скачать книгу бесплатно
МАЛЕКОН – «волнорез», мол, дамба, набережная. Официально называется Авенида де Масео, представляет собой широкую эспланаду, проезжую часть и дамбу, которая простирается на 8 км вдоль побережья Гаваны, столицы Кубы, от устья Гаванской гавани в Старой Гаване, вдоль северной части района Центральная Гавана, заканчивая в районе Ведадо.
Строительство Малекона началось в 1901 году во время первого временного военного правления США под руководством генерала Вуда. Основной целью создания Малекона была постройка дамбы для защиты Гаваны от моря и так называемых американских Nortes-ураганов, чтобы отметить появление первого 500-метрового участка Малекона американское правительство построило кольцевую развязку на пересечении с Пасео-дель-Прадо, которая по словам французского архитектора Форестье тех лет, была первой, построенной на Кубе из железобетона.
Перед кольцевой развязкой, где каждое воскресение оркестры играли кубинские мелодии был построен отель «Мирамар», который был очень модным в течение первых 15 лет независимости и который был первым, где официанты носили смокинги и жилеты с золотыми пуговицами.
Последующие кубинские правительства продолжали удлинять Малекон. В 1923 году он достиг устья реки Альмендарес между улицами К и Л в районе Ведадо, где было построено Посольство США, спортивный парк Хосе Марти и далее отель Расита де Орнеда (нынешняя «Сьерра-Маэстра»).
Вид на набережную Малекон со стороны бульвара Прадо.
…И вот палимые полуденным солнцем мы побрели по широкой набережной с бетонным бортиком удивлённо рассматривая слева роскошные, но полуразрушенные старинные особняки и здания различных архитектурных стилей, а справа плескались тёмные морские волны и летали большие чайки. Воздух был наполнен морскими ароматами. Было время сиесты, о местном обычае послеобеденного отдыха мы уже знали, поэтому набережная была почти пустая. Только на выступающих в море площадках, также окаймлённых бетонными ограждениями, суетились рыбаки разных возрастов, периодически закидывающих свои снасти в море, и иногда вытаскивали рыбу разных размеров и цветов. Мы прошли уже достаточно много по набережной, когда слева появился холм с красивым белым отелем на нём и большим плакатом с фото Фиделя Кастро и надписью «Socialismo o muerte».
Жара немного спала к вечеру, и рубашки перестала прилипать к спинам, а туфли к асфальту, когда Колька взмолился, что ему срочно надо искупаться в море, а то он совсем растает. Кстати, мы нигде не видели купающихся людей, только в одном месте плескались темнокожие мальчишки, да и то они были больше заняты рыбалкой. Прямых спусков к воде с набережной не было, можно было спуститься только на выступающие из-под набережной каменистые выступы коралловых рифов, но с них опасно было спускаться в воду.
Николай был неумолим и его поддержал Владик, мне оставалось только согласиться с мнением большинства и присоединиться к поискам нормального для купания места. Перспектива окунуться в прохладное море и немного охладиться тоже прельщала. Нашли более-менее подходящее место и спустились на коралловый риф. Раздеваясь, всезнающий Владик заметил:
– А вот напротив совсем рядом в 80 км от нас находится Ки-Уэст и американская Флорида!
– Тогда я должен немедленно показать свою задницу американскому империализму, – заявил уже раздевшийся Колька. Тут же поскользнувшись на мокрых зелёных водорослях, облепивших снизу коралловый риф он с диким воплем, рухнул в воду скользя своим тощим задом по острым выступам рифа.
– Молодец, показал, – среагировал на этот подвиг Владик и сразу нырнул с рифа в море не пытаясь спускаться и рисковать как Николай. Я тоже последовал его примеру, и мы весело с полчаса поплавали в прохладном море смывая с себя малеконский пот и слушая стенания Кольки. Назад на риф мы выбирались из воды помогая друг другу, и чтобы не царапать ноги на рифе сразу поднялись на набережную под удивлёнными взглядами и возгласами вездесущих гаванских пацанов разного цвета кожи. На ободранные до крови сухие ляжки Кольки нельзя было смотреть без слёз. Он достал из своей сумки взятую «на всякий случай» бутылку водки «Столичная» и смочив ей носовой платок стал промывать свои раны.
– Зря водку тратишь, лучше внутрь прими. Морская вода – это самый лучший дезинфектор! – заметил Владик, – и одень штаны, а то к нам дамы идут.
Ближе к вечеру на Малекон начали выходить подышать морской прохладой простые гаванцы, они проходили мимо нас оживлённо обсуждая полуодетых мокрых русос. Мы оделись и решили отметить свой подвиг – купание с набережной Малекон в Гаване! Достали пластиковые стаканчики, разлили «Столичную», сказали тост «Ну, за Малекон!», чокнулись и выпили. Закусывали московскими пряниками и конфетами «Гусиные лапки». Вокруг кружились местные пацаны, жадно глядевшие на конфеты. Сердобольный Владик решил их угостить и начал раздавать конфеты, они одной рукой хватали их и тут же протягивали другую руку за следующей конфетой.
– Да, что у них конфет нет? – в сердцах сказал Владик, раздав весь свой пакет.
– Нет. Тут говорят многого нет, – ответил я ему вспомнив пустую пластиковую бутылку из самолёта.
Возле нас неожиданно остановился кубинец и достав из своего пакета бутылку с тёмной жидкостью начал показывать на нашу водку и говорить:
– Ё тома водка, устэ тома рон!
– Чего он хочет от нас? – заволновался Владик.
– Я понял, – сообщил догадливый Колька, – он хочет выпить водки, а нам предлагает выпить свой напиток – ром, я его уже пил в Аламаре.
– Ну и что. Я тоже пил ром «Havana Club» в Союзе ещё студентом-добавил я в ответ наглому вопросу.
Налили кубинцу водки, себе рому, разложили на закуску оставшиеся пряники, а он достал из того же пакета какой-то большой фрукт.
– Манго, есте эс манго, – гордо заявил он и начал нарезать кусочками свой фрукт.
Выпили и закусили за дружбу народов. Ром оказался приятным на вкус, а манго вкусным и сладким. Повторили. Стало весело и приятно. Мы были общительны и к нам потянулись люди.
Какая-то смуглая девица с роскошными бёдрами, обтянутыми джинсами тянула блондина Владика за руку и говорила:
– Бамос асер амор, рапидо. Тодо трес кукас!
Памятная доска в честь Леонарда Вуда – американского генерал-губернатора начавшего возводить дамбу для набережной Малекон в 1901 г.
Владик не понимал, что она говорила и весело смеялся, предлагая ей слипнувшуюся конфету отыскав её в кармане брюк. Уже допивали вторую бутылку водки и ром, доедали третье манго и слушали весёлые кубинские песни под гитару и маракасы остановившихся возле нас уличных музыкантов, когда возле нас притормозил наш аламарский водитель Хосе на своих Жигулях. Он быстро навёл порядок, сказал тост и выпил сам со всеми, поговорил и пошутил, потом разогнал пацанов, поблагодарил музыкантов, что-то сказал тихо девице отчего она чуть ли не бегом рванула от Владика, не попрощавшись, а нам велел нам сворачиваться и загружаться в машину.
– А что эта красотка от меня хотела? – пытался выяснить у него Владик.
– Это мучача-пута, она предлагала тебе заняться с ней любовью, тут недалеко у неё на квартире и всего за три кука (доллара), – пояснил ему наш спаситель.
– Как прямо здесь, днём, сейчас? Хотя любовь – это всего лишь неудачная разновидность секса, – пытался как-то систематизировать события Владик.
– А шо, в новой стране пребывания надо всё попробовать как в первый раз, напитки, еду, узнать обычаи, – глубокомысленно рассуждал Колька, – и даже трахнуть мучачу, – подумав добавил он.
На обратном пути петляя по гаванским улицам Хосе спросил нас:
– Ну как, понравился вам наш Малекон?
– Малекон – это круто, – безапелляционно заявил Колька, – это пристанище рыбаков и проституток, – через некоторое время уточнил он.
Хосе не обиделся, улыбнулся и сказал:
– Ещё на Малеконе любят собираться «голубые», влюблённая молодёжь и простые кубинцы. Вся жизнь на набережной начинается вечером и продолжается до глубокой ночи, если бы я вас там оставил, вам бы водки не хватило со всеми пообщаться.
«Водочку льём, водочку пьём, водочкой только живём!».
Скоро я пойму, что этот постулат здесь на работает. Здесь любят ром. Кубинский ром и сербесу-пиво, хотя конечно и от водки не откажутся. Просто тут её мало, можно даже сказать практически нет.
Кубинцы от природы очень веселы, не взирая на трудности бытия и любят общаться, петь и танцевать, пить ром и сербесу (пиво) и заниматься любовью. Куба – это любовь!
На следующий день в Аламаре нам позвонил наш представитель ЗАЭСа и сообщил, чтобы мы быстренько собирали свои манатки и вещи на выезд к месту службы.
Строительство Кубинской АЭС
«Чтобы строить, надо знать, надо учиться!»
И. В. Сталин
Закончилось наше почти двухнедельное «аламарское сидение» и загрузившись в поданный автобус, а вещи побросав в грузовую машину мы покинули Гавану. В первый раз мы выехали на большую автотрассу пересекающую всю Кубу с запада на восток называемую Аутописта Карретера Сентраль. В первый раз сделали техническую остановку возле старинного паровозика в Агуаде и свернули в этом месте на юг. Мы смотрели в окна автобуса и любовались видами гор и лесов с красивыми пальмами, посадками сахарного тростника с редкими селениями и не менее редкими автомашинами на трассе, где иногда проезжали красивые американские большие кабриолеты 50-х годов. Через четыре часа дороги мы приехали в маленький городок под названием Сьюидад Нуклеар на берегу Карибского моря, где нас разместили в «отельере» – гостинице для одиноких специалистов. Мне достался «абитасьон» – апартаменты под номером 205, на втором этаже соответственно.
СССР ещё в 80-х годах прошлого столетия подписал Межправительственное соглашение о строительстве АЭС – атомных электростанций сразу на трёх площадках. Кубинский остров-крокодил протянулся с запада на восток почти на 1000 км. Поэтому планировалось построить в разных местах острова три атомные станции ВВЭР-440 по 4 энергоблока, но в исполнении с «контайментом» (оболочкой). ВВЭР-440 к тому времени уже были построены на Нововоронежской АЭС, в Венгрии, Украине, Словакии и Чехии, но они были без «контаймента», кстати до сих пор они успешно работают. На Кубе было поставлено проектировщикам условие сделать реактор с защитной оболочкой, с куполом, как реактор ВВЭР-1000. В 1984 году была выбрана первая площадка, проведены изыскательские работы и началось строительство атомной электростанции в центре Кубы в провинции Сьенфуэгос на берегу Карибского моря. Позже она получила название АЭС «Хурагуа» по названию места расположения. Вторая площадка планировалась на востоке страны в провинции Ольгин, там были никелевые рудники, где до революции французы и американцы добывали руду. Там проводились изыскания и исследования грунта. Третья станция должна была строиться на западе страны в провинции Пинар-дель-Рио, но площадку там ещё не выбрали. Правда потом проект строительства атомных станций на Кубе был значительно сокращён до строительства двух реакторов ВВЭР-440 в Хурагуа. Проектирование выполнялось под руководством В. В. Соболева в Ленинградском отделении Всесоюзного государственного научно-исследовательского проектно-конструкторского и изыскательского института «Атомэнергопроект».
На следующий день после приезда началась моя трудовая деятельность в Республике Куба. Утром все погрузились в рабочий автобус, останавливающийся по расписанию у «отельеры» и поехали на площадку атомной станции, располагавшейся в 5 км от нашего атомного городка «Сьюидад Нуклеар». Оформление временных пропусков заняло немного времени. Затем состоялся официальный приём всех вновь прибывших специалистов по очереди у Руководителя Группы советских специалистов, которым тогда был Юрий Парфентьевич Сараев – бывший директор Смоленской и Чернобыльской АЭС после аварии. Хороший человек и прекрасный руководитель, Царствие ему Небесное, Парфентьич скончался в 2021 году. После Кубы мы с ним часто встречались по совместной работе в Концерне Росэнергоатом, были вместе на последней перед эпидемией пандемии международной конференции «АТОМЭКО» по строительству АЭС Пакш-2 в венгерском городке Печ в конце 2019 года. Позже он приглашал меня на работу в свой Международный союз ветеранов атомной энергетики и промышленности, но как-то не сложилось из-за дрязг и интриг в этой организации.
Все вновь прибывшие спецы расположились в приёмной начальника, и секретарь Руководителя ГСС вызывала нас по очереди в соответствии с табелью о рангах наших. Мне долго не пришлось ждать и по приглашению секретаря я вошёл в скромный небольшой кабинет. «Парфентьич» поздоровался, предложил присесть на стул напротив его стола. Взял моё личное дело и быстро ознакомился с ним, хотя наверняка уже знал всё о тех, кто прибывает на его площадку.
Ю. П. Сараев-Руководитель ГСС на строительстве АЭС «Хурагуа» в 1991 г.
Спросил, как мне понравилось или нет «аламарское сидение» в Гаване, заметил, что эта ситуация в Аламаре ему не нравится, когда вновь прибывшие специалисты сидят там по две недели иногда с семьями и они над этой проблемой работают с ЗАЭСом. Коротко рассказал о ситуации на строительстве АЭС, потом сообщил, что рад видеть на стройке в моём лице представителя легендарного союзного треста ЦЭМ. Поздравил со вступлением в должность старшего инженера группы технического содействия тепло монтажного управления (ТМУ)и пожелал хорошей, ударной работы здесь, также как и на стройках Советского Союза. Пожал руку и направил на инструктаж по ТБ – технике безопасности и затем к Руководителю Тепло монтажного управления Зайцеву, кстати тоже «цэмовцу» со Смоленской АЭС.
Позже я узнал, что главным инженером стройки был представитель украинского треста «Южтеплоэнергомонтаж» (ЮТЭМ) и во всех управлениях было большое наличие их специалистов, поэтому Парфентьич так радовался редким «залётным» цэмовцам. Хотя часто сам запрашивал именно их приезды у ЗАЭСа, но те видимо имели другие «свои» планы или указания свыше.
Вводный инструктаж по технике безопасности запомнился мне двумя постулатами – обязательно носить тёмные солнцезащитные очки, сразу вспомнил подарок сослуживцев на «отвальной» в Союзе и требованием никогда не нюхать местные цветы и растения, мол можно получить аллергию и прочие всякие болезни.
Мой новый шеф Зайцев привёл меня в расположение ТМУ-тепло монтажного управления, расположенного в маленьких одноэтажных зданиях строительного городка, тоже пообщался со мной, обрисовал круг моих обязанностей и представил коллективу, показал моего визави-специалиста, которого я должен был заменить, кстати моего тёзки из Воронежа.
ТМУ располагалось в пяти таких зданиях и вагончиках-прорабках, заставленных столами специалистов и шкафами с документацией и чертежами. В управлении было около двадцати специалистов и почти все с Украины, из московских цэмовцев кроме меня были ещё прораб по сварке Саша Аксеньев, земляки из Курчатова, строитель В. Руль и монтажник Борька Ш., но они вскоре уехали по окончании контрактов. Был ещё «залётный» спец из Белоруссии-пожилой прораб Григорович. Украинцы почти все были из треста ЮТЭМ, многие с Чернобыльской АЭС, их тогда для восстановления здоровья массово присылали на Кубу, среди них был блатной «мажор» – молодой спец Серёга Фукс, сын какого-то большого начальника из Харькова, наверно тоже Фукса.
Приехавшие со мной аламарские сидельцы – Колька отправился в Группу контроля в том же ТМУ, он оказался дефектоскоп истом по специальности, а Влад убыл в группу шеф-инженеров, он оказывается был командирован на Кубу всего на один месяц.
Трудовые будни
«Труд как-то сделал из обезьяны – человека!»
Ф. Энгельс
В течение недели я принимал дела у своего предшественника, который сдав мне своё хозяйство сделал «отвальную» на берегу моря «на пулемёте» и убыл на Родину покупать вожделенную машину «Волгу» в автомобильной «Берёзке», которую честно заработал за свои три года пребывания здесь.
Строительство первого энергоблока здесь началось в 1983 году, второго в 1985. Большая часть оборудования и материалов для строительства поставлялось СССР. Пуск первого блока планировался в 1993 году. Его железобетонные конструкции, обклеенные со всех сторон строительными лесами, поражали своими гигантскими размерами и железобетонной мощью, стремящейся к своему логическому завершению в виде купола. Это сооружение с десятками тысяч единиц различного оборудования, включая: реакторы, турбины, теплообменники, вентиляторы, трансформаторы, кондиционеры, разные приборы, средства автоматизации и управления, щиты электроснабжения, тысячи единиц трубопроводной арматуры, тысячи километров кабельных потоков и труб – должно было стать первой кубинской атомной станцией.
В моё хозяйство входило турбинное отделение строящихся реакторных установок и 10 наших спецов по разным направлениям. Вернее, сами турбины монтировались слесарями-турбинистами с шефами завода-изготовителя, а мы занимались монтажом технологических трубопроводов, маслопроводов, металлоконструкций и оборудования машинных залов.
Работа здесь была организована методом технического содействия, то есть за каждым советским специалистом был закреплён кубинский инженер-контрпара, которым мы должны были помогать, объяснять если надо учить «читать чертежи», и как правильно организовать производственный процесс. Рабочие были все кубинцы и руководили ими кубинские инженеры, а мы «советикос» ходили по объектам наблюдали и советовали, ответственности за выполнение сроков работ и Генерального графика пуска мы не несли. За несчастные случаи, которые, к сожалению, часто бывают на всех стройках мы тоже не отвечали и не составляли акты по форме Н-1.
Когда я приехал на площадке строились два блока одновременно, первый блок был готов на 80 %, второй блок реакторной установкой сверкал оболочкой арматурного каркаса на 12-й отметке и шёл монтаж первой турбины, были построены также водозаборные вспомогательные сооружения. На стройке было около 2 тысяч персонала из них около 500 человек наших специалистов. Стройка шла с большим опозданием от графиков, так как строителям приходилось вести много дополнительных работ по заполнению карстовых пустот, которые были на берегу Карибского моря. Это был целый подземный город из пустот и пещер. Строители бурили скважины на достаточно большой по объёмам территории и заливали пустоты бетоном, десятки тысяч кубометров бетона закачивались в них.
Строительная база была заполнена металлом и оборудованием, привезёнными из Союза, в них пока не было недостатка. Был построен морской причал на берегу Карибского моря. К большой причальной стенки прибывали океанские корабли, которые из Ленинграда доставляли необходимое оборудование и материалы. До его постройки корабли разгружались в Гаване и потом оборудование доставлялось на площадку.
Рабочий день начинался с совещания у строителей на блоке, где всех привычно громко «распекал» матом главный инженер Дудик, не стесняясь присутствия своей переводчицы-симпатичной Аллы. Ругал он в основном кубинцев, за невыполненные объёмы работ, но доставалось иногда и нашим спецам, якобы за ненадлежащий присмотр за своими контрпарами. Мне такое руководство поначалу показалось это дикостью, но потом привык.
Вид на первый блок АЭС «Хурагуа» со стороны Карибского моря. Второй блок за ним.
«Поскольку времени немного-я вкратце матом поясню!»
Стоящие рядом под краном БК-1000 молодые инженеры-кубинцы прятали свои улыбки. Мат русский они прекрасно понимали, так как большинство из них учились в институтах в Союзе и услуги переводчицы Аллы нужны были для старших начальников и официальных совещаний под протокол. А мат испанский бывает ещё круче и звучит даже порой красивее русского если его правильно перевести и понять. Мне нравилось тогда читать протоколы совещаний с кубинцами, в них нумерация лет велась от даты свершения революции в 1959 году, то есть «Протокол совещания на 32-й год Кубинской Революции такого-то числа и месяца».
После совещания – обход рабочих мест и осмотр выполненных или невыполненных работ иногда со своей контрпарой, чаще самостоятельно. При возвращении в свою «прорабку» снимаешь мокрую от пота рубашку и вешаешь её на громко гудящий кондиционер Бакинского завода, из шкафа берёшь заранее припасённую свежую рубашку и одеваешь её.
Мой рабочий стол т-образной формы стоял в углу большой комнаты, напротив был стол Григоровича и слева Фукса. Они по утрам не потели. Серёга – потому что был ленив и не утруждал себя беготней по вверенным объектам разве что в экстренных случаях. Григорович наоборот был очень трудолюбив и щепетилен, у него заканчивался контракт, и он надеялся его продлить, но волновался из-за своего пенсионного возраста. Не потел он, потому что его вспомогательные помещения располагались почти все на нулевых отметках и ему не надо было лазить по строительным лестницам реакторного или турбинного отделений. Приходя в прорабку, он, снимал каску и всё же тщательно протирал носовым платком мокрые седые волосы и намечающуюся лысину.
Через дверь у стола Фукса был проход в следующее большое помещение, где располагались дружной украинской семьёй прорабы ЮТЭМа, шесть столов которых всё время были завалены чертежами. Так они изображали бурную активную деятельность для своих кубинских контрпар или пакетами с салом, привезённым из отпусков. Позже на задворках городка они смастерили коптильню и коптили там больших морских мурен, вкус которых был почти не отличим от сала.
Далее располагалась прорабка монтажников реакторного отделения, специалистами которых руководил высокий, всегда улыбающийся старший прораб из Запорожья «Атачин», как его звали кубинцы. Замыкал ряд наших домиков, вагончик шефа ТМУ-Зайцева с большим длинным столом за которым он проводил наши внутренние совещания по понедельникам и пятницам.
После обеда к нам обычно приходили дружной толпой наши проектировщики из ленинградского АЭПа – Атомэнергопроекта, и наши кубинские инженеры-контрпары. Возникали стихийные совещания за каждым столом, решались проблемные вопросы, проектировщики согласовывали или нет изменения в чертежах и схемах быстро решая возникшие иногда по их вине проблемы, но шутки и смех всегда сопровождали эту непринуждённую атмосферу общения людей разных национальностей и вероисповеданий.
Моего или мою контрпару звали Монтесино. Это был невысокий худощавый кубинец, закончивший наш МЭИ – Московский энергетический институт. Инженер он был неплохой и старательный в меру, уже имел опыт работы на ТЭЦ в Гаване, но его подлинной страстью была история Кубы и Латинской Америки, об этом он мог рассказывать с радостным воодушевлением часами и даже больше. Кубинцы, как и все латинос любят сокращённые названия своих имён или клички-псевдонимы, и мы часто его звали коротко – Монтэ.
– Монте, а чего же ты не поступил на какой-нибудь исторический факультет?
– Не мог. Очень хотел поначалу поступить в Гаванский университет, но пришла разнарядка на энергетиков, и Родина меня послала учиться в СССР в ваш знаменитый МЭИ.
Ближе к вечеру мы должны были давать задания кубинцам, что нужно сделать в вечернее время. Дело в том, что мы работали до 5 часов, а они до 8 вечера и на это кусочек времени надо было дать задание с записью в журнале.
Первое слово, которое я выучил на испанском, было Маньяна-завтра!
Какое бы задание не давалось кубинцам, ничего не было сделано на следующий день. Спрашиваешь:
– Когда будем анкерить насос?
– Маньяна.
Приходишь на следующий день и смотришь на фундаментную плиту насоса-ничего не сделано и анкеров нет, но всегда есть отговорки что помешало. Нет, к слову сказать кроме инженеров кубинские простые рабочие тоже очень умелые и всё могут делать, даже сварщики классные есть для сварки трубопроводов большого диаметра главного циркуляционного контура, но во всём был виноват оказывается природный менталитет.
Но я ведь тоже приехал вроде как по зову сердца и заданию родины поэтому и спешил передать свой богатый опыт кубинским инженерам и пустить в строй действующих новый блок атомной станции за рубежом. Чтобы в газете «Правда» к Новому году напечатали статью об очередной победе советской атомной энергетики.
Меня потом, смотря на мои трудовые старания вызвал Зайцев и по-отечески сказал:
– Не рви душу, дорогой, принимай реальность во всех её ощущениях как есть, а то будет как с Зурабом!
Оказывается, был тут в первой волне советских специалистов главным инженером стройки – горячий грузинский парень Зураб Гамрикели, кстати тоже с Курской АЭС. Он так горячился на совещаниях и не мог спокойно воспринимать обычную кубинскую медлительность, что однажды на совещании у начальника стройки Трухильо ему стало плохо и он скончался.
Благодарные кубинцы в честь его памяти потом назвали Дом культуры на территории станции. Сходил и посмотрел, точно надпись есть «Casa de Cultura Zurab Gamrikeli».
Тут-то я как-то сразу успокоился и стал изучать и вникать в окружающую кубинскую действительность с чувством, с толком, с расстановкой.
Да, на работу и с работы, а также обеды нас возили на автобусах, которые по утрам всегда стояли у нашей «отельеры» для одиноких специалистов. В городке возле наших домов, где жили семейные специалисты были организованы плановые остановки для автобусов, которые тоже останавливались у нашей отельеры. То есть назад с работы можно было не ждать своего «одинокого» автобуса, а садиться в любой, так как все они останавливались на первой остановке у «отельеры». Хотя после работы все автобусы стояли уже на большой стоянке и уезжали в городок по мере заполнения. Надо отметить, что обеды были здесь по местной традиции «сиесте» продолжительные по времени, с 12–00 до 14–30. Это было очень удобно как раз для одиноких специалистов, которые приехав в отельеру могли приготовить себе что-то на обед или разогреть. Борщ «недельку»-например.
Выходные будни
«Это как же нужно работать, чтобы так отдыхать!»
Александр Михеев
В выходные от работы дни, кроме просмотра бесконечных американских фильмов при варке недельного борща, показываемых по каналам Cuba TV, мы потихоньку начинали осваивать близлежащие окрестности. Кстати, я тогда очень сильно удивлялся от того, что кубинцы исторически так не любят «янки», а голливудские фильмы-боевики их крутят постоянно, даже не утруждая себя переводом на испанский язык.
Мой номер в отельере представлял апартамент, вытянутый в длину, в нём был балкон, выходящий на пролив, большая комната с кроватью и рабочим столом, цветным телевизором «Горизонт» и кондиционером «Баку», была небольшая выгороженная кухня с холодильником, газовой плитой и набором посуды, отделённая от комнаты перегородкой, душевая и туалет. В принципе мне номер понравился, тем более что каждый день пока я был на работе номер убирали горничные и меняли бельё раз в неделю. Апартамент выходил большим балконом с прекрасным видом на старую крепость Хагуа и отель Пасакабайо на противоположном берегу пролива, соединяющего Карибское море с огромным заливом и бухтой города Сьенфуэгос.
Но заместителю Парфентьича по административной работе Акшёну, я всё равно написал заявление о предоставлении мне нормальной квартиры в связи с ожидаемым через полгода приездом семьи.
Сам пролив и дальше бухту города Сьенфуэгоса с моего балкона не было видно так как растущие на берегу густые заросли полностью его скрывали. Этот пролив узкий, но глубокий метров 40, с причала туда-сюда ходили небольшие барки на противоположный берег, где располагался отель «Pasacaballo» и изредка по расписанию «ходили» большие барки в город Сьенфуэгос. Балкон большой, хоть в футбол играй на нём, мне понравился и большую часть свободного времени я провожу на нём, сижу на солнышке, мечтаю о хорошем и загораю. Разбираю рабочие бумаги и читаю книги, пью пиво и делаю утреннюю зарядку всё здесь – любуясь при этом видами старой крепости, пролива, отеля напротив и дальними макушками гор Аннабания за ним.
Вид на пролив и отель «Pasacaballo» со стороны крепости Хагуа.
Слева-бухта Сьенфугос, справа-выход в Карибское море.
Сижу я как-то радостный от выходного дня на балконе в кресле и любуюсь от нечего делать окрестностями с видами зарослей и небольшого рыбацкого посёлка на берегу со старой крепостью Хагуа, как вдруг из-за густых зарослей показывается многопалубный теплоход, плывущий как бы в воздухе. Чур меня, что за чудеса? Даже перекрестился с перепугу поначалу, хотя был атеистом. Ну а потом привык и к таким экзотическим видам с пассажирскими судами, и к сухогрузам с балкерами. Плыли они все в огромную бухту с акваторией в сорок квадратных километров. Кстати, там в заливе на острове была наша военная база, как я позже узнал, и наши моряки служили там по два года, обслуживая базирующиеся там советские подводные лодки. Говорят, их даже на берег в город в увольнение не выпускали никогда с этого островка из-за режима строгой секретности.
Городок наш был небольшой и молодой, застроенный современными пятиэтажными зданиями с балконами, разукрашенными в розовые и зелёные цвета. Окна и балконные двери квартир в этих домах были забраны большими деревянными жалюзи, которые изнутри обшивались марлевыми сетками от комаров. Были даже две многоэтажные «высотки», но их так и не запустили в эксплуатацию так как в них, так и не завезли лифты, у одного из них остался видимо на вечном приколе высотный строительный кран. Говорят старожилы, что городок на первых этапах строительства АЭС возводили строители из Болгарии и ГДР.
Половина городка была заселена советскими специалистами, половина – кубинскими. Кубинская половина городка поражала тем, что в выходные или праздничные дни все женщины там ходили в папильотках (бигуди) не покрывая голову платками, как сделали бы наши женщины. Таким образом они показывают своим кубинским мужчинам, как они готовятся к празднику или вечернему мероприятию в интимной обстановке.
