Литературный журнал «ДК» №01/2018

Я опустила задний подлокотник.

– И?

– Открой коробку. В конверте для тебя сюрприз.

Чаевые?! Заранее? Вот идиот! Что я с ними буду делать?

Однако в конверте было что-то другое. Не деньги.

– Открой конверт, – сказал Кен и облизнул пересохшие губы.

Я разорвала конверт. Внутри были какие-то фотки. Нет! Не какие-то! С Кариной!

– Что за прикол, урод?! – не выдержала я.

Машина остановилась. Он обернулся ко мне и снял очки. На его лице была жуткая маска. Как будто срезанная кожа с чужого лица. Я хотела выбежать из автомобиля, но ремень меня не пустил. Я видела, как он достаёт из бардачка фотоаппарат. Кен врезал мне по лицу, и я почувствовала, как тёплая кровь хлынула из носа. У меня закружилась голова. Щёлк – меня ослепила вспышка фотоаппарата. Щёлк, щёлк – и я потеряла сознание…

Любовь

Автор: Марина Голяева

– Добрый день, М. Как самочувствие? Может, у тебя появилась какая-то информация, которой ты хотела бы поделиться?

– Нет.

– Хорошо. Тогда продолжим с того, на чём остановились. Итак, мы выяснили, что раздражителем является плюшевый медвежонок. Давай поговорим о детстве. Расскажи про родителей.

– Ну… Они были…

Молчание.

– Хорошо. Расскажи про мать. Из прошлых бесед я узнал, что она была домохозяйкой.

– Да… мы часто бывали дома.

– Как я понял, вы были близки. Насколько?

– Она… Она всегда была рядом. Играла со мной, когда мне было одиноко. Сидела у кровати, когда я не могла уснуть.

– Как она помогала тебе уснуть?

– Она пела. Мои любимые колыбельные.

– Зачастую дети спят в обнимку с игрушками. Если я не ошибаюсь, у тебя такая была.

– Я поняла, к чему ты. Да, медвежонок. Доволен?

– Я делаю это не ради удовольствия. Опиши, как выглядел медвежонок.

– Потрёпанный. Но это не мешало его любить больше всего на свете. Хотя… Изначально он и не был моим.

– Судя по твоим словам, этот медвежонок достался от матери.

– Можно и так сказать. Когда матери было десять, она отдала его бабушке с просьбой сохранить его для… Ну, видимо, для меня. На удивление взрослое решение, да?

– Ты так и не описала игрушку.

– Обычный плюшевый. Коричневый. Ничего такого.

– Ничего такого, что выделяло бы его среди остальных?

– Бантик. Нет, что-то типа галстука-бабочки. Ха! Мой первый идеальный мужчина. Джентльмен.

– Расскажи больше.

– Интересно то, что… Хотя мне и нравилась эта бабочка, иногда казалось, что она его душит… И я решила её развязать.

– Ты знала, что бантики пришиты? Их нельзя развязать. Ты попросту распустила швы.

– Ну да. Голова отвалилась.

– Потом вы с мамой починили игрушку. Медвежонок в порядке.

– Но после этого случая я боялась, что он опять развалится.

– Очень часто страх сковывает людей, вводит их в состояние оцепенения. Ты начала бояться, что можешь сломать тех, кто тебе дорог.

Молчание.

– Это не значит, что так будет всегда. Расскажи о первой любви.

– Мы… Нас познакомили друзья. Просто столкнули нос к носу. Сказали, что из нас выйдет неплохая пара. И правда. Всё шло прекрасно и развивалось… быстро. Слишком быстро. Мы друг друга любили. Съехались буквально через пару месяцев. На Рождество Д. сделал мне предложение. Родные были в восторге… Как будто так и должно быть.

– Складывается ощущение, что ты была не рада.

– А я и не была. Хотя… тогда мне так не казалось. Я поняла уже позже. Он… сам рассказал. И да, я понимаю, к чему ты.

– Рано или поздно придётся вернуться к этому дню. Ты готова это рассказать?

– Я… я не знаю.

– Хорошо, я помогу. Опиши погоду, которая была в тот день.

– Было… тепло. Да. В июле наконец-то пришло тепло. Я решила покрасоваться на работе и надела один из любимых сарафанов.

– Ему тоже нравился этот сарафан?

– Да. Я решила его порадовать.

– Ощущение благих вестей, как я помню.

– Тогда я ещё не знала… Но чувствовала, что в тот день стоило быть праздничной.

– Вечер. Ты возвращаешься домой, заходишь в комнату. Что ты увидела?

– Я не помню.

– Не помнить и не хотеть помнить – разные вещи.

– Я…

– На диване был медвежонок. Другой, но всё же. Опиши его.

– Его подарил Д. Я сказала, что они похожи. На нём был галстук… Ещё один маленький джентльмен.

– На медведе не было галстука. Это Д. любил галстуки.

– Тебе-то откуда знать?! К слову, не очень-то и похоже на помощь.

– Ты сама говорила это. И в тот вечер галстук был не на медвежонке.

– Галстук был не на медвежонке… Галстук был… На нём. Удавка, если быть точнее.

– Образ медведя въелся в память. Эта игрушка стала приносить боль именно поэтому. Ещё один любимый развалился?

– Я пыталась снять его. Развязать узел. Конечно же, у меня не вышло. А потом я увидела эту записку. У чёртова медведя. Он знал, что я туда посмотрю.

– Что было в записке?

– Он запутался. У него была другая. Он не мог определиться, кого из нас любит или… Любит ли вообще. Он не мог разобраться в этом и не мог лгать. Решил, что так будет лучше. Что я и… она сможем найти счастье. И он явно не тот, кто мог бы его дать.

– Что случилось после?

– Пришлось вызвать копов. И скорую. И… я не помню, что было после.

– А после этого?

– Помню, что меня мутило. Я списала это на волнение и… реакцию на увиденное. Я пошла в аптеку. И потом поняла, почему хотела быть нарядной.

– Тест показал положительный результат. Что после?

– Я оставила ребёнка. Как память. А потом… я встретила тебя.

– Резкий переход. Сразу к сути. Но всё же. Что было после?

– Сам знаешь. Ты меня принял, а я тебя подпустила. Хоть на это и понадобилось время. Малыша ты воспринимал как собственного. Ты был хорошим отцом. А я была… пожалуй, я была счастлива.

– Ключевое слово «была». Что дальше?

– Я тебя любила.

– В июле ты надела то платье. Хотела выглядеть празднично?

Молчание.

– Ты позвонила мне на работу. Попросила, чтобы я пришёл раньше. Хотела, чтобы я присутствовал?

Молчание.

– Уже вечером ты вернулась домой. Ты принесла игрушку. Медвежонка, верно?

Молчание.

– Сказала, что пришло время. Что теперь это его игрушка. Так?

Молчание

– Зачем ты убила нашего ребенка?

Молчание.

– Зачем ты убила нас?

В больничном боксе погас свет.

Работа не волк

Автор: Люба Горохова

Лиза занимала должность руководителя департамента по поиску клиентов. Она не считала себя трудоголиком, хотя родные и друзья с ней бы не согласились.

– Я бы с радостью, но у меня столько работы! – слышали они на всех праздниках. Лиза была доступна только для сотрудников и только по рабочим вопросам.

Из-за дикой нагрузки она спала всё меньше и меньше, пока её сон не стал похож на агонию умирающего – около трёх часов непонятной тревожной дремоты, а на утро большая чашка кофе, и Лиза опять на работе.

В тот день она проснулась от чувства, что её кто-то толкнул. Лиза резко подскочила в кровати и, подогнув коленки к груди, уставилась на стену. Она вспомнила, что ночью на стене видела странное пятно. Оно было чёрным, овальным и размером с человека. Лиза посчитала, что это был сон, но на всякий случай решила осмотреть стену. Она подошла к ней на цыпочках и провела рукой – всё чисто и без пятен.

– Фууууф, кажется, я слетела с катушек! – выдохнула Лиза и пошла на кухню.

Налив себе кофе, она открыла ноутбук, чтобы ответить на письма, которых скопилось около тридцати. Прочитав одно письмо три раза, Лиза сдалась. Горло сковало, дыхание затруднилось, мурашки поползли по спине…

Лиза поняла, что ужасно напугана.

– Чёрт! – она схватила ключи от машины и побежала к выходу.

Уже в больнице её догадки подтвердились – паническая атака. Такое с ней было, когда она получила первый нервный срыв.

– Вам нужно подумать об отдыхе! Это не шутки! – посоветовал невролог.

– Наверное, вы правы. Отправлюсь домой прямо сейчас.

Лиза благодарно кивнула и направилась к двери. На выходе она обернулась:

– Скажите, а в таком состоянии возможны галлюцинации?

– Вы мне что-то не рассказали?

– Нет, нет… что вы! Просто дурной сон, не более.

Остаток дня она провела за просмотром сериала, а к полуночи рухнула на кровать. Из-за таблеток Лиза напоминала овощ, не способный издать ни звука. И тут произошло это – сознание прояснилось. Лиза почувствовала напряжение. Ощущение того, что она не одна. Лиза уже приняла сидячее положение, но всё ещё боялась поднять голову. Озноб пробирал до костей. Она знала: у стены кто-то есть…

Собравшись с духом, Лиза посмотрела на стену. На ней пульсировало чёрное пятно: овальное, размером с человека. Она острожно встала с кровати, подошла. Протянув руку к пятну, дотронулась. Комнату наполнил громкий звук, напоминающий скрежет металла. Лиза почувствовала чьё-то ледяное прикосновение. Она хотела увернуться, но было поздно. Момент, и Лиза ощутила адскую боль. Такую, будто в её макушку всадили кол, который прошёл вдоль позвоночника до самых пят.

Она вытянулась, изогнулась вперёд. Только тогда Лиза разглядела, что её держит чья-то нечеловеческая рука с длинными и тонкими пальцами.

Рука резко потянула на себя, и она увидела эти глаза: крупные, молочного цвета. Зрачки были маленькими и дёргались из стороны в сторону. Вторая рука что-то всадила в затылок Лизы. Та дёрнулась, раздался громкий лязг, и всё исчезло.

Будильник прогремел ровно в восемь. Лиза стояла у стены. Услышав мерзкий сигнал, она проснулась. Лиза пошла на кухню, налила кофе, открыла ноутбук и в течение десяти минут ответила на все письма. Когда работа была закончена, она зашла в ванную, взглянула в зеркало и обомлела… На неё смотрела та же самая Лиза, только с красными глазами. Внутри опустело: никаких размышлений, сожалений, жалоб, чувств, эмоций. Не было даже страха. В ней не было ничего от прежнего состояния. Только что-то тяжёлое.

Оно заняло её хрупкое тело.

Наблюдатель

Автор: Влад Морщинский

Я – это мои глаза. Я – есть внимание. Всё моё существо обитает в одних чёрных зрачках, утопленных в недвижимом белке. Я прохожу сквозь своё тело, сквозь зрительные органы, сквозь небольшую дыру в стене, чтобы оказаться у вас в гостях. Меня считают сумасшедшим, но на самом деле: я – Наблюдатель.

Она поселилась в соседней квартире тринадцать месяцев назад.

Наш район трудно назвать хорошим. Недавно в подъезде нашли чей-то указательный палец, а во дворе, по ночам, можно услышать, как кто-то жалобно и протяжно стонет. Здесь селятся те, кому больше негде. Или незачем.

Видимо, жизнь обошлась с ней жестоко. Каждую ночь я видел, как она содрогается от слёз в кровати, молча протягивает руки к потолку и мычит нечто понятное только ей. Утром она наносила на лицо кричащий макияж, улыбалась своему безумному отражению и уходила на работу.

В такие моменты ко мне всегда подкрадывалась тоска. Конечно, в моих стенах есть и другие дыры. Например, в поле моего зрения жил амбал с маленькой облысевшей головой и красными глазами. Он любил примерять бельё жены, пока той нет дома, но мне наскучила его однообразность. В полу также была дыра, приводившая мой взгляд к старушке со взрослым сыном. Много лет назад машина проехалась по его голове, оставив на дороге кроваво-красное вещество и всякую надежду на будущее. Часами она кормила с ложечки вечного ребёнка, а тот, задрав голову к потолку, строил рожи и выплёвывал то, чем пытается накормить мать.

Она, эта девушка, появилась здесь для того, чтобы отвратить меня от остальных. «Кто бы мог подумать, что я, оказывается, однолюб» – уткнувшись в стену, шептал я себе. Но она была не святой. Частенько к ней заходили мужчины. Одни молча распинали её в постели, другие – старательно играли в романтиков, чтобы распять чуть позже. Все мужчины были серенькие, абсолютно неотличимые друг от друга. Создавалось впечатление, что она встречалась всего лишь с одним. Может, это всё-таки один мужчина? Со многими именами? Такой собирательный образ.

Я прощал ей измены. В самом деле, она же всего лишь женщина! Ей был нужен обычный орган любви, а не мой глаз, пусть он и врывался к ней под кожу.

Но со временем я заметил кое-какую странность. Её часто стало тошнить, да и фигура округлилась. Она всегда мало ела, предпочитая питаться в компании тех самых мужчин. Однажды я увидел её остановившийся взгляд. Она сидела на уголке кровати и пронизывала взглядом белую полоску в руке. Её глаза застыли, а левая ладонь собралась в кулак. Она подняла глаза и, могу поклясться, увидела чужой глаз на стене.

Помню, как я тогда отскочил от охотничьего места. Пообещал себе, что в течение дня не буду подходить к стене. Пускай забудет, а когда потеряет бдительность, – я вернусь. У меня была настоящая ломка: я вырвал себе клок волос, но выдержал испытание и вернулся к дыре только утром. Она забыла или сделала вид. Не знаю.

Шли дни, недели. Однообразные, но прекрасные. Она округлялась, её рвало. И, наконец, она родила. Это случилось прямо в комнате. Она просто выбросила из себя дитя, перерезала пуповину ножом и ушла в ванную. Ребёнок остался лежать на испачканных простынях. Он был мёртв, но это не заботило его мать. Вскоре она вернулась, постояла какое-то время у кровати, потом брезгливо его взяла и положила в маленькую коробочку с логотипом обувной фирмы.

Я оторвал взгляд от дыры и лёг на пол. Услышал, как открылась её входная дверь. Через какое-то время она вернулась, а я всё лежал. Наконец, какая-то неведомая сила заставила меня выйти из квартиры. Впервые за долгое время я спустился по лестнице и вышел во двор. Дойдя до мусорных контейнеров, я сразу же сунул руки в один из них. В нос ударил сладкий запах человечины. Руки нащупали коробку.

Уже дома я проверил содержимое. Интересно получилось. Она, быть может, не знала о моём существовании, но я держал самый дорогой подарок, который женщина может преподнести. Безусловно. Родившись, этот ребёнок не был моим, но умерев и оказавшись на помойке, он стал моим наследником. Кроме того, мой взгляд через дыру осеменял его мать почти так же, как и те многочисленные отцы. Так и есть! Это дитя – плод любви многих тварей, в том числе и моей!

На мгновение я почувствовал, что наши с ней отношения стали почти такими, как их показывают в кино. Но это заблуждение. Всё-таки она поступила подло, выбросив моего ребёнка на помойку! «Ты же мать!» – глядя в сторону дыры, почти крикнул я.

Если бы мама выбросила меня на помойку, то я бы никогда не встретил столько людей, не знающих о моём существовании. Я же не слепой! Я – Наблюдатель! Я вижу всё! Именно поэтому я должен был ей объяснить, как подло она поступила!

План созрел в одно мгновение.

Я сходил в ближайшее почтовое отделение. Взял пакет для посылки. Вернулся домой. Нашёл пыльно-розовые ленточки и украсил ими обувную коробку с ребёнком, после чего, указав на посылке адрес её квартиры, отнёс подарок обратно на почту.

Через неделю я наблюдал, как она получила посылку. Она решила раскрыть её на кровати. Мой глаз был тут как тут. Тот самый нож разрывал плотную бумагу, и вот на свет показалась та самая коробка с грустными праздничными лентами.

Её глаза впали глубоко в череп. Губы стали тонкой серой линией. Кожа побледнела и стала прозрачной. Она открыла коробку и громко зарычала. Она повернулась в сторону дыры и моего глаза. Я продолжал смотреть. Её мелко трясло.

– Ублюдок!

Я молча смотрел.

– Больной извращенец!

Я молча смотрел.

– Думаешь, за горло меня взял, онанист?!

Я взорвался хохотом и в изнеможении отпал от стены.

Несложно догадаться, что через неделю посылка пришла уже мне. Затем я повторно отправил её матери. Так наш ребёнок путешествовал, пока его плоть совсем не истлела, а дух не исчез в тех местах, где в стенах нет дыр, и где я бы никогда не смог его увидеть.

Реализм

Дерьмо случается

Автор: Саша Расков

Мы стояли около ближайшего магазина, спокойно потягивая пиво. Антон делился подробностями личной жизни, а я делал вид, что внимательно слушаю. Мне нравилось, что на улице царила тишина, потому что такое в квартале было нечасто. Удивительно, но в тот вечер я не видел бомжей, пьяных семейных разборок и любознательных подростков, вечно суетившихся на дурь. Складывалось ощущение, будто кто-то собрал их в одном месте и отвёз в лес, оставив умиротворение, шум от танцующих листьев и круглосуточный с пойлом.

– Санёк, ты слушаешь или как? – одёргивая меня, спросил Антон. – Ты тут?

– Да, мужик, продолжай, – вспомнив о собеседнике, ответил я.

– Короче, бесит она. Не знаю, что делать.

– Погоди! Я, наверное, не понял.

– Чего не понял?

– Например, почему бесит.

– Я только что об этом сказал.

– Может… повторишь?

Не скрывая усталости, Антон сделал последний глоток, бутылка со свистом полетела в мусорку. Обнажив пачку, он тщательно продул сигареты и закурил. Я последовал его примеру. Мы оба прикрыли рты.

– Курить молча – это, конечно, прикольно, – не поворачиваясь, заметил я. – Но я как бы жду… ответа.

– Чёрт, да какой ответ! Говорю: ленивая она, как лань! Я ей талдычу: уберись, помой посуду, закинь бельё. А она? Она проснётся в обед, раскинет ляжки и палит долбаные «Престолы»! Доволен?!

– Звучит печально.

– Да ты что! Я и не знал! – злился он. – И что ты посоветуешь?

– Слушай, начни смотреть «Престолы». Проблема решится.

– Ну да! Придумал! Ты будешь убирать хату?!

– Не-е… я тоже смотрю.

Антон рассмеялся. Было здорово, что мне удалось пошутить в грустный момент.

– Вот за что я люблю тебя, Саня, – так это за чувство юмора!

– Спасибо, Атос, – иронично поклонился я. – Повторим по одной?

Антон отказался. Вместо добавки он быстренько свалил, репетируя сценарий будущего конфликта. Я подобный вариант не рассматривал, поскольку, в отличие от друга, гостил у родителей. Окна шептали: отец не спит. А это означало, что ранний приход создал бы кучу проблем. Поэтому я решил ещё выпить и немного пройтись по району.

Зайдя в магазин, я целенаправленно подвалил к холодильнику, высматривая тару с серо-зелёной этикеткой. Не сказать, что «Клинское» было лучшим пивом, которое я пробовал. Просто оно было дешёвым и мало-мальски походило на настоящее, за что я его и брал. Никогда не понимал тех, кто предпочитал один «Хугарден» двум «Балтикам». Если в обоих случаях травишься – зачем платить больше?

Позади раздался голос:

– Расков, братишка, – ты?

Обернувшись, я увидел молодого парня, одетого в порванную и местами мокрую белую футболку, синие шорты и чёрные тапки с вьетнамского рынка. Его звали Вова Проничев. Некоторое время мы учились в одном классе, пока он не перешёл в частную школу. Из-за модной стрижки и навороченного мобильника все считали его богатеньким. Однако спустя десять лет таковым он не выглядел.

– О, привет-привет!

Мы пожали руки.

– Какими судьбами? – поинтересовался я. – Сколько лет и никаких зим!

– Да я с работы… хотел чего-нибудь взять.

– А-а, ясно. Пиво будешь? Я угощаю!

– Можно. Вроде не спешу.

После серии неудачных шуток у прилавка мы расположились в соседнем дворике. Старая, но достаточно крепкая скамейка почти без скрипа приняла наши пятые точки. Пока я мутил дым, Проничев ловко сорвал крышки. Мы чокнулись за встречу.

– Ну, рассказывай: как жизнь? – поинтересовался я. – Где работаешь?

– В автомойке, на Тополиной. А ты?

– А я не работаю.

– Почему? – удивился он. – Совсем?

– Ну да. В поиске.

– Эх, была бы моя воля – я бы вообще не работал. Но если уволюсь – батя не поймёт. Знаешь, со школы многое изменилось…

– В смысле?

Крепко затянувшись, Вова перевёл тему:

– Ты как? В Москву клеишь?

– Куда там! Мне бы тут человеком стать.

– Не знаю: сейчас в Тольятти не лучшие времена.

– Что верно, то верно. Но подумай: кому мы нужны в Москве?

– Никто никому не нужен, – задумчиво произнёс он. – Кстати, ты кто по образованию?

– Сложно сказать.

– Почему?

– Потому что по диплому я экономист, а по призванию – лодырь.

– Мне бы такое призвание! – ухмыльнулся Проничев. – Устроишь?

Разговор затянулся. Следующий вопрос для обсуждения перебивал предыдущий, затем снова возвращался с подробностями. Такими темпами мы потеряли счёт времени.

Ближе к трём, убедившись, что я свой, Вова открылся:

– Кризис девятого помнишь?

– Помню, – кивнул я.

– До кризиса отец держал страховую, а мать – ателье. Тачка была – «Лексус», чёрный такой. Двухэтажный дом в Ягодном. Нормально жили. А потом бабах – и голяк!

– Так резко?

– Да. Фирму закрыли, как и ателье. Дом с тачкой скинули, чтобы закрыть кредиты. Теперь батя – водила маршрутки, а мамка – кассир в «Метро». Такие дела, братан.

– Мда…

– Ну, ничего – живём вроде, не голодаем.

– Крепись, мужик, всё наладится. Я верю.

– Светает уже… надо двигать.

Хлопнув меня по плечу, Проничев взял курс в сторону дома. Когда он отдалился на полсотни метров, я вскочил на скамейку:

– Вован!

– А?! – обернулся Проничев.

– Дерьмо случается, а мечты сбываются!

Вова улыбнулся и пошёл дальше.

Вязкая бездна

Автор: Катерина Иванова

Мне двадцать лет, и сегодня я точно узнала, отчего умру.

Это не призыв, не сборник умных изречений, не инструкция по сборке коктейля из депрессии – и уж тем более не исповедь, хотя имеет с ней общие свойства.

Это просто история, одна из многих, выскользнувшая ко мне из бесконечно-чёрного океана мыслей, в то время как я опаздывала из пункта «Ничего» в пункт «Никуда».

Мне двадцать лет, и мысли о смерти всё чаще приходят ко мне.

Они всё чаще приходят, но каждый раз, когда я пытаюсь воззвать о помощи, меня вновь запирают в клетке из вины и стыда.

Глупо.

По-детски.

Бестолково.

Сколько ещё можно перечислять всё, во что приходится верить?

Возможно, это правда.

какие у тебя могут быть проблемы

Возможно, нет.

Я настолько запуталась, что перестала отличать правду от удушливого чувства вины.

***

Возможно, это скука.

Возможно, это рутина.

Возможно, это невозможность пригласить лучшую подругу в гости, потому что родители активно отмечают завершение рабочего дня, поливая тебя пьяными речами о безысходности, которые чередуются с резкими вспышками злости.

Возможно, это сковывающее чувство безвыходности, топящее в вязком болоте. Возможно, это круг, что замыкается с каждым восходом солнца, – и вырваться из него невозможно, сколько бы ты ни пытался всё изменить.

Возможно, это отсутствие контроля над собственной жизнью, когда твоё решение воспринимается сквозь призму «Да что ты знаешь?». Каждое решение – от цвета тетрадки до выбора партнёра.

Возможно, это расписание разговоров с родителями, когда через час после их появления дома приходится прятаться в комнате. Кому нужен скандал на ровном месте?

Возможно, это…

Почему всегда должно быть оправдание?

***

Такие мысли не приходят однажды утром, когда ты спокойно разводишь себе дешёвый горелый кофе.

Такие мысли не приходят однажды в душе, когда ты смущённо отворачиваешься от шторки с лягушками.

Такие мысли приходят постепенно, незаметно – и ты не понимаешь, что они здесь, пока они не вытеснят всё остальное. Они уходят, возвращаются, вновь исчезают, и каждый раз интервал становится всё меньше. Ты думаешь о том, что однажды его не останется вовсе.

***

Когда ты уродлив, внешне или духовно, действительно уродлив, из этого можно даже воздвигнуть памятник из дымчатых облаков, возвести в абсолют свой неказистый низкий рост или отсутствие глаза, прославиться не благодаря, а вопреки.

Когда ты красив, все двери распахнуты перед тобой, и комплименты воспринимаются как должное.

У всех есть проблемы, у каждой медали две стороны.

Нормальность.

Нормальность – это ребро монеты.

Недостаточно, чтобы быть кем-то.

Недостаточно, чтобы добиваться и благодаря, и вопреки.

Недостаточно, чтобы получить искренние комплименты, а не обычную дань вежливости.

Вполне достаточно, чтобы услышать «Да ты не видела уродин!».

Вполне достаточно, чтобы услышать «Есть и менее талантливые».

Вполне достаточно для «Неплохо».

Нормально.

Каково это – прожить всю жизнь той самой, некрасивой подругой, на фоне которой выглядят лучше?

Каково это – выкладываться на всю и слышать в ответ «Ты смог бы и лучше, если постараешься»?

Каково это – раз за разом отдавать, отдавать, отдавать себя – и ничего не получить в ответ?