут на страницах газет. Собралась целая толпа, кричащая наперебой, щелкающая затворами фотокамер. Они требовали подробностей отравления Ёсио Шибаты. Они плевать хотели на рассказы о том, как Икити Тоёда достал из тряпичного кокона дитя.

Касуми Шибата созналась в травле младенца. Созналась в том, что решила приготовить еду из ягод нандины. К утру она наконец сдастся и расскажет, как кормила Ёсио Шибату нандиной перед испытанием.

Полицейские третьего кобана Хамамацу втроём решали судьбу этого дела, а Икити как главный свидетель, личный доверенный дзайбацу «Митсубиси» и пресс-атташе во всех деталях описал журналистам свою версию, мотивы, догадки, не забыв указать на антиимперскую одежду убийцы и дополнить дело деталями, отношения к нему не имевшими и вряд ли существовавшими за пределами мыслей Икити.

На плечи Икиты Тоёды уже спустилась ночь, но подробностей – кроме свидетельств механика Тамуры – он так и не узнал. Он провёл в участке всю ночь, боясь пропустить момент признания, то и дело выходя к прессе на крыльцо. Когда над крышей третьего кобана Хамамацу посветлело, он посмотрел на часы: без пяти шесть.

«Долго, – подумал он, – может быть, тот механик что-то ещё расскажет. Или Тамуру расспросить? Смена как раз у них». Открыв окна служебной машины, чтобы прогнать сон, он поехал к директору Сакамото.

– Господин Тоёда, мы вас уже ждём, – Акира Сакамото почти безмятежно улыбнулся. – Проходите в мой кабинет, Маруяма уже несёт графики, как вы и просили.

Заметив на лице Икити Тоёды улыбку, директор смутился:

– Что вы? Что-то произошло?

– Господин директор, Ёсио Шибату убила его вдова.

Сакамото поднял на Тоёду брови.

– И сына их она убила. Это уже точно.

Теперь Сакамото нахмурился. В его глазах заискрило недоверие.

– Вы знали, господин директор? – внутри Икити ликовал: что, если директор всё-таки замешан? Значит, интуиция не подвела!

– Рику Шибата погиб над Окинавой, – прошептал Сакамото.

– Кто такой Рику? Брат? Дед?

– Сын. Рику Шибата – это сын.

Икити Тоёда смотрел на директора, не моргая. Внутри, в своих мыслях, он собирал пагоду из кусочков, один из которых никак не вставал на место.

– Рику работал у меня… Здесь, на заводе. Пока ему не стукнуло шестнадцать. Мы всё понимали, ведь он сын токко. Мы были счастливы, что Рику продолжит дело отца.

– И долго он…

– В первом же бою.

Пагода, которую Тоёда так тщательно пытался собрать, рассыпалась. Внутри загудело.

– Знаете ли вы, господин Тоёда, сколько «Рэй-сэнов» на самом деле имеют броню? Сколько алюминия есть у нашего императора? «Митсубиси», «Накадзима», «Хитачи», «Омура». Слишком много переменных, чтобы у каждого истребителя в итоге оказалось по тридцать сантиметров на фюзеляже. Не говоря уже о топливном баке.

– Значит, вы подделали отчёты? Господин директор, я передам это в дзайбацу.

На лице Икити Тоёды выступила радость, с которой выживший в бою получает повышение сразу на две… нет, на три ступени.

– Нет, что вы, – Сакамото горько рассмеялся, – вера в нашего императора… в наших детей не позволит мне забыть о броне. Спросите у тех, кто нанял вас, какой дипломатией мне обходится этот алюминий.

Акира Сакамото закрыл глаза руками, погрузив свой кабинет в тишину, и затем, достаточно протерев глаза, продолжил:

– Там, в бою, мы могли только надеяться, что Рику сядет в наш истребитель. Понимаете, что произошло, господин Тоёда?

Тоёда не понимал. Если сын Ёсио Шибаты погиб в бою, кого он тогда нашёл в его доме? Чего на самом деле хочет дзайбацу?

В дверь коротко постучали, и в кабинет зашёл лохматый парень, усыпанный веснушками.

– Он получил какой-то другой «Рэй-сэн», – закончил Сакамото и, взяв парня за плечи, представил Икити. – А это Маруяма. Тоши. Задавайте ему любые вопросы по поводу документов, про детали, броню и сборку. И про Рику можете, если он захочет, конечно.

Сакамото вышел, оставив в голове Икити звенящую тишину. «Она не убивала мужа… не убивала… это не она…» – повторялось в его голове.

– Вот сборочные смены за полгода, – Маруяма протянул тощую стопку листов, расчерченных и мелко заполненных с каждой стороны.

Икити Тоёда полистал их. Имена расплывались, цифры скакали по страницам, вызывая на лбу холодный пот.

– Рику Шибата, – сказал он. – Где?

– Кто? – парень переспросил как-то неумело, будто так и не научился врать.

«Даже врать он их на своём заводе не учит», – с горечью отметил Икити и посмотрел на Маруяму. На рыжеватом лице бешено дёргались зрачки, тело осунулось и подрагивало. Что-то с ним было не так. Пагода в мыслях Икити снова начала расти, отбрасывая лишние детали.

– Покажи, – Икити Тоёда постучал пальцем по стопке. – Где он?

Измозоленные детские пальцы зашуршали по бумаге. Половину папки Тоши Маруяма откинул сразу, а затем стал медлить, будто что-то не давало, мешало ему найти те самые даты.

– Вот, – указал он наконец трясущейся рукой, – и дальше. Каждый день.

Икити взял листы и проверил каждый, друг за другом.

– Как близко ты его знал?

В каждой смене до самого начала Рику Шибата и Тоши Маруяма числились вместе, это Икити заметил сразу. Другие люди на конвейере менялись, имена каждый раз были разные и повторялись в неделю несколько раз. Неизменными оставались лишь двое.

– Не знаю, – пожал плечами Маруяма, – у нас принято работать, а не болтать.

«Кошки. Крепкие самолёты. Двадцать четыре процента. Одна смерть», – Крыша пагоды выросла, Икити не доставало всего пары деталей, чтобы связать два расходящихся края. И в глазах Маруямы тоже было всё ясно.

Ни мотива. Ни улик. Ни жертвы. Может не так и плохо, если все будут думать на жену. Но истина Икити Тоёду так просто не отпустила.

– Поссорился с этим и отца решил туда же? Да? – надавил он. – Зверьём надо быть, чтобы так!

Маруяма вжался в себя и попятился. Веснушки на лице побледнели.

– Не знает он… Тут чёрным по белому написано, что вы с сыном Ёсио Шибаты друг друга замечательно знали! – не унимался Икити Тоёда.

– Как зовут ваших коллег?

– Что?

– Ну, ваших коллег… по кобану. Вот… к примеру, который вас… привёз? – внезапно спросил Тоши Маруяма.

Как зовут водителя, Икити Тоёда не знал. Ему тоже платили не за отношения с коллегами.

– Пошёл вон, – прохрипел Икити, пытаясь приладить к пагоде хоть какой-нибудь кусок, чтобы завершить ход своих мыслей.

Едва Маруяма ушёл, Икити Тоёде самому потребовался воздух.

Над полем беспокоился осенний ветер.

«Что мне нужно найти?» – ватные ноги понесли Икити по бетонной полосе, где какой-то пилот одиноко обхаживал свой «Рэй-сэн». Икити кожей чувствовал разгадку. Она тускло горела в окне наблюдательной башни, сбивая дыхание.

«Он знает, этот старик Тамура всё знает… знает, – звенело в голове, но внахлёст Икити слышал и другое – мальчишку на смерть подвести… жизнь испортить. Зачем? Жена сумасшедшая, не помочь уже. Пусть так, оставь… оставь».

Икити замотал головой. До наблюдательной вышки осталось метров десять, сквозь белёсые сумерки уже виднелся тусклый отсвет фонаря. За спиной затрещали лопасти истребителя. Громкий голос велел всем покинуть полосу.

Не сбавляя шага, будто пьяный, Икити свернул в траву. Кто будет его слушать сейчас? Кого он хочет спрашивать? Мешать только. Достигнув наблюдательной вышки, он уселся прямо в траве. Безымянный пилот поднял свой «Рэй-сэн» к облакам, разделив пополам рассвет, взмыл вверх, исчезнув из виду за мгновение, а затем появился снова. Безымянный пилот пустил «Рэй-сэн» в штопор и вышел из него почти у самой земли. Дальше была петля и снова вверх, на посадку.

Икити Тоёда не заметил, как гладит рукой кошку. Рыжая каси, которая вчера порвала ему штанину. Внутри Икити проснулась какая-то нежность. Смерть токко Шибаты, ещё тёплая кожа младенца, беспокойные пальцы Касуми Шибаты. Всё это потеряло значение в гуле ветра над головой, который опустился к ногам Икити и будто его обнял.

В ложбинке между костлявых кошачьих лопаток пальцы Икити нащупали нитку. Он потянул – круглое и холодное прокатилось по ладони.

Интересно, как эти дети тебя назвали.

Икити опустил взгляд на ладонь, надеясь увидеть медальон, какие бывали у домашних кошек. Давно, в прошлой жизни. В первых лучах солнца на его ладони блестели несколько гаек, перемазанных в бензине. Улика? Маруяма, значит, из-под брони их выкрутил. Что под броней, ведь никто не увидит.

Икити Тоёда дёрнул за ожерелье. Каси зашипела, вонзила ему в ладонь острые зубы.

«Пришла меня забрать», – подумал Икити и упал на траву. Где-то далеко, прерываемые кошачьим мурчанием, вдруг зазвучали голоса.

– Тоши, всё только не пей!

– Ненавижу! Рику, я его ненавижу.

– На, вяленые сливы. Закуси… Ещё целая неделя, а потом ещё и учения.

– И кто обратно вернулся? Ну-ка назови!

– Мой отец? Тоши, я ведь сын того самого Ёсио Шибаты. Нашего дорогого, – голос изобразил Сакамото очень похоже. Пагода в мыслях спящего Икити Тоёды засветилась.

– Может, пока из меня токко готовят, война вообще закончится, – продолжил голос. – Тоши, ты своим видом день рождения мне только портишь. Ну, за меня?

– Ты умрёшь там, Рику. Твой отец отправляет тебя на смерть!

– Если так, тогда я попрошу мать в честь меня нового ребёнка назвать. А тебе придётся с ним дружить.

– Придурок.

– Зато, когда ему шестнадцать станет, никакой вой…

Икити Тоёду разбудил свист. Будто лезвие вспороло небо над ним и теперь на него валится небесное нутро. Икити вскочил, пытаясь удержать в голове остатки сна. Рыжая кошка с ожерельем из шайб прижалась к нему и жалобно запищала.

Безымянный пилот приземлился на полосу, дважды стукнув шасси о бетон. Очередной «Рэй-сэн» был готов отправиться на войну за императора.

Пагода в мыслях Икити Тоёды собралась.

Елизавета Воронцова.

ЧТО СКАЗАЛА РОЗА

Пётр: я свидетель

Во время юридического семинара я вышел на улицу. Стояла промозглая осень. На опустевший парк спускались сумерки. Шелестели раскидистые ветви старых деревьев, на землю падали последние сморщенные листья. На аллее я заметил приближающуюся женскую фигуру. Она перепрыгивала через лужи и спешила к зданию, резко оборачиваясь назад, не боясь поскользнуться на мокрой земле. Влажные от дождя пряди волос липли к лицу и сбивались от ветра. Полы распахнутого пальто цеплялись и рвались о кустарники.

Я узнал Розу, любовь моей взрослой жизни. Вид у неё был испуганный, буквально кричал о помощи. Увидев меня, ускорила темп и продолжала вглядываться назад. Добравшись, Роза схватила мои руки и попыталась что-то сообщить. Её прерывистое бормотание прервала визгливая какофония чёрных птиц. Они с шумом вспорхнули и зловеще пролетели перед нами. Плохой знак, меня покоробило.

На аллее показался громоздкий человек с ружьём. Его фигуру покрывал бесформенный плащ, а глубокий капюшон закрывал лоб. Образ довершала яркая японская маска, закрывавшая лицо, которую я узнал. Силуэт сливался с тёмным небом. Роза вцепилась в мою куртку, не дав оценить ситуацию. И тут прозвучал выстрел. Роза вспорхнула ресницами, и в глазах отразилось смирение. Пытаясь удержать голову, она прошептала ускользающую на ветру фразу: «Он знает. Ты разберёшься». Потрясённый случившимся, всё ещё держа Розу, я потерял из виду убийцу. На шум из здания вышли люди. Яркая одежда на женщинах казалась неуместной в безнадёжно неряшливом серо-коричневом тоне пейзажа.

– Пётр, что случилось?! – вырванный из толпы мужской голос вернул меня в реальность.

Не часто на моих руках умирали жертвы, здесь особенный случай. Тошнота подступила к горлу. Я еле успел положить Розу на мокрый асфальт и продрался через безлистный кустарник. Освободившись от фуршета, старался не дать волю чувствам, а командным тоном стал отпускать поручения: оцепить место, найти свидетелей. Народ засуетился, мне же пришлось сделать вид, что роюсь в мокрой листве. Я занимал пост заместителя прокурора, по масштабам города большая шишка, мне нельзя раскисать. Я подошёл к Розе, снял пиджак и положил под голову. Всматриваясь в её открытые глаза, тихо прощался. Вокруг перешёптывались, но мне было плевать. Я мог долго сидеть рядом с ней, пока до моего плеча не дотронулись: «Её нужно накрыть», – прошептал подчинённый.

Через какое-то время подъехало начальство, криминалисты, все, кого удалось вырвать в пятничный вечер. Меня пригласили зайти в гостиницу для опроса. Я задумался, а что, собственно, видел? В сгущающихся сумерках, среди деревьев в дождь бежала женщина. Но о преследователе не смог сказать ничего конкретного. О маске умолчал, что японская, только уточнил – устрашающая. На руках перчатки и охотничье ружьё, двустволка, не обрез. Всё, что я увидел.

– Что-то ещё про него можешь добавить? – прокурор внимательно на меня посмотрел. Я не стал вдаваться в подробности, что преступник был воплощением угрозы, с непоколебимой уверенностью в своём правом деле. Он выглядел как охотник, преследующий цель. И всё последующее было неизбежным для них двоих. Об этом я не сказал, как и о моей догадке, кто он.

Тамара: я всё ещё жена

Мы сидели на тускло освещённой кухне друг против друга. Совместные вечера давно стали редкостью в семье. Поженились на последнем курсе учёбы, мне достался красивый, перспективный мужчина. Быстро нашли общий язык, и казалось, я ему нравилась. Когда пошло не так?

Ещё до потери Риточки мы начали отдаляться, может быть работа виновата? А после похорон дочери Пётр вообще замкнулся. Следствие велось вяло, свидетелей не было, поздний вечер, народ у телевизоров, камер на подъездах нет. Ничего нет! Даже разбитых машин не нашли в городе, только осколки на дороге. Когда дело отправили в архив, Пётр отгородился. Только Дед не прекратил искать, всё рыскал, выспрашивал, подозревал всех. Прошёл почти год со времени смерти доченьки, отношения стали ещё хуже. Но нужно было продолжать жить, у нас сын, непростой мальчик, аутист.

Я наблюдаю за мужем и вижу постороннего человека. Между нами пустота, длящаяся годами, и не знаю, как исправить. Сейчас холодное лицо Петра в другом мире, уткнулось в экран телефона. Предполагала, в его жизни есть другая и давно. Он приосанился, поменял парфюм, появился блеск в глазах, всё неспроста. Подруга посоветовала пригласить мужа на свидание. Смешно. Я уже не помнила, в какое время года у нас был последний секс. И это не смешно. Но стоило попробовать: поговорить, почувствовать себя близкими. Найти время для свидания можно, было бы желание. Какое у нас будущее?

– Привет, незнакомец! – вкрадчиво начала я, сидя напротив мужа.

– Угу, – было мне ответом.

– Вкусно? – с надеждой на диалог продолжала я.

– Угу, – кивнул муж, не поднимая головы.

– А не пойти ли нам в пятницу в ресторан? Я подберу место, закажу столик, – неужели и сейчас муж не поднимет глаза. Не дождавшись, я выдавила из себя: – Приглашаю тебя на свидание.

– Что ты делаешь? – наконец Пётр поднял голову, посмотрел на меня внимательно, и саркастическая улыбка пронзила его лицо.

Я не отступала, протянула через стол руку, в надежде, что он откликнется на жест.

– Я в пятницу на семинаре, – опять опустив голову, он бросил мне информацию, как секретарше: «Буду занят, не донимайте по мелочам».

– Хорошо, тогда давай в четверг, – не унималась я, но руку пришлось убрать.

Муж пожал плечами: «Там посмотрим. Вкусно поесть, почему – нет?»

Я проглотила его «вкусно» и сосредоточилась на подготовке вечера. Заказала столик в ресторане, обновила гардероб и тщательно выбрала бельё в магазине. И вот мы сидим в полупустом зале за чёртовым столом, где стоимость ужина без прибамбасов может обойтись в ползарплаты, но что деньги, когда семья рушится. Мы молчим, говорить не о чем. Темы, которые нас связывали, стали бессмысленными. Даже молчание сейчас разное; раньше оно было уютным, сейчас режет как нож. Глотаю несправедливость, обиду и пытаюсь начать разговор. Наш особенный сын – всё что нас объединяет: «Артёмка делает успехи в школе, Дед недавно хвалился, со слов учителя». Но Пётр слушал вполуха, он сильно увлечён мясом, переключаясь короткими взглядами на телефон.

– Ты со мной? – машинально протягиваю ему руку, стараюсь зацепиться за его пальцы. – Ты где?

Но его пальцы холодные и неподвижные, просто ледяная стена. Пётр погружен в свои мысли, он только жуёт. Тело не движется, остекленевший взгляд, и меня накрывает удушье. Просыпается паника: не удержала, потеряла. Кто она? Мне нужно знать! В горле застрял ком. Как же унизительно сидеть напротив собственного мужа и пытаться завоевать его внимание. Я утопающая в этом безмолвии. Остаток вечера пила, не закусывая. Когда вышли на улицу, моросил дождь. Я была очень пьяная, еле держалась на ногах, и тут меня накрыл смех, не могла остановиться. И волосы намокли, истеричка. Моя ночь прошла рядом с унитазом. В сознании мелькали стыд, досада, жалость к испорченному белью и вечный вопрос: останусь ли живой от жуткого побочного эффекта, – голова отплясывала танцы в аду. Пётр менял холодные полотенца всю ночь, спал он в гостиной. Утром дома никого не было. Я решила не съедать себя изнутри и жить собственными интересами. Что-то же удерживает его со мной.

Роза: начало

Мы начали встречаться с Петром на третьем курсе. Наши отношения развивались в замкнутом пространстве, нам никто не был нужен: от нашей энергии стены могли поехать и потолок обвалиться. Но мы сильно шифровались, Пётр боялся сплетен. Его связывали обязательства перед отцом, который заключил брачный альянс со своим другом-депутатом. Петру обещали прокурорское кресло, не сразу конечно. Тамара училась в медицинском, однако в её анкете был маленький нюанс. После окончания школы Тамара родила ребёнка, что ж, бывает. И к моменту женитьбы Петька начал воспитывать чужую шестилетнюю дочь Риту. Я же вышла замуж за Сергея, которому нравилась. Моё тихое счастье наступило, когда переехала к мужу. Посуда не звенела от объятий, но я стала парой хорошему человеку и была ему верна. Серёжа меня боготворил, упрашивал не работать, говорил: «Чтобы личико не портилось от нервных перегрузок». Мне нравилась такая неспешная жизнь, зачем голову морочить работодателям, если вдруг уйду в декрет. Сергей работал адвокатом в известном городском бюро. Но нашу жизнь омрачала череда выкидышей. Истощённую физически и морально, Сергей повёз меня в тур по Японии. Это была чудная весенняя поездка в пору цветения сакуры. По возвращении Сергей много работал, и я не заметила, как муж начал таять, он ведь никогда не жаловался. Через полтора месяца я стала вдовой. С похоронами помогли его контора и друзья. При таких печальных обстоятельствах мы снова встретились с Петром.

Пётр: что делать

Я крупно влип, сейчас по полной. Ещё и облевал место преступления. Что же ты, старик, наделал? Я в ловушке! Смогу ли уберечься, как обычно? Так, нужно успокоиться и подумать. Не мешало бы выпить, не могу ясно думать. Боже мой! Роза, цветочек мой. А ведь жизнь налаживалась. Как же я без тебя? До сих пор чувствую твои руки, скользящие по мне, каждое касание твоих пальцев на лице, встречаю любящий взгляд. Внутри всё сжимается, вокруг ничего нет, только ты была смыслом. Твои губы находили мои, и мир замирал. Я тонул и растворялся в податливом теле. Как же больно. После похорон её мужа я как-то зашёл к ней домой с Артёмкой. Роза молча впустила нас в прихожую и рукой пригласила пройти в комнату. Я обернулся к ней, казалось, ничего не изменилось в её внешности, только появилась сосредоточенность. Мы смотрели друг на друга без слов, будто расстались вчера. Я поддался вперёд и обнял Розу, почувствовал, как электричество пробежало по коже. Мои руки сильнее прижали её. Роза уткнулась мне в шею и вдруг заплакала, я нежно гладил её по спине.

– Папа! – Артём заставил нас оторваться друг от друга. Сын смотрел на японскую маску, висящую на стене.

– Ты хочешь её взять? – спросила Роза Артёма, немного успокоившись. Сын кивнул. Роза сняла маску со стены и передала Артёму. – Нравится? Она отпугивает злых духов. Теперь не стоит бояться темноты и призраков, маска убережёт.