Гребец одинокий

скачать книгу бесплатно


– К моему стыду, нет. – Шатолин понурил голову, ожидая отповеди, но ошибся.

– Тяжелый случай. – Проводница сочувственно покачала своей кукольной головкой. – Света я!

– Извините, Света. Надеюсь, я вас ничем не обидел?

– Меня обидишь, как же! Я всяких в дороге навидалась. Это уж ты меня извини. Получается, это я тобой попользовалась. Я же когда тебя укладывала, решила костюмчик снять, чтобы не измялся, а у тебя там такое образовалось… – Она невольно погладила низ живота, мечтательно закрывая глаза. – …что грех было уходить с пустыми руками.

Света прыснула в кулак, отчего ее милая мордашка приобрела шкодное выражение.

– Но ты не против был, ты не подумай ничего дурного. Даже раззадорился. Слова говорил, ну прямо как песню пел на ухо. А уж потом я совсем голову потеряла. Двадцать четыре года от роду, а меня еще никто так не нежно не уговаривал. Я вообще в какой-то момент будто отключилась, до сих пор как вспомню…

Слова Светы приободрили Шатолина. Гордиться было нечем, но у него от сердца отлегло – по крайней мере, и в беспамятстве он не уронил своей репутации дамского угодника.

– Я рад, что тебе понравилось. Жаль только, я ничего не помню.

– Эх, я бы пришла к тебе еще, чтобы освежить память, но сейчас моя смена. Да и сил уже никаких нет. Мы с тобой часа три к ряду кувыркались. Вон юбка стала свободной. – Света кокетливо улыбнулась, поглаживая себя по округлому бедру. – Но я тебе телефончик оставлю. Я понимаю, что для тебя это всего лишь дорожное приключение. Да, пожалуй, и для меня… Но мне приятно было бы снова с тобой встретиться.

Шатолин почувствовал, как с каждым словом блондинки исчезает напряжение. Он не понимал слов, но мелодия ее речи звучала в его голове каким-то заклинанием. Он вдруг почувствовал себя посвежевшим и полным сил, и с удовольствием отпустив мышцы лица, широко улыбнулся.

– Ты вот что, Светик, для начала сообрази мне чайку, а потом я хотел с тобой поговорить о старике этом, о попутчике моем. Где он, кстати?

– Так сошел в Россоши. Сказал дела срочные. Он тебе какую-то папку оставил. Я сейчас мигом за чаем сбегаю и папку эту прихвачу.

* * *

Света ушла, и вместе с ней как-то само собой рассосалось чувство неловкости. В принципе для Шатолина никакой неловкости в подобной ситуации не было. Поездные, пароходные и прочие проходные приключения были для него делом обычным, и ничего зазорного он в них не видел. Он любил эту щекочущую самые глубины существа игру в недомолвки-переглядки, правила которой известны как мужчинам, так и женщинам, как бы они не отпирались (что, впрочем, тоже являлось частью этой игры). Награда всегда делилась пополам, и никто не оставался в накладе, так как выигрывали всегда двое. Ну а если кому-то не удавалось выпустить свое Я из тесного стойла ханжества, то проигрыш тоже был обоюдным, хотя и не обременительным.

Сейчас вся проблема была лишь в этой странной краткосрочной амнезии, которая так досадно не позволила ему насладиться призом, нежданно-негаданно упавшим к нему на полку. А все дело в этом коньяке, которым с такой навязчивостью потчевал Шатолина лукавый Маркович, вечный жид, занимающийся на досуге, в порядке общественной нагрузки страхованием человечества от повышенного идиотизма. «Врач-вредитель хренов. Мне он как-то сразу показался подозрительным».

Взгляд его снова упал на стол, где пыжилась в своем многозвездном мундире злополучная бокастая бутылка. Рука сама непроизвольно потянулась к горлышку. Шатолин вытащил пробку, взял бутылку за бока, и осторожно, будто это был нитроглицерин, нацедил темную жидкость в черненную чарку. Он поднес чарку к губам, жадно втянул расширившимися ноздрями аромат дубовой коры и неожиданно, без какого-то командного импульса из подсознания опрокинул чарку в рот. Предательский эликсир, щедро омыв язык и небо, проскользнул в горло и тут же разлился теплом по всему телу, мгновенно достигнув кончиков пальцев на ногах и вернувшись отдачей в мозг. В голове будто щелкнул какой-то тумблер, и новое понимание этой ночи и себя в ней озарило сознание ярким, но холодным, инертным светом.

«Это Агасфер, он уже две тысячи лет дурью мается, а теперь и этому покоя не даст!», пронзила мозг непонятная, но понятая мысль, будто кто-то нашептал прямо на ухо, и вернулась из глубин сознания многократно усиленным эхом: «Время пришло!..шло!..шло!».

Легенду об Агасфере он хоть и смутно, но помнил, а вот для чего пришло время, он так и не понял. Наверно это было продолжением того странного сна, навеянного, стариком и стуком колес под коньяк, но улучшение состояния было налицо. Шатолин в мгновенье вспомнил почти всю прошлую ночь – значит коньяк действовал, хоть тут не обманул старик. Он вновь налил в чарку коньяка и отправил его вдогонку первой порции.

Теперь спонтанная интрижка с проводницей Светой несколько прояснилась. Восстанавливая память, он размотал события прошедшей ночи с конца в начало и не нашел ничего выходящего за рамки его личного опыта. Света, судя по всему, осталась довольна, его репутация не пострадала, и если не рассказывать об этом приключении широкой публике, то его можно со спокойной душой внести в секретный отдел памяти, открытый сугубо для личного пользования. Непроясненным остался этот старик, Маркович, и все что с ним было связано. Всплывали несвязные обрывки разговора, двусмысленные фразы и какая-то псевдонаучная чепуха, касающаяся альтернативности истории. Частичная амнезия у Шатолина без сомнения каким-то образом была связана с питьем армянского коньяка. Помнится, старик еще приговаривал что-то о точности дозы. Теперь же с помощью того же самого коньяка память возвращалась, странным образом обходя все, что было связано с Марковичем и тем сомнительным разговором, который завязался между ними после третьей рюмки. Странный был разговор, стыдный – у Шатолина до сих пор не проходило ощущение вины, природу которой он не мог понять. «Все дело в коньяке!», подумал Шатолин, «Скорее бы Света принесла эту папку! Может в ней найдется какое-то объяснение?»

Глава 2

Потайная дверь

Шатолин мог ожидать от себя чего угодно, но только не этого. Он осторожно положил на стол вдруг ставшую непомерно тяжелой папку, которую принесла Света, и беспомощно повалился назад, слегка ударившись головой о стенку купе. Он толком не вчитался в документ, а лишь по привычке пробежал его по диагонали, но и этого краткого ознакомления было достаточно, чтобы понять, что это какая-то чудовищная профанация, не очень веселая шутка, которую сыграл с ним этот пошлый комедиант Маркович, имени и фамилии которого он так и не запомнил. Но больше всего его поразил не сам текст, а то, что в самом низу напротив его фамилии, стояла размашистая подпись, его знаменитый фирменный росчерк, которому завидовали все студенты из его группы. Сделана она была какими-то странными темно-красными чернилами, которые судя по всему, были очень густыми, так как подпись получилась несколько выпуклой и шершавой, как засохшие следы крови.

«Ну конечно, это же кровь!», подумал он и поднес указательный палец левой руки почти к самому носу. Еще проснувшись, он почувствовал, что подушечка пальца саднит, особенно когда соприкасается с чем-нибудь. Теперь он стал внимательно рассматривать палец и обнаружил на самом кончике короткий, но довольно глубокий надрез с совершенно ровными побелевшими краями и запекшейся полоской черной крови в глубине. Тут он вспомнил острейший кривой нож Марковича с рукояткой из резной слоновой кости с золотой инкрустацией и непроизвольно поежился, словно от холода. Он тогда сразу обратил внимание на этот нож в плетеных кожаных ножнах, напоминавший клинки, которые он видел на поясе йеменских мужчин во время командировки в Адене. Только этот нож был размером поменьше. «Неужели этим самым ножичком Маркович и пустил мне кровь?!» В памяти всплыло переливчатое гусиное перо с заостренным кончиком. «Бред какой-то! А может…» Шатолин вскочил, схватил аккуратно повешенный Светой пиджак и стал лихорадочно шарить по карманам. Паспорт и портмоне были на месте. Он пересчитал деньги – тоже все целы. Тогда он поднял полку, достал свой чемодан и осмотрел замочек – ничего не взломано, да и нет там ничего ценного кроме дедовой рукописи. Тут он вспомнил, что в какой-то момент они с Марковичем заговорили о его семье, и тогда же всплыла рукопись, которую дед перед смертью наказал Владимиру обработать, поправить и опубликовать. На это и деньги он оставил немалые, вдобавок к московской квартире и даче в Подмосковье. Маркович почему-то очень советовал внимательно прочитать дедовы воспоминания, потому что в них якобы находился ключ ко всем напастям, преследовавшим семью Шатолиных по жизни.

Спрятав чемодан и сев на полку, Шатолин снова открыл папку и начал читать подписанный им странный контракт. Документ был написан от руки или напечатан прописным шрифтом, хотя непонятно было, откуда у Марковича был с собой принтер, который выдавал такие выпуклые буквы с вензелями. Шатолин коснулся бумаги, она тоже была какой-то особенной, будто живой. Он провел рукой по листу и отчетливо почувствовал шероховатые буквы, и гладкие выпуклые водяные знаки, которые будто бы колыхались под поверхностью бумаги, перемещаясь и меняя очертания.

«Контракт… Цель: ликвидация вневременной аномалии, возникшей в результате необратимого роста энтропии 2 апреля 1938 года в городе Нижнедонске… старый адрес деда… причина возникновения аномалии – неадекватное поведение гр. Шатолина Владимира Васильевича… При чем тут дед?… Контрагенты: комиссар по проблемам альтернативной истории, в дальнейшем именующийся «Агасфер», и представитель/правопреемник заинтересованного лица Шатолин Владимир Алексеевич, в дальнейшем именующийся «Исполнитель»… На выполнение условий контракта Исполнителю дается четырнадцать лунных суток со дня подписания настоящего контракта… По истечении этого срока контракт признается невыполненным, делопроизводство по данной вневременной аномалии закрывается, и ее последствия всецело списываются на представителя потерпевшего и его потомков до двенадцатого колена, после чего данная аномалия признается разрешившейся, и сведения о ней уничтожаются в архивах по сроку давности… Подписано в поезде Москва-Нижнедонск, на перегоне Лиски-Россошь… дата… подпись Агасфера по-арамейски…подпись исполнителя…».

Шатолин закончил читать и уставился на документ невидящим взглядом. Вдруг бумага у него на глазах стала шевелиться, углы загнулись, и она быстро сложилась в неравнобедренный треугольник, похожий на наконечник стрелы. Треугольник стал быстро уменьшаться до размеров спичечной головки и блеснул металлом. Шатолин в нерешительности протянул к нему руку и уже почти дотронулся до него, но треугольник быстро взмыл над столом, сделал петлю и с разгона вонзился в разрез на указательном пальце. Палец пронзило острой болью, и из ранки на стол упали несколько капель крови. Шатолин почувствовал, как стрелка прошла по пальцу вынырнула под кожей на запястье и остановилась на внутренней стороне предплечья. В этом месте началось жжение, запахло паленой плотью, и на поверхности кожи проступила клеймом надпись на арамейском. В это время папка тисненой кожи задымилась, стала морщиниться, и по ее краям заиграли красные лепестки пламени с синей сердцевиной, кожа зашипела и вспыхнула целиком, а потом исчезла без следа, тут же превратившись в дым.

Неизвестно сколько времени просидел Шатолин, глядя сумасшедшими глазами на взявшееся свежей коркой клеймо, но тут пришла вездесущая Светочка – крутобедрый ангел пятого вагона, и вывела своего нечаянного кавалера из глубокого ступора.

– Володенька, Новореченск проехали, остался всего час. Может, хочешь еще чего-нибудь? – Она посмотрела на Шатолина подобострастно, готовая тут же кинуться выполнять любое его пожелание.

«Эк растащило бабу!», подумал он, оглядывая ладную фигуру Светы и ее кукольное свежее личико, такое же открытое и призывное, как цветок ромашки, «Чем это я так ее зацепил? Жаль не помню, а то в будущем пригодилось бы». Однако мысли его быстро свернули от Светы к исчезнувшему контракту, сгоревшей папке и клейму на предплечье. На душе стало тоскливо и одиноко.

– Плохо мне, Светик. Посиди со мной минутку. – Сказал он, сажая ее рядом и обнимая за плечи. – Не осточертела тебе эта собачья работа?

Света покорно села рядом, прижавшись к Шатолину всем телом, и стала гладить его по растрепавшимся волосам.

– Так я последний курс доучиваюсь в железнодорожном институте на заочном. Уже договорилась о месте в управлении дороги. А проводником работаю, потому что давали квартиру в служебном доме. Десять лет проживу, и квартира моя. С родителями жить было просто невозможно. А теперь я человек! Независимая женщина.

– Ты молодец. Целеустремленная.

– А иначе как же! Я не хочу всю жизнь маяться от безденежья и зависеть от мужа. Вот увидишь, лет через пять буду начальницей отдела. Меня и берут с таким прицелом.

– А муж кто?

– Конь в пальто! Не завела пока. Рано об этом думать.

Она достала фирменную визитку поезда, на которой с обратной стороны были аккуратным округлым почерком отличницы выведены цифры телефонного номера, ее имя и фамилия, и положила перед ним на стол.

– Вот. Позвони как-нибудь, если не побрезгуешь.

– Да чего ж мне брезговать, чай, не графья! Возьми и ты мою карточку. – Он порылся в портмоне и достал одну из своих визиток для клиентов. – Звони, когда захочешь. Жены у меня нет, живу я один. Хотя нет, есть еще кот Беляш, но он не ревнивый.

* * *

Привокзальная площадь встретила Шатолина шумной суетой, мокрым снегом и прогорклым запахом выхлопных газов множества автобусов, маршруток и легковушек. На автобусной остановке стояла огромная толпа, и он с отвращением отвернулся, ища глазами стоянку такси. Тут перед ним, как чертик из табакерки, выскочил из толчеи разбитной бомбила в кожаной куртке.

– До Большого проспекта по Скобелевской, дам двести, больше не проси. – Опередил его Шатолин, не дав и рта раскрыть.

– Хорошо, садись. – Ответил водитель, указывая на стоявшую неподалеку синюю девятку, и потеряв к Шатолину интерес, повернулся к толпе прибывших, энергично выкрикивая. – Кому в центр! Недорого возьму!

Пока ехали по набухшим пробками улицам, кланяясь каждому светофору, Шатолин то и дело касался внутренней стороны предплечья, и каждый раз даже через куртку и пиджак отчетливо чувствовал ребристое затвердение на коже, которое отзывалось тупой болью. «Чертовщина какая-то, прямо Булгаков наяву! Только непонятно, что мне теперь делать – толи считать себя сумасшедшим, толи поверить в эту небыль, что может сделать только сумасшедший. Однако, дилемма! Может Соньке позвонить? У нее голова как компьютер – все по полочкам разложит… Но для этого нужно признаться себе, что во всем этом есть доля правды, а не только игра воспаленного воображения…»

Софья Александровна Протасевич была давней подругой Шатолина. Они учились в одной школе, только она была на два года младше, но уже тогда в ней проявлялся особый не женский характер. Нельзя сказать, чтобы она была грубой, прямолинейной, но в их дружбе верховодила она, и Шатолина это вполне устраивало, потому что в ней ощущалась лидерская жилка. Она была логична, рассудительна, ненавязчива, но уверена в себе, что завораживало и притягивало окружающих. И при всем притом, она была очень привлекательна. Ею можно было любоваться часами, находя очарованье в деталях мимики, в повороте головы, в плавных движениях рук. Именно по ее инициативе они решили лишить друг друга девственности по-дружески, не доверяясь лотерее первой любви. Как-то они сидели в летнем кафе в парке, ели пирожные и Соня рассуждала о теме любви в классической литературе. Дед Шатолина всегда давал ему по тем временам довольно приличные суммы на карманные расходы, и он щедро делился своим счастьем с Соней. Та жила с матерью, и сызмальства не знала достатка, одевалась скромно, но опрятно – сама шила себе платья – а уж на пирожные и кино денег у нее никогда не водилось.

– Понимаешь, Вовик, из классики я почерпнула много интересных сведений о любви и сделала для себя резюме, которое вышло не очень ободряющим. – Говорила она, выскребая чайной ложкой белый крем из слоеной трубочки. – Получается, что любовь, это что-то вроде гормонального отравления организма, когда человек зацикливается на своем избраннике противоположного пола, даже не будучи хорошо с ним знаком. Любовь заставляет его унижаться, под воздействием любви человек готов на все – подлость, безрассудство, предательство – лишь бы добиться внимания со стороны своего идеала. А потом наступает прозрение и раскаяние, доходит и до непоправимого. У нас соседка в прошлом году отравилась от неразделенной любви. Говорят, три дня умирала в муках. А он хоть бы хны – сел на мотоцикл и повез на моря новую шаболду. Правда, не доехал, разбился где-то на перевале за Горячим Ключом…

– К чему ты ведешь, Соня, что ж, по-твоему, не любить? – Владимира удивляло, как она была рассудительна и логична в свои пятнадцать лет.

– Этого не получится, но нужно быть готовым. Вот ты, например, уже был с женщиной? – Спросила она как-то просто и буднично, без многозначительных взглядов и недомолвок.

– Нет. – Выдавил из себя Шатолин, густо покраснев, так как стыдился того, что отставал в этом вопросе от своих друзей, которые уже считали себя бывалыми ходоками.

– А вот представь себе, что ты влюбишься, и будешь вот так краснеть и заикаться, а когда дело дойдет до постели, ты совсем голову потеряешь, да еще и не имея опыта, вообще попадешь впросак. Тут тебя и возьмут с потрохами, и будут об тебя ноги вытирать.

– Может и не будут! – Буркнул Шатолин с вызовом.

– Будут, будут! Мы женщины – такие! Только и ждем, чтобы мужик дал слабину, и уж тогда берем в оборот.

– Ты-то откуда знаешь?

– Знаю! Это у меня в крови.

– Ну и что теперь делать? Вешаться?

– Зачем сразу так радикально. Вот скажи, я тебе нравлюсь?

– Очень.

– А ты меня любишь?

– Ну я как-то об этом не задумывался.

– Значит, не любишь. Это же отлично! Ты мне тоже нравишься. Почему бы нам не попробовать эту любовь на зубок, не дожидаясь, пока накроет? Разве тебе не интересно?

– Почему не интересно? Интересно. – У Шатолина дух захватило от такой бесцеремонности, которая, тем не менее, приятно щекотала нервы, вызывая спазмы где-то внизу живота.

– Заметано!

Соня основательно изучила вопрос в читальном зале и подготовила теоретическую базу, Шатолин же занимался логистикой. Ему удалось получить от деда карт-бланш на использование дачи, на сэкономленные деньги он купил шампанского, фруктов и сладостей, и в назначенный день привез Соню на своем мотоцикле в дачный поселок.

Как он ни боялся, но тогда у них все получилось, и они на всю жизнь остались друг для друга самыми лучшими любовниками и близкими друзьями, время от времени встречаясь, по выражению Софьи «в оздоровительных целях». В середине восьмидесятых Соня выскочила замуж за какого-то доморощенного политика, выплывшего на поверхность на волне демократизации и гласности. Нужно ли говорить, что политик попал в надежные руки, и под чутким руководством своей жены добился приличных высот в областной политике. Но не по Сеньке оказалась шапка. Политик зарвался и вышел в тираж, а Софья Александровна так и осталась во властных структурах, и переходила из одной администрации в другую, везде находя свою нишу. После обоюдного развода они с Шатолиным снова сблизились, и теперь Сонечка была «приходящей» хозяйкой в его квартире. Встречались они один-два раза в неделю, но даже кот теперь ставил ее на более высокую ступень в своей кошачьей иерархии.

«Нет, Соньке сказать придется. Она ведь все равно учует подвох, только как бы это преподнести вразумительно. Нужно подумать».

* * *

Открыв дверь, Шатолин ввалился в прихожую, привнеся в теплую застойность квартиры свое беспокойство, уличные запахи и стылую влагу запоздалого снега. Беляш сидел на столе в зале, играя свисающими из прикрепленного к стене горшка щупальцами традесканции. Как обычно он не обратил на приход хозяина никакого внимания – не из вредности, а в силу врожденной глухоты. Лишь когда Шатолин подошел поближе, он почувствовал посторонние колебания воздуха или уловил краем глаза движение, и повернулся. Потянувшись и зевнув, кот снисходительно приблизился к Шатолину и подставил холку, предлагая себя погладить. Тот почесал коту за бело-розовым ухом и, взяв зверька на руки, прижал к груди.