скачать книгу бесплатно
– Володя, любить родину не значит, что надо всю жизнь сидеть около своей детской колыбели и смотреть на одну и ту же березку. Работать на благо своей страны, быть порядочным человеком… Вот и все, пожалуй.
– А дядя Гриша?
– Что с ним?
– Он всю жизнь живет в Германии.
– И что?
– Он же не работает на благо своей страны. Он тоже инженер, и получается, он работает на благо Германии? А у нас с ней война!
Отец нахмурился:
– Володя, про дядю Гришу лучше никому не рассказывать.
– Я не рассказываю. Папа! Получается, что он работает на ту страну, с которой воюет его родина?
– Германия давным-давно ему родина.
– Как это?
– У него там семья, работа, дом. Он почти забыл русский язык, Софи, Мария и Иоганн почти на русском не говорят…
– Ну а как же его родина? Значит, могут быть две, три родины?
Яков Моисеевич потер лоб:
– Володя, ты меня запутал… Напиши ты что-нибудь в этом своем сочинении? Что там твоя Нина написала? Вот возьми и перепиши.
– Ты не разрешаешь мне пользоваться чужим трудом!
– Не разрешаю. Володя, на самом деле все намного сложнее, чем ты пишешь в своем сочинении, и в то же время намного проще. У человека есть семья, а где семья – там и дом. Моя родина, мой дом там, где вы. Если вы со мной – я готов жить где угодно. Но, конечно, я хочу для вас лучшего, поэтому мы живем здесь. Все, иди. Тебе еще переписывать сочинение.
На следующий день Володя встретил Нину около гимназии.
– Пока я сидела одна в классе, сделала все письменные уроки! – подбегая, весело сказала она, – весь вечер свободная, пойдем с папой в гости!
– Нина, а что для тебя родина?
– Родина? Много чего. Наш дом в Галиче, квартира тети Лиды на Охте, домик моей няни в деревне под Галичем… Наша с папой квартира. Петроград. Галич. Городищна. Да вся Россия!
– А ты могла бы жить в другой стране?
– Могла бы, наверное.
– Ты бы скучала?
– Нет. Я сейчас живу в Петрограде, а про Галич всегда помню, и мне нравится туда приезжать. Но чтобы скучать… нет. А что? Ты все про свое сочинение? Глупая тема. У меня было лучше – про дружбу.
– А что ты написала?
– Да я уж не помню. Что в таких случаях пишут? Что Тонечка веселая, умная, смелая, любит учиться, читать, всегда помогает старшим…
Она рассмеялась:
– Это почти все не так, конечно. Читать она не любит; мама ее просит помочь по нескольку раз. Учиться… она учится, конечно, но просто потому, что родители заставляют. А уж смелая! Как она визжала, когда увидела червяка на берегу!
– Ты написала неправду?
– Сочинение – это когда сочиняют. Я и сочинила. Я правду только в конце написала.
– Какую?
– Что мне с ней хорошо и весело.
– А я переписал вчера твое сочинение. И сдал сегодня.
– Молодец. Ты к нам или к себе?
– Так ты же в гости?
– Мы еще через два часа! Папа же думал, мне уроки еще делать. А мне и не надо ничего – только по истории прочитать, а это быстро!
– Тогда я к тебе.
Арсений Васильевич Володю почти не заметил:
– Ниночка, ты голодная? Сейчас же кушать садись, а то ведь и заболеть недолго!
Нина отбивалась:
– Да я в буфете чай пила и булочки три съела!
– Что три булочки? Надо же горячее есть! Сейчас все подам. Володя, ты обедать будешь?
– Нет, спасибо, я домой сейчас пойду.
– Я с тобой выйду, мне еще в магазин надо.
Нина села обедать:
– Володя, завтра придешь меня встречать?
– Приду.
Около магазина Арсений Васильевич хотел было попрощаться, но Володя остановил его:
– Арсений Васильевич, что для вас родина?
– Что? – удивился Смирнов, – ну как что? Не знаю. Родина и все.
– Ясно.
Арсений Васильевич долго смотрел мальчишке вслед, потом пошел в магазин.
Родина…
И, пересматривая счета, он вспоминал просторную квартиру в городе у моря, большой магазин, отца у прилавка, вечера в светлой гостиной, маму, свою комнатку с игрушками и книжками. Каждый вечер, когда он уже лежал в постели, приходил отец, садился рядом, они разговаривали, долго, долго, а потом приходила мама, а отец шел к Лиде.
После гостей Нина с тетей Лидой должны были поехать на Охту, а у Арсения Васильевича были дела. Но, расчувствовавшись от детских воспоминаний, он все переменил и забрал Нину домой:
– Ты ляжешь в кроватку, я с тобой посижу и поговорим!
Дома уставшая Нина легла, и когда Арсений Васильевич пришел к ней в комнату, она уже крепко спала. Арсений Васильевич укрыл ее, немного посидел рядом и вышел.
Бродя по квартире, он злился на то, что провел вечер не так, как было задумано. Чертов мальчишка со своими разговорами, думал он, все испортил, и сам же улыбался – при чем тут ребенок, ну спросил, что же теперь!
Он сел к столу, и снова перед глазами встал теплый родительский дом.
***
Володя шел, останавливаясь на каждом углу. Как хорошо, как светит солнце! И не скажешь, что еще только середина марта, снег уже начал таять, кажется, что тепло.
Володя толкнул тяжелую дверь, вошел и застыл. Штемберг стоял и смотрел прямо на него. Володя посмотрел на стенные часы – все хорошо, пришел он вовремя. Он опустил глаза и оглядел себя – и с формой все в порядке, пуговицы на месте, ботинки начищены… Он неловко поздоровался, не зная, что делать дальше. Штемберг рассеянно кивнул:
– Здравствуйте, Альберг.
Володя прошел мимо и скорее побежал в свой класс. Около лестницы он обернулся. Директор, не меняя позы, смотрел на дверь.
Володя выдохнул.
Не успел он положить вещи в парту, как в класс вошел учитель математики. Класс испуганно примолк. На учителе не было лица – бледный, с покрасневшими глазами, он дрожащими руками поправлял пенсне. Оглядев класс, он тихо произнес:
– Откройте ваши книги на странице сорок и делайте задачи.
Дети, растерянно переглядываясь, зашелестели страницами. Володя смотрел на условие, но ничего не понимал. И тут послышался робкий голос:
– Аркадий Павлович, что-то случилось?
Учитель посмотрел на говорившего, покачал головой, вздохнул:
– Да, дети. Сегодня из полевого госпиталя домой привезли Витю Катаева.
Класс оживился:
– Он что, был ранен?
– Боевое ранение?
– Ой, а у него и медали есть, наверное?
Учитель вдруг издал какой-то странный звук – как будто всхлипнул. Дети испуганно примолкли. Учитель оглядел их и с трудом заговорил:
– Да, он был ранен. Он вернулся домой без обеих ног… и он ничего не видит.
Володя почувствовал, как бешено бьется сердце, а в животе противно дрожит. Рядом кто-то всхлипнул. Учитель отвернулся к стене, его плечи вздрагивали. Потом он овладел собой:
– Вот такая грустная история, дети. Ну что же, решайте задачу.
Урок прошел кое-как. Володя никак не мог унять дрожь, он смотрел на задачу, не понимая смысла. Наконец прозвенел звонок, и учитель быстро ушел.
Дети сидели притихшие. Шурка неуверенно выговорил:
– Зато он герой.
– Но… ничего же не видит. И без ног.
Володя закрыл глаза. Как это – ничего не видеть… никогда, ничего, не видеть родителей, дом, речку, лес… Темнота, кругом всегда одна темнота! А как ходить – наощупь? И тут дошло – и ходить Витя тоже не может. Захотелось плакать, но как плакать при всем классе?
Остальные уроки прошли кое-как. О произошедшем уже знала вся гимназия, на переменах перешептывались:
– Но ведь он все равно герой!
– Конечно, герой!
– А на войне всегда ранят.
После уроков Володя побрел домой, не разбирая дороги. Иногда он останавливался и закрывал глаза, пытаясь представить, как это. Что теперь может делать Витя? Лежать? И не просто лежать, а в полной темноте? Читать он не может.
Он ничего не может!
Вспомнился их с Шуркой история. А если бы Шурка тогда убежал? А если бы и Володю за собой потянул?
Война не для детей, сказал тогда Арсений Васильевич. Но ведь сколько взрослых – вот, на углу Фонтанки, куда они с Ниной иногда носят корзинку – там сидит инвалид, без ног, на такой маленькой тележке. Но он видит. А тот, другой – у Троицкого собора?
От ужаса все путалось в голове. И Володя, еле сдерживая рыдания, побежал к дому.
Дверь лавки была открыта, и он, толком не понимая, что делает, вбежал внутрь, увидел Арсения Васильевича, бросился к нему, обхватил обеими руками и расплакался.
Лавочник от неожиданности уронил бумаги:
– Володенька! Что ты, мальчик мой? Господи… ну, что сделалось, мой хороший? Николай, встань вместо меня тут…
Он увел мальчика в контору, усадил на диван, сел рядом, обнял, гладил по голове, приговаривая:
– Что сделалось с моим мальчиком? Ну, не плакай, никому тебя не дам… ну, маленький мой…
Наконец Володя оторвался от его груди. Арсений Васильевич осторожно вытер ему лицо:
