скачать книгу бесплатно
Как и предполагал Макар, машину с немецкими номерами пропускали везде. Я благополучно покинул территорию Германии, пролетел через Люксембург и въехал во Францию. Осознание, что я, советский парень, всю свою жизнь просидевший за железным занавесом, в течение нескольких часов на крутой машине перемахнул через территорию трёх государств, сносило крышу.
Дальше мой путь лежал вдоль границы Франции и Германии на юг. Я двигался по дорожным указателям. И, наконец, вот он – Страсбург, самый немецкий город Франции…
Каждый город – как человек, со своим характером. Каждый город – это свой уникальный мир. Когда я въехал в Страсбург, мне показалось, что я въехал в сказку. Фахверковые дома, в узнаваемом немецком архитектурном стиле, с перекрещенными балками на белых, розовых или золотисто-жёлтых стенах, показались мне вылитыми пряничными домиками из сказок братьев Гримм… Вазоны с пышными цветами, украшающие каменные набережные и мосты… Я не мог отказать себе в удовольствии пройти по пешеходным улочкам «маленькой Франции» – старейшего, сохранившего ещё дух средневековья, района города, мимо «пряничных домиков», от которых веяло уютом и бюргерским покоем. Казалось, что и жизнь в этих милых живописных домиках течёт неспешно на фоне вышитых салфеточек, безделушек и рождественских свечей… Оставив свою машину на одной из улочек, я отправился бродить по городу, подставляя лицо столь редкому в Германии солнцу. По дороге я зашёл в кафе, окна которого располагались над зеркальной гладью реки и, не зная, когда в следующий раз буду есть и что, решил побаловать себя от души – заказал тушёную свинину с квашеной капустой, а на десерт – кугель-шопф, кекс наподобие нашей ромовой бабы, нафаршированный изюмом, щедро пропитанный ромом и посыпанный сахарной пудрой. Обед мне безумно понравился. Мне казалось, что я в жизни не ел ничего вкуснее. Позднее я узнал, что Страсбург – самый знаменитый гастрономический регион Франции, изобилующий изысканными высококачественными продуктами. А самыми известными блюдами Эльзасской кухни как раз и являются квашеная капуста с печёным мясом и традиционный кугель-шопф, который в тот день я попробовал в сладком варианте, а позже наслаждался им солёным как оригинальной закуской к пиву.
После сытного и вкусного обеда я отправился дальше осматривать город. Ноги принесли меня в исторический центр Страсбурга – остров Гранд-Иль. И здесь меня ошеломил Нотр-Дам-де-Страсбург – грандиозный величественный готический собор, увенчанный остроконечной башней, самой высокой во Франции, как я узнал позже. Да простят меня поклонники легендарного Нотр-Дам-де-Пари, но после Страсбургского собора он показался мне менее изящным, менее величественным, проще говоря – менее красивым. Если сравнивать оба собора с женщинами, то Нотр-Дам-де-Страсбург – это изысканная грациозная красавица модельной внешности, с пальцами пианистки и ногами от ушей, а Нотр-Дам-де-Пари – приземистая девушка попроще… Зайдя в собор и полистав путеводитель, я узнал, что постройка Нотр-Дам-де-Страсбург была завершена в XIV веке, что Виктор Гюго называл его «гигантским изящным чудом», и что там короновали всех правителей Франции, которые были знакомы мне благодаря романам Александра Дюма. Я сел на скамейку и замер, растворившись в вековой тишине громадного собора. Мысль о том, что по этим же камням и плитам пола ступала нога Генриха IV или Людовика XIII, будоражила меня.
История – это здорово, однако мне надо было устраивать своё настоящее и подумать о будущем. Выйдя на улицу, я, увидев первого попавшегося полицейского, мило улыбаясь, протянул ему бумажку с надписью «Legion Etrangere». Мельком взглянув на неё, он кивнул и знаком показал мне следовать за ним. Оказалось, что до приёмного пункта идти было всего ничего – пара кварталов. Взяв под козырёк, полицейский оставил меня, а я подошёл к бронированной железной двери в серой стене и нажал кнопку звонка. Через минуту за дверью послышалось движение и мне показалось, что кто-то рассматривает меня в глазок. Затем дверь с лязгом открылась и передо мной предстал молодой человек в военной форме. Я, всё также мило улыбаясь, протянул ему бумажку с двумя волшебными словами, открывающими двери в новую жизнь. Он взглянул на бумажку безо всяких эмоций. Дверь за моей спиной захлопнулась, отрезав меня от внешнего мира.
Сначала меня привели в кабинет, в котором дали заполнить анкету, содержащую общие сведения – фамилия и имя, год рождения, гражданство и т. д., затем меня отвели в совершенно пустое помещение, где я долго сидел один, пока за мной не пришли. Моё возбуждённо-лихорадочное состояние после муторного длительного ожидания сменилось апатией. Когда про меня наконец вспомнили, – повели в медсанчасть, где военврач в белом халате, накинутом поверх камуфляжа, измерил мне рост, вес, давление, заглянул в рот и уши. Очевидно, он остался доволен осмотром, после чего я оказался в казарме с двухъярусными кроватями. Сопровождающий показал мне мою койку и на английском языке объяснил, что здесь я буду спать, а постоянно находиться – в другом, общем помещении, и что через два дня меня вместе с другими новобранцами отправят в Обань, как я понял, это что-то типа учебки. В общей комнате находилось около пятидесяти новобранцев: и совсем молодые пацаны типа меня, и ребята постарше, и даже, на мой взгляд, совсем старые, матёрые мужики за тридцать. В легион можно поступать до тридцати семи лет. По видаку крутили кассету с фильмами о легионе на французском. Я осмотрелся. Новобранцев славянской внешности было не так много, в основном – смуглые черноволосые, с глазами-маслинами, и несколько негров. Моё внимание сразу привлёк парень, который на вид был лет на пять старше меня, высокий, выше не только меня, но и большинства здесь присутствующих, спортивный, с какой-то тигриной, вкрадчивой грацией. Русоволосый, со скуластым лицом, внимательным взглядом глубоко сидящих серых глаз, тонким, но как будто переломанным носом и насмешливым ртом. Не знаю, как это описать, но от него веяло опасностью и чем-то запретным, какой-то тайной. Хотя внешность у парня была не броская, он как-то выделялся среди всех. Кто он – англичанин? Поляк? Я подошёл к нему и, улыбаясь как можно более дружелюбно, попробовал заговорить с ним на английском.
– Hi! I just got here. Do you know when dinner will be? (Привет! Я только что приехал. Не знаешь, когда ужин?)
– Hi! Well, you just got here and already want to eat? (Привет! Что, только приехал и уже проголодался?)
На его лице появилась усмешка, а в глазах я заметил озорные огоньки. Я в ответ тоже разулыбался и пояснил:
– I don't know anyone here. A lot of questions. (Я здесь никого не знаю. А вопросов много).
– Ask! (Спрашивай!) – пожал он плечами.
– How long have you been here? (Как долго ты здесь?)
– Two days. (Два дня)… А уже надоело до чёртиков! – эту фразу мой новый знакомый сказал по-русски. Я в полном восторге хлопнул его по плечу. Таким счастьем мне показалось встретить здесь, на чужбине, своего!
– Здорово! Из России?
Он ответил мне белозубой очаровательной улыбкой.
– Здорово. С Украины, – и, протянув руку, представился: – Тарас.
Тарас рассказал мне, что ему 22 года, он – из Одессы. Разумеется, мне не терпелось задать ему массу вопросов – как он сюда попал, как добирался и т. д., но он отвечал уклончиво. Я же выложил ему про себя всё как на духу.
Мы пробыли в приёмнике два дня. Если бы не Тарас, мне было бы скучновато: нас поднимали в шесть утра, давали скудный европейский завтрак, затем несколько часов – спортивные тренировки, остальное – свободное время в общей комнате, под гул разноязычной речи новобранцев и бравурного французского речитатива фильма о легионе. В обед и ужин кормили сытно, плотно, но без всяких изысков, так что я не один раз порадовался, что в последний свой день на свободе устроил себе праздник живота в Страсбургской кофейне. Однообразие моего пребывания в приёмнике скрашивало то, что у меня появился друг, старший товарищ, от которого так и веяло обаянием и надёжностью. На третий день нас подняли в пять утра, погрузили в автобус и отправили на юг Франции, в Обань, это под Марселем, где находилась учебная часть французского иностранного легиона.
Обань произвёл на меня впечатление захолустного курортного городка, что-то типа нашего Крыма: низенькие домики с открытыми верандами, магазинчики и забегаловки, и примерно такая же природа – небольшие скалистые холмы, на которых росли раскидистые сосны. Выйдя из пропускного пункта, мы оказались во внутреннем дворе, где впоследствии проходили у нас тренировки, пересекли его и очутились перед серым зданием казармы, над входом в которую висел плакат «Legion Patria Nostra" ("Легион моя семья»). В казарме каждому велели раздеться, одежду и обувь мы сдали, взамен нам выдали две пары трусов, шорты, футболку, теннисные туфли, пачку бритв, пену для бритья, зубную щётку и пасту, два мыла – одно туалетное, другое – хозяйственное, для стирки своего белья, туалетную бумагу и две простыни. Народу здесь было в разы больше, чем в приёмнике. Одинаковые двухъярусные койки, одинаково застеленные коричневыми одеялами, уходили в плюс бесконечность, и у меня очень быстро возникло ощущение, что и мы, новобранцы, все одинаковые, как близнецы-братья одной семьи – не даром плакат «Легион моя семья» подстерегал нас повсюду – в столовой, в коридорах, в караульном… Распорядок дня здесь был жёсткий: подъём в пять утра, тренировка, завтрак, опять тренировка, обед, тренировка, в шестнадцать – «чёрный час». В это время нас выстраивали на плацу и объявляли фамилии тех неудачников, кто не прошёл отбор. Вечером – ужин, свободное время, и в двадцать один – отбой. И тесты, тесты, тесты…
Первый тест – спортивный. Подтягивание на перекладине – больше пяти раз. Я подтянулся десять, и заслужил одобрительное похлопывание по плечу от нашего командира. Подтягивание на канате – пять метров без помощи ног. Плавание – пятьдесят метров на время. И тест Люка-Лежера – бег по двадцать метров в рваном ритме – шесть подходов.
Второй тест – медицинский общий. Сдача анализов, опять – измерение веса, роста, давления, различные ЭКГ, проверка слуха, которая проводилась в звукоизоляционной камере, в наушниках. Надо было нажать на кнопку при подаче какого-либо звука… И, самое страшное для меня, – зрение. Первый на проверку зрения сходил Тарас. Я дал ему задание потихоньку от окулиста переписать порядок букв в строчках. Что он и сделал, воспользовавшись тем, что в кабинет вошёл другой врач и, пока они переговаривались, Тарас около пяти минут был предоставлен сам себе. Я на свою память никогда не жаловался, таблицу я выучил наизусть за какие-то полчаса. Поскольку я – русский, врач повесил передо мной таблицу с русскими буквами. Буквы «Шэ Бэ Мэ Нэ Кэ Ы Мэ Бэ Шэ…» у меня отлетали от зубов. Ффу, вроде, самое страшное позади…
Третий тест – психологический. Там надо было ответить на вопросы. Вопросы – на русском. Меня предупреждали, что вопросы составлены так, чтобы поймать человека на вранье. Тут лучше отвечать честно и быть предельно внимательным, так как некоторые вопросы составлены так, что ответы могли противоречить друг другу, а это могло произвести негативное впечатление о новичке. К примеру, если на вопрос «Хорошо ли вы чувствуете себя в коллективе?» ты отвечаешь, что всё окей, а на следующий вопрос «Любите ли вы одиночество?» ты тоже отвечаешь положительно, это может быть расценено, как ответы, противоречащие друг другу. Попался мне и вопрос «Приходилось ли вам воровать?», на который я с возмущением ответил, что лучше умру от голода, чем украду хотя бы самый дешёвый пирожок… Для того, чтобы получить полный психологический портрет моей личности, мне предложили пройти тест про деревья. Сначала – нарисовать дерево самому. Подумав, я изобразил новогоднюю ёлку с игрушками и звездой на макушке, что вызвало одобрительную ухмылку у психолога. Позже я узнал, что этим рисунком я продемонстрировал такие свои качества, как общительность – во все стороны торчащие ветки, отношение к жизни – жизнь, как праздник (ёлка нарядная, новогодняя), и амбиции – звезда на макушке. Далее, мне надо было из двадцати изображений деревьев выбрать одно. Я сразу забраковал осенние деревья, с жидкой опадающей листвой – это для меланхоликов, деревья с цветочками – это для девчонок, и в итоге выбрал уютное деревце с раскидистыми ветвями, как бы припорошённое снежком. Тестирующий, увидев мой выбор, улыбнулся. И тут я, осмелев, попросил его, чтобы он прокомментировал мой результат. Он, кивнув, протянул мне описание: «Уверенный в себе, Вы стараетесь быть независимым, всё сделать сами и знаете, что полагаться можно только на себя. Смело идёте к намеченной цели. От друзей ждёте искренности и всегда готовы принять горькую правду». Прочитав, я аж приосанился. Характеристика мне понравилась – да, я такой: уверенный, независимый, полагаюсь только на себя, и к цели своей пру, как танк… И от друзей жду искренности. Ложь, неискренность, а уж тем более предательство – не прощу! Потому и горькую правду приму, если она – правда. Пусть и горькая.
Четвёртый тест – на интеллект. Три блока по двадцать вопросов с четырьмя вариантами ответов, по двадцать пять минут на каждый. Тут я поднапрягся – хотелось показать себя в лучшем виде.
Был тест и на память: мне показали карту примерно с тридцатью названиями и дали несколько минут, чтобы запомнить их, а затем – ту же карту, только чистую. Названия надо было вписать по памяти. Ребята говорили, что если из тридцати названий правильно укажешь десять – уже успех. Я указал пятнадцать, чем вызвал одобрение наставника.
И последний тест – на коммуникацию и взаимодействие в коллективе. Нас разбили на группы по шесть человек. Задание – собрать палатку за полчаса. Сложность в том, что её конструкция неизвестна, а все ребята говорят на разных языках. И тут я оказался на высоте. Я неплохо знаю английский, другие ребята из нашей группы тоже худо-бедно могли и понимать, и говорить на нём, далее, несколько минут подумав, я сообразил, какой принцип сбора у этой палатки, а дальше – дело техники. Я разделил нашу группу на три подгруппы по двое, каждому дал задание, в результате мы собрали палатку меньше, чем за полчаса, чем опять же заслужили похвалу начальства.
В этих занятиях, а также в непрерывной строевой подготовке, которая, надо сказать, была весьма изматывающая – и забеги на двадцать километров при полной амуниции, с тяжёлыми автоматами, при каждом шаге колотившими тебя по спине, и стрельбы, и бесконечные отжимания и приседания до потемнения в глазах, в этих изнурительных занятиях незаметно пролетели два месяца. Мне казалось, что я уже целую вечность живу в учебке. Я уже и французский стал немного понимать. Поначалу казавшиеся мне тяжёлыми строевые испытания стали даваться легче, я почти втянулся в повседневную жизнь бойца и готов был служить и дальше. Я не сомневался, что меня возьмут, ведь я блестяще прошёл все тесты, лучше, чем большинство новобранцев. Я продемонстрировал прекрасные личностные качества и задатки лидера, сообразительность, высокий интеллект, прекрасную память, умение с честью выходить из сложных ситуаций и выстраивать отношения с товарищами, я уже не говорю о спортивной подготовке, которая тоже оказалась у меня на высоте. Кого ещё брать, как не меня? Я также не сомневался, что и моего закадычного приятеля Тараса, с которым мы стали не-разлей-вода, тоже возьмут, так как он не уступал мне ни в чём.
А тем временем наступила весна. Здесь, на юге Франции, на средиземноморье, весна воспринималась как настоящее лето – тепло, солнечно, повсюду – одуряющий аромат цветов…
Нам объявили, что, поскольку все тесты пройдены, осталось пройти проверку Службы безопасности, или «гестапо», как называли её новобранцы. Меня это не пугало, а вот Тарас почему-то напрягся. Не знаю, как проходил эту проверку он, а меня вызвали в кабинет, где сидели два сотрудника Службы безопасности, один задавал вопросы, неприятно проникая своим пристальным цепким взглядом в самую душу, а второй записывал мои ответы. Я, честно глядя в глаза «гестаповцу», бойко отрапортовал, кто я, откуда, кто мои родители, какое у меня образование. А на вопрос – «Почему я решил служить в легионе» – я также честно ответил, что хотел бы остаться на западе, в частности, во Франции, добросовестно отслужить, получить французское гражданство и уже никогда не возвращаться в Россию, в эту «тоталитарную страну». Ребята предупреждали, что на этот вопрос лучше отвечать честно, без ложного геройства. Так, если скажешь, что готов умереть за Францию – вылетишь тут же, здесь не нужны смертники, сюда приходят не умирать, а зарабатывать. Вроде бы «гестаповца» удовлетворили мои ответы. Он вполне благосклонно кивал головой и даже довольно благодушно мне улыбнулся. Пройдя собеседование в «гестапо», я, выйдя оттуда, облегчённо выдохнул – фффууу… Вот теперь уже точно всё позади. Теперь следующий этап, когда с нами заключат контракт и мы будем носить «кепи бланш».
И каково же было моё удивление, недоумение, отчаяние, когда на другой день, во время «чёрного часа», на плацу, в списке неудачников прозвучали наши с Тарасом фамилии – Могилевский и Терещенко … Как? Почему? Я обращался ко всем в полной растерянности, но кто мог ответить на мои вопросы?.. Я чувствовал себя растоптанным, раздавленным, как маленький безобидный жук, который бежал себе по своим жучьим делам, а его раздавили и – пошли дальше, даже не заметили, а он лежит, распластанный, на дороге, только лапки ещё по инерции шевелятся, но всё слабее и слабее…
Ещё одна мечта умерла… Тяжело хоронить мечты. Я не знаю, каково это – хоронить близких людей, но мечты хоронить тяжело и очень больно…
В день отъезда я всё-таки приступил к одному из наших командиров, который, как мне казалось, выделял меня и относился ко мне с симпатией.
– Что не так? Почему? – вопрошал я.
– Ты – сильно умный, – ответил он, – такие здесь не нужны. А ты, парень, – обратился он к Тарасу, – «гестапо» не прошёл. Не знаю, какое у тебя прошлое, но нашим оно не понравилось.
Нам с Тарасом выдали обратно наши вещи и документы, а также дали каждому на руки по двенадцать тысяч франков, по двести за каждый день службы. Мы вышли за ворота учебки и вдохнули полной грудью воздух свободы, пронизанный солёным средиземноморским бризом и ароматов цветущих растений. Наконец-то вся эта муштра осталась позади! Мы с Тарасом радостно посмотрели друг на друга.
– А всё-таки хорошо, что нас не взяли, – продолжил мою невысказанную мысль Тарас, – я понял, служба в армии – это не моё.
– И не моё, – подхватил я, – терпеть не могу несвободу! Подъём в пять, отбой в девять… И всё по распорядку. Удавиться можно от скуки! Со школы терпеть не могу всякие режимы дня!
– Да, да, – поддакивал Тарас, – всё, что ни делается, всё к лучшему! Зато мы – свободны! Весь мир перед нами! И даже деньги есть на первое время, а там…
Мы не хотели в этот момент думать, что «там», решили жить текущим моментом.
– Ну, куда сейчас? – спросил Тарас.
– Поехали в Марсель! – воскликнул я. – Там – море!
На рейсовом автобусе мы за какие-то полчаса доехали до Марселя. Не передать нашу радость – радость вырвавшихся на свободу молодых парней! Боже мой! Неужели я, ещё полгода назад живший в глубокой Сибири и лишь понаслышке знавший о том, что за границей есть другой мир, другая жизнь, неужели это я всего за каких-то полгода пожил в двух государствах – Германии, где я учился, и Франции, где я служил? Неужели это я, советский парень, сейчас нахожусь в Марселе и стою на берегу Средиземного моря? Эта картина ярко запечатлелась в моей памяти: порт, корабли, покачивающиеся на волнах, трепещущие на ветру французские флаги, посреди бухты – живописный островок с развалинами средневековой крепости, на набережной – дома не нашей, не советской архитектуры, и, как благословение этого прекрасного мира свыше – на высокой горе, над городом – костёл, готическим шпилем пронзающий южное небо… И бескрайнее лазурное море…
Мы с Тарасом зашли в кафе, заказали себе пиццу и пиво. С каким наслаждением мы уминали эту пиццу, щедро сдобренную сыром, беконом и томатами, какой вкусной показалась она после армейских харчей! А пиво… Два месяца воздержания от алкоголя дали себя знать – пиво пошло на ура! Улыбчивая девушка в длинном тёмном фартуке с логотипом кафе с ног сбилась, поднося нам бокал за бокалом. Пиво совсем расслабило нас. Выйдя из кафе, мы побрели по берегу моря и, в десяти минутах ходьбы от порта, набрели на городской пляж, где жарилось на солнышке несколько десятков горожан. С удовольствием мы скинули с себя одежду, обувь и пошли искупаться. Вода, разумеется, была ещё холодная, но для нас искупаться казалось делом принципа. Как это – быть у моря и не окунуться? Мы разбежались, бросились в воду, окунулись с головой и почти сразу выбежали обратно на берег освежённые и сразу протрезвевшие, растянулись на жиденьком песке, подставив южному солнцу наши бледные тела. На влажных губах таял солёный привкус моря…
– Ну, что делать-то будем? – спросил я, блаженно щурясь. – Куда дальше?
– Ну, ты как хочешь, а я обратно в «совок» не поеду! – категорично заявил Тарас.
– Так и я не поеду. А что делать-то? Что ты предлагаешь?
– А что ты меня спрашиваешь? Ты можешь к предкам в Италию податься.
– Через Россию? Только не это! – возопил я.
– Ладно ты, не ори! Я предлагаю всё-таки обосноваться в Германии, – Тарас стал развивать свою мысль. – А где ещё? Здесь оставаться? А ты французский знаешь? Нет. Есть у тебя во Франции кто-то? Нет. Ну, вот… А немецкий язык мы с тобой худо-бедно знаем, то есть, ты-то здорово на немецком говоришь, ну, а я – так… Спасибо советской школе. К тому же, у меня в Ганновере знакомые есть. В общем, слушай сюда…
И Тарас предложил такой план: двигаем в Ганновер, где живёт сестра его жены (ого! он женат, оказывается…), перекантуемся там первое время, а там видно будет…
– Зойкин муж – Петер, – вдохновенно вещал Тарас, – настоящий немец…
– Ух ты! А где она с ним познакомилась?
– Зойка универ в Киеве заканчивала, когда туда Петер приехал. И на какой-то дискотеке они и познакомились.
– А как его в Киев-то занесло?
– Да, понимаешь, как у нас перестройка началась, так к «совку» интерес во всём мире появился. Советский Союз нынче в моде: символика наша, значки, флаги, медали… У нас один парень переписывался с англичанами, так они ему в обмен на футболки с гербом Советского Союза, на пионерские галстуки, и на прочую фигню из Англии слали фирменные джинсы и футболки, пластинки, и даже косметику с надписью «Лондон-Париж-Нью-Йорк», а он всё это на «пятак» относил и загонял по бешеным ценам. Так и Петер возлюбил всё русское, а для них мы – хоть хохлы, хоть казахи – все русские, так вот, он ужасно интересуется нашей историей, культурой, даже русский язык выучил, прикинь! Вот он в отпуск в Киев приехал, в украинской вышиванке на дискотеку пошёл и познакомился с Зойкой. Ну, а раз он такой любитель всего русского, то и жену себе захотел русскую. Так что они поженились и уехала Зойка в Ганновер.
– Прямо сказка про Золушку!
– Да. Петер не принц, конечно, но свой строительный бизнес имеет. Так что, может, он и нас пристроит, а что – чем чёрт не шутит.
VI
На автобусе мы приехали обратно в Страсбург. Там разыскали мою машину. Как я её оставил, так она меня и дождалась, в целости и сохранности, как будто я её час назад здесь припарковал, а у меня было впечатление, что в прошлой жизни – столько всего произошло за это время!
В Германию возвращались также через Люксембург. Переехали границу и взяли курс на Ганновер. Значит, всё-таки Ганновер… Что ж, я как чувствовал…
Несколько часов в машине развязали язык моему приятелю. Может, он подумал, что теперь, когда мы будем вместе какое-то время, можно уже и рассказать кое-что о себе, а может, успел приглядеться ко мне и стал доверительнее, только он разговорился, и я, со всё возрастающим удивлением, узнал о новом знакомом много чего интересного… Тарас поведал, что он из семьи работяг, после школы поступил в училище на слесаря, ему ещё и восемнадцати не исполнилось, как его подружка залетела, стали жить вместе, только вот у неё случился выкидыш, но совместную жизнь продолжили… Ну, допустим, эти факты его биографии для меня не очень интересны… Интерес вызвало другое: то, что после распада Союза жизнь его стала стремительно развиваться по сценарию детективного романа. Получив диплом слесаря, он обнаружил, что заводы массово закрываются и слесари никому не нужны. То есть, ещё четыре года назад нужны были, а когда парень выучился и диплом получил, стали не нужны. К счастью, помимо никчёмного диплома слесаря, Тарас имел спортивный разряд кандидата в мастера спорта по боксу – вот откуда у него сломанный нос – и какой-то знакомый предложил ему крышевать магазины. Надо, говорит, помочь ребятам, молодым бизнесменам, на которых бандюганы наезжают, всё, что заработано непосильным трудом, подчистую из них выбивают. Тарас согласился. Позже он, конечно, понял, что и сам стал частью бандитского мира, участвуя в выбивании из молодых бизнесменов заработанное непосильным трудом. Однако втянулся и стал относиться к своей криминальной деятельности, как к обычной работе. К тому же криминалом тогда промышляли все кому не лень. Да и деньги нужны были. Микрорайоны города были поделены на зоны влияния, в которые попадали и магазины, и рестораны, и полуподпольные точки игорного бизнеса, и прочие легальные и нелегальные заведения.
Всё закончилось неожиданно. Бандитским группировкам стало тесно и начался передел зон влияния. Поступил сигнал, что какие-то пришлые ребята вторглись на их территорию и нагло трясут их подопечных. Делать нечего, поехали на разборки. В ходе сурового мужского разговора в чьих-то горячих руках появилось огнестрельное оружие. А, как известно, если на сцене появляется ружьё, оно должно выстрелить. Выстрел прозвучал, как гром среди ясного неба. И отрезвил всех. Один бедолага из вражеской группировки оказался лежащим на земле вниз лицом, из-под его тела растекалась лужа тёмной крови. На некоторое время все застыли, с ужасом глядя на убитого.
– Какой идиот стрелял? – заорал лидер их группировки Женя Плохой.
– Я, – виновато признался Костя Бухарь, который не отличался крепкими нервами. Вот и сейчас его руки предательски тряслись.
– На фига?!
– Нервы не выдержали, – пролепетал Костя.
– Менты! Разбегаемся! – крикнул кто-то и все рассыпались в разные стороны, как горох из банки.
Тарас тоже убежал. Однако, как выяснилось позже, не все оказались столь проворны. Пару человек поймали, а те стали выдавать информацию. Начались аресты. И тогда Тарас понял – надо валить отсюда. Жену он отправил на деревню к бабушке, а сам поехал в Белоруссию, где и перешёл, вернее, перелез, через польскую границу. Сделал он это так: сначала обследовал место, где планировал перелазить – место глухое, лес, никого нет, включая пограничников, куда ни глянь – снежная равнина, да чёрные остовы деревьев, но – путь на запад преграждала колючая проволока. Тарас вернулся, набрёл на ближайшее село и у какой-то старухи, коротавшей время на завалинке, купил старый матрас, который старуха продала ему с удовольствием, так как на те деньги, что отвалил ей Тарас, можно было купить пять таких матрасов. Хозяйка столь ценной вещи прониклась к нему, пригласила в дом, накормила варениками, дала возможность обогреться, а на дорогу сунула беглецу банку с деревенским молоком, шмат сала, горбушку хлеба, несколько варёных картофелин в мундирах и солёных огурчиков из деревянной кадки. Мелочь, а на ближайшие пару дней пропитаться ему хватило. Молоко, правда, скисло, зато превратилось во вкуснейшую сметану… Так вот. В сумерках Тарас вернулся к облюбованному месту, перекинул матрас через колючую проволоку и перевалился на другую сторону границы, считай, на территорию чужого государства. А там – тот же лес, те же снега. Ничего не изменилось, кроме того, что он уже – в Польше. Он стремительно удалялся от границы, углубляясь в лес. Тем временем совсем стемнело. Было, конечно, жутко. Места глухие. Если людей нет, значит, есть звери. Тарас захватил нож, но против крупного зверя такое оружие бесполезно. Ночевать в лесу он, ясное дело, побоялся. Да и не хотелось спать, настолько сильно было возбуждение и радость от того, что пока всё получается. Так и топал он всю ночь. Бог миловал – зверя он не встретил. А чтобы не заблудиться, смотрел на компас, подсвечивая фонариком. Путь его лежал на запад. Лес скоро кончился, взошла луна и осветила всё фантастическим светом… Теперь идти было не так страшно – видно далеко вокруг, если зверь или человек – заметишь издали. Но никто не встретился. Словно во всём мире только он один и остался… Когда начало светать, силы оставили его: перевозбуждение стало спадать, адреналин сменила сонная апатия. Однако он продолжал идти.
Рассвело… Самую страшную и длинную ночь в своей жизни он пережил, можно было выдохнуть… А уж если выдохнул, значит, расслабился, вот тут-то и стало заметно – и что идти тяжело, и что бессонная ночь даёт о себе знать, – стал накатывать сон. А чтобы не накатывал сон – надо накатить: у Тараса для этой цели в рюкзаке болталась бутыль с разбавленным спиртом «Абсолют». Он периодически отхлёбывал из неё. Чудодейственное зелье помогло – сил прибавилось, приятное тепло разлилось по онемевшему и продрогшему телу, появился весёлый и бесшабашный настрой.
Примерно в одиннадцать часов утра он вошёл в какой-то город, где стал тормозить все фуры и спрашивать, не едут ли они до Германии, не подбросят ли. И опять ему повезло. Водитель одного грузовика, пожилой мужик, услышав русскую речь, приветливо разулыбался:
– Из Союза?
– Да.
– Как там?
– Тяжело.
– Понятно… В Германию?
– Да.
– Садись, братишка.
В тёплой кабине Тарас окончательно расслабился, разомлел, да и выпитый спирт дал о себе знать, в общем, уснул намертво. Водитель с трудом растолкал его.
– Эй, просыпайся!
– Что? Где мы?
– Германия. Приехали.
Во Францию Тарас добирался тем же путём: останавливал большегрузы и спрашивал водителей на скверном немецком, не довезут ли его до Франции. Вот так и попал он в Страсбург, в сборный пункт Французского иностранного легиона, где через день и состоялось наше знакомство.
Так, за разговорами, мы приехали в Ганновер. Меня охватило такое ликование, словно я вернулся на родину после долгой разлуки. С замиранием сердца я смотрел на знакомые, уже полюбившиеся мне места. Ну всё, странствия окончились.
Мы отыскали дом, где жили Петер и Зоя.
Дверь открыл худощавый и узкоплечий черноволосый парень с длинным носом. Он удивлённо уставился на Тараса.
– Здорово, Петер!
– Тарас, ты?! Какая хорошая встреча! – на русском он говорил бегло, но с сильным акцентом. – Зоя! – крикнул он в глубину квартиры и кивком головы пригласил нас входить.
В прихожей появилась красивая породистая девушка в облегающих её широкие бёдра легенсах, с огромными карими глазами, опушёнными длинными ресницами, с копной безукоризненно уложенных каштановых волос, подстриженных под модный тогда «каскад». Её грудь едва не вываливалась из глубокого выреза тоже облегающей майки. Я слышал такое выражение – «секс-бомба», так вот, подумал я тогда, это как раз про неё.
– Ой, Тарас! – они обнялись. – Ты как тут? А Нина где?
– Нинка у бабушки. А я… Из Марселя.
– Откуда?!
– Из Марселя. Это мой друг, Марк. Мы с ним два месяца в Обани служили в иностранном легионе. Там и познакомились. А приехали на машине, вот его, Марка. Марк, знакомься – Петер, Зоя.
Мы с Петером пожали друг другу руки. Зоя одарила меня очаровательной улыбкой.
– Ну, удивил! Вопросов миллион… Давайте-ка, заходите, проголодались поди, если с самого Марселя едете.
– Да мы останавливались перекусить.
– Ой, останавливались они… А то я не знаю, чем в придорожных забегаловках кормят.
Через несколько минут мы уже сидели на кухне и уминали наваристый украинский борщ. Одновременно Тарас рассказывал о своих злоключениях. Разумеется, он скрыл тот факт, что сам был частью преступной группировки. По его словам выходило, что на разборках он оказался случайно, как свидетель. «Ну, а вы же знаете, свидетелей у нас нет, сразу обвиняемые». Петер сочувственно кивал. Зоя всплёскивала руками и ахала. Мне показалось, что её встревожили не столько злоключения Тараса, сколько незавидная судьба сестры, которая там, на Украине, оказалась в двойственном положении – муж сбежал, домой возвращаться страшно, у бабки вечно жить не будешь… Да и на что жить?
– Тарас, братишка, а на что Ниночка-то то живёт?
– Ну, на бабкину пенсию. Да и родители у неё есть, как никак… С голоду не дадут умереть.
– Но ты её муж! Как ты мог оставить её?!
– Ну, блин… Обстоятельства!
