скачать книгу бесплатно
Княжна Литовцева давно покинула палату. Максим Михайлович никогда не стал бы клонить, как выражалась пословица, дерево не по себе.
– Вы в полной безопасности, отец Евгений, – уверил его следователь, – скажите, преступник носил клетчатую крылатку? Как он выглядел? Зачем вы поднялись на колокольню собора?
Протоиерей едва слышно прошептал:
– Он был демон. Сказано – и увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон. Он был именно такой, сударь. Зверь, а не человек.
Сабуров решил не возвращаться на Пески. Послав полицейского на Офицерскую, он получил записку Путилина. Иван Дмитриевич тоже считал, что следователю лучше провести ночь в госпитале. Поговорив с доктором, Сабуров выяснил, что отцу Евгению придется остаться в лечебнице на несколько месяцев.
– Сюдаприезжал митрополит, – заметил врач, – скоро протоиерея переведут в госпиталь военно- медицинской академии. Мы сделали первые операции, но впереди еще несколько.
В записке Путилину Сабуров предлагал прислать в Максимилиановскую лечебницу полицейского художника. Он надеялся, что Добровольский сможет более подробно описать преступника. Пока в блокноте Сабурова значились только разрозненные слова.
– Смуглый, высокого роста, – Максим Михайлович курил рядом с открытой форткой пустой палаты, – действительно в клетчатой крылатке, с горящими глазами, рогом во лбу и голосом дракона, – следователь тяжело вздохнул, – хотел бы я знать, как разговаривают драконы.
Он даже поинтересовался у доктора, нет ли такого термина в медицине. Врач развел руками:
– Никогда не слышал подобного. Но, может быть, отец протоиерей имел в виду хриплый голос.
Сабуров не хотел излишне утомлять священника. Когда Добровольский начал заговариваться, следователь поднялся.
– Отдыхайте, отец Евгений, – он поклонился, – спасибоза помощь, мы обязательно отыщем преступника.
Ветер за окном лепил на выбеленное стекло хлопья мокрого снега. Раскачивался тусклый фонарь, Сабуров затянулся папиросой. Несмотря на свое обещание Добровольскому, он не был уверен, что Призрак попадется в их руки.
Отец протоиерей не успел рассказать, как онвстретился с преступником. Добровольский опять начал бормотать о демонах и наказаниях за грехи.
– Цепь, – Сабуров сверился с золотым брегетом, – он говорил о какой- то цепи, – забинтованные пальцы Добровольского схватили руку следователя.
– Они послали ко мне демона, – священник тяжело дышал, – цепь никого не прощает. Они узнали о моем раскаянии. Я хотел рассказать о своих грехах на исповеди и они убили меня, – брегет Сабурова размеренно прозвонил одиннадцать раз.
Показания отца протоиерея укладывались в версию о шпионаже, о чем Сабуров и написал в весточке начальству. Из ответного конверта следователь удовлетворенно узнал, что Путилин с ним соглашается. Начальство, правдо, указывало, что рог, о котором болтал Добровольский, мог быть иудейским филактерием. Из описания священника выходило, что смуглый черноглазый Призрак тоже смахивал на иудея.
За спиной Сабурова лежала Коломна, где обретались отставные солдаты- иудеи с семьями и проезжающие торговцы. Половина квартала не имела права находиться в столице, однако в полицейских участках закрывали на это глаза. В путанице улиц помещались разрешенные и подпольные молельни, лавки, где на задних дворах забивали скот и дешевые кухмистерские. Сабуров и сам любил захаживать сюда за фишем.
– Кто отправится на убийство с филактерием на лбу, – фыркнул следователь, – а что касается хриплого голоса, то господин Завалишин у нас простужен. Он высокого роста, смуглый,– Сабуров задумался, – если Добровольский опознает его по фотографической карточке, то дело можно считать закрытым.
Сабуров все равно стремился к честной игре, как выражались англичане.
– Я должен поработать с полицейским художником, – он набросал список дел в блокноте, – и еще раз проверить папки с иудеями. Вдруг Завалишин не имеет никакого отношения к Цепи, – Сабуров был уверен, что так священник назвал шпионов, – и наемный убийца действительно иудей? Хотя они все время в разъездах, Призрак мог давно покинуть город.
Сабуров считал черту оседлости средневековой косностью, однако к делу это не относилось.
– Тихокак, – ветер на Офицерской улегся, – даже извозчиков нет, – стрелки его часов подходили к полуночи. Аккуратно выбравшись из палаты, Сабуров убедился, что оба полицейских у палаты Добровольского не спят и не играют в карты.
– Никого не было, ваше благородие, – отрапортовали парни, – сестра принесла ужин и доктор заходил с лекарством, – приоктрыв дверь, Сабуров удостоверился, что в палате все в порядке. Ему почему- то послышался свист ветра.
– Ерунда, – при свете ночника он обвел глазами комнату, – окна плотно закрыты, а до чердака не добраться, пусть мы и на последнем этаже. Мне чудятся звуки, пора поспать, – простившись с полицейскими, Сабуров пошел в свою палату.
Сабурову выдали полосатый больничный халат, однако следователь предпочел прикорнуть по- походному, только избавившись от сюртука и жилетки. Рассмотрев при свете ночника прохудившийся ботинок, он понял, что покупки новой пары не избежать. Сведение домашнего баланса ввергало Сабурова в откровенный сплин, как выражались англичане. Достав блокнот, он водрузил ноги на спинку кровати. Максим Михайлович отвел три страницы на подробные сведения о жертвах Призрака. Преступник тоже удостоился отдельного листа. Сабуров надеялся на завтрашнее продолжение разговора с протоиереем.
– Берлин, – он покусал карандаш, – надо подробно расспросить отца Евгения о его встречах и знакомствах. И надо выяснить, бывал ли Завалишин в Берлине. Наверняка, бывал. Столица Пруссии – недальний свет, – пока из схем и чертежей Сабурова складывалась очень определенная картина.
Его беспокоило упоминание князя Литовцева. Вельможа пришелся по душе Максиму Михайловичу. Следователь напомнил себе, что надо сохранять беспристрастность. Завалишин, с его надменностью и сомнительными семейными связями гораздо больше подходил на роль шпиона, однако и его сиятельство мог оказаться на содержании Германии.
Сабуров, впрочем, не понимал, зачем богатейшему Литовцеву понадобилось продавать государственные секреты.
– Его могли шантажировать, – хмыкнул Максим Михайлович, – что, если княжна София Аркадьевна нарочно направила меня по ложному следу, зная о предательстве брата? Она может защищать князя. Кровь, как говорится, не вода, – Сабуров чувствовал, что сунул руку в растревоженный муравейник.
– Фрейлейн Якоби тоже может оказаться шпионкой, – сняв пенсне, он потер уставшие глаза, – а вся история о браке с Грюнау придумана от начала до конца, – Максим Михайлович насторожился, – однако доктора утверждают, что женщина не могла совершить такие убийства. Нет, это Призрак. Понять бы еще, кто он такой, – за высокой беленой дверью палаты царила тишина.
Запах лечебницы напомнил Сабурову о его операциях в полевом госпитале в Симферополе. К тяжелому аромату карболки примешивался соленоватый дух крови.
Поворочавшись на тощем матраце, Сабуров проверилревольвер. Полицейских у палаты Добровольского вооружили старомодными армейскими однозарядными пистолетами, однако офицерам рекомендовали покупать американские револьверы Кольта или оружие Лефоше. Жандармскому корпусубельгийский товар выдавали за казенный счет.
Сабуров и Путилин, как шутил начальник, расходились только по одному вопросу. Путилин предпочитал пистолеты Лефоше. Сабуров, побывав на стрельбище, решил ужаться, но купить за свои деньги американский револьвер Смита и Вессона.
Оружие успокаивающе переливалось серой сталью, Сабуров повел носом. Форточка оставалась открытой.
– Это запах не с улицы, – он вскинул голову к решетке вентиляционного отверстия, – кровь где- то близко.
Зазвенело разбитое стекло. Вскочив с кровати,Сабуров едва не споткнулся о собственные ботинки. Чертыхнувшись, он как был, босиком, выскочил в коридор.
Максим Михайлович едва удерживался на заляпанном кровью подоконнике. Мокрый снег бил в лицо. Он заорал парням:
– Немедленно отправьте кого- то в местный участок. Надо оцепить квартал. Он здесь, он не мог далеко уйти…
Как и предсказывал Путилин у колокольни Никольского собора, тело проиерея вытянулось на разоренной больничной койке. Бинты разорвали, больничная рубашка зияла дырами. Железная конструкция, стоявшая рядом с кроватью, превратилась в груду изломанных прутьев. Под ногами хрустело стекло. Сабуров мимолетно вспомнил объяснения доктора. В лечебнице практиковали, как выразился врач, новые медицинские методы. В стеклянных бутылках хранились лекарства.
– В аптеку не набегаешься, – сказал доктор, – мы держим все нужное для уколов под рукой. Поканевозможно постоянно вливать лекарства в сосуды больного, но это дело будущего, – склянки стояли на ныне разбитой железной конструкции. Прутья торчали из тела Добровольского.
У Сабурова не оставалось времени толком осмотреть место преступления, однако он заметил осколки стекла в разодранном рту проиерея. Ему показалось, что кроме обычной части тела, отсутствовавшей и у предыдущих жертв, Призрак отрезал священнику и язык.
– Никого сюда не пускать, – от резкого запаха лекарств и крови у Сабурова закружилась голова, – пусть парни из вестибюля бегут в участок, а вы ничего не трогайте, – в коридоре шумели голоса, кто- то заполошно взвизгнул: «Полиция! Полиция!». Сабуров чертыхнулся сквозь зубы.
– Полиция здесь, – в луже крови на полу красовался знакомый изящный след, – господа, утихомирьте публику, – даже балансируя босиком на мокром подоконнике, Максим Михайлович не позволил бы себе невежливости. Он надеялся не потерять пенсне.
– Потому что я тогда ничего не увижу, – перед ним болтался лодочный канат, – проклятая тварь спустилась с крыши и высадила стекло палаты.
Сабуров был уверен, что полинезийские предки господина Завалишина проделывали и более ловкие трюки.
– Однако я тоже не лыком шит, – он вскарабкался на гремящую железом крышу лечебницы, – хотя Завалишин, если это он, меня младше, – кроме стрельбища, Сабуров посещал гимнастическо- фехтовальный зал гвардейского корпуса. Путилин относился к его британским, как выражался начальник, замашкам с некоторым скепсисом.
– С уголовным сбродом незачем боксировать, – замечал начальник, – нам полезна только стрельба, Максим Михайлович.
Стылое железо леденило босые ноги, Сабуров выхватил из- за пояса револьвер.
– Стрельба по движущимся мишеням, – в разрыве туч блеснула неожиданно яркая луна, – он бежит к Глухому переулку, – Призрак двигался с неожиданной грацией. Сабуров разглядел впереди тартан клана Дугласов. Ветер взмахнул полами крылатки, Призрак остановился на краю крыши
Загремел револьвер, Сабуров все- таки поскользнулся. Проехавшись носом по железу, разодрав в кровь руки, он ухитрился не потерять пенсне. Ринувшись вперед, следователь наткнулся на промокшее пальто, сброшенное Призраком. В переулке застучали копыта. Перевесившись вниз, Сабуров успел разобрать очертания пролетки. Завернув за угол Глухого переулка, закрытый экипаж исчез из вида.
Крылатку Призрака необходимо было исследовать вплоть до самого незаметного шва. Для осмотра Сабуров выговорил себе закуток в полицейском морге Литовского замка. Расхаживая вдоль железного стола, Максим Михайлович неразборчиво бормотал себе под нос. Он давно заметил за собой такую привычку. Мысли требовалось сначала проговорить.
На казенного вида деревянной скамье лежал его привычный черный блокнот. Страница, посвященная покойному протоиерею, украсилась побуревшими пятнами крови. Кровь к Добровольскому отношения не имела. Сабуров осматривал палату покойного священника с еще не перевязанными ладонями. Добравшись утром до Песков, помывшись и сменив одежду, он еще не избавился от навязчивого солоноватого запаха в носу.
Трехчасовое вскрытие трупа Добровольского тоже не помогло Сабурову забыть о проклятом тяжелом духе. Максим Михайлович поймал себя на том, что он словно леди Макбет, потирает заново забинтованные руки.
Доктор в Максимилиановской лечебнице обещал скорое заживление царапин, но разодранные ладони отчаянно ныли. Врач предложил следователю укол морфина. Сабуров невежливо фыркнул.
– Мне надо сохранить голову свежей, – объяснил Максим Михайлович, – боль я потерплю. Лучше скажите мне, Добровольский получил вечерний укол? – доктор кивнул.
– Я осматривал его перед ужином, мне ассистировала сестра София, – в Крестовозвиженской общине титулы не использовали, – однако отец Евгений отказался от морфия, – врач недовольно подвигал бровями, – он шептал, что должен страдать за свои грехи, – доктор от души плеснул на ссадину йодина. Сабуров поморщился.
– Вполне христианская концепция, – отозвался следователь, – однако тогда он должен был кричать от боли, – врач выпятил губу.
– К боли привыкают, – задумчиво сказал доктор, – и это был его первый отказ от инъекции. В предыдущие дни мы так накачали его морфием, что лекарство текло у него из ушей. На вскрытии станет понятно, в каком состоянии он находился.
По мнению полицейских врачей ночью Добровольский пребывад, как они выразились, в полубреду.
– Однако он понимал, что происходит, – заметил старший доктор, – хотя его смерть была почти мгновенной, – он показал Сабурову банку с мутным спиртом, – отсечениеоргана повлекло за собой бурное кровотечение.
Орган Сабуров отыскал во рту священника. Призрак опять не унес с собой, по мрачному выражению Сабурова, сувениров. Отрезанный язык валялся на залитой кровью кровати. На вскрытии выяснилось, что преступник пользовался одним и тем же ножом.
Палату Сабуров осматривал в компании срочно поднятого с кровати Путилина. Они разделили комнату, как выразился начальник, на части. Несмотря на пристальные поиски, они не обнаружили пресловутых пахитосок, которые ранее курил Призрак.
– У него не было времени на курение, – заявил Путилин, – он торопился. Он знал, что палата охраняется и знал, что Добровольский с тобой разговаривал, – начальник повертел приколотую шприцем к груди покойника записку, – поэтому он и отрезал отцу протоиерею язык.
Сабуров присвистнул.
– Выходит, что кто- то здесь, – он указал в сторону коридора, – сносился с Призраком?
Путилин тяжело вздохнул.
– Мы проверим персонал, – пообещал начальник, – почерк на записке такой же, как и в предыдущих его посланиях. Давай займемся крылаткой. Может быть, пальто прольет свет на хозяина, – именно это и предстояло Сабурову. На изделии не нашлось ярлыков, однако на левом рукаве зияла прореха. Дыру аккуратно закрывал лоскут, хранившийся на Офицерской.
– Бирки могли спороть, – Максим Михайлович изучал грязную шелковую подкладку, – но сшита вещь отменно, ткань дорогая даже здесь.
Ему претило примерять вещи Призрака, но Сабуров прикинул пальто на себя. Изделие село, как влитое.
– В плечах мы одинаковы, – следователь вспомнил фигуру Завалишина, – однако я его выше, – он взглянул на полы крылатки, – вещь словно шили на меня или на князя Литовцева, – Сабуров сомневался, что государственный деятель станет прыгать по крышам или убивать священников.
– Даже если они предатели, – следователь по привычке полез в правый карман пальто, – что я делаю, мой портсигар на скамье, – пальцы натолкнулись на крошки табака. Внимательно их рассмотрев, Сабуров хмыкнул:
– Вот и пахитоски. Он тоже носит портсигар справа. Интересно, что в левом? – наконец избавившись от крылатки, он вывернул оба кармана.
– Табак, – Максим Михайлович взял лупу, – а это что такое?
Темные крошки мазали ладонь.Сабуров ощутил хорошо знакомый сладковатый аромат. Призрак таскал в кармане опиум.
Мокрый снег летел на пришвартованную у пристани полицейскую гребную шлюпку. Столичную речную полицию создали летом по указу его превосходительства генерал- адъютанта Трепова. Сабуров подозревал, что Федор Федорович вдохновился примером лондонского Скотланд- Ярда. Англичане обзавелись лодками на Темзе раньше появления в столице Британии настоящей полиции.
Еще одним нововведением Трепова стало фотографическое ателье,располагавшееся под крылом его превосходительства на Большой Морской. На зеленом сукне дубового стола обер- полицмейстера красовались четкиеснимки жертв Призрака. Сверху Сабуров с Путилиным устроили крошки табака и опиума из карманов крылатки преступника.
За вчерашним поздним чаем на Офицерской Максим Михайлович рассказал начальнику об эрмитажной встрече с княжной Литовцевой. Путилин по своему обыкновению задумчиво почесал бакенбарды.
– Ее светлость, кажется, имеет зуб на господина Завалишина, – заметил начальник, – каким он тебе показался? – Сабуров покрутил рукой.
– Надменным, – он помолчал, – считайся я гением, я тоже бы так себя вел, – Путилин усмехнулся:
– Ты и есть гений, – Максим Михайлович поперхнулся чаем, – в поимке воров, однако сейчас мы имеем дело с птицами другого полета.
Оставалось неизвестным, навещал ли Завалишин Берлин в декабре шестьдесят пятого года, однако, как заметил Путилин, это не имело значения.
– Скорее всего, навещал, – добавил начальник, – однако сведения придется истребовать официальным путем, а ты понимаешь, что…
Сабуров все прекрасно понимал. Путилин не хотел отдавать столь многообещающее дело в руки Третьего Отделения.
– Мы выполним их работу, – недовольно сказал начальник, – им останется арестовать Завалишина и получить ордена с чинами. Мы с тобой, Максим Михайлович, останемся с носом и будем сами виноваты в своей нерасторопности, – за чаем и пирогами от супруги Путилина они решили, как сказал Иван Дмитриевич, перетянуть на свою сторону начальство.
– Трепов не захочет делиться почестями с графом Шуваловым, – хохотнул Путилин, – я уверен, что он поддержит наше предложение.
Сабурова беспокоил неизвестный приятель Призрака, поставлявший ему сведения из Максимилиановской лечебницы. Имя Завалишина пока нигде официально не фигурировало. Сабурову и Путилину пришлось самим проверять служебные формуляры докторов больницы.
– Это может быть и не доктор, – в сердцах сказал Иван Дмитриевич после десятой папки, – а санитар. И в формулярах не указаны дружеские связи, – Максим Михайлович пыхнул пахитоской.
– Не указаны, но княжна Литовцева тоже подвизается в лечебнице, – Путилин откинулся на спинку кресла.
– Ты считаешь, что она подставляет Завалишина, чтобы спасти брата, – Сабуров кивнул, – но, Максим Михайлович, в голове девушки не мог созреть такой план, – следователь поджал и без того тонкие губы.
– Она словно нарочно рассказала мне о Завалишине, Иван Дмитриевич. Она считает его убийцей девицы Дорио, но мне кажется, что это было сказано для красного словца. Она хотела заинтересовать меня Завалишиным и она добилась успеха, – Путилин покачал головой.
– Она действительно не любит Завалишина, а остальное, Максим Михайлович, твои умопостроения. Литовцева не при чем, как не причем фрейлейн Якоби, – Сабуров рассказало своем визите к невесте Грюнау, – однако то, что она видела Завалишина на улице – это важные сведения.
Они пока не могли сравнить обувь Адриана Николаевича с отпечатками штиблет Призрака, однако Сабуров заметил, что оставленная крылатка стала бы велика коллежскому ассессору.
– На сколько? – требовательно спросил Путилин. Сабуров раздвинул пальцы: «Он ниже меня примерно на вершок». Иван Дмитриевич фыркнул:
– Что и вовсе ерунда. Однако, что в Глухом переулке его ждал сообщник – это не ерунда, Максим Михайлович. Жаль, что ты не разглядел экипаж, – Сабуров пыхнул дымом пахитоски.
– Я едва не свалился с крыши впереулок, – заметил следователь, – а Призрак прыгнул и не промахнулся. На козлах экипажа кто- то сидел, сомнений нет, – подняв глаза от фотографий, Трепов пошевелил пером крошки.
– Вы хотите установить негласное наблюдение за господином Завалишиным, – утвердительно сказал обер- полицмейстер.
Путилин кивнул: «Да, ваше превосходительство».
Повозив шваброй под продавленным диваном, Сабуров обнаружил себя хозяином пары гривенников. В окна квартирки на Песках хлестал дождь. Столицу в очередной раз накрыли тяжелые тучи.
Нева вздулась под западным ветром. Мойка, Фонтанка и Екатерининский канал бурлили под мостами. Ночные ливни смыли последние остатки снега.
