скачать книгу бесплатно
Пол на мгновение закрыл глаза. Открыл их, чтобы вновь посмотреть на женщину, когда-то близкую ему, теперь почти незнакомку, которая легко шла рядом. Он вспомнил, как в полудреме лежал когда-то с ней, глядя на огни на крышах небоскребов, светящиеся в темноте ночного города, от которого их ограждало большое окно спальни, а однажды во сне она потерла рукой его шею там, где волосы торчали и кололись, потому что днем он как раз подстригся. Гарриет терлась против шерсти, улыбаясь, сонная, не открывая глаз. «Какое восхитительное создание – мужчина…» – прошептала она. Потом вздохнула, рассмеялась и вновь глубоко заснула, ее рука так и осталась на шее Пола.
Пол улыбнулся, вспоминая.
– Ты все смеешься над моей одеждой?
– Вспомнил вот фразу, которую где-то слышал… – ответил Пол. – «Какое восхитительное создание – мужчина…»
Гарриет холодно посмотрела на него:
– И кто это сказал?
Пол бросил на нее короткий взгляд:
– Освальд Шпенглер.
– Угу, – кивнула Гарриет. – Знаменитая цитата.
– Особенно если произнесена к месту.
– И я того же мнения. – Гарриет чуть прибавила шагу.
Они миновали маленький бар, в котором когда-то коротали долгие зимние вечера, пили мартини, говорили, говорили, говорили и смеялись так громко, что на них оборачивались люди, сидевшие за соседними столиками. Пол ждал, что Гарриет что-нибудь скажет об этом баре, но она его и не заметила.
– Это же бар «У Эдди». – Он взял инициативу на себя.
– Угу, – кивнула Гарриет.
– Когда там заканчивался французский вермут, в мартини добавляли херес.
– Какая гадость, – скорчила гримаску Гарриет.
– Это все, что ты можешь сказать? – На лице Гарриет отразилось искреннее недоумение, но Пол и раньше никогда не мог понять, лжет она или говорит правду, и за два года ничего не изменилось. – Не надо ничего говорить. Давай зайдем, и я угощу тебя выпивкой.
– Нет, благодарю. Мне надо успеть в «Уонамейкерс» и вернуться домой. Рассиживаться в баре некогда.
– Как скажешь, – надулся Пол.
Они повернули на Девятую улицу, направились к Пятой авеню.
– Я знал, что обязательно встречу тебя, – продолжил Пол. – Мне хотелось знать, как это будет выглядеть.
Гарриет не ответила. Она разглядывала дома на противоположной стороне улицы.
– У тебя отсох язык? – полюбопытствовал Пол.
– И как это выглядело?
– Время от времени я встречаю девушку, которую знал.
– Готова спорить, в Нью-Йорке их пруд пруди.
– В Нью-Йорке полно девушек, которые когда-то с кем-то встречались.
Гарриет кивнула:
– Я как-то об этом не думала, но ты, безусловно, прав.
– Всякий раз я удивляюсь себе. Какая, однако, хорошая девушка! Ну почему я с ней расстался? Первая девушка, с которой я встречался, теперь служит в полиции. Прошлым летом она поймала какого-то гангстера на Кони-Айленде. Мать не разрешает ей выходить из дома в форме. Стесняется соседей.
– Естественно, – хмыкнула Гарриет.
– Другая девушка изменила фамилию и танцует в классическом балете. Ноги у нее потрясающие. Я всегда числил ее в красавицах. Тебя тоже.
– Мы неплохо смотрелись в паре, – сказала Гарриет. – Правда, у тебя очень уж быстро росла щетина. Электрическая бритва…
– Я от нее отказался.
Они проходили мимо дома, в котором раньше жил Пол, и он посмотрел на дверь подъезда, вспоминая, как они с Гарриет входили в нее и выходили в дождливые дни и по утрам, припорошенным снежком. Они остановились у старого кирпичного дома с облупившейся краской на рамах, взглянули на окно на четвертом этаже, из которого они высовывались, чтобы посмотреть, какая погода. Пол вспомнил, как одним зимним вечером они первый раз вошли в эту дверь вместе.
– Я был чертовски вежлив, – пробормотал он.
Гарриет улыбнулась, понимая, о чем он говорит.
– Ты все время ронял ключ и приговаривал себе под нос: «Боже, Боже», – когда наклонялся за ним.
– Я нервничал. Я точно хотел знать, что ты все понимаешь… никаких иллюзий. Добрые друзья, ситуация проста, как апельсин, через шесть недель из Детройта приезжает другая девушка, я ничем тебе не обязан, ты ничем не обязана… – Пол вновь посмотрел на окно на четвертом этаже. – Идиот!
– Какая тихая, спокойная улица. – Гарриет покачала головой, опять взяла Пола под руку. – Я должна идти в «Уонамейкерс».
Они двинулись дальше.
– А что тебе надо купить в «Уонамейкерсе»? – спросил Пол.
Гарриет на мгновение замялась.
– Ничего особенного. Пеленки, распашонки. У меня будет ребенок. – Они прижались к стене, чтобы разминуться с женщиной, которая вела на поводках четырех дачхаундов. – Ну не забавно ли – я и ребенок! – Гарриет улыбнулась. – Я лежу целыми днями в кровати и представляю себе, какой он будет. А в перерывах сплю и пью пиво, кормлю нас обоих. Никогда раньше я так хорошо не проводила время.
– Что ж, по крайней мере ты убережешь мужа от армии.
– Возможно. Но он у меня рьяный патриот.
– Хорошо. Когда он будет в Форт-Диксе, я буду встречать тебя на Вашингтон-сквер, где ты будешь гулять с ребенком. А чтобы соблюсти приличия, надену полицейскую форму. Я не такой уж рьяный патриот.
– Но тебя все равно заберут в армию?
– Конечно. Я пришлю тебе мою фотографию в лейтенантской форме. Из Болгарии. У меня есть предчувствие, что мне придется защищать стратегическую высоту в Болгарии.
– И как ты к этому относишься? – Впервые Гарриет повернулась к Полу и изучающе посмотрела на него.
Пол пожал плечами:
– Как к неизбежности. Это чертовски глупо, но не так глупо, как десять лет назад.
Внезапно Гарриет рассмеялась.
– Что я сказал смешного? – пожелал узнать Пол.
– Я впервые спросила тебя о твоем отношении к чему-то. Раньше такой необходимости не было. Ты сам мне обо всем докладывал. О своем отношении к Рузвельту, Джеймсу Джойсу, Иисусу Христу, Матиссу, йоге, спиртному, сексу, архитектуре…
– В те дни у меня обо всем было свое мнение. – В улыбке Пола проскользнула печаль. – Страсть и разговоры. Два краеугольных камня цивилизованных отношений между полами. – Он обернулся на окно четвертого этажа. – Подходящая была квартирка. И для страсти, и для разговоров.
– Пошли, Пол, «Уонамейкерс» не будет работать всю ночь.
Пол поднял воротник, потому что при подходе к Пятой авеню ветер усилился.
– Ты была единственной из моих знакомых девушек, с кем я мог спать в одной постели.
– Такого я еще ни от кого не слышала, – рассмеялась Гарриет. – Я должна воспринимать твои слова как комплимент?
Пол пожал плечами:
– Это факт. Относящийся к делу факт. Или не относящийся. Прилично ли говорить об этом с замужней дамой?
– Нет.
Пол какое-то время шел молча.
– О чем ты подумала, когда увидела меня? – наконец спросил он.
– В принципе ни о чем.
– Ты врешь?
– В общем-то нет.
– Разве ты не подумала: «Господи, да что я в нем находила?»
– Нет. – Гарриет сунула руки в карманы пальто.
– Хочешь знать, что подумал я, когда увидел тебя?
– Нет.
– Я искал тебя два года, – не унимался Пол.
– Мой домашний номер есть в телефонном справочнике. – Гарриет еще ускорила шаг.
– Я не осознавал, что ищу тебя, пока не увидел.
– Пожалуйста, Пол…
– Я мог идти по улице, увидеть бар, в котором мы сидели рядом, и зайти, хотя и не хотел выпить, не зная, почему я это делаю. Теперь знаю. Я ждал, что ты тоже туда придешь. Я оказался рядом с твоим домом не случайно.
– Послушай, Пол, – взмолилась она, – это было давно, у нас остались хорошие воспоминания, но все закончилось…
– Я был не прав. Понимаешь? Я был не прав. Ты знаешь, я так и не женился.
– Знаю. Пожалуйста, заткнись.
– Я шагаю по Пятой авеню и всякий раз, проходя мимо собора Святого Патрика, оглядываюсь, а не идешь ли по улице ты. Именно там я встретил тебя после того, как тебе вырвали зуб. Погода стояла холодная, ты шла вся в слезах, с покрасневшими глазами, и это был единственный раз, когда я случайно встретил тебя…
Гарриет улыбнулась:
– Воспоминание, достойное литературных мемуаров.
– Два года… – Пол помолчал. – За последние два года я расставался со многими женщинами. – Он пожал плечами. – Они надоедали мне, я – им. Я смотрел на каждую, проходившую мимо, в надежде, что это ты. Ты бы знала, как мне доставалось за это от моих девушек! Иногда я долго шел за женщиной с черными волосами, думая, что это ты, за женщиной в меховом жакете, какой носила ты, за женщиной с такой же прекрасной походкой, как у тебя… я два года рыскал по улицам города в поисках тебя, и только сейчас это понял. Тот маленький испанский ресторан, куда мы отправились в первый раз. Проходя мимо, я неизменно вспоминаю все: сколько мы выпили, какая играла музыка, о чем мы говорили, толстого кубинца, который подмигивал тебе, сидя за стойкой, как добирались до моей квартиры…
Оба шли быстро. Гарриет прижимала руки к бокам.
– То упоительное чувство, которое охватило меня, когда мы слились воедино…
– Пол, прекрати! – воскликнула Гарриет.
– Два года. За два года боль потери могла бы и притупиться. А вместо этого… – «Как я мог допустить такую чудовищную ошибку? – спросил себя Пол. – Как я мог? И исправить уже ничего нельзя». – Он резко повернулся к Гарриет. Она не смотрела на него, казалось, и не слушала, думая лишь о том, как бы побыстрее добраться до универмага. – А ты? Разве ты не помнишь?..
– Я не помню ни-че-го, – отчеканила Гарриет. И тут же слезы хлынули у нее из глаз. – Я абсолютно ничего не помню. Я не иду в «Уонамейкерс». Я еду домой. Прощай! – Она подбежала к стоящему на углу такси, открыла дверцу, нырнула в салон. Автомобиль рванул с места, и мимо Пола пронеслось лицо Гарриет с поблескивающими на глазах слезами.
Он провожал такси взглядом, пока оно не свернуло за угол. Повернулся и пошел в другую сторону, думая: «Я должен уехать из этого района. Слишком уж долго я здесь живу».
Судьбы наших детей
Нелсон Уивер сидел за столом и писал: «Заработная плата… Бриджпортский завод… 1.435.639,77 доллара». Затем он положил твердый, остро отточенный карандаш рядом с девятью другими твердыми, остро отточенными карандашами, которые в строгом порядке лежали возле серебряной рамки с фотографией его покойной жены.
Он взглянул на часы в кожаном футляре. Десять тридцать пять. Роберт придет через десять минут. Нелсон Уивер снова взял карандаш и посмотрел на длинные листки бумаги, плотно заполненные цифрами. «Амортизационные отчисления… 3.100.456,25 доллара», – написал он.
Налоговая декларация компании «Маршалл и Ко. Затворы и турбины» была почти готова. Он просидел за этим столом тридцать пять дней, работая тщательно, не спеша, точно Сезанн, который клал за день на холст всего шесть мазков. Он исписывал лист за листом до тех пор, пока изощренная гигантская бухгалтерия компании «Маршалл и Ко», охватившей паутиной своих махинаций банки, страны, штат Делавэр и китайский город Чунцин, где она продавала Чан Кайши электрооборудование, пока вся эта внушительная хроника затраченных и вырученных средств, предложенных и отвергнутых кредитов, больших и малых доходов и убытков не была разложена по полочкам и представлена в удобном для восприятия виде на пяти листках небольшого формата. Нелсон опять бросил взгляд на часы. Десять сорок. Поезд отходит в одиннадцать с четвертью. Времени у Роберта в обрез.
Нелсон посмотрел на выведенную сумму – 3.100.456,25 доллара. Он в тысячный раз восхитился изысканной, с наклоном, каллиграфической двойкой, которую научился вырисовывать еще в начале своей карьеры. Почему-то именно эта двойка была для него символом профессии, свидетельством его способностей, эмблемой удивительного мира чисел, где он чувствовал себя как рыба в воде, превращая людской пот и грохот механизмов, жару и дым, удачу и крах в ясные, четкие и непреложные таблицы.
Десять сорок три. Где же Роберт? Нелсон встал, подошел к окну, посмотрел на улицу с высоты пятидесятого этажа. И усмехнулся, поймав себя на том, что пытается с расстояния в пятьсот футов разглядеть сына в людском водовороте Сорок девятой улицы.
Он снова сел за стол, снова взял лист, над которым работал. Составление налоговой декларации было сложнейшей игрой со строгими правилами, где игроки с самым серьезным видом жонглировали отвлеченными понятиями, точно Спиноза, доказывающий тождество бога и природы, и получали при этом весьма реальные, осязаемые результаты, подобно тому гению, который доказал, что в 1932 году Дж. П. Морган не имел доходов, подлежащих обложению налогами.
Однажды, в 1936 году, Нелсон в редком для него порыве своенравия подготовил две налоговые декларации. Одну из них – «Маршалл и Ко» – представили государству. Вторая несколькими пунктами отличалась от первой и отдавала большую дань реальностям производства с его стальными механизмами и людским потом, чем формальной бухгалтерской символике цифр и процентных отчислений. Разница между ними составляла 700.362,12 доллара. С неделю Нелсон носил вторую декларацию в портфеле, получая от этого тайное удовлетворение, а затем на всякий случай сжег ее.
В этом году компания процветала, разрастаясь на дрожжах военных заказов, а налоги подскочили, так что разница между истинной суммой и той, что указана в официальной декларации, получится огромной, больше миллиона долларов. «Маршалл и Ко» платили ему сорок тысяч в год. Он этих денег стоит, подумал Нелсон.
Десять сорок семь. Роберта нет. Цифры начали прыгать перед глазами, и Нелсон отложил бумагу. К тому же талия Нелсона увеличивалась за год на дюйм, с пяти утра он мучился бессонницей, постоянно ощущал свой возраст – неудивительный итог пятидесяти лет жизни, большая часть которой прошла за письменным столом.
